* * *
Когда Миса увидела россыпь синяков на шее своего возлюбленного, она бросилась было расспрашивать откуда они, но тихий хриплый смешок шинигами ответил лучше всех слов. Она испугалась за Лайта, да и за себя тоже, понимая, что Рюук открыто угрожает им обоим, недовольный тем, что они лезут в его личную жизнь — связать их визит к Сакаи и первый раз, когда шинигами поднял на них руку было просто даже для нее. После того случая, о котором оба участника упорно молчали, Лайт свернул все свои попытки включить в свои планы Сакаи, понимая, что бог повторять второй раз не будет. Шинигами был убедителен. И все же, Миса ничего не могла с собой поделать и тайком, пользуясь тем, что Лайт так часто задерживался на работе, подключалась к злосчастным камерам, которые так никто и не убрал. Лайт про них или забыл, или, что вероятнее, просто побоялся лишний раз отсвечивать в квартире Сакаи, так что у Мисы остался эксклюзивный доступ в спальню безумной женщины. Зачем она продолжала подглядывать за ними, она и сама понять не могла — внутри горело безумное желание обладать шинигами безраздельно, смешивалось с завистью к Рикке, которая получала от своего любовника все то, чего не хватало куда более заслуживающего этого Мисе. Глядя на них, она в ярости сжимала в зубах платок, а потом запиралась в ванной, жмурясь до черно-красных пятен. И боялась признаться себе в том, что ревнует. — Это моя тетрадь! И мой бог смерти! Она не имеет на него никаких прав! — шипела она, пиная корзину для белья или в ярости молотя кулачками подушку. Холодность Лайта как-то даже отошла на второй план, когда в голове Мисы засела навязчивая идея, что шинигами должен смотреть так только на нее. Желать только ее. Прикасаться только к ней. Но Рюук с издевательским смешком игнорировал все ее уже прямые намеки. И вот однажды, она не выдержала. Открыв глаза глубокой ночью, она с трудом сдержала стон затухающего оргазма. "Это просто слишком реалистичный сон! Я бы никогда..." Ей приснилось, что она пришла в белую квартиру и пробралась в спальню к тем двум. И ее пустили. Это было слишком хорошо. И невозможно. "Я слишком часто на них смотрела. Подглядывать нехорошо. Это..." Что именно "это", она и сама не знала. Встав тихонько из общей постели, стараясь не разбудить Лайта, она вышла на кухню, чтобы попить воды и хоть немного успокоиться. Бедра до сих пор подрагивали и это сводило ее с ума. На кухне, она открыла холодильник и вытащила бутылку лимонной воды, прикладывая холодное стекло к горящему лицу. — Привет, крошка. Почему не спишь? Она обернулась и в свете, что давала лампочка холодильника, увидела Рюука. Он невозмутимо спрятал крылья и развалился за столом, глядя на нее с привычной насмешкой. — Где ты был? — хрипло спросила она, закрывая дверцу холодильника локтем. — Почему я должен тебе это говорить? — Он улыбался. Впрочем, с его лица эта "улыбка" не сходила никогда. Миса никогда не могла понять, когда он серьёзен, а когда шутит. — Потому, — тихо шепнула она, стараясь издавать как можно меньше шума, Миса сделала к нему неуверенный шаг, — потому что твоя тетрадь моя. Значит... Она сделала еще шаг, вошла в его личное пространство. Запах бога. Опять. Горький, пряный, смертный, жуткий, желанный, смешанный с чужими духами. "Опять только с этой суки слез!" Гнев раскрасил ее лицо красными пятнами. — Значит что? — бог не шевелился, глядя на нее не моргая, лишь чуть-чуть склонив голову к плечу. — Значит, ты... — она сделал последний шаг, подходя вплотную и глядя с ужасом и надеждой в желтые глаза. — мой? Она привстала на цыпочках, хватаясь свободной рукой за его шею, пытаясь притянуть уродливую зубастую морду к себе. Его губы были соленые и жесткие, зубы острые. Бог не шевелился, но и не отталкивал ее. Миса потянулась ближе, пытаясь добиться от него хоть какой-то реакции, намека на приязнь. Когтистая рука Рюука поднялась и обхватила ее подбородок, осторожно, но твердо отстраняя девушку от себя. Потянувшись, куда-то себе