Первый после

Гет
PG-13
Завершён
35
автор
Размер:
16 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
35 Нравится 10 Отзывы 10 В сборник Скачать

-

Настройки текста
Примечания:
В повторяющемся сне Курон всегда убегал. Подошвы серых кед мерно выбивали серую пыль из грунтовки. Острые локти с незаживающими ссадинами мелькали быстро-быстро. У Курокайхо были такие же кеды, такие же ободранные локти и коленки — с чего бы им отличаться, если форма стандартная, а пластыри в дефиците — вот только с места сдвинуться она не могла. Как будто под ногами вместо грунтовки оказался проседающий и мгновенно застывающий цемент. Окликать Курона не имело смысла: только пыли наглотаешься, но не докричишься. Во сне были сбиты настройки звука. Или не сбиты. Или не только во сне.

***

Не во сне случилось повторяющееся утро. Строевая подготовка и та же серая пыль на плацу, очередь к окошку пищеблока и вялая ругань с очкариками-неразлучниками из Комэкономплана из-за не в срок сданной сметы, длинный коридор из коммунального блока в заводской и доска почета. Сверху по центру всегда висела одна и та же фотография: Курона и здесь было не догнать, он опять оказывался впереди. Он числился первым после Верховного со времен Первого Съезда. Снимок сделали в тот самый день, поэтому Курон с доски почета был совсем крохой, как и во сне: фуражка «на вырост», по-детски припухлые щеки, а взгляд — настороженный и испуганный. Ни умильных щечек, ни выражения лица у него, избегавшегося и вечно измотанного, уже не осталось. Зато фуражка теперь сидела идеально. Быть первым после или Первым Послом оказалось непросто, но Курокайхо знала, что справилась бы не хуже. И не лучше. Как будто нельзя быть первыми вдвоем или бежать рядом. Или вместе. Курокайхо не вполне понимала разницу семантики этих слов в контексте.

***

Муторная часть утра окончилась. На работе скучать не приходилось. Особенно нескучно бывало с Курохико. Тот небрежно подкатывал рукава гимнастерки и носил придурочную шапку, которую гордо именовал летным шлемом. Курокайхо называла шлем «нелетным» — колпаком, предназначенным для того, чтобы его оригинальная, но не без придури инженерная мысль не разлеталась уж слишком. В обеденный перерыв Курохико заговорщицки подмигнул ей и кивнул в сторону подсобки. Там он установил ноутбук на перевернутое ведро и, даже не заметив свалившейся на него швабры, нетерпеливо спросил: — Угадай, что я хакнул? Курокайхо конечно же угадала. Базу данных с личными делами они уже третью неделю пытались взломать вместе. «Вместе» со смешным любопытным Курохико было простым и интуитивно понятным — никакой путаницы в семантике. В базе не содержалось ничего особенного — от товарищей в Курограде секретов не было — за исключением совсем свежих результатов карточного психологического профилирования. Стопроцентно трефовую матрицу личности имел только Верховный лидер. Матрицы серых коммунаров, ее неточные копии, содержали небольшой вклад черт других мастей. Индивидуальность в Курограде не поощрялась, но была данностью и, как любое явление, подлежала анализу. Теоретически такие же помехи должны были наблюдаться и в матрицах жителей других стран. Их значительность предположительно росла с ростом популяций. Теорию и ограничения методики исследования Курокайхо и Курохико уже давно обсудили. Сейчас они просто смотрели на монитор, отображавший столбчатую диаграмму. Курохико стеснялся своего неприлично торчащего рыжего, бубнового, столбика не больше, чем своих торчащих перпендикулярно черепу ушей. Столбик он считал еще одной степенью несвободы, равно как и уши: те портили аэродинамику его конструкции. Курокайхо, уткнувшись подбородком ему в плечо и прижавшись щекой к шапкиному уху, вбила в поисковую строку имя. — Серьезно? Курохико не столько удивился, сколько расстроился. Он был достаточно проницателен, чтобы догадаться: не ради их собственных профилей все затевалось, в свой она даже не заглянет. — Ч.т.д. — констатировала Курокайхо. Курону стал бы интересен только тот, кто утрет ему нос. Поспешно закрытая крышка ноутбука ударила ей по пальцам. Это было меньшим злом, потому что дверь в подсобку приоткрылась. Недовольный Курон нервной скороговоркой сообщил о срочном сборе товарищей женского пола на плацу.

