Поздним вечером у аббата д'Эрбле

Арамису явно не терпелось, чтобы он ушел, и когда д'Артаньян заикнулся о том, что уже поздно, Арамис не особенно пытался прикрыть свою радость от его скорого отбытия. - Не смею вас задерживать, - сказал аббат своим мягким мелодичным голосом, - тем более, что мне негде вас положить, - и он поднялся с присущими ему величественностью и грацией, являя себя во всей красе восхищённому взору зрителя. Д'Артаньян без труда понял, что в намерения Арамиса входит напоить его ещё одним бокалом вина, а после сразу выпроводить за дверь - в его случае - вниз за окно по верёвочной лестнице. Но красота Арамиса, по-новому засиявшая в тусклом свете свечей этим вечером заставила пробудиться былую страсть, и ему очень захотелось задержаться. - Ничего страшного, что нет места, - сказал гасконец, и на лице его появилась хищная улыбка. Он в два шага пересёк расстояние между ними и заключил стройную талию прелестного аббата в ловушку своих рук, - я не возражаю с вами разделить вашу постель, - прижимаясь щекой, тихо сказал он ему на ухо. Арамис, к его счастью, не оттолкнул его и даже не возмутился. Вместо этого он слегка отстранился, чтобы взглянуть ему в лицо, и с легкой насмешкой и даже ностальгирующей сентиментальностью сказал: - А вы все также поспешны в своих действиях, мой дорогой, - и на щеках аббата зарозовел очаровательный румянец. - Да, но теперь-то вы не спишете мои чувства на юношеский пыл, - ответил д'Артаньян и зачем-то добавил, будто Арамис не видел его насквозь: - Моя любовь проверена двадцатью годами разлуки. - Что-то мне не верится, чтобы вы двадцать лет обо мне вздыхали и даже не пытались сюда заглянуть, - со смехом ответил Арамис и, мягко высвободившись, отодвинул его от себя. Д'Артаньян мысленно ругнул себя за неправдоподобную льстивую ложь. - Вы правы... Однако теперь, - он взял его аккуратную руку и проникновенно сказал, заглядывая в глаза, - я не смогу жить спокойно и держаться вдали от вас. Восхитительно покраснев, Арамис внимательно посмотрел на него своими выразительными голубыми глазами, но потом вдруг, словно опомнившись, моргнул, украдкой бросил беспокойный взгляд на часы, (что не укрылось от взгляда его гостя), и вновь посмотрел на д'Артаньяна. - Что ж, вы ведь можете в любой день вновь меня навестить, - сказал он, отнимая свою прелестную ручку, - но сегодня вам лучше уйти, - и он сделал шаг по направлению к окну. Значит, на вино больше времени не было. - Зачем же мне уходить? - лукаво улыбнулся гасконец, прекрасно видя, что столь скорое согласие на его ухаживания обосновано не ответными чувствами Арамиса. Однако, не будучи дураком, он не стал отказываться от привилегий, которое налагало на него его новое положение, и вновь сжал очаровательного прелата в своих объятиях. - А не слишком ли вы нетерпеливы? - спросил Арамис, когда д'Артаньян попробовал его поцеловать, но, от того, что Арамис вдруг повернул от него лицо, уперся носом в его щеку,- на первой же встрече спустя столько лет? - Иначе говоря, я ждал двадцать лет, чтобы только поцеловать вас, - ответил на это д’Артаньян и, поймав его за подбородок, наклонился за новой попыткой. - Но не задумывались об этом, - дополнил его Арамис, и, все же, не стал на этот раз отворачиваться, и д’Артаньян, исполненный восторга как два десятилетия назад, приник к его губам поцелуем. Губы Арамиса были такими же нежными, упругими, и в то же время податливыми, как он их запомнил, а вот мягкие светлые усики стали гуще, и теперь он их больше задевал - не сказать, что это было неприятно – это было немного иначе, вот и все. Подробно изучив его губы, оставив на них с десяток мелких поцелуев, д’Артаньян позволил себе углубить поцелуй, а своим рукам – гулять там, где им вздумается, то есть - по самым интересным местам. Только, позволив это себе, он забыл спросить разрешения у Арамиса и, когда руки гасконца слишком вольно стали себя вести, раскрасневшийся аббат оттолкнул от себя наглеца и с очаровательной строгостью посмотрел на него: - Вы слишком много себе позволяете, д’Артаньян. Д’Артаньяну же, конечно, напротив, казалось это слишком малым, но он не стал перечить, чтобы не давать Арамису повод забрать свое приглашение назад. - Простите, мой милый, с вами поневоле теряешь голову, - ответил д’Артаньян. Арамис тихо вздохнул, снова взглянул на часы и сказал: - Вы, вроде, уходили? – спросил он, заглядывая ему в глаза, - Время позднее, я беспокоюсь, как же вы доберетесь до Парижа. - Уже ухожу, любезный Арамис, - смилостивился д’Артаньян и даже не стал ему замечать, что полуночная темень не станет темнее от того, что он отправится в путь минутой или даже часом позже, но точно начнет рассеиваться, если он задержится еще часа на три. Взяв шляпу, он снова взглянул на Арамиса, подробнейшим образом с восхищением рассмотрел его с головы до ног, словно пытаясь сохранить прекрасный образ в памяти, чем порядочно смутил аббата, и поцеловал его изящную руку долгим поцелуем. - Я был счастлив видеть вас, - сказал д’Артаньян, выпуская ручку прелестного прелата из своих пальцев, - и надеюсь, что вы также любезно примете меня и в следующий раз. «Хорошо, хорошо, только уходите!» кричал взгляд голубых глаз, но на деле Арамис только обворожительно улыбнулся и сказал: - Мой дом всегда открыт для моих друзей. Спустившись, д’Артаньян взглянул наверх, заметил выглядывающего из окна Арамиса и, помахав ему на прощание, пустил было свою лошадь рысью, но обогнув угол, вернулся и затаился, чтобы увидеть, кого этим вечером ожидал Арамис.