"Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нём всадник, имеющий меру в руке своей. И слышал я голос посреди четырех животных, говорящий: хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай."
_____________
Новый дом был куда меньше, чем старый, но нравился Юнги в разы больше. Вместо голых серых стен — коричневые обои с бежевым орнаментом. Вместо огромного пустого пространства коридоров — заполненные разными мелочами комнаты. Сразу видно — это место обустраивали, чтобы жить, а насмотревшийся на тусклые стены Юнги быстро для себя решил, что это место ему по душе. Уж всяко больше, чем приют. Здешние взрослые, которые теперь именовались как родители Мина, тоже были довольно приятными. Немного суетились и волновались, пока показывали ему весь первый этаж дома, узнавали не голоден ли он, объясняли, где и что расположено, и знакомили с местным ребёнком, который был на пару лет старше и теперь именовался сестрой. Юнги пусть и молчал по большей части (наверное, сказалась дружба с Тэхёном), из-за чего могло сложиться впечатление, будто ему всё происходящее не очень нравится, но это было не так. Он всё ещё был немного растерян, что так резко и внезапно обрёл семью, да и осмотр дома был для мальчика чем-то по-своему особенным. Для Мина это сродни первому походу в кино: что-то новое и крайне увлекательное. И за всеми этими эмоциями он упустил тот факт, что всё для него необходимое находится на первом этаже: его спальня, небольшая ванная, кухня с выходом на некрупную террасу и гостиная с телевизором, несколькими стеллажами с книгами, дисками и даже парочкой настолок. Однако в доме был и второй этаж, и когда после осмотра первого Юнги направился в сторону лестницы, его тут же остановили, преградив путь. — Прости, малыш, но на второй этаж ходить строго запрещено. Там живёт чудовище. —спокойно объяснили Мину, запугав ребёнка до смерти. Он уже в этот первый день новой жизни понял, что тема второго этажа — некое табу в доме. О нём не говорят, не обсуждают и не забывают лишний раз напомнить, что туда ходить нельзя. Если честно, Юнги не до конца понимал историю с чудовищем. Хотелось побольше узнать и расспросить, но решил не лезть туда, куда запрещено. Во время очередного напоминания о запрете и так запугивали, — что удивительно, — ведь Мин никогда не считал себя особо пугливым. Но тут почему-то это работало. Причём работало так сильно, что мальчику периодически стали сниться кошмары, как непонятная, непроглядная чёрная дымка обволакивает его, и таящееся в ней чудовище стремительно наступает, чтобы уничтожить. Эти сны нервировали, вынуждали просыпаться посреди ночи в холодном поту. Все эти запреты и разговоры о чудовище создали в сознании мальчика образ, который имел такую власть, что Юнги ещё следующие три года проживания в доме сам обходил лестницу на второй этаж стороной. Подсознание Мина запугало его так сильно, что мальчик не задумывался и не расспрашивал, почему и сестра и родители могут ходить туда (ведь там находятся их спальни), а он — нет. Даже банальное детское любопытство, по большей части, дремало и просыпалось лишь в те моменты, когда в дом внезапно приходили незнакомые Юнги люди, сразу скрываясь где-то наверху, а спустя какое-то время спускались, тут же уходя. Однажды мальчик спросил, кто эти люди и зачем приходят к ним, — ответили, что это рыцари, которые приходят сражаться с чудовищем. — Не получается? — Пока нет. Эта тема явно огорчала взрослых, потому Юнги решил её более не поднимать. И сам перестал о чудовище думать. Всё изменилось, когда в свои восемь, Мин в очередной раз проснулся раньше положенного из-за кошмара. Это был период, когда Юнги искренне возненавидел сон, ведь плохие сны о дымке со второго этажа снились ему вот уже неделю, и всю эту неделю мальчик не может