***

На плацу была еще одна доска почета — за спортивные достижения. Все та же детская фотография Курона занимала все то же центральное место. Он всегда был первым на марафонских дистанциях. Вот на это Курокайхо точно не претендовала. Бегала на яву она не многим лучше, чем во сне, а свои возможности и без всяких столбчатых диаграмм оценивала объективно. Портняжный сантиметр охватил ее по-мальчишески худенькие бедра. Курон стеснялся этого прикосновения не меньше, чем она сама, и стыдливо отводил глаза, добавляя погрешности измерениям. Пальцы его мелко подрагивали, колонка с записями показателей неаккуратно кривилась вправо. Показатели у каждой вышли почти одинаковыми. С чего бы им отличаться, если лекала, по которым их создавали, были стандартными, а продовольствие — в дефиците. Стандартную пайку урезали вдвое, когда коммунаров официально объявили взрослыми. К тому моменту их головной мозг уже правильно сформировался, а до остальной их комплектации никому дела не было. В расчетах Комэкономплана все наконец сошлось. Девушки жались друг к другу, смущенные неожиданным вниманием. Для командировки в Верону отбирали не делегатов, только делегаток. Штамп «Годен» феминитива почему-то не предполагал. Комиссия оснований своих решений не объясняла. Курокайхо страшилась думать о том, что в расчет могли приниматься результаты карточного психологического профилирования. Неужели у нее зашкаливали показатели пустоголовой и безответственной червовой масти. Или все же не червовой. В спецкомплект парадной формы входили туфли на каблуках и короткая юбка — сущий эргономический кошмар. Научиться его носить было первоочередной задачей, куда важнее самокопания.

***

На стол Верховного лидера лег доклад «Химическая и фармацевтическая промышленность в округе КМ №7: перспективы и риски». Курон предпочел бы сжечь эти бумажонки, но поступить с товарищем несправедливо не мог. Доклад по его мнению был сырым, наивным и освещал проблему по-технарски однобоко. Ему, более сведующему в международной политике, на основе собранного материала нетрудно было сделать выводы поинтересней. Скука и извечное соперничество за внимание принца побудило розовых дамочек не только кустарно изготавливать парфюмерию. В Вероне процветало производство ядов. Червовые, конечно, натворили бы с ними дел по глупости или недосмотру. Но попади разработки в руки трефовых или пиковых, они могли бы применить их с пользой или во имя истинного зла соответственно — Курон в этом не сомневался. В такой парадигме он был воспитан. Угловатое лицо Верховного лидера осталось невозмутимым, лишь чуть дернулась правая бровь с зазубринкой, словно кардиограмма на мгновенье ожившего сердца. Он — редкий случай — даже справился об имени автора на титульном листе доклада. При всех ее недостатках, писанина вышла содержательней тех крупиц информации, которые Курон доставал в Фелиции. Он ненавидел тягомотину, что Куроград развел в этом отсталом колхозе, и злился на самого себя. Не мог же он злиться на непогрешимого Верховного.

***

— Серьезно? Курохико не столько удивился, сколько восхитился. Новая фотография по центру доски почета в коридоре была достойна обложки веронийского модного журнала, не будь лицо на ней таким серьезным. Курон только мрачно кивнул. Он знал, что нужно уметь достойно проигрывать. Вот только как сохранить достоинство, когда сдаешь позиции какой-то никчемной глазастой куклешке. Та всего лишь разбиралась в химии и удачно попала тоненьким пальцем аккурат в седьмое небо. Диссонанс между основной и спортивной досками почета теперь казался Курону насмешкой. Строгая девушка с одной будто бы смотрела на глупого мальчишку на другой и отчитывала его: — Думаешь, ты бежишь? Ты стоишь на месте. Курон отвечал ей, но больше себе, что все еще числится первым после Верховного. Дальше и выше некуда.

***

Из Вероны Курокайхо привезла запрещенку. Так делали все командированные, кроме непогрешимого Курона. Плоская розовая коробочка содержала плоские шоколадные символы червовой масти, каждый в своей ячейке. Курохико приобщился к ним первым. С очкариками-неразлучниками тоже поделились. Те были вреднющими и абсолютно самодостаточными, но все же товарищами. Коробку пришлось поспешно закрыть, чтобы они не поступили по своей комэкономплановской привычке: бери побольше, пока нормы выдачи не урезали. Парочка наморщила одинаковые острые носы и гордо удалилась. Без них в подсобке стало уютнее. Сказать об этом вслух, разумеется, никто бы не осмелился. Курокайхо достала из сумки золотистый цилиндрик длиною в палец. Курохико принял его за гильзу. Его воображение тут же нарисовало картину того, как девчонки на сером пикапе героически уходят из-под обстрела имперцев. Версия не подтвердилась, потому что цилиндрик легко разделился напополам, и из одной части вывинтился другой — ярко-розовый. — Любопытно, — острожно произнес Курохико, отправляя в рот конфету, — Зачем оно и из чего сделан сердечник? — Смесь минеральных и растительных масел с красителем, — пояснила Курокайхо, — Смотри! Она растянула в неестественной полуулыбке пухлые, совершенно нетипичные для серых коммунаров, губы и провела цилиндриком по нижней. Неловкое движение — и он соскочил, прочерчивая жирную розовую полосу по щеке. Курокайхо застыла в замешательстве. Наглядная демонстрация занятного веронийского обычая не задалась. — Это камуфляжная раскраска? — обрадовался своей догадке Курохико, — Можно мне тоже? Курокайхо улыбнулась. Версия была вполне логичной — как еще маскироваться в розовом городе. — Думаю, это будет считаться нецелевым использованием. В Вероне этим мажутся только женщины, чтобы привлечь внимание мужчин. Точнее, мужчины. Курохико, снова потянувшись к коробке, с сожалением заметил, что она уже опустела. Он нахмурился, сосредоточенно что-то обдумывая, и наконец выпалил: — А что делают червовые мужчины, чтобы привлечь внимание женщин? Теперь задумалась уже Курокайхо. — Полагаю, из-за специфики демографической ситуации в Вероне, такая методика не разработана или не оттестирована на репрезентативной выборке. Курохико вздохнул. Верховный лидер снова оказался прав: от червового короля не было никакого толка для карточного человечества даже в узкой области его компетенций. Курокайхо терла губы и щеку носовым платком, чувствуя себя полной дурой. Дурой с высоким-превысоким червовым столбиком на диаграмме — неужели так оно и было? Хорошо, хоть не рассказала о странной веронийской манере касаться друг друга накрашенными губами, оставляя розовые отпечатки на коже. Дверь скрипнула. Блеснули две пары зеркальных стекол очков. Комэкономплановцы вернулись за добавкой. Цилиндрик с помадой, лежавший рядом с пустой коробкой, не укрылся от их глаз.

