Римские каникулы

Они вышли на Аппиеву дорогу, Рим был близок как никогда, в общей сложности они провели в пути почти две недели. Им несколько раз меняли осликов и чинили повозку, чьи колеса с трудом переносили ухабы и рытвины дорог. Каждую ночь Клод засыпал рядом с Мирой, а поутру обнаруживал, что во сне его руки сами собой обвивали стройный стан девушки. Иногда он просыпался от того, что она нежно целовала его в шею, в такие минуты ему было интересно кто ей снился и он бережно отстранялся от неё, предпочитая встать пройтись. Днем он никогда не напоминал, а она ничего и не вспомнила. Мира оказалась еврейкой, поэтому они вскоре перешли на арамейский который знали оба. Девушка рассказала свою печальную историю, её мать и отец попали в рабство еще до рождения Миры, которую на самом деле звали Мириам. Она жили в одном богатом домусе, но их хозяин завещал все имущество Тиберию, управляющие имуществом принцепса стали распродавать рабов, так Мира оказалась в доме некого Семпрония большого любителя маленьких девочек, это были самые тяжелые годы её жизни. Но Семпроний не любил подросших девиц, поэтому едва ей исполнилось семнадцать лет, он подарил её Авлу — это случилось в прошлом году, когда того назначили магистратом Трансальпийской Галлии. Девушка поехала с ним, жаловаться ей было не на что, Авл Квинтиллий был добр к ней, сильно не усердствовал в постельных делах, так что большей частью она была вольна делать что ей заблагорассудится. Мира завела обычай читать свитки из библиотеки Авла и его секретаря, Патрокл тоже посещал её, но был деликатен и необременителен. А сейчас её отправили в домус под власть дочери Авла. Мира слышала много плохого о ней, говорят девушка просто ведьма — любит мучать рабов и испытывает противоестественную страсть к козлу. Мира не верила этим слухам, про женщин часто говорят хуже чем есть на самом деле. «Или лучше» — мрачно подумал священник. Клод слушал все это с тяжелым сердцем, за время пути он успел привязаться к девушке, она заботилась о нем, сама ходила за едой, помогала во многих бытовых мелочах. Ему было жаль её, такую молодую и такую несчастную, и хотя девушка обо всем рассказывала легко даже со смехом, его жалость только увеличивалась. Подобная судьба могла бы ожидать и Эсмеральду, если бы цыгане продали её какому-нибудь типу с извращенными вкусами, который бы покалечил её и лишил возможности стать матерью, заставляя вытравливать младенцев из чрева. Но Мириам не сдавалась, она научилась читать и писать просто наблюдая тайком за занятиями детей Семпрония, она не забыла арамейский язык на котором с ней разговаривали родители и не теряла надежды однажды встретится с ними. Клод был растроган до глубины души, поэтому ночами уже сам заключал её в объятия, укачивая как ребенка, а она продолжала во сне целовать его и ему становилось неловко, особенно от того, что ему нравился запах её волос в котором словно смешались мед и горькая полынь. По мере продвижения менялся пейзаж и температура, Италийский полуостров встретил их теплой погодой. Проезжая по Аппиевой дороге они видели возделанные поля и виноградники, сады и аккуратные рощи. Сам воздух словно был пропитан сладким запахом цветущих деревьев и нагретой пыли. Легионеры стали заметно веселее, чего не скажешь о несчастных галлах, которых как скот на убой, везли для гладиаторских арен. Фабриций после того инцидента вначале пути словно затаился, он не обращал внимания на Клода и Миру, девушку это беспокоило она несколько раз предупреждала священника быть осторожнее, но тот отмахивался, если Фабриций желает его смерти то так тому и быть, он сопротивляться не станет. Может быть именно смерть способна пробудить его от того тяжелого кошмара в котором он жил последний месяц. Как показало время Мира была во всем права. Однажды когда они остановились на ночлег практически в пригороде Рима, Клод как всегда уснул обнимая девушку. Проснувшись на рассвете он отлучился по малой нужде, и тогда кто-то обрушил на него сзади сильный удар, Клод потерял сознание. Очнулся он в невыносимой вони и духоте, тусклый свет просачивался откуда-то сверху. Рядом копошились люди, много людей может быть из-за этого тяжелый воздух словно сгущался и с трудом поступал в легкие. У Клода болело все тело, но особенно голова, сзади на правой стороне у него вздулась большая шишка. — Где я? — пересохшее горло