Безмолвные

      Холодный вихрь ворвался в комнату, заставляя деревянные створки звонко удариться о стену и тревожа нежно-лиловый тюль, что надулся сейчас как парус огромного галеона.       Лайя вздрогнула из-за громкого звука и со вздохом поднялась, чтобы прикрыть окно. Несмотря на середину мая, в последнее время в Брашове заметно похолодало; девушка с улыбкой вспомнила, как мама всегда отмечала, что так всегда случается во время цветения вишнёвых деревьев. К сожалению, в замке Влада не было вишен, на которые Лайя так любила смотреть, но зато под окнами протягивались неровные ряды больших сиреневых кустов, совсем недавно налившихся полным цветом. Девушка задержалась у окна, чтобы насладиться восхитительным, нежным ароматом, перемешавшимся с запахом преддождевой свежести и холода. Она подняла взгляд. Небо хмурилось, закрывшись от посторонних глаз громоздкими кучевыми облаками стального цвета, и Лайя немного приуныла: как бы она ни любила пасмурную сырую погоду, в день свадьбы ей хотелось бы порадовать себя пускай и не совсем тёплыми и согревающими, но светлыми солнечными лучиками.       — Шмыгающая носом невеста, стоящая у алтаря… Весьма поэтично, не находишь?       Лайя от неожиданности резко захлопнула створки и повернулась на бархатистый голос, искрящийся иронией и беспечностью. Локид разодет так, будто он сегодня выходит за Влада. Мужчина, как всегда, себе не изменяет: кремовый франтовской костюм, начищенные ботинки, совершенные в своей насмешливой небрежности светлые волны волос и хитроватая улыбка. Какая изумительная игра. Щегольство да и только.       — Ноэ, — улыбнулась Лайя и кивнула в знак приветствия, поведя плечами от побежавших по спине мурашек. — Я не слышала, как ты вошёл, прости.       — Я не входил, — загадочно сверкнув глазами, он привалился плечом к зеркалу, напротив которого устроилась Бёрнелл. Она вскинула бровь, поглядывая на друга.       — Трикстерские штучки?       — Вы поразительно догадливы, миледи.       Он встал позади неё и принялся трепетно и осторожно, едва касаясь, поправлять прядки её незатейливой, но всё равно элегантной и очень милой причёски. Лайя замерла на мгновение, ощутив его пальцы на затылке, и захотела украдкой посмотреть на Локида через зеркальную гладь, но не вышло: она тут же напоролась на ответный взгляд и поспешила отвести глаза.       — Вы уезжали с Владом, — вдруг произнесла Лайя будто обвинительно, подкрашивая брови. — Валентин долго не говорил, но я была настойчива. Он сказал, что уже на рассвете вы покинули дом. Где были?       — Далеко, — качнув головой, уклончиво ответил Ноэ.       — Насколько далеко? — не сдавалась Бёрнелл. — Вне зоны досягаемости обычного транспорта?       — Пожалуй.       Лайя вздохнула, прекратив бессмысленные расспросы. Если Ноэ сам не захочет, он никогда не поделится чем-то секретным, а лишь будет изводить витиеватыми намёками, понятными ему одному.       — Не верится, что всё это происходит, — задумчиво пробормотала девушка, почти безразлично глядя на своё отражение. — Сколько мы знакомы?       — Через два дня — год.       «Быть не может, — подумала она, нервно бегая пальцами по кружевным завиткам своего безупречно белого платья. — Год».       Локид в это время, завершив манипуляции с волосами девушки, лёгким жестом повернул кресло, в котором она сидела и устроился напротив, придирчиво вглядываясь в её лицо.       — Что-то не так? — Лайя мотнула головой, чтобы посмотреть на себя.       — Как же всё-таки печально, что с годами люди стали забывать настоящее искусство грима, — Ноэ флегматично вздохнул и быстро щёлкнул перед лицом Бёрнелл, хитро ухмыльнувшись. Она машинально потянулась к щеке и, легко проведя по ней пальцами, поняла, что весь её макияж в одно мгновения испарился.       — Ноэ!       — Да-да?       — Что — да-да? Я красилась полчаса! — Лайя начала заметно суетиться, постоянно оглядываясь в поисках косметички и не представляя, за что хвататься сначала. — Скоро начало. О БОЖЕ! Мне надо снять платье: если запачкаю его тушью или пудрой, я себе в жизни не прощу!       Ноэ взял Лайю за запястья и усадил её обратно в кресло.       — Ты живое воплощение «суеты сует». Я всё сделаю.       — Ты? — вскинула брови девушка, неуверенно ёрзая на месте. — Что ты знаешь о макияже?       — Я сделаю вид, что твои слова не ранили меня в самое сердце, — ухмыльнувшись, Локид начал поочерёдно щёлкать длинными пальцами, разминая их. — Я мастер иллюзий, Лайя. Кому, как не мне, знать об искусстве преображения?       Мужчина слабо дотронулся подбородка Бёрнелл, нервно вздохнувшей, ощутив касание кончиков его пальцев, и приподнял её голову для упрощения работы. Лайя прикрыла глаза, подавшись немного назад, чтобы в их головах не проскочило ни единой мысли о чём-то непозволительном. Ноэ сидел близко — даже слишком, — и из-за этого воздух, который она стала вдыхать слишком часто, пропитался хорошо знакомым, но всё равно неуловимым запахом его духов. Девушка с невыносимой горечью подумала о том, что была бы непременно счастлива, если бы дышала именно таким воздухом всю жизнь, но тут же одёрнула себя. Такие мысли неприемлемы в её положении.       — Его хотели видеть другие Тёмные, — вдруг признался он, подушечкой указательного пальца чертя неровную линию на лбу Бёрнелл.       — Для чего? Влад — не часть вашего мира. Он теперь человек.       — Да, — спокойно согласился Локид, продолжая своё искусное дело. — Но таковы правила. Что-то вроде этикета.       — И как прошло?       — Неплохо. Как видишь, твою свадьбу не отменяют.       — Вас за этим вызывали?       — Зачем же ещё?       Почувствовав лёгкое, почти невесомое прикосновение к скуле, она, не выдержав, в упор посмотрела на Ноэ. Он смотрел в ответ, и — господи! — как же его глаза отражали всё его двоякое естество! Один глаз — голубое озеро: кристально чистое, почти прозрачное, нежное и чуткое, не способное на тайны и уловки, лишённое коварства и расчётливости, символ поразительной честности и прямолинейности. Другой — непроглядная бездна, чёрный ящик скрытной, вечно утаивающей что-то души, хранящей в себе тёмные, как безлунная и беззвёздная ночь, секреты.       В одну секунду он умалчивал, в другую — раскрывал всех тузов, скрывавшихся в рукаве его педантского пиджака. Непонятный и простой одновременно, он находил удовольствие в странных для обычного человека вещах: сначала путал, вводил в заблуждение, доводил до исступления постоянными недомолвками. И всё ради того, чтобы потом с триумфом и гордой улыбкой огласить такую простую и очевидную истину.       Ноэ был уникален. Одарён мощнейшей харизмой. Лайя почувствовала это в самую первую их встречу и по-настоящему испугалась. Испугалась пытливости и насмешливости во взгляде, рассеянной изящности в жестах, естественного умения держаться с невероятно идущим ему апломбом и дерзкой, порой чрезмерно преисполненной метафоричности речи. Она остерегалась его тогда и продолжала делать это по сей день, сходя с ума от того, насколько тяжело ей это давалось.       Они не поняли, когда именно это произошло. Зарождение чувства. Но в один день, стоя в противоположных углах Лиловой гостиной, вполуха слушая диалог между Владом и Лео, они вдруг пересеклись взглядами и одновременно опешили, заметив в глазах друг друга что-то, чего там ни при каких обстоятельствах не должно было быть. Они оба ужаснулись. В тот же миг ими было принято негласное, к слову, абсолютно бесполезное решение: пресекать любые возможности общения и взаимодействия.       Но могли ли они тогда подумать о том, что всё уже давно решили за них? Нет, этого им не мог подсказать ни один учёный, священник или ясновидящий. Они сторонились друг друга несколько недель, а когда всё же столкнулись в холодном сыром коридоре замка по воле жестокой, манипулятивной случайности, осознали, что всё это они делали напрасно. Бессмысленно было бежать от чего-то, что уже накрыло их с головой.       