***

Цилиндрик с помадой исчез. Искать его было некогда. Сидеть вместе в подсобке — тем более. Курохико был инженером в проектной группе, занимавшейся разработкой джетпака. Верховный лидер, лично контролировавший проект, приказал сдать его на месяц раньше запланированного. Курохико теперь жил на испытательном полигоне. Веронийские шоколадки являлись ему во сне. Наяву остался перепачканный розовым платок. Однажды, поддавшись иррациональному порыву, он прижал платок к щеке и представил, что это Курокайхо прижимается губами, намазанными смесью минеральных и растительных масел. Лучше бы, конечно, чистыми. Курохико опешил — с чего бы вдруг его потянуло на такие странные телесные практики — и списал все на бубновый столбик диаграммы своего карточного профиля. Бубновый король, судя по слухам, то и дело скручивался во всякие позы лотоса. Несмотря на самооправдание, Курохико сделалось стыдно и противно. Курокайхо крутилась между станцией водоочистки и химлабораторией. Важность проекта по достижению стопроцентной рециркуляции воды в Курограде с его жарким и засушливым климатом все понимали и без дополнительных указаний сверху. Сны ей больше не снились. На обновленную доску почета она даже не взглянула, также как предпочла не видеть своей диаграммы карточного психологического профиля. О Куроне она тоже не вспоминала до тех пор, пока он не напомнил о себе сам, прийдя сообщить о назначенном ей на послезавтра пятнадцатиминутном приеме у Верховного. В его обычной монотонной скороговорке не читалось ни интереса, ни зависти, которых она ожидала. Курону как будто было все равно. Или нет.

***

Со станции водоочистки Курокайхо ушла за два часа до приема у Верховного. Она планировала принять душ, переодеться из замызганной спецовки в парадную форму и в оставшееся время заняться накопившейся бумажной работой в конторе. От волнения и голода мутило. Перед работой на очистных — во избежание конфуза — она не решилась сходить к окошку пищеблока. Мало кто решался. Хрестоматийный стишок «Чем пахнут ремесла» оставил за скобками работу экологов и представителей смежных специальностей, сточные воды и ядреные реактивы. Ароматы такой прикладной химии были совсем другими, чем в Вероне. Горячий пыльный воздух, казалось, заботливо укутывал одеялом из стекловаты. Делать крюк до коммунального блока не хотелось, и Курокайхо малодушно свернула к спортплощадке, где тоже были душевые. Курон как будто специально ждал ее там. — Ты как раз вовремя. Мы собираемся на тренировку всей «звездочкой». «Звездочками» называли отряды по пять человек, созданные для самоорганизации коммунаров, когда те были еще малышней. Сейчас они почти утратили свою функцию, уступив место профсоюзным советам. Курон, видимо, вспомнил о «звездочке» только потому, что был в ней первым среди равных еще до того, как стал первым после. Тренировка посреди рабочего дня была чем-то из ряда вон выходящим. Курокайхо сразу поняла, что побегать на жаре — не самоцель. Она попыталась объяснить, что должна подготовиться к приему, но Курон коротко остановил ее: — Успеешь. В его ладони блеснуло золотом что-то маленькое и продолговатое. Узнаваемое. До ужаса узнаваемое. — Ты забыла приложить образец к докладу о химической промышленности в Вероне. Я передам? Курокайхо испуганно замотала головой. — Я тоже считаю это излишним. Будешь держать ответ перед товарищами. Это действенней. Голос Курона звучал уверенно и твердо.