за пояс, он вытащил горсть каких-то мелких предметов и высыпал их на край стола. — Извини, Миса, но я бог, и сам решаю чей я. - Тогда зачем ты позволял мне на вас смотреть все это время?! - Хотел показать тебе как ещё это бывает. Надеялся, что ты сделаешь из этого свои выводы. — Но почему?! Почему не я?! — она чувствовала, что глаза горят, по щекам течет вода. Знала, что когда плачет, ее глаза бездонные и синие, самые красивые в мире. — Потому что она настоящая. — Рюук мягко и ласково оттер ее слезы и поцеловал в лоб. — А теперь иди спать. Он исчез, оставив после себя только запах хитина, пергамента, кожи и чего-то горького. Бутылка выскользнула из ее ослабевших пальцев, больно ударила по босой ноге и, со звоном, откатилась куда-то в угол. На столе горкой лежали маленькие скрытые камеры. Она молча сгребла их на ладонь и выбросила в мусорное ведро. Утром она передала права на тетрадь Лайту. Ей было все равно, что теперь она безоружна перед ним. Все равно, что он с ней сделает. Впрочем, Лайту явно было не до нее и ее проблем. если он и понял, что между Мисой и шинигами тоже что-то случилось, то не подал виду.* * *
Лайт упал на холодный бетонный пол. Боль, жгучая, невыносимая кошмарная, разливалась от дыр в теле. Но куда больнее было осознание того, что его обманули, провели. Он проиграл?! — Кто-нибудь.. Кто-нибудь! Убей их всех! — он хрипел и кашлял, чувствуя, как кровь пузырится на губах. Лайт отказывался верить в то, что утро следующего дня он не встретит. Ненавидя всех вокруг за то, что видят его слабость, он с трудом ворочался по грязному полу, пачкая свой безупречный костюм кровью и каким-то дерьмом. Перевернувшись на живот, он попытался отползти прочь, спрятаться, забиться в темный угол, чтобы обдумать ситуацию, найти выход, спланировать дальнейшие действия. Его лицо уперлось в глянцево блестящий носок ботинка. Подняв глаза вверх, он проследил взглядом по тощим ногам, зацепился за увешанный цепями широкий ремень. Дальше, вверх, выше — впалый живот и усеянная кольцами грудь. И уродливая харя бога смерти с извечной улыбочкой и глазами-огнями. Волна облегчения прокатилась по всему его телу. — Рюук! — радостно выдохнул он, хватаясь за штанину бога и подтягиваясь выше. — Ну наконец-то! Запиши их имена в тетрадь! Или всему веселью конец! Он смотрел прямо в глаза бога смерти и не мог понять, о чем тот думает. Так и не научился за все эти годы, что шинигами следовал за его плечом. Шинигами не двигался, только смотрел. Шум в ушах сливался с голосами сволочей, что посмели ранить его. Крики людей, которые считали себя его коллегами и друзьями. — Ну же, Рюук! Ты обязан записать их имена! Ты же все видишь! Тихий голос жуткого ребенка, полный непрошибаемой уверенности в своей правоте, противно ввинтился ему в ухо, как отвертка. — Думаю, нам не стоит боятся господина Рюука. Если бы Кира мог заставить бога смерти писать имена по его указке, то он бы это сделал уже давно. Раз мы до сих пор живы, то все будет в порядке. Лайту хотелось с воем вцепиться своими окровавленными от кашля зубами в глотку мелкого поганца. Надежда, что Рюук поможет начинала тускнеть, разбиваясь об его неподвижность. — Если ты этого не сделаешь, она умрет! Рэм все рассказала о природе связей между богами и людьми! Не хочешь спасать меня, спаси хотя бы ее! — Лайт вытащил последний козырь из рукава. Знал, что рискует, угрожая той, кого защищает сама Смерть. Но выбора не было. Его заставили! Лайт заставил себя подтянуться, находя опору в теле бога смерти. Он встал на колени, обнимая ноги шинигами и пытаясь отдышаться. Боль в ранах была невыносимой. Бог пошевелился, с неприятным хрустом наклоняя голову, рассматривая человека, что цеплялся за него, как за последнее спасение. — Ах... это было нечестно, Лайт. Но... тут ты прав — умрешь ты, умрет и она. Хорошо. Я запишу. Его руки двигались так медленно, когда он расстегнул футляр и вытащил свою тетрадь смерти со стилусом. Опять выстрелы. Громкие, разрывающие