нормально выспаться. Изнурённый организм, утомлённый разум и жуткие образы, что мучают вот уже на протяжении трёх лет — всё это в один момент скопилось, став огромным вибрирующим комком нервов, который наконец не выдержал и взорвался. Вытерев холодную испарину со лба тыльной стороной ладони, мальчик резко подорвался с кровати, решительно направившись к лестнице. Он уже устал бояться — хватит. Что бы за чудовище там не обитало, Юнги встретится с ним лицом к лицу. Коридор на втором этаже был не большим, метра три/четыре в длину, не больше. Зато дверей было много. В одной обнаружилась ванная, оказавшаяся больше, чем та, которой пользовался Юнги, но он смог рассмотреть лишь едва видимые очертания стиральной машины, хотя наверняка где-то там в темноте располагались и раковина, и туалет. Спальня родителей нашлась сразу же, не пришлось даже заглядывать внутрь, — из неё доносился негромкий храп. Дверь в конце коридора, скорее всего, вела в комнату сестры, ведь на ней висела табличка с просьбой не беспокоить. Юнги чутка передёрнуло от мысли, что когда и он станет подростком, тоже захочет себе такую. Оставалась ещё одна, последняя дверь. Если в этом доме где и обитало что-то, с чем Юнги прежде не сталкивался, то оно должно находится именно там. Больше просто негде. Пока Мин, стараясь не шуметь, медленно изучал прочие комнаты, его пыл немного поубавил в решительности, но мальчик не хотел поворачивать и сдавать назад. Он пришёл сюда; осталось лишь взяться за ручку и войти внутрь — мелочь. И несмотря на лёгкую нервозность, он просто обязан с этой мелочью справиться, иначе не сможет смотреть себе в глаза, умываясь по утрам перед зеркалом. Открываясь, дверь чутка скрипнула, но Юнги был слишком сосредоточен на том, чтобы переступить порог не сбежав, чтобы это заметить и упрекнуть себя за невольный шум, пусть и не сильно громкий. В этот раз он проснулся не посреди ночи, а ранним утром. Небо уже начинало потихоньку светлеть, благодаря чему у Юнги было больше шансов разглядеть комнату и всё, что в ней находилось. Это была довольно большая спальня с крупной двуспальной кроватью. У кровати были шторки, названия которых Мин не знал, но отметил, что эти шторки выглядят интересно и на удивление хорошо смотрятся с кроватью. Мальчик уже стал размышлять об их назначении, которым едва ли являлось укрытие спящего от лучей восходящего солнца, ведь белая полупрозрачная ткань едва ли могла что-то скрыть. Но до предположения, что это просто украшение, так и не успел додуматься. Внимательный взгляд уловил движение, а сместившись со штор на саму кровать, довольно чётко различил силуэт лежавшего там ребёнка. В тот момент мысли вовсе покинули голову Юнги. Он озадачено смотрел на спящего, временами улавливая, как тот дышит. Мальчику чудилось, словно с ребёнком что-то не так, и первые несколько секунд он предпочитал убеждать себя, будто всякое мерещится в предрассветных сумерках, но по итогу не выдержал и всё-таки подошёл ближе, дабы рассмотреть. Там и правда лежал ребёнок, — мальчик, если точнее. Мин бы предположил, что они ровесники, но было не до того. Пусть ещё не было достаточно светло, чтобы можно было рассмотреть лучше, но он всё прекрасно видел и так. Неестественного цвета кожа, что то ли отдаёт в желтизну, то ли в зелень. Впалые щёки, глубокие синяки вокруг глаз. И непонятного рода пятна, которые у Юнги не получалось распознать. Будто лежавший перед ним местами либо гниёт, либо покрывается гниющей плесенью. Мин не был уверен, как долго простоял вот так, просто смотря на хрипящего во сне, но в комнате стало значительно светлее, когда он наконец смог отойти от некоего рода оцепенения. Теперь он мог увидеть вообще всё. Комната была заставлена множеством невысоких стеллажей, только тут, в отличие от той же гостиной