***

На выходе из раздевалки Курокайхо действительно ждали остальные члены их детской «звездочки». Притихшие очкарики-неразлучники. Взъерошенный Курохико, кажущийся совсем беззащитным без своей придурочной шапки. Мрачный и торжественный Курон. Одинаковые, без знаков отличия, футболки и шорты. Торчащие из них худенькие конечности, тоже почти одинаковые. Они снова были похожи на одну команду. И на детей. Курокайхо вспомнила, что именно в таком составе и именно на этом месте они раньше устраивали друг другу «школу коммунизма»: пропесочивали кого-то одного всем коллективом, гонялись за ним всей стайкой, иногда кидались бумажками. Драться им строжайше запрещалось во избежание черепно-мозговых травм. Не то чтобы им хотелось подраться. Терпеть боль они умели, а вот общественное порицание — с трудом. Курон похрустел пальцами, до комичного точно повторяя жест Верховного. — Приступим. На повестке дело товарища Курокайхо. Как все мы знаем, недавно ей выпала великая честь представлять Куроград на международной арене в составе делегации в округ №7. Вероятно, вы задаетесь вопросом, каких результатов она достигла в командировке? Вопросом никто не задавался. Все старательно рассматривали бетонные плиты под ногами. Курон продолжил. — Может быть, она вернулась с подписанным договором о технологическом сотрудничестве? С ценными сведениями о внешнеполитической стратегии червовых? Никак нет. Результат перед вами. Курон резко выбросил вперед руку с открытым золотистым цилиндриком. Пальцы были испачканы помадой, подтаявшей и оплывшей на жаре. — Вот он, предмет омерзительной декадентской роскоши, провезенный в нарушение таможенного законодательства Курограда. Вот та розовая дрянь, за которую товарищ, шагавшая в нашем дружном строю, рассталась с совестью и честью. За которую продалась буржуям! Курон хотел было выдержать драматичную паузу, но Курохико бесцеремонно ее нарушил. — Серьезно? Но почему… — Разговорчики! — прикрикнул Курон, — Вопросы нужно было задавать на лекциях политпросвета, но там ты дельталеты рисовал. Зачем мне твой вопрос? Я жду поддержки и солидарности. Курохико предпочел заткнуться, чтобы все быстрее закончилось. — Это вещество несознательные веронийки наносят на лица, — продолжил Курон, потрясая цилиндриком с помадой, — Тем самым вводя правителя в заблуждение относительно своей внешности и привлекая его внимание. Проведем же очевидную аналогию и подумаем… К кому так вероломно и коварно намеревалась втереться в доверие товарищ Курокайхо? А главное – под чью диктовку и зачем? Остальные замерли в ужасе. Авторитет Верховного лидера был непререкаем. Посягательство на него — непредставимо. Курохонки и Куромаджи вспомнили, как им влетело за сворованный начальский экземпляр «Капитала». Курохико — выволочку за дурацкий вопрос о его короне: как она, такая маленькая, держится на его макушке, на прищепке и на клею. Вот только тогда они были глупой малышней с недоразвитыми мозгами. Сейчас подобное не сошло бы им с рук. Не говоря уже о том, в чем обвиняли Курокайхо. — Сомневаюсь, что у нее и у червовых хватило бы ума на такую многоходовку, — скептически заметил Курохонки и скрестил руки на груди. — Она просто хотела выделиться! — запальчиво подхватила Куромаджи, — Вообразила себе, что размалюется по-веронийски и станет красивее всех девчонок в коммуне. Курохико нахмурился. — Тебя и так любая бетонная чушка красивее. Чушки хотя бы очков не носят. — Возьми свои слова назад! — тоненько и по-детски обиженно взвизгнула Куромаджи. Курохонки, поймав в кольцо своих пальцев ее костлявое запястье, принялся вещать что-то заумное о субъективности восприятия красоты, его относительности и обусловленности социокультурными факторами. Звучало это успокаивающе. Курокайхо, до этого не произнесшая ни слова и не шевельнувшаяся, едва сдержала смех. Очкарики-неразлучники пытались смягчить обвинение, но так, чтобы самим не подставиться. Курохико, совершенно не способный читать подобные ситуации, полез ее защищать — как умел. — Товарищ Курон, разреши обратиться, — ее голос зазвучал спокойно и ровно, — Я не агент Вероны. Добиться аудиенции у Верховного лидера я стремилась с единственной целью: лично заявить о себе, как о кандидате на должность Первого Посла. Ты это хотел услышать? Серые глаза Курона совсем потемнели, когда он сощурился и процедил сквозь зубы: — Одно не исключает другого. Курокайхо печально улыбнулась. Она попала в точку. Вот только она сама хотела сказать совсем другое. И ожидала совсем другого, когда затевала эту дурацкую игру — о чем она тогда только думала? Или не думала вовсе. — Ясно, — подытожил Курон, — Хочешь быть лидером — лидируй. Отряд, на старт! Он взмахнул рукой и легонько подтолкнул Курокайхо в спину костяшками пальцев. Как оказалось, «школа коммунизма» только стартовала.