грохотом тишину. Шинигами чуть сдвинулся, закрывая своим телом человека. Лицо Лайта исказила омерзительная торжествующая усмешка. Если бы не разливающийся холод и боль в груди, он бы рассмеялся радостно и легко. "Одним махом — всех врагов, включая этого божественного говнюка. Наконец-то!" Рюук писал медленно, с какой-то удивительной нежностью и аккуратностью выписывая каждую черточку. Пули входили в его тело и с цоконьем выпадали из спины, не причиняя никакого вреда. — Эх, люди. Я — бог смерти, а значит ничего в человеческом мире не может коснутся меня, пока я сам этого не позволю. Вы что, забыли? А я ведь говорил. Предупреждал. Рюук закончил писать и с лаской провел пальцем по записи. — Вот видите, видите! Что я вам говорил? Рюук записал ваши имена и вы все сдохните! Ниа, если бы ты был хоть чуть-чуть умнее, то убил бы меня сразу. А теперь я победи... — Тем, кто сейчас умрет — будешь ты, Лайт. Тишина опустилась каменной плитой. Каждый, кто был в ангаре пытался осмыслить услышанное. — Что?! Но.. но... — Кира не верил в то, что услышал. — Нет, так не должно быть! Остановись! — Как ни посмотри, но эта история должна была закончиться, Лайт. Признай, ты ведь проиграл. А ведь сделки с богами смерти не расторгаются, знаешь ли. Помнишь наш уговор? Проиграешь — умрешь. Были явные правила — я записал их в тетради и ты виртуозно ими пользовался. Молодец. Я одобряю то, как ловко ты развеял мою скуку. Но ты забыл о имплицитных правилах, которые так радостно нарушил дважды: обещание не убивать невинных и воевать своими силами. Если твоя победа — мое вмешательство, значит ты умрешь. Шинигами развернулся к нему, опустившись на корточки и ссутулившись. Тетрадь он развернул так, чтобы бывший контрактор смог прочитать аккуратно выведенное рукой бога имя. Свое имя. — Нет! — мальчишка дернулся, рванулся, цепляясь за цепи на поясе, царапая руки об острые края крестов на футляре. — Я не хочу умирать! — А придется. — Пожал плечами Рюук, рассматривая его с брезгливым любопытством. — Ты же проиграл. — Тогда ей тоже не жить. — Да. — Не стал спорить Рюук. — Ее я тоже убью. Или ты ожидал чего-то иного от бога смерти? Пальцы Лайта разжались. Действительно, как он мог вообще допустить, что шинигами может кого-то любить? Это все был его виртуозный обман, хитрость, подлая манипуляция и видимость, что ему дорога какая-то баба. — Я... проиграл? — Да, Лайт. Не будь таким жалким. Где вся твоя гордыня, что так питала и воодушевляла тебя на всем пути? Малыш Эл вот проявил куда больше достоинства, когда ты забрал его жизнь руками Рэм. Бери с него пример. — Нет! Я не хочу умирать! Визгливо кричал он, корчась на полу и дергая бога за одежду. — Да ты будешь в восторге, когда умрешь. Обещаю. Грудь Лайта сжимала боль. Уже другая, смертельная. — Останься... — его пальцы слабели, выпуская одежду из рук. — Не оставляй меня... — Нет. Тут мне уже не интересно. Пойду к ней. Эх, Лайт, какая интересная жизнь. И какая жалкая смерть, — в воздухе прозвучали последние слова бога. Шинигами ушел, оставив Киру доживать секунды жизни в кругу врагов под их брезгливыми взглядами.* * *
Рикку Рюук нашел, к своему глубокому изумлению, в церкви. Она всегда подчеркивала свою незаинтересованность в религиозных учениях, но почему-то сейчас ее потянуло именно сюда. Церковь была почти пуста, лишь несколько человек сидело на лавках подальше друг от друга, чтобы не мешать. Репетировал хор. Шинигами грустно улыбнулся — над высокими сводами чисто и торжественно звучал именно реквием. Requiem aeternam dona eis, Domine, Et lux perpetua luceat eis... Рикка, в своих неизменных джинсах и сером джемпере, сидела поближе к окнам, подперев щеку ладонью, и слушала. Ее светлый плащ аккуратно был перекинут через спинку скамьи. Шинигами двинулся по проходу, толкая впереди себя Джалам'Ришах, здороваясь с ней. Зная, что время подходит к концу Te decet hymnus, Deus, in Sion, Et tibi reddetur votum in Jerusalem; Он тихо опустился на скамью позади