внизу, всё было заставлено какими-то баночками, упаковками и склянками. Не трудно было догадаться, что все эти предметы являлись лекарствами, так как в комнате стоял очень сильный запах чистящих средств и медикаментов. Похожий аромат был и в мед пункте в приюте, только тут он в разы сильнее и острее. Помимо целой тонны незнакомых Юнги лекарств он заметил стоящие недалеко от кровати аппараты, которые скорее всего являлись медицинскими, но Мин мог лишь предполагать, потому что прежде никогда таких не видел. От дальнейшего изучения комнаты отвлёк раздавшийся по комнате сип. Протяжный, болезненный, он привлёк внимание Юнги. Вновь посмотрев на мальчика, он подошёл ближе к кровати. — Так это ты чудовище? — тихо-тихо спросил он, не ожидая услышать ответ, но лежащий среагировал: нахмурив брови и чуть повертев головой, он медленно открыл глаза. — Я Чонгук. — отрицательно помотав головой, он смотрел с некой обидой в глазах, словно спрашивал, за что его обозвали чудовищем. И в этот момент Юнги понял, что испытывает к своей семье отвращение. Он не знал, чем болен Чонгук, не знал, насколько его состояние тяжёлое. О том, почему Мина упорно не пускали на второй этаж, мог лишь догадываться. Возможно, они так оберегали самого Чонгука. Возможно, боялись, что Юнги может подхватить эту заразу и так же заболеть. А может, и вовсе просто стыдились своего ребёнка, пусть и старались его излечить, и потому взяли другого. Юнги не знал правды и от этого лишь сильнее злился, ведь ему даже не рассказали, что тут живёт ещё кто-то, у кого есть имя, кто наверняка сильно грустит, проводя целые сутки в одиночестве. Можно ведь было всё рассказать, и если к Чонгуку, действительно, нельзя ходить, Юнги бы понял. Он мог писать ему письма и отправлять с рыцарями, которые, судя по всему, являлись просто-напросто докторами. Уже три года прошло, как он тут живёт, а Мина всё так же продолжают запугивать непонятными байками. Если в этом доме и обитает чудовище, то точно не в этой комнате. Юнги был слишком зол на родителей и сестру, чтобы рассказать им всё. Расспрашивать так же не стал. Он подумал, что всё это просто приведёт к скандалам. Возможно, что спальню станут запирать, а самого Мина сильнее контролировать, чего сам мальчик допустить не мог. Юнги устраивало его нынешнее положение, и навещать Чонгука он хотел продолжить. У Юнги, оказывается, всё это время был помимо сестры ещё и брат, а он даже не знал об этом. Ничего. Зато знает теперь. И когда будет появляться возможность заглянуть, — причём так, чтобы ни родители, ни сестра не узнали, — он будет этими возможностями пользоваться. Мин всё так же представления не имеет о том, чем же болеет Чонгук и насколько у того всё плохо, но точно знает, что одного брата он с этим всем не оставит. Тем утром Юнги так больше и не удалось уснуть. Зато впредь он более никогда не видел кошмаров."Я взглянул, и вот, конь белый, и на нём всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить."
_____________
Наверное, его сочли бы сумасшедшим, но когда родители объявили, что теперь Юнги будет ходить в школу, тот обрадовался. Сестра своё учебное заведение не любила и сочувственно тогда похлопала Мина по плечу, а сам мальчик, вообще, не очень понимал это её отношение. Школа — это ведь интересно, разве нет? Он знал, что это за место ещё со времён жизни в приюте, и сам ловил себя на мысли, что хотел бы туда ходить. То, как это место описывали, даже с рассказов сестры, увлекало Юнги. По сути, это место представлялось тем же приютом, но только в школах не живут, оттуда можно уходить и возвращаться, а ещё, что является самым главным, — там можно многое узнавать о мире и чему-то учиться. Это же увлекательно. Так почему дети всё это не любят? Для Мина было непонятно. И продолжало таковым быть на