Жажда и боль

Легкая, безмятежная улыбка на прекрасном лице, излучающем спокойствие. Совсем как при жизни. Достойная работа скульптора - настолько, что хочется найти его и прикончить самым мучительным образом. Только такой участи достоин тот, кто сотворил столь пугающе правдоподобный образ, растравливающий душу. А от осознания того, сколько еще статуй наследного принца разбросано по стране, тоска по нему разрастается, подобно плесени. Когда-то статуи Воина, радующего богов, наполняли гордостью сердце Ци Жуна. Они были средоточием бесчисленных храмов, сам фундамент которых, казалось, зиждился на силе недавно вознесшегося. В его обители самые черные сердца преисполнялись благодатью. Самые гордые из сильных мира сего готовы были склониться перед ним - да только не желал того наследный принц. Хотя, будь воля Ци Жуна, он бы силой поставил всех на колени, чтобы помнили свое место. Он был готов бросить к ногам царственного брата любого несогласного, но и тысяча таких не стоят его одного. Это останавливало Ци Жуна - и рука Се Ляня, столь же твердая, сколь и щедрая. И юный принц ненадолго смирялся, ведь желание брата - закон. Говорят, любовь исцеляет. Какое-то время это действительно было так: вознося молитвы, Ци Жун чувствовал, что становился чище и добрей, как того хотел Се Лянь; но паства, в своей алчности забывающая, кому обязана миром и благоденствием, вновь расшевеливала в душе гнев и непонимание. Ци Жун стал бы самым преданным верующим, но его бог внимал недостойным, оставляя брату лишь жалость и снисходительность - в лучшем случае. Ни капли любви, что бесконечно злило. Больно было видеть, как Се Лянь ломался от невзгод и проблем, которые пытался решить, растрачивая себя, словно бесценную воду из шляпы Повелительницы дождя. И когда последняя капля рассеялась в воздухе, так и не достигнув раскаленной земли, сердце Ци Жуна не выдержало. Его божество пало, обессилев, и Ци Жун захлебывался от ненависти ко всем, кто довел его до такого - к последователям с их вечным недовольством, к юнаньским выродкам, к Му Цину с Фэн Синем и даже к самому Се Ляню, ведь он не был достаточно тверд, чтобы поберечь, сохранить себя. Ничего другого не оставалось, когда и тело и душа пребывали в страдании. Былое благоговение переросло в желание обладать, любым способом, каким возможно. И раз уж любви не суждено возвыситься до небес, то пусть ненависть выжжет дотла, покроет копотью дорогого брата - если хоть так приблизит к нему. Вместо молитв - потоки сквернословия. Вместо почтения - горький яд разочарования. Рука с оружием, чуть дрогнув, впервые опускается на статую того, кто еще пару дней назад был надеждой всего государства. И единственной любовью принца Сяо Цзиня.