за кулисами

      Гоголь всё же рассказал Сигме о спектакле, который он придумал «с ребятами». Но даже зная Гоголя всего пару дней, парень мог с уверенностью сказать, что на 99% эта идея принадлежала именно Коле. Кто ещё мог предложить поставить «обновлённую версию» Мёртвых Душ, которая больше походила на плохой хоррор с элементами комедии? И фраза «это спектакль специально к Хэллоуину» не сильно Сигму обнадёживала. По словам Гоголя, несчастному господину Чичикову предстояло раскапывать могилы крестьян и призывать их души, но, в процессе обшаривания местных кладбищ, уже по его душу должны были объявиться некие «белые маги», чтобы препятствовать его планам. По сюжету господин Чичиков обманом должен был втереться к ним в доверие и заполучить эти самые «мёртвые души», чтобы стать в итоге самым сильным и влиятельным человеком в стране, и тем самым добиться признания отца и руки своей любимой со школьных лет девушки-колдуньи неземной красоты. — И жили все долго и счастливо! Конец!       В какой-то момент, который Сигма благополучно упустил, увлечённый столь «занимательным» рассказом, Гоголь успел вскочить со стула, на котором сидел, и встать посреди кафе, размахивая руками. — Ну как тебе? Клёвый же сюжет вышел? С этими словами Коля повернулся к слушателю и вперил в него взгляд, ожидая видимо бурных оваций и криков восхищения, как будто он уже этот спектакль поставил на главной сцене какого-нибудь известного театра и притом с немалым успехом. Сигма смотрел на него, пытаясь подобрать слова, чтобы не обидеть, но в то же время и не соврать. Врать он не хотел сразу по двум причинам: во-первых, это было не в его стиле, он всегда старался высказывать мнение объективно и всегда высоко ценил это своё качество, а во-вторых, он просто не умел врать достаточно убедительно. — Очень… Неординарно… Спустя почти минуту молчания, он наконец нашёл подходящий эпитет. — Ясненько… Коля сел обратно на стул и, не смотря на всё ещё красующуюся на лице улыбку и непринуждённый тон, которым он выдал это своё «ясненько», было видно, что он расстроен. Сигма судорожно пытался подобрать слова, чтобы хоть как-то подбодрить нового друга, мол, не всё так плохо, если немного доработать… Однако Гоголь, допив уже остывший кофе, сам очень быстро вернул себе привычный довольный вид. — Мои ребята сказали примерно то же самое, но менее приличными словами… Коля издал какой-то непонятный смешок, явно выдавленный, но звучащий при этом вполне естественно.       В итоге слова утешения так и не придуманные Сигмой оказались и вовсе не нужны. Правда такая резкая смена настроений показалась парню немного странным явлением, но он решил пока что не заострять на этом внимание, ведь его новый друг сам по себе одно большое «странное явление». Думая так, Сигма не вкладывал в слово «странный» какое-то уничижительное значение, скорее наоборот, оно воспринималось им как синоним к слову «интересный». — На самом деле… Сигма мысленно ударил себя по голове за то, что вместо того, чтобы воспользоваться моментом и сменить тему, он снова полез к вопросу, который, пусть и на мгновение, но расстроил его собеседника. — На самом деле я не очень понял, почему господин Чичиков, который фигурирует здесь в роли антогониста, в итоге побеждает? Может быть стоит осудить его методы… И завершить тем, что, например, он понял, что обманывать плохо, и изменил свой взгляд на мир?… — А с чего ты решил, что он тут антогонист? Гоголь ответил неожиданно серьёзным тоном и не менее серьёзно продолжил: — Я, к твоему сведению, не делю людей на плохих и хороших. Это просто история о человеке, который добился своей цели. Коля сделал внушительную паузу, отведя взгляд куда-то в сторону, а затем добавил уже более доброжелательным, но всё ещё с редкими холодными нотками, тоном: — И если ты вдруг не заметил, его целью было не разрушение мира или чьё-то убийство. Сигму вопрос и последующие рассуждения немного обескуражили, но он всё же реабилитировался тем, что раскапывание кладбищ с трупами у него с чем-то добрым и светлым не ассоциируется, а магов Коля сам назвал «белыми», поэтому он и предположил, что в будущем спектакле они за «добро» как раз и отвечают. — Он всё же не человек, а персонаж… И в художественных произведениях обычно всё же присутствует разделение на добро и зло, пусть иногда и довольно размытое. На этой фразе он закончил свою речь, весьма довольный своим непривычно многословным ответом. Коля на это только слегка улыбнулся, а затем, резко переведя взгляд на Сигму, спросил: — А ты сам плохой или хороший? — Но я не персонаж… — А если бы им был? , — не унимался Гоголь, — Ты был бы плохим или хорошим? — Конечно я бы старался быть хорошим… — А я был бы самым отпетым злодеем! Гоголь отвечает резко и с каким-то непонятным восторгом в голосе. Однако Сигма не видит ничего привлекательного в том, чтобы быть злодеем. Ни в одной книжке, которую он читал и ни в одном фильме, который он смотрел, жизнь у злодеев не заканчивалась ничем хорошим, а у «самых отпетых злодеев» тем более. Он немного кривится и Гоголь тут же это замечает: — А что такого? Ни у каких персонажей нет столько свободы, сколько есть у злодеев: у них нет моральных ограничений, нет привязанностей, всех этих дебильных правил… И на пары им ходить не нужно! Завершает он свою речь, как обычно, довольно странным аргументом, и Сигма не может сдержать смешок. Умение собеседника переводить даже довольно серьёзный разговор в шутку всё ещё поражает. Но Сигму радует то, что Коля наконец избавил его от своего серьёзного тона, давая возможность наконец расслабить мозг и не думать больше на такие серьёзные темы.       