протяжении и первого года обучения и второго, а вот после... После начался ад. Приближался конец учебного года, все ждали приближающихся каникул. Юнги тоже ждал, ведь несмотря на любовь к учёбе, ему хотелось больше времени уделять брату, а будние летние дни, когда сестра гуляет с друзьями, а родители находятся на работе, были для этого идеальны. К тому же, Чонгуку постепенно становилось лучше. Он был всё так же очень слаб, не выходил из своей спальни, много спал и выглядел, мягко говоря, не очень. Но странного рода пятна прошли, синяки на глазах уже были не такими явными, да и есть он стал определённо больше, ибо до этого поглощал одни сплошные таблетки. На остальное просто уже не оставалось сил. И сидя тогда на уроке, Юнги вроде как раз думал о брате, а точнее, решал по поводу подарка, так как у Чонгука летом проходил день рождения. Во время того урока в класс вошёл директор, а с ним был довольно-таки высокий мальчик, которого представили всем как нового ученика. Мин ещё не знал, но именно в тот момент всё пошло под откос. Новенький был персоной загадочной и отчего-то взволновал абсолютно всех. Юнги объяснял это банальным любопытством, хотя и не совсем понимал такого бурного интереса. Со стороны Намджун казался таким же ребёнком, как и все прочие. Разве что Ким был довольно крупным, отчего его легко можно было отыскать даже в очень большой толпе. У Мина в какой-то момент прошло чувство дежавю, словно нечто такое с ним уже бывало раньше. Тогда он вспомнил о Тэхёне. Хотелось бы ему узнать, как тот сейчас поживает, обрёл ли семью. Однако довольно скоро мнение Юнги поменялось. Этот случай был не таким, как ранее в приюте, хотя бы потому, что Намджун на деле оказался совсем на Тэхёна не похожим. Вечно хмурый и задумчивый, он предпочитал общество себя самого, игнорируя остальных учеников вокруг. Но так оставалось лишь первое время. Позже, задумавшись об этом, Юнги пришёл к выводу, что Ким просто присматривался. Намджун стал кем-то вроде местного задиры. Всё такой же хмурый и задумчивый, но теперь ещё и опасный. Было бы смешно, если бы не было так боязно. Если началось с банального запугивания, то со временем становилось лишь хуже. С возрастом Ким будто зверел сильнее, где-то внутри себя, снаружи оставаясь всё таким же отстранённым. Иногда Юнги думалось, что та шайка, которая вечно крутится вокруг Намджуна, просто-напросто его боится, потому с ним и водится. Иначе он просто не понимал, как можно быть настолько отбитыми и не осознавать этого. Даже в моменты, когда казалось, что вот видится просвет, Ким, словно чуя, находил и всё портил. Например, когда и Юнги и Намджун уже учились в средней школе, учиться там стал и Чонгук. Ему было тяжеловато, и временами тот подолгу отсутствовал, но Мин радовался, что теперь может общаться с братом не тайком от семьи, да и в самой школе находиться стало в разы комфортнее. А спустя какое-то время к ним ещё и Тэхён перевёлся. Он вытянулся, возмужал, и пусть зачастую укутывал себя во всевозможную мешковатую одежду, Юнги замечал, что друг совсем не ест, а проглядывающиеся из-под кофт и толстовок пальцы казались какими-то уж неестественно тонкими. Мин из-за этого временами беспокоился, но Тэхён не болел, ни на что не жаловался, в целом выглядел нормально, поэтому парень старался не думать лишнего, и ни себя, ни Тэхёна не накручивать. Тот маленький промежуток времени реально показался Мину чем-то вроде просвета. Он учится вместе с братом и другом, у которого теперь тоже, как оказалось, и правда была семья. К тому же, факт того, что Тэхён с Чонгуком поладили, так же не мог не радовать. Ну как поладили... Они постоянно, по умолчанию, садились рядом друг с другом. И не разговаривали. Никогда. Лишь Юнги иногда мог вбросить что-то и начать диалог, но по большей части