саднило, отчего слова вылетали с легким свистом. Никто ему не ответил, оглядевшись он увидел грязных людей, чей отрешенный вид не предвещал ничего хорошего. Осознав бессмысленность попыток добиться от них ответа, Клод внимательно осмотрелся. Помещение в котором их держали было небольшой клетушкой с низким потолком, сверху располагалось зарешеченное узкое окно. В одном из углом он обнаружил что-то вроде бочки к которой время от времени подходили люди справлять нужду. Там же недалеко стоял пустой кувшин на подставке, очевидно в него наливали воду. Люди вокруг в основном молчали, либо издавали тихое мычание, у Клода тоже не возникло желания с кем-либо говорить. Он просто встал на колени и закрыв глаза принялся бормотать молитвы. Он взывал к Господу и Пресвятой Деве, чтобы они осенили ему путь во тьме, чтобы не оставили своего грешного раба на пороге неминуемой смерти. Клод молил за Эсмеральду и своего младшего брата, за их благополучие, чтобы Господь хранил их от злых людей и дурных помыслов. Он молился и за Миру, надеясь, что ей удалось благополучно добраться до домуса Авла, чтобы она смогла получить свободу и найти родителей. По мере того, как он молился жар истинной веры наполнял его кровь, он ощущал целебное, благотворное влияние святости, наполняющее его светом и покоем. Забылся этот вонючий подвал полный измученными людьми, забылись боль и слабость, он вновь слился духом с источником бесконечной благодати. Но поток счастья который струилось в нем, был грубо прерван, кто-то тормошил его за плечо. Открыв глаза священник увидел, что остальные узники стоят вокруг него кольцом и какой-то старик дергает его за плечо. — И чем это ты тут занимаешься? — спросил старик сверкая взглядом из-под косматых бровей. — Молюсь, — Клод осенил себя крестным знаменем и встал с колен. Остальные отступили от него, но косматый старик все еще сверлил его глазами. — Ты стоял так много времени, — он задумчиво склонил голову направо, — и ты был неподвижен, я никогда не видел чтобы так молились. — Да, да, — загалдели остальные. — Ну-ка тихо! — дед шикнул на толпу и те покорно замолчали. — Я просто молился своему Богу, — Клод смотрел на старика, — я просил его и Деву Марию защитить моих родных и близких. — Что за дева? Это какая-то весталка? — Нет, — Клод хотел отойти, но люди плотно сомкнули свои ряды не пропуская его. — Занятный ты тип, вчера тебя принесли знатно отделанного, я думал, что ты не переживешь ночи, — говорил старик, подходя к священнику, — но ты очухался как ни в чем не бывало, а потом вдруг падаешь на колени и стоишь так уйму времени. Юпитер тебя разрази, что это за бог такой, который дал тебе столько сил? «Пост и воздержание» — подумал Фролло, но в ответ сказал следующее. — Рассказ о моем Боге долгий, вы готовы его слушать? — По нам видно, что мы куда-то торопимся? — старик ухмыльнулся, кто-то поддержал его нервным смешком. — Хорошо, давайте присядем и я начну свой рассказ. Он постарался изложить перед ними учение Христа в упрощенном виде, как если бы говорил с детьми. Начал с жизнеописания Иисуса из Назарета, когда он перешел к описанию казни сына Божьего, его прервал все тот же старик. — Я знаю, о чем ты говоришь, десять лет назад мне довелось побывать в Иерусалиме я видел эту казнь, — сказал он. — Не может быть! — пораженно воскликнул Клод, он схватил старика за руки, — и ты все видел? Ты видел ЕГО? — Да, видел, — старик усмехнулся не отнимая рук, — только не было вокруг ни толпы, ни почитателей о нем вообще мало кто знал говорили, что он фанатик и основатель какой-то опасной секты. Но меня поразил его вид, глаза у него горели каким-то нездешним огнем, я последовал тайно до места казни и видел как его распинали. — Господь велик! — Клод воздел руки к небесам. — Да, а потом по всей Иудее стали появляться сумасшедшие, которые называли себя его учениками и последователями, вот даже до Рима дошли. — Значит, здесь знают о христианстве? — Клод был приятно удивлен. — Знают, но те люди отличаются от тебя, — старик положил руку на плечо Клоду, — продолжай рассказывать. И Клод продолжил, он проповедовал Слово Божье, говорил о всеобщей любви, о вершинах рая и горниле ада, о том что у каждого принявшего веру есть бессмертная душа. Тело слабое, оно часто предает нас, но душа никогда! Зерно упало на плодотворную почву, его слушали с вниманием и принятием. В конце, самый