***

Мир плавился в пыльном мареве и казался всего лишь инверсией сна. В инверсии сна убегала Курокайхо. Ей чудилось, что костяшки пальцев Курона все еще тычут ей в спину, не позволяя ни остановиться, ни обернуться. На самом деле он всего лишь бежал вслед за ней, то и дело прикрикивая «Спурт!», чем заставлял отряд ускориться и нестись во весь опор. Казалось, легкие набили тлеющими углями, а в левое подреберье всадили раскаленную спицу. Хваленые мозги совсем отупели, мысли выгорели, голова наполнилась гулом высоковольтных проводов. Курокайхо потеряла счет спуртам и следила только за шлепками серых кед по бетонным плитам. На старте кед было десять. Минус четыре. Куромаджи и Курохонки, типичные конторские, не лишенные интеллектуального снобизма, при малейшей возможности манкировали тренировками. Минус два. Непонятно, как Курохико после череды почти бессонных ночей на полигоне продержался так долго. Четыре. Остались только они с Куроном. — Спурт! — коротко выдохнул тот. Курокайхо сжала кулаки и припустилась по безнадежному пути, вымощенному бетонными плитами. Тягаться с Куроном было бесполезно. Он двигался, как машина, и мог гнать ее так все сорок два марафонских километра, если не больше. Оставалось только не проявить слабость и не сдаваться до последнего — и будь, что будет. Она не поняла, что произошло: то ли споткнулась на стыке плит, то ли потеряла равновесие из-за усиливающегося головокружения. Мир повернулся на девяносто градусов, и бетонная поверхность полетела ей в лицо. Курокайхо успела подставить локти — память вымуштрованного тела не подвела. Глаза чесались от пыли и вовек бы не видели маячащие перед ними серые кеды Курона. — Головой ударилась? Курокайхо приподнялась, села и отрицательно помотала ценной неушибленной головой. Никому не нужные колени были разбиты в кровь, совсем как в детстве. — Все еще хочешь стать лидером? — строго спросил Курон. Он, сухонький, пряменький и невероятно выносливый, даже не запыхался. — А ты? Пока что ты всего лишь первый, — насмешливо ответила Курокайхо, — Оглядись и посмотри, кого и куда мы привели дружным строем. Своих не бросают, не так ли? Еще одна инверсия, на этот раз яви, оказалась нестерпимой для Курона. — Идем. Иначе опоздаешь на прием, — сдавленным голосом произнес он и протянул Курокайхо руку. Курон мог быть жестоким, однако чинить несправедливость не собирался. Пусть говорит с Верховным о чем угодно. И будь, что будет. Цилиндрик с помадой он украдкой сунул в карман ее шортов. Акцентировать на нем внимание еще раз было не только неуместно, но и невыносимо.

***

Курохико наблюдал за ними, высунувшись из двери раздевалки и держа наготове аптечку. Курон смерил его недовольным взглядом и, уходя, раздраженно бросил: — Ты все еще здесь? Что с тобой не так? Работы мало? Курохико неопределенно передернул острыми плечами. Он винил себя в том, что участвовал в сегодняшнем внеочередном сборе вдруг возрожденной «звездочки» и не смог остановить конфликт. Хуже, он самоустранился — типичное проявление бубнового эскапизма. Теперь он намеревался починить то, что еще можно починить, раз уже ничего не исправить. От стыда он не поднимал глаз на Курокайхо, когда промывал ей ссадины перекисью водорода. Забавно, что та же самая перекись водорода, только не в трех, а в девяностопроцентной концентрации использовалась в двигателе джетпака. Работать с неживой материей было гораздо проще. — Я неправильно поступил… Не по-рыцарски… — только и смог выдавить из себя Курохико, пытаясь хоть как-то объясниться. Курокайхо улыбнулась. С каким бы пренебрежением тот ни отзывался о беллетристике, он все же прочитал дурацкий роман, который она привезла из Вероны в культурно-просветительских целях. Тощие жилистые руки Курохико двигались сноровисто и касались разбитой коленки так ласково, как будто Курокайхо была сложным и капризным механизмом. — Ты настоящий рыцарь, — заверила она, — Зонтийский госпитальер. Это гораздо ценнее. Самовлюбленный книжный ее не впечатлил. Противнее была только глупая прекрасная дама. Если она находила ситуацию, сложившуюся с драконом, такой уж критической, могла бы сама призвать его к порядку. Или бескровно одолеть то, что символизировал дракон. — Не бинтуй, пожалуйста, — попросила Курокайхо, — Под чулками видно не будет. Если Верховный подумает, что это производственная травма, и даст ход расследованию, то головы полетят похуже, чем от рыцарских мечей. Курохико согласно кивнул. Курокайхо отчего-то захотелось схватить его за смешные оттопыренные уши, притянуть к себе и по-веронийски коснуться губами его носа. Не то чтобы ей казались приемлемыми такие пылкость и пошлость — она же не червовая. Забавно, что червовые называли «химией» что-то незримое и неосязаемое между симпатизирующими друг другу людьми. В этой прикладной химии Курокайхо совсем не разбиралась и поддаться иррациональному порыву, конечно же, не решилась.