Они смирились. Всё так же едва обменивались друг с другом парой слов, всё так же с опаской переглядывались, не понимая, что так тянет их друг к другу, и всё так же каждый стремился уйти прочь из комнаты, когда другой появлялся в ней. Такое поведение было ещё одной тщетной попыткой остановить огромную, надвигающуюся на них с огромной скоростью лавину чувств.       Поразительно, как они могли общаться одними взглядами. В момент редкого и хрупкого зрительного контакта, что порой устанавливался между ними, они делились друг с другом всем замешательством, тревогой, печалью и огромным страхом, что, не стихая, пылал в их сердцах. Они никогда не говорили о неозвученном, но так упорно рвущимся наружу чувстве, которое одолевало их беспрестанно: когда они оставались наедине, когда видели друг друга в окружении других людей, когда каждый из них пребывал в абсолютном одиночестве. Вместо этого они говорили о какой-то чепухе и считали это единственным правильным вариантом. Обсуждали дела насущные, проблемы, погоду, книги — всё по нескольку раз. Когда расходились, не могли припомнить, о чём шла речь, ведь всё, что оставалось в мыслях — образы друг друга.       Они сделались добрыми приятелями. Неопытный глаз навскидку мог бы рассудить, что они друзья. Влад был несказанно рад этому. Ещё бы! Давний друг и любимая женщина спустя столько времени наконец нашли общий язык. Лайя и Ноэ, когда впервые услышали его мысли на этот счёт, переглянулись с особенной горечью, от которой даже голова кружилась.       Влад в упор не замечал очевидного. Быть может, не хотел замечать. И хоть между ними не случилось ничего более интимного, чем совместное двухчасовое чтение выбранной совершенно случайно книги ночью на террасе, каждому приходилось наступать на горло разинувшей свою огромную клыкастую пасть совести, готовой сгрызть обоих изнутри. Басараб жил в чудесном неведении, а Лайя и Ноэ предпочитали, чтобы так всё и оставалось. Они возложили себя и свою любовь на алтарь благополучия Влада. Ведь после того, как он наконец освободился от оков вины, постоянного самоедства и ненависти к себе, он преобразился до неузнаваемости. Будто бы хоть частично, но вновь стал тем живым, умеющим счастливо улыбаться Владом из видений девушки. Отнять всё то, что он с таким трудом отвоевал назад: человечность, смертность, любовь всей своей жизни, было бы невероятно кощунственно. Да что уж там говорить. Ни Локид, ни Бёрнелл даже не думали об этом ни разу. Они оба слишком любили Влада, дорожили его доверием и привязанностью, чтобы поступить так бесчестно и эгоистично.       Лайя с большим сожалением, странно смешавшимся с облегчением, проследила за тем, как Ноэ отнял свою ладонь от её лица. Когда взглянула на отражение, в который раз признала, что мужчина — мастер своего дела: щёки, ресницы, губы — всё это выглядело очень естественно, но ни в коем случае не просто. Макияж лёг так удачно, что нельзя было сказать, где он начинался, а где заканчивался. Свадебный макияж. Макияж будущей жены Влада.       — Спасибо, — прошептала Лайя, склонив голову так сильно, как только могла.       Она правда пыталась. Пыталась не вздохнуть так судорожно, не обхватить себя руками, не пролить ни слезинки… Не вышло.       Она заплакала. Тихо, беззвучно, так робко и осторожно, что догадаться о её разыгравшейся грусти можно было лишь по изредка дрожащим плечам. Беспокойство и нежелание мириться с тем фактом, что вскоре Ноэ совсем исчезнет из её жизни, заставляли её безостановочно ронять горячие слёзы.       Мужчина присел на корточки, осторожно взяв девушку за руку.       — Ну-ну, Лайя, ты испортишь мою филигранную работу. И не престало невесте расстраиваться в день свадьбы.       — Как ты можешь быть таким спокойным… бесстрастным? — срывающимся голосом спросила она, не смея поднять глаз.       — Бесстрастным? Страсти — удел людей. Я не человек, Лайя, и никогда им не был, — Ноэ выпрямился и отошёл от девушки. Засунув руки в карманы брюк, он отвернулся и устремил взор в потолок. — Но ты не права, нет. Я не спокоен, Лайя. Я очень беспокоен. Это новое ощущение… никогда раньше я не чувствовал такой страх. Никогда, — мужчина кивнул каким-то своим мыслям и вновь подошёл к Бёрнелл. — Посмотри на меня, пожалуйста.       Лайя подняла голову и по её щекам тут же начала скатываться пара маленьких слезинок. Ноэ, изловчившись, поймал их в свою руку и, на секунду сжав её в кулак, раскрыл ладонь — на ней красовалась, поблёскивая, маленькая горстка крохотных бриллиантов. Локид провёл рукой по волосам девушки: драгоценные камушки, будто заговорённые, ловко вплелись в причёску.       Мужчина быстро провёл ладонью по натянутому в области коленей платью Лайи в том месте, куда падали её слёзы, а затем совершил одному ему понятные манипуляции. Бёрнелл смотрела на него заворожённо, не в силах проронить ни слова. Тут он протянул ей свою руку.       — Вставай.       Лайя неуверенно покосилась на предложенную ей ладонь, но всё же приняла её в качестве опоры и быстро поднялась с места, послушно следуя за Ноэ. Он подвёл её к зашторенному окну и отпустил, отходя чуть-чуть в сторону.       — Ноэ, что…       — Смотри, — прервал Локид девушку и резко дёрнул занавеску, срывая её с гардин.       В комнату тут же устремились робкие, но яркие солнечные лучи, пронзая тоненькую фигурку Лайи. Она… сияла. Сотни, нет, тысячи бриллиантиков сотворённых из её собственных горьких слезинок, украшали сейчас каждый кружевной завиток и цветочек её платья, сверкая и переливаясь в тёплом солнечном свете. Восторженно оглядев себя, девушка подняла изумлённый взгляд на Ноэ и улыбнулась.       — Тёмные говорят, что нет ничего очаровательнее человеческой печали, — начал мужчина, подходя к Бёрнелл. — Я был согласен с ними когда-то. Но сейчас… Я ясно вижу, что есть кое-что ещё. Улыбка. Твоя улыбка очаровательна. Пожалуйста, я прошу тебя, пусть она появляется на твоём лице почаще.       И он обнял её, чего не делал никогда. Обнял крепко, порывисто, с оттенком отчаяния, чувствуя, что Лайя никогда не была так далеко от него, как сейчас. Она зажмурилась, уткнувшись лбом в его плечо, и невероятно сильно обвила руки вокруг его талии, выражая всю тоску по тому, чего у них не было, нет, и никогда не будет. Они стояли так с минуту, а может быть, с пять минут, вслушиваясь в гробовую тишину, разрубаемую оглушительным биением их сердец.       Выпустив друг друга из очевидно прощальных объятий, они молча смотрели друг на друга, понимая и стараясь принять то, что только что между ними состоялся самый интимный момент, который им было предначертано прожить.       И пока их души кричали от безумной боли, крепко засевшей где-то в глубине, они оставались безмолвными. Безмолвными и совершенно прекрасными в своём отчаянном, безрассудном намерении сохранить счастье и душевное спокойствие дорогого им обоим человека. Фатальная жертвенность в самом изумительном и чарующем, тоскливом и скорбящем её проявлении. Они надёжно упрятали свою любовь во фразах, которым не суждено было стать озвученными и услышанными.       — Правда не хочешь остаться?       Локид покачал головой.       — Не могу. Так будет хуже, ты и сама знаешь.       Бёрнелл кивнула. Она знала.       — Закрой глаза, Лайя.       Девушка сжала кулаки и повиновалась.       Она простояла так всего пару секунд, вслушиваясь в приглушённое пение птиц, вдыхая воздух с неуловимыми нотками чужого аромата и чувствуя, как из-за прохладного сквозняка колышется свисающая у виска прядка волос.       Лайя открыла глаза. Ноэ не было.       Трикстерские штучки.