молодой из присутствующих спросил. — А как мы можем стать такими же, как ты? — Нужно пройти таинство крещения, — Фролло оглядел собравшихся, — для этого нужна вода. Когда вечером охранники принесли кувшин с водой они были удивлены поразительной тишиной, которая царила в этой камере. Клод провел крещение всех кроме старика, он отказался, а на удивление священника ответил с улыбкой. — Я слишком стар, чтобы меняться, к тому же память о моем отце не позволяет мне присоединиться к твоей вере. — Кто был твоим отцом? — спросил Клод — Это уже не важно, но он был бы мной недоволен, — при этих словах старик разразился кудахтающим смехом. Феб де Шатопер был при исполнении тягостной обязанности, он нес почетный караул возле своей невесты прекрасной Флёр-де-Лис. Девушка вышивала золотом покров на алтарь, который собиралась преподнести в дар собору Нотр-Дам накануне их свадьбы. Капитану было скучно, зная о безусловной добродетельности своей дочери, мадам де Гонделорье удалилась во внутренние покои и уже долгое время не возвращалась. Феб щелкал орехи и искоса поглядывал на чистый профиль свой нареченной. Холодная красота Флёр-де-Лис немного пугала его, он боялся, что суровое дыхание её чистоты выхолостит его еще до брака. Уж, слишком она была правильная, даже пресная, вот цыганочка другое дело, такую девочку не захочешь выпускать из объятий. Феб разгрыз крепкими зубами лесной орех и теперь с наслаждением жевал сладковатое ядро. Он подумал, что судьба слишком несправедлива к нему, ведь ему всегда приходилось всего добиваться самому, капитаном он стал исключительно благодаря своим ратным подвигам и исполнительности. Да, за ним водились некоторые грешки, например он слишком пристрастился к игре, но в остальном Феб не помнил за что его можно было бы наказать браком с этой ледяной глыбой. Такая зрелая девица, могла бы быть и посговорчивее, ну, что ей стоило быть немного поласковее, позволить пару вольностей. Вместо этого она всегда напускала на себя чопорный вид и единственное чем занималась, так это бесконечной вышивкой. Он пробовал втянуть её в игривый разговор, но она отвечала всегда вежливо и отстраненно. Флёр-де-Лис страдала, она любила повесу-капитана и жаждала стать его женой, но было в нем что-то чего она боялась до смерти. До неё дошли слухи о некой цыганке Эсмеральде, к которой у Феба был недвусмысленный интерес, переступив через свою гордость Флёр с подругами даже решилась заговорить с цыганкой. Да, эта уличная девка поразила её своей экзотичной, почти противоестественной красотой. Строгая Флёр-де-Лис напоминала прекрасное мраморное изваяние, тогда как Эсмеральда была словно огонь, обжигающий и страстный. Мадмуазель де Гонделорье чувствовала, что сравнение с этим опасным существом будет не в её пользу и от этого несколько пала духом. Феб же всякий раз приходя с визитом демонстрировал ничем не прикрытую скуку. Она хотела бы быть как та другая, уметь звонко смеяться и танцевать непристойные танцы, но девушка не могла, просто физически не могла переступить через себя. Вот почему визиты капитана стали для неё мукой, она надеялась, что после брака все изменится, что она сможет наедине показать всю свою любовь и нежность, лелеемые в глубине души. Феб закончил с орехами и отдал должное вину, хорошее, терпкое, наверное, из поместий семьи де Гонделорье в Бургундии. Как только он женится, то оставит службу и переедет с Флёр в деревню, ему хотелось оказаться как можно дальше от хозяина игрового притона и некоторых неприятных воспоминаний. В поместье он смог бы выращивать виноград и наладить продажу вина, за время службы он обзавелся знакомствами с поставщиками спиртного. Может быть, даже получится поставлять вино ко двору! Не говоря уже о менее качественной продукции, которую можно было сбывать в многочисленные таверны и кабаки этого города. Воистину Париж — это неупиваемое брюхо, стальная глотка! Будущность капитану рисовалась самой приятной, он хотел завести детей, чем больше, тем лучше. Он был уверен, что Флер сможет подарить ему кучу златовласых прелестных крошек, ему нравилось возиться с детьми. С детьми и женщинами капитан всегда находил общий язык. — Я видела недавно эту маленькую танцовщицу, Эсмеральда, кажется так её зовут, — внезапно нарушила тишину Флёр-де-Лис. — Что? — капитан уставился на свою невесту. — Интересная девица, из той низкой породы