дружба всех троих была молчаливой, но на удивление крепкой. Им просто было комфортно друг с другом, а речь растрачивали лишь по действительно важным вопросам, коих было, на самом деле, не так уж и много. Тогда-то молчаливая идиллия и закончилась, не продлившись и нескольких месяцев. Намджун будто с цепи сорвался. Он и до этого доставал Юнги на ряду с остальными, не трогал Ким лишь людей из своей шайки и то при условии, что те его не бесят. Но в какой-то момент всё стало совсем худо. Мягко говоря. Ким сам его находил, вечно чего-то требовал, а когда не получал, либо избивал сам, либо натравливал кого-то из своих. Но это ещё было терпимым на самом деле. Юнги не любил конфликты и предпочитал просто выжидать, когда всё закончится. Что-либо делать или предпринимать всё равно было бесполезно. Это привело бы лишь к большей агрессии. Мин учился с этим человеком не один год и вполне сумел его изучить, чтобы это осознавать и лишний раз не рыпаться. Но в какой-то момент стало казаться, словно именно ответных действий от него и ждут. Будто именно это и бесит Намджуна, из-за чего тот упорно продолжает вылавливать Юнги в местах, где не было преподавателей, и нападать на него. Однажды Мин даже спросил, так ли это. Следующее, что помнит, как просыпается в школьном мед пункте. Чонгук с Тэхёном тогда молчали весьма красноречиво: брат с очевидным беспокойством во взгляде, друг — с настороженностью и волнением. Будто в будущее глядели, ведь после того случая всё совсем вышло из-под контроля. Мин стал едва ли не каждодневно находить себя окровавленным в мед пункте, каждый раз удивляясь, что всё ещё таки жив. Перелом переносицы, два перелома в левой руке и один в правой. Перелом стопы и бесчисленное множество рваных и открытых ран, которые медленно и болезненно затягивалась, оставляя на теле напоминания в виде уродливых шрамов. Юнги устал. Намджун не отставал от него вот уже на протяжении нескольких лет, а наиграться всё никак не мог. Причём Мин не слепой. Он знал, что с ним ещё хорошо обходятся. На нём Ким вымещал свою агрессию и делал это исключительно физически: в виде побоев, переломов, синяков, ссадин и ран. Остальным везло не столь сильно. Намджун любил давить ментально, подавлять. Любил стравливать, после наблюдая за происходящем со стороны. Этот человек был на редкость мерзким и пугающим, у него будто тормозов не было в принципе. Юнги не знал всех случаев столкновения Кима с кем-либо ещё, да и не хотел знать. Но многие инциденты оказывались публичными, из-за чего народ потом ещё долгое время гудел. Хочешь не хочешь, а что-то да услышишь. И то, что Мин временами улавливал, ему не нравилось. Он не обсуждал это всё ни с кем, ибо не хотел, но временами обо всём этом думал. Насколько же Намджун, оказывается, был больным ублюдком, выяснялось постепенно и с каждым разом, всё сильнее убеждая. Хотя, вполне хватило бы и одного единственного эпизода. Юнги не знал точно, что там произошло. Сам не застал, люди шептались полунамёками, а выяснять детали подробнее никакого желания не было. Он лишь знал, что был некий парень, учился в параллельном классе, которого из-за чего-то невзлюбил Намджун. Причём невзлюбил так сильно, что буквально объявил парню войну. И спустя две недели его тело нашли в школьном туалете. Проглотил петарду, буквально себя взорвав, — нашли в тот же день, услышав взрыв. Мин так до конца и не понял, что именно творил с ним Намджун, чтобы до такого довести, улавливал лишь какие-то невнятные обрывки из того, что некоторым удалось застать и увидеть. Его самого сильно напрягал один момент, когда небольшая группа девушек обсуждала, как кто-то из них случайно увидел Кима с его шайкой и тем пареньком где-то за школой после уроков. Они говорили довольно эмоционально, по большей части не договаривая, а