нее, потянулся, сгибаясь под тяжестью того, что должно было быть сделано. Неизбежность. Рикка не шевелилась, не выдавала того, что что-то чувствует, но по связи прокатилась мягкая волна радости. "Чему ты радуешься?" Она едва слышно, чтобы никого не побеспокоить прошептала, медленно выдыхая слова вместе с хором: — Exaudi orationem meam, Ad te omnis caro veniet. Рюук уронил голову на скрещенные руки, уложив подбородок на острый край скамьи. Он смотрел на тонкую шею, на пряди черных волос, что выбились из аккуратного пучка. Рикка сидела тихая и умиротворенная. Requiem aeternam dona eis, Domine, Et lux perpetua luceat eis. Хор медленно и плавно тянул слова панихиды. — Кира умер. Рикка не вздрогнула, не всхлипнула, сердце ее не стало биться быстрее. Она лишь откинулась на спинку скамьи, будто невзначай положив руку на голову бога. Рюук закрыл глаза и прижался лбом к ее боку. — Это хорошо, — едва слышно шепнула она, не отрывая сияющего взгляда от хора. Kyrie eleison. Christe eleison, Kyrie eleison. Мужчины и мальчики ведомые своим хормейстером вели партию чисто, дивно, хорошо. — Почему тут так мало людей? — спросил шинигами. — Потому что люди не очень любят думать о смерти. Как он умер? Dies irae, dies illa Solvet saeclum in favilla, Teste David cum Sibylla. — Я его убил, — бог не открывал глаз. Он вдыхал ее запах, слушал биение ее сердца, сплетался сутью с ней. Молебен проникал в него, впервые в жизни не оставляя равнодушным. Quantus tremor est futurus, Quando judex est venturus, Cuncta stricte discussurus. — Теперь я? — Да. Ты боишься? — Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной. — Я не бог, Рикка. Она не ответила, лишь переплела с ним пальцы. Солнце осветив витражи, рассыпало на ее спокойное неподвижное лицо цветные пятна — желтые щеки, синие глаза, красные губы, золотые волосы. "Какая же ты красивая". Панихида тянулась своим чередом: Recordare перетек в Confutatis, а за ним и в Lacrimosa. — Как ты хочешь, чтобы я это сделал? — слова, такие простые и обыденные, так часто звучащие в их спальне, он вытаскивал из себя с хрустом. Он делал все правильно, связь и договор не противились ему. Тогда почему же так больно? — Дома, если можно. А дальше на ваше усмотрение. — Сегодня все для тебя. Репетиция закончилась, хор разбился на тихо гомонящие группки, что обмахивались нотами, да переговаривались, обсуждая такую душевную репетицию. Рикка тоже засобиралась, встала, накинула на плечи плащ и не торопясь двинулась к выходу. Ее догнал священник, что обходил тех немногих, кто был сегодня в церкви. Поздоровавшись, он с мягкой улыбкой поинтересовался ее впечатлениями, спросил, может ли он помочь. Рикка улыбалась и кланялась, полная спокойной доброжелательности. — Я раньше вас никогда здесь не видел. Вы ищете бога? Рикка улыбнулась так светло, так искренне. — Я его уже нашла.* * *
Квартира встретила их тишиной, белизной и спокойствием. Девушка прошлась по дому, проверила, чтобы все было в порядке, полила свою белую лилию, что когда-то подарила Аманда Росс, нынче уже Моэда. Позвонила Хане и попросила прийти завтра вне графика. — Не хочу лежать до субботы, — с улыбкой пояснила она Рюуку, что сидел на полу, поджав ноги, и молча наблюдал за ее спокойными сборами. — Рикка, давай выпьем кофе? — он оттягивал неизбежное, хотя и чувствовал, что это бесполезно. — Хорошо, — она ушла на кухню и бог видел, что руки ее не дрожат. Пока она возилась с кофемашиной, он достал тетрадь и не дрогнувшей рукой вписал то, что хотел. — Почему ты такая спокойная? — не выдержал он. — Я знала, что этот день настанет и ждала его, — она пожала плечами, подавая ему чашку и садясь на пол рядом с ним. — Тебе так не терпится от меня избавиться? — Думаю, вам тоже пора идти новой дорогой, — в тон ему ответила Рикка и отпила кофе, жмурясь, смакуя каждый последний глоток. Он обкрутил ее своей рукой, прижимая к себе. Он неотрывно смотрел на стремительно обнулявшиеся цифры над ее головой. Договор с шинигами