Продлившееся некоторое время молчание Сигма прерывает сам, когда доедает наконец несчастный суп с салатом и решает всё же перевести тему от злополучного спектакля к чему-то более лёгкому в обсуждении: — На пары всё-таки лучше ходить, хотя бы иногда. Говорит он с улыбкой, совсем не как нравоучение, скорее как небольшой дружеский подкол. — А я хожу! Как я по твоему дожил бы до второго курса, если бы не ходил на пары? Коля отвечает с наигранно обиженной интонацией, точь-в-точь как маленький ребёнок, при этом всю его недавнюю серьёзность как ветром сдуло, чему Сигма в очередной раз удивился. Пододвинув к себе лунный чай, парень сделал глоток, и в его глазах сразу появились искорки удовольствия. Эмоции свои Сигма скрывал так же плохо как и врал. Гоголь же сразу оживился и, приподнявшись, перегнулся через стол, оказавшись почти лицом к лицу со своим собеседником: — Неужели так понравилось? Коля задал этот вопрос с таким воодушевлением, как будто он приготовил этот чай на кулинарный конкурс, а Сигма был судьёй в этом самом конкурсе, и от его вердикта зависело выиграет он или нет. — Понравилось! Сигма оторвался от чашки, его глаза светились настоящим детским восторгом, а на носу красовалась воздушная пенка от чая (чай был молочный, поэтому и пенка, как на кофе, на нём присутствовала). Гоголю оставалось лишь умиляться открывшейся картине. Пару раз хихикнув, но всё же пытаясь сделать вид, что он ничего не задумал, Коля с невинным видом достал из кармана телефон. Однако его попытки сдержать смех и сделать серьёзное лицо, напротив, вызвали подозрения, так что Сигма бросил на него вопросительный взгляд. Но среагировать он не успел, и через мгновение Коля уже показывал Сигме его фотку с пенкой на носу и заливался смехом, заставляя посетителей за соседними столиками в который раз обернуться. — Нет, ну ты посмотри! Гоголь всё не мог отсмеяться: — Я понял почему ты так любишь котиков! Ты же сам вылитый котик! Сигма растерялся от такого заявления. Машинально взяв со стола салфетку, он вытер ей нос, а потом опять посмотрел на сделанную Колей фотку. Сначала он хотел возмутиться и сказать, чтобы тот больше не фоткал его так неожиданно, но вместо этого тоже рассмеялся, заметив, что сходство с котиком действительно имеется и не малое. — На тебя бы ещё ушки нацепить, будет вообще огонь! , — довершил Гоголь свою речь, наконец отсмеявшись. Сигма не знал как на это реагировать, но заявление собеседника ему даже смущающим не показалось. Правда и смутить Сигму было не так просто. Скажи кто-нибудь другой нечто подобное, и он бы скорее рассердился и одарил собеседника соответствующим недоброжелательным взглядом, имеющимся у него в запасе. Но сейчас у Сигмы и в мыслях не было сердиться. Коля весь лучился хаотичным обаянием, которое в данный момент не имело даже малейшего отталкивающего эффекта, и заставляло лишь улыбаться в ответ на его восклицания, и не важно о чём они были: о кошачьих ушках или о чём-то ещё. Сигме казалось, что сейчас он готов выслушать даже сборник анекдотов категории Б, если их будет рассказывать Гоголь.       Опомнившись и вынырнув наконец из своих мыслей, Сигма наткнулся взглядом на тарелку с миндальным печеньем, одиноко стоящую на столе: — Не хочешь печенья? Он подвинул тарелку поближе к Гоголю. Хоть стол и был маленьким, и собеседник без труда мог дотянуться до лакомства, Сигма посчитал этот жест-приглашение вполне уместным. — А то ты свой пирожок ещё в начале разговора прикончил, — добавил он. Гоголь согласился не раздумывая. Он взял со стола печенье, не самых маленьких размеров и запихнул себе в рот почти целиком. — Не подавись только… Сигма попытался сделать интонацию заботливой, но, посмотрев на Колю, который отчаянно пытался прожевать огромный кусок печенья, не смог сдержать смех. — Фто фмефново? Гоголь попытался сделать наигранно суровый вид, но получилось у него откровенно плохо, особенно с таким куском печенья во рту. — Да не фмейся ты! , — произнёс он более внятно, сумев прожевать и проглотить часть злополучного хлебобулочного изделия. Но Сигма не мог не смеяться. Давно ему не было так весело, да и, по правде говоря, он и не думал, что ему может быть с кем-то так весело. Просто сидеть и дурачиться вместе. Раньше он возможно посчитал бы это глупым занятием, но сейчас, когда перед ним сидел Гоголь, наконец управившийся с печеньем и улыбающийся ему во все зубы, Сигма был абсолютно противоположного мнения.