закидывая какие-то невнятные намёки. Но фраза... — ... На коленях, весь в слезах, крови и ещё чем-то, не знаю, но боже... Я ведь знала его и никогда бы не смогла представить, чтобы он кого-то о чём-то умолял. Это было и жалко, и отвратительно, и... Как вспомню — кошмары снятся. Такая жуть. Воображение рисовало очень плохие картины, и Юнги предпочитал не думать о них, отбрасывая куда подальше. Он лишь понимал, что ему повезло. Что могло быть в разы хуже. Кости срастутся рано или поздно, раны затянутся, а синяки пройдут. Да, Намджун частенько стал перебарщивать, но Мин жив и на том спасибо. Может, у него свой ангел хранитель есть? Юнги как-то уже задумывался об этом, когда однажды Чонгук обмолвился, что его удалось вытащить только благодаря тому, что кто-то вмешался и уволок тело Мина в мед пункт. Так было в первый раз, когда Юнги обнаружил себя на белых простынях. Ни Чонгук, ни Тэхён больше ни о чём таком не говорили, но снова находя себя в медицинском кабинете, Мин задумывался, а помогал ли ему кто на этот раз или Намджун просто помиловал? От последней мысли воротило. Это были лишь секундные размышления, которые тут же забывались. Но валяясь в очередной раз перед Намджуном, чувствуя спиной влажность травы после дождя и не чувствуя всего остального, включая конечности, которые, скорее всего, уже давно атрофировались, он старался не только в рыжеватом пятне разглядеть черты лица Кима, но и рассмотреть новый невнятный размытый субъект, внезапно возникший рядом, загородив Мина собой. Кто бы это ни был, — ему, кажись, жизнь не мила. Надо будет сказать спасибо."И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нём дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч."
_____________
Кажется, это была кладовка. Или что-то очень на неё похожее. Вдыхая сухой запах пыли и пытаясь нормализовать частоту вдохов, Юнги пытался сообразить, что именно произошло, и каким образом он тут очутился. Последнее, что он помнил, как выходя на задний двор школы, намеревался отыскать одноклассника, которого попросил найти учитель, а нашёл Намджуна. Разозлённого и чем-то крайне недовольного Намджуна. Наверное, стоило ещё в тот момент сорваться и постараться куда-нибудь сбежать. Но нерасторопность Юнги сыграла Киму на руку, ведь когда Мин задумался о бегстве, уже валялся на промозглой влажной земле, не ощущая половины лица. Он так и не понял, что именно разозлило Намджуна. Кто-то что-то, вроде бы как, говорил, но когда тебя используют в качестве игрушки для битья и вымещения гнева, сложно сосредоточиться на чужой речи так, чтобы ещё вникать в её суть. Если по-честному, то Юнги уже давным-давно плевать на мотивы Намджуна. Он жутко устал и просто старался переждать этот период своей жизни так, чтобы в конце при этом не откинуться. С каждым разом миссия казалась всё более невыполнимой. Это был очередной будний день в школе. Его в очередной раз подловил Намджун, дабы в очередной раз воспользоваться им вместо боксёрской груши. Среднестатистический день Юнги. Но именно в этот день, валяясь там на мокрой траве, он впервые подумал, что устал уже настолько сильно, что не будет против, если Ким всё-таки перестарается и в мед пункте просыпаться будет уже некому. И именно в тот день Мин в мед пункт так и не попал. Даже иронично. Балансируя между тьмой астрала и размытой реальностью, Юнги вдруг понял, что его перестали касаться. Рыжая макушка Намджуна всё так же мелькала поблизости, но соприкосновений с его кулаком Мин уже не чувствовал. И не потому, что тело настолько онемело, что хоть ножом коли — будет всё равно, а потому, что Кима остановили, преградив тому путь к Юнги. Мин был абсолютно без понятия, кто это и на кой чёрт наживает себе проблемы, но различив в мыльном месиве протянутую руку, тут же за ту ухватился, позволив