был неумолим — те два месяца, что ей остались, превратились в несколько часов. Она все равно умрет. Но лучше уж пусть от его руки и так, как он ей того пожелает. — Пойдем в постель? Она кивнула, вставая на ноги, отставляя чашку на стол и не торопясь ее мыть, как она обычно делала. Свою тетрадь он оставил рядом с ее чашкой. В спальне, за задернутыми шторами, он прижал ее спиной к себе, крепче вдавливая в свой живот, накрест обхватив грудь. Рикка терпела молча. "Я не хочу". Она вздохнула, погладила его по рукам. "Так будет лучше для вас. Все будет хорошо". — Записали? — Да. Ты просто заснешь. И будешь видеть самый лучший сон в своей жизни. У тебя есть последнее желание? — Побудьте со мной, пожалуйста, пока я не засну, — она вздохнула. Ее сердце все же забилось чуть быстрее. — Тебе страшно? — Нет, — она пожевала губу и продолжила, — только вот одной быть не хочется. — Поговоришь со мной? Обычно перед перед смертью людей так тянет вывернуть душу что свою, что окружаюшим. Рикка хмыкнула и заерзала, устраиваясь удобнее. Рюук смотрел как тают минуты. Не мог отвести взгляда от нулей, которых было все больше. — Исповедь — самое трусливое и, наверно, подлое деяние человека. Ведь смерть все спишет. Это как высказаться и уйти, хлопнув дверью, не дав сказать и слова в ответ. А значит, не надо нести ответственности за свои слова. — Она мягко и бережно поглаживала его руки, успокаивая и утешая. Ее Джалам'Ришах плыл в пустоте, такой же мягкий и нежный как и она сама. Рюук жадно за него держался, чувствуя, как его самого трясет и скручивает. — Тем же, кто остается, придется всю жизнь нести бремя сказанных слов без права ответа. Это тяжело. — А мне тебе есть что сказать? "Я никогда не поступлю с вами так подло. Никаких слов, которые могут вас огорчать годами, вы от меня не услышите. Ваша жизнь, величественная, долгая, драгоценная, должна продолжаться". — Было хорошо. Я вам бесконечно благодарна за все, что вы мне дали. И не жалею ни о чем, если вы об этом. "Почему ты даже сейчас молчишь?!" — И все? — Не хочу оставлять за собой слова, на которые вы не сможете ответить. "Потому что думаю, что так будет лучше". — И все же почему ты отказалась от нового сердца? От шанса расторгнуть сделку? Ты бы смогла пожить еще. "Я бы дал тебе годы жизни, столько лет, сколько бы только пожелала. Пускай и без меня рядом. Что в этом плохого?!" — Потому что я согласна с тем, к чему мы пришли. Это были странные шесть лет, но для меня оно того стоило. "Потому что вы — мой журавль в небе. Никакое сердце не заменило бы мне крылья". Ее глаза слипались. Она боролась со сном, который ей подарил Рюук, но веки неумолимо тяжелели. Еще один ноль появился в ее числе. — Кем ты на самом деле хотела быть? — Гимнасткой или танцовщицей. Напротив моего дома была балетная школа. А я сидела в своей комнате и смотрела как воздушные легкие девочки бегут на занятия и любила представлять что среди них и я. Но это не мое, сами знаете... — Рикка едва-едва выдохнула ответ. Она вздохнула, расслабляясь. — Рикка, а мои слова ты хочешь услышать? Или для тебя это тоже как дверью хлопнуть? Она не ответила. Заснула. Перед ее глазами раскинулось бескрайнее поле белоснежных хризантем. Огромные белые шары, аромат лепестков, нежная влага на листьях, туман, сглаживающий очертания. Тут прохладно, тихо, спокойно и хорошо. Едва заметный аромат хитина, пергамента, кожи и мускуса окутывает ее, даря чувство покоя и защищенности. Она лежала среди влажных прохладных стеблей, смотрела на покачивающиеся цветы, вдыхала аромат своего бога и наблюдала, как все застилает тьма. Самый хороший сон в ее жизни. Рюук смотрит на тающие нули. Он отчаянно пытается согреть медленно замерзающую женщину в своих руках, но никак не получается. Как бы крепко он не оплетал ее суть собой, она все равно распадалась алыми прядями в его Джалам'Ришах, ускользая и исчезая. То, что знает каждый шинигами, никак не уложится в его голове. Очень простая истина. Сакаи Рикка умерла.