***

Курокайхо не опоздала на прием, но встретила Верховного лидера в дверях его кабинета. Он предложил поговорить по дороге, чтобы сэкономить свое время, и нервно крутил в длинных костлявых пальцах авторучку. Из такой же он когда-то создал своих серых коммунаров. Он всегда куда-то торопился, подгоняя других и себя, как будто пытался прокрутить вечность на быстрой перемотке. Он всегда тревожился о чем-то настолько важном и глобальном, что осмыслить проблему не хватило бы ума ни у одного карточного человека. Он не был карточным человеком и в силу своей природы не мог испытавать к серому народцу ничего, кроме легкого раздражения — как к плохо пишущей ручке. Что бы ни вообразил себе бедолага-Курон, с самого детства отравленный близостью к нечеловеческой власти. Сейчас Курокайхо искренне жалела его, ежась под цепким взглядом стальных глаз. Товарищ Куромаку задал ей два вопроса по докладу, подготовленному по итогам ее командировки в Верону. Оба относились именно к тем выкладкам, которые она сама считала чересчур далеко идущими и недостаточно обоснованными. Курокайхо попыталась привести какие-то доводы и порассуждать вслух. Верховный только неопределенно кивнул. Говорить стало не о чем. От быстрой ходьбы ссадина на колене снова начала кровить. На чулках расползалось неопрятное темное пятно, которое не укрылось от глаз Верховного. Могло ли от них укрыться хоть что-то? Курокайхо почудилось, что ее одновременно просвечивают рентгеновскими лучами и ультразвуком, заодно считывая ее диссидентские мысли, и поспешила ответить: — Упала на тренировке. Исправлюсь. — Не переусердствуйте. Спортивные достижения — не самоцель. Физкультура — всего лишь средство самодисциплины, — с сухой благосклонностью произнес Верховный и предпочел закончить беседу стандартной формулировкой, — Вопросы? Рацпредложения? Пожелания? Курокайхо сжала кулаки, собираясь с духом, и наконец выпалила: — Товарищ Куромаку, могу ли я присутствовать на летных испытаниях реактивного ранца? — и тут же добавила, — Форма допуска — вторая. Рабочие часы перенесу на ночную смену. — Разрешаю. Верховный смотрел прямо перед собой. Ускорив шаг, он дал понять, что следовать за ним дальше не нужно. — Служу Курограду! — отсалютовала Курокайхо, неловко прищелкивая каблуками. Сейчас она была абсолютно уверена, что никогда не скажет о своей претензии на должность «первого после» даже в шутку или из вредности. Остатки обиды на Курона за «школу коммунизма» рассеялись, как облачко пыли.

***

Ночью с разницей в несколько минут обрушились обе доски почета. Кто-то заявлял, что видел на плацу фигуру в плаще с капюшоном — совершенно неопознаваемую. Курон со злым удовольствием наступил каблуком на битое стекло в фоторамке, как будто пытался изрезать осколками свое детское лицо и выколоть наивному мальчишке глаза. Курокайхо хотела бы сказать ему что-то ободряющее, но подходящих слов не нашлось. Она обычно говорила только по существу, не считая болтовни с Курохико. Верховный лидер, вопреки ожиданиям, приказал не искать виновных, а убрать мусор. Насовсем. Он объяснил это тем, что куроградские коммунары уже достаточно взрослые и сознательные, чтобы не нуждаться в поощрении. Они всего лишь исполняли свой долг, причем не идеально. Курохико прятал глубокий порез на ладони, оставленный осколком стекла, под митенками. Еще один шрам на руках, бессчетное число раз обожженных и израненных, ничего не менял. Шрамы казались ему протоколом испытаний тех приборов и механизмов, над которыми он когда-либо работал. Последнее испытание выдержал он сам — не факт, что с честью. Но лучшего способа заявить о том, что соперничество пора прекратить, он не придумал. О своей вылазке под покровом ночи и капюшона он старался не вспоминать. Сделанное сделано. Сегодня ему предстояли показательные летные испытания джетпака. То, что демонстрировать агрегат перед Верховным лидером выбрали именно его, самого легкого и самого бесстрашного в том, что касалось техники, было несомненным читерством. Впрочем, Курохико против этого ничего не имел.