уволочь себя куда угодно, лишь бы там не было Намджуна и его шайки. Они бежали долго, петляли, всё время сворачивая, пока наконец Юнги не обнаружил себя в небольшом тёмном помещении, держащимся за стену и пытающимся отдышаться. Света не было, но парень осознавал, что находится тут не один, ведь слышал чужое дыхание рядом. Хотелось поблагодарить и попросить больше так не делать. Мину слишком сильно не нравились истории одноклассников о том, как Намджун расправлялся с неугодными. Новой истории он хотел бы избежать. Но заговорить ему не позволили. Стоило обоим отдышаться, как некто просто открыл дверь и молча удалился. Юнги не знал его имени, но успел рассмотреть, пока тот не скрылся в школьном коридоре. Кажется, прежде они не сталкивались: лицо парня было Мину незнакомо. Но после того случая видеться они стали практически постоянно. Парень просто оказывался рядом каждый раз, когда рядом оказывался и Намджун. Высокий, не такой крупный, как Ким, но не менее слабый, он помогал Юнги отбиваться. Правда это мало чем помогало, так как на стороне Намджуна была целая шайка отбитых агрессивных подростков. Так что в конечном итоге они оба всегда оказывались в той самой кладовке, изнурённые дракой и беготнёй. Сокджин казался довольно таинственной фигурой. Сколько Мин не пытался углядеть того в коридорах во время перемен или в столовой во время обеда, а ни разу так и не нашёл. Но стоило Юнги найти Намджуну, как тот появлялся рядом, оказывая молчаливую поддержку. Сокджин в принципе мало разговаривает. Кажется, у Юнги талант собирать вокруг себя подобных личностей, но его это мало беспокоило. Будучи жутко уставшим и сильно избитым, разговаривать хотелось меньше всего. В какой момент кладовая без освещения стала своего рода убежищем для Юнги, он, признаться, не понял. Просто тогда, когда хотелось побыть одному, когда хотелось передохнуть от всего и просто побыть в тишине, — он неизменно шёл туда. На самом деле это была не совсем кладовая, скорее небольшой склад старых библиотечных книг и учебников, которыми уже давно не пользовались. Комната была неприметной, находясь в той части школы, где мало кто ходит, и где точно никогда не найдёт Намджун. Идеальное место для маленькой паузы. Вот только все эти паузы Юнги проводил не один. Сокджин всегда приходил туда вслед за ним. Мин не знал зачем и почему, спрашивать не решался, но был не против. С Сокджином рядом было спокойнее, будто его присутствие делало уединение Юнги более безопасными и... Комфортными. Это никогда особо долго не длилось, но воспринималось так, словно за одну паузу проходили часы. И пока время замирало, стоило двери в кладовую закрыться, на самом деле оно шло в ускоренном темпе. Так, по крайней мере, ощущал сам Юнги. Иногда (на самом деле довольно часто) ему хотелось заговорить. Хотелось расспросить Сокджина о многом, хотелось его узнать хотя бы чуть-чуть, но Мин упорно продолжал поддерживать немой контакт, боясь, что если прервёт его, то прервётся и нахождение Сокджина поблизости. Наверное, по такой логике он в своё время не заговаривал сам с Тэхёном, но будучи маленьким, не осознавал этого. Но Юнги так-то и необязательно было заговаривать первым. Как и тогда, много лет назад в приюте, с ним заговорили тогда, когда пришло для этого время. Тот день не особо чем-то выделялся на фоне остальных. Договорившись встретиться с братом и Тэхёном в столовой, Мин так и не смог туда прийти, ибо его перехватил кто-то из шайки Намджуна. Благо, Сокджин появился практически сразу, отчего помяли их не слишком-то сильно. И пока после очередной утомительной беготни они отсиживались в своей небольшой кладовой, аккуратно вытирая кровь с чужой рассеченной губы пропитанной перекисью ваткой, Юнги вдруг резко притормозил, не моргая уставившись на лицо