женщин, что пользуются особым успехом у мужчин, — игла слегка дрожала в похолодевших пальцах, — с ней была коза, которая умеет показывать фокусы. — Да, я видел несколько раз выступления этой плясуньи, — небрежным тоном произнес Феб. — Должно быть, вы произвели на эту цыганку неизгладимое впечатление, так как коза знает ваше имя, она умеет выкладывать его из букв, — девушка продолжала внимательно смотреть на вышивание, словно голос её зажил собственной жизнью. — Вот, как, — капитан почувствовал себя польщенным, может быть стоило возобновить знакомство с милой цыганочкой, — не имел чести быть знакомым с ней. — Чести? — девушка бросила вышивание и повернувшись посмотрела в упор на жениха, — о какой чести может говорить такой как ты! — О чем вы моя дорогая? — он встал с кресла. — О том, что ты негодяй! — глаза Флёр-де-Лис сверкали, — неужели я настолько глупа, что не догадаюсь о вашей интрижке с этой … этой непотребной девкой! Она не собиралась ничего такого говорить, ей даже не хотелось поднимать тему цыганки, но в какой-то момент чувства взяли верх. Как он может быть таким невозмутимым, таскаться к ней как на службу, и развлекаться с этой цыганкой. Она подошла к нему, яростная и ранимая, в следующий миг её рука взлетела и залепила капитану пощечину. Это была ошибка, Феб де Шатопер был славный малый, но бить его не позволялось никому. Он схватил руку Флёр-де-Лис и заломил её за спину, отчего девушка вскрикнула, потом потащил её обомлевшую от ужаса к кушетке. — Шпионишь за мной? Да, что ты сама можешь? Кукла бездушная! — он стал задирать подол её платья, а потом впился поцелуем в онемевшие уста невесты, — Хочешь знать чем мы занимались с Эсмеральдой? Это легко устроить! — капитан даже не заметил, что впервые правильно произнес имя цыганки. Флёр-де-Лис билась в железных объятьях капитана, она не хотела кричать, чтобы привлечь внимание слуг или матушки, но и отдаться на милость этого зверя было невозможно. А он уложил её на кушетку и вскарабкался сверху, девушка ощутила как он начал возиться рукой со своими шосами и повинуясь инстинкту закричала. — Матушка! Феб отпрянул от неё, и переводя дыхание подошел к выходу на балкон, униженная и раздавленная Флёр-де-Лис поправляла платье и сбитый эннен. — Никогда больше не смей так себя вести! — капитан говорил на удивление спокойно, — я ненавижу, когда меня обвиняют в том чего не было. Но еще больше я ненавижу, когда на меня поднимают руку. Была бы ты мужчиной, я бы уже прикончил тебя. Флёр-де-Лис усилием воли подавила подступившие слезы, ничего страшного не произошло — это главное, будет ей уроком. Вскоре на пороге показалась мадам де Гонделорье, выглядела она обеспокоенно. — Флёр-де-Лис милая, что случилось? — Ничего матушка, пчела влетела в комнату, но Феб уже прогнал её! — девушка постаралась улыбнуться. Мать с ласковым воркованием подошла к ней и поцеловала в лоб. — Мое бедное, нежное дитя! Хорошо, что вы были рядом дорогой Феб! — мадам одарила будущего зятя нежнейшей улыбкой. — Всегда к вашим услугам, моя прекрасная дама, — Феб поклонился, он почувствовал вкус победы, справиться с Флёр-де-Лис будет проще чем он полагал. Он понял, что не стоило больше бояться, что неизвестный раскроет все Флёр-де-Лис, она будет молчать, он видел её покорность и страх. Теперь можно было вновь заняться цыганкой, хотя наверное, она теперь любовница того странного типа. Ну, и черт с ней! В Париже всегда можно было найти девицу по вкусу. Капитан покинул дом де Гонделорье в отличном расположении духа. Флёр-де-Лис залилась слезами как только оказалась в безопасном уединении своей спальни. Капитан был последним шансом, мать слишком долго не хотела расставаться с единственной дочерью, вот почему она считалась уже перезрелым фруктом. У многих женщин в её возрасте подрастали дети, а она вынуждена дружить с молоденькими дурочками и готовиться к свадьбе с капитаном. Де Шатопер очаровал матушку, а после и саму Флёр-де-Лис, и правда, казалось, что она редкая счастливица, еще бы, заполучить в мужья такого бравого и красивого мужчину, а то, что он беден — не беда, зато она богата! После сегодняшнего девушке открылась тайна их будущей совместной жизни и то, что она поняла совершенно ей не понравилось. Флёр-де-Лис была далеко не дурой, она осознала, что за первой влюбленностью не разглядела в своем женихе главное — его безграничный эгоизм.