***

Курохико сгибался под непривычной тяжестью ранца. Туго затянутые ремни мешали двигаться, металл лямок холодил руки. Внутри собственного тела, казалось, что-то тревожно вибрировало. Верховный дал отмашку стартовать. Для Курохико она почти ничего не значила: он оставался наедине с небом, во власти законов гравитации и аэродинамики, а не карточных людей и нелюдей. — Поехали! — скомандовал он сам себе и сжал рукоятку управления тягой. Пламя мерно загудело за спиной, утягивая его вверх и обдавая жаром ноги. Страх загореться — такое случалось на первых тестах — тянул вниз. Страх, и без того не выражавшийся в ньютонах силы, отправился гореть в самое сопло, стоило лишь Курохико увидеть внизу маленькую фигурку Курокайхо. Та стояла рядом с Куроном. Удивительно, но Курону он тоже был рад. От переполняющей, бурлящей жидким азотом радости Курохико захотелось перекувырнуться в воздухе. Жаль, что конструкция джетпака не позволяла совершать такие выкрутасы и оставаться живым. Он не заметил, как Курокайхо демонстративно отошла от Верховного лидера, уступая Курону его привычное место на полшага справа и позади начальника. Земные рокировки, соцсоревнования и вопросы близости к власти его никогда не интересовали. В потоках огня и раскаленного воздуха Курохико, почти невесомый и почти свободный, возносился в пыльное небо.

***

Курон торопился, печатая восьмипальцевым методом отчет о командировке в Фелицию. Командировка не задалась с самого официального приветствия. Курон до сих пор не мог отделаться от гадливого ощущения теплой пятерни на своей макушке. Идеально гладкая прическа тогда растрепалась, фуражка шмякнулась в грязь. Курон стерпел бы унижение от червового валета — экзальтированного полудурка, но все же одного из демиургов Карточного Мира. Поистине невыносимой была насмешка Курокайхо. Но что она. Вся его «звездочка» вышла из-под контроля и больше его не слушалась. Курон не смог остановить их, когда они, позоря себя, его и весь Куроград, словно невоспитанные дети из голодного края, набросились на сахарный памятник фелицианскому идиотизму. Если бы только на один. На обратной дороге он пытался воззвать к их разуму. Курокайхо строго попросила не отвлекать ее от вождения. Куромаджи и Курохонки синхронно причмокивали леденцами и развлекались расчетами сценариев экономического кризиса в Фелиции. Курохико уснул. На Курона просто перестали обращать внимание. Это было ужаснее, чем если бы они попытались «пнуть мертвого льва». Курон не вполне понимал термин «лев», но не раз слышал это выражение от товарища Куромаку в контексте перспектив Пиковой Империи. Проводить аналогию между Императором и собой было неуместно. Неуместнее казался разве что высокий угрожающе-фиолетовый, пиковый, столбик на его собственной диаграмме карточного психологического профиля. Возможно, именно он делал Курона недоверчивым, мстительным и не умеющим дружить. Но он не искал себе оправданий и скорее считал себя обычным моральным уродом — вне мастей и прочих классификаций. Всякий раз обдумывая слова Курокайхо, Курон находил в них все больше правды. Он был не лидером, а мальчиком на марафонских побегушках. Заманчивая близость к неотмирной власти сыграла с ним злую шутку. Он так и не повзрослел, оставшись прилежным ребенком подле Трефового короля. Детская жестокость, школа коммунизма — все один к одному. Курон до боли надавил пальцами на глазные яблоки, пытаясь разогнать усталость. Какой бы провальной ни была командировка, отчет о ней требовалось предоставить начальнику сразу по его возвращении. Курон успел. Или нет. Можно ли успеть или опоздать к тому событию, которое не случилось?

***

Повторяющееся утро повторялось. Куроград функционировал в привычном ритме и высоковольтно гудел в той же тональности. Каждый знал свое место и свое дело. Мысли серых коммунаров были слишком заняты работой. Над причинами, по которым Верховный лидер так долго задерживается, никто не задумывался. Курону казалось, что все предыдущая жизнь прошла на быстрой перемотке. Теперь дни, проведенные на совещаниях и контрольных визитах, тянулись мучительно медленно, а бессонные ночи обваливались на него лавиной бумаг. Он числился и.о. Верховного и выполнял возложенные на него «о» с переменным успехом. От своих «о» его тоже никто не освобождал — сделать это было некому. Не то чтобы он хотел освободиться. Неопределенность выматывала, а рутина хоть как-то упорядочивала жизнь. Будучи первым после Верховного лидера, Курон оказался первым после никого, что в перспективе значило: стать первым или стать никем. Гонцы, отправленные на поиски товарища Куромаку, возвращались ни с чем. Курон с ностальгией вспомнил, как сам начинал в такой должности, и предложил одному из них посоревноваться в беге после отбоя. Тот деликатно предложил ему повременить и привести себя в спортивную форму. Курон догадывался, что выглядит не очень — зря он понадеялся на фуражку, тень от которой всегда надежно скрывала круги под его глазами. Мысль о том, что начальник разбился или сгорел, пытаясь добраться до вершин Красных Гор на джетпаке, не давала ему покоя. Он начал подозревать инженеров, создавших этот агрегат, в преступной халатности или даже вредительстве, и вызвал на допрос Курохико. Вместе с Курохико явилась вся «звездочка». — Мы писали экономическое обоснование проекта. Товарищ Курокайхо работала над оптимизацией топлива, — объяснил их присутствие Курохонки. — Суди всех или никого, — подхватила Куромажди, — Мы не враги режима. И тебе не враги. — Первое «мы» — это они двое, а второе — это мы все, — пояснил Курохико. Курон с горечью заметил, что у Курокайхо снова не нашлось для него слов, но отвлекся на звонок видеофона. Вскоре он положил трубку, коротко скомандовал всем «Отбой» и бессильно уронил голову на скрещенные на столе руки. Однако постыдная минутная слабость не избавляла от необходимости объясниться. — Гонцы обнаружили автомобиль, принадлежащий товарищу Куромаку. Реактивный ранец на месте, — отчеканил он, — Все свободны. Никто и не подумал уходить. Курон глянул на них исподлобья. — Хоть я и немного смыслю в физиологии, все равно искренне надеялся, что у вас слипнется после акта вандализма в Фелиции. — Серьезно? Хочешь снова переругаться? Курохико взял со стола генератор, покрутил его в руках и небрежно, как мячик, подкинул. Его с детства завораживал пропеллер. — Мы делили апельсин. Много нас, а он один. Только не апельсин, а генератор. Курон опешил. — Это шутка или рацпредложение? Курохико неопределенно пожал плечами. Курокайхо улыбнулась. Уж они-то знали, скольким инновациям дали жизнь вот такие случайно сказанные слова и не пойми откуда взявшиеся идеи.

***

В повторяющемся сне Курон снова убегал. Вот только застывающего цемента под ногами больше не было, как не было и серых кед. Вместо них на Курокайхо почему-то были надеты вырвиглазно-розовые остроносые туфли на шпильках. Они казались совершенно непригодными для бега. Но кто сказал, что нужно бежать, и установил на дороге одностороннее движение? Курокайхо осторожно повернулась и медленно, стараясь не свалиться, зашагала в противоположном направлении. Она ведь не Курохико, чтобы улететь. Быть вместе совсем не значило быть рядом. Возможно, сбитые настройки звука во сне и наяву были не багом, а фичей: им с Куроном не о чем было говорить, а слышать друг друга тем более не стоило.

***

Острия наступающих красных скал выворачивали из земли бетонные плиты и раскидывали их, как костяшки домино. Серые коммунары пытались придумать что-то, чтобы их остановить, одновременно готовясь к эвакуации. «Звездочке» Курона предстояло уходить первыми. Крохотные генераторы светились серым, как тусклые проблесковые маячки. Себя Курон со злорадством сослал в самую опасную точку на самом краю света. В Империю Зла. В Пиковую Империю. Втайне он надеялся, что там, среди еще более пиковых, чем он сам, мрачных уродов, наконец-то научится дружить и заботиться о тех, кто станет ему дорог. Или нет. За Куромаджи и Курохонки он не беспокоился — их хоть в гадкий Варулэнд, хоть параллельную колоду определи, только не разлучай. Курон, конечно же, держал их в тонусе и дальнейших совместных назначений не обещал. На Курохико он не надеялся. Каким бы гениальным инженером тот не был, ни в международной политике, ни в теории управления он ничего не смыслил. Стратегически бесполезная безнадежная Зонтопия с безнадежным и бесполезным трефовым валетом оказалась оптимальным для него вариантом, поскольку бубновые исключались по умолчанию. На счет назначения Курокайхо пришлось крепко задуматься. Фелиция, Верона или другая точка — после перестановки всех остальных? Народы червовых вряд ли приняли бы ее как регента, а она сама с трудом бы ассимилировалась среди них. Сводный показатель черт этой масти в ее карточном психологическом профиле был на нуле. Столбчатая диаграмма в точности повторяла… Впрочем, какая разница. Сказал «Верона», значит Верона. С куроградской выучкой и не такое можно осилить. К тому же, судя по докладу, Курокайхо впечатлилась местной прикладной химией. Курокайхо приняла свое назначение с обреченным спокойствием висельника. Висельницы. В Вероне активно использовали феминитивы. Она не стала спорить и объяснять, что авторитетом для верониек мог бы стать только товарищ мужского пола. Товарищу женского пола пришло бы обратиться самовлюбленной стервой со стальным секатором, готовой восхищать и срезать головки слишком капризных роз. Зачем Курону эти тонкости гендерной психологии. Она тревожилась за Курохико. На прощание она только и смогла, что легонько пожать его руку, перемазанную машинным маслом. Курохико нарушил пафос минуты исхода, принявшись копаться в забарахлившем моторе своего дельталета. Курон раздраженно скомандовал всем расходиться и не ждать отстающих - все равно им больше не по пути. Оба смотрели на удаляющуюся Курокайхо, тоненькую и очень решительную. Она прижимала к себе генератор, как модный клатч футуристичного дизайна, словно шагала по веронийскому подиуму. Оба знали, что она справится, но даже представить себе не могли, какой ценой.

КОНЕЦ

Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.