напротив, когда внезапно услышал чужую речь. — Ты собираешься на весенний маскарад? Голос Сокджина оказался мягче и приятнее, чем представлялся Юнги. Он так растерялся, что снова ничего не смог вымолвить в ответ, лишь неоднозначно пожав плечами. Тогда в детстве он ведь так жалел, что не заговорил с Тэхёном, и вот повторяет эту же ошибку вновь. Ничему его жизнь всё-таки не учит. — Приходи, — усмехнувшись, попросил Сокджин, — Я буду ждать тебя. И костюм не забудь. — добавил, поднявшись с пыльного пола. Он уже подошёл к двери и потянулся к ручке, когда Юнги вдруг спохватился и, отмахнувшись от ступора, всё же неуверенно заговорил: — Но как я тебя... — Ты узнаешь, — перебил Сокджин, обернувшись, — Я сам найду тебя. — бросил последнее и удалился, забрав с собой единственный источник света, которым они постоянно пользовались, — металлическую зажигалку с полустёртыми от времени римскими цифрами. Юнги давно хотелось узнать, что это за зажигалка, и зачем парень её с собой носит, ведь от Сокджина не пахло табаком. Он вполне мог спросить сейчас, попробовав наконец завести с парнем диалог, но излишняя нерасторопность Юнги снова ставила ему палки в колёса. А ведь он так и не успел до конца обработать чужие раны. Ни то чтобы должен был, он так-то делал это по собственному желанию, надеясь таким образом отблагодарить Сокджина за помощь и поддержку с Намджуном, но всё же хотелось довести дело до конца, раз начал. Весенний маскарад проходил буквально через несколько дней. Идти на него Юнги изначально не планировал. Хотел позвать Тэхёна к ним с Чонгуком в гости, благо дома в тот день никого больше быть не должно, заказал бы пиццу, включил любимый братом ужастик, — идеальный план выходного дня. И он даже начал его осуществлять, узнав мнение брата и пригласив Тэхёна, но... Он не мог не прийти на маскарад. Хотя бы потому, что отказаться всё равно не было возможности, с того раза Сокджина он больше ни разу не видел, а мысль о том, чтобы просто забить и не появиться, — нервировала. Брату с другом вся эта ситуация не нравилась, — по их лицам видел и вполне понимал. Он сам не большой фанат подобных мероприятий. Но не пойти не мог. Одолжив у Тэхёна одну из его безразмерных белых рубашек, Юнги надел её, совместив с собственными белыми джинсами. Если кто спросит, что за костюм, скажет, что нарядился ангелом (на большее просто не хватило фантазии и желания заморачиваться). Признаться честно, он был немного взбудоражен. Мин не совсем понимал, почему его просили прийти, но подсознательно воспринимал как свидание. Парень не был уверен рад этому или нет, но определённо точно был взволнован. И стоя посреди танцпола, освещённого тёплым светом висевших над головой люстр, он был единственным, кто не танцевал, буквально представляя собой эпицентр танцующей массы пар в разноцветных масках и костюмах. Время шло. Юнги уже понемногу отчаивался, но преданно продолжал ждать, всматриваясь в кружащихся вокруг. В голову стали просачиваться мысли, что его обманули, поиграли и забили, даже не удосужившись прийти. Но это было не так, и когда стрелки часов перевалили за полночь, Мин заметил приближающегося к нему человека. Укутанный в чёрный бархатный плащ, сквозь вальсирующую толпу, к нему медленно кто-то подходил. Юнги не видел лица, — то было полностью закрыто белой маской, сделанной будто из фарфора, и потому не спешил с выводами. Замерев, он выжидательно наблюдал, всё силясь угадать. На самом деле угадывать было необязательно. В мыслях сразу всплыл образ Сокджина, стоило Мину заметить чёрный капюшон в толпе, но он ведь не мог знать наверняка, а убедиться не знал как. Оставалось ждать и он дождался. Между ними оставалось не больше полуметра, когда человек наконец затормозил. Остановившись, он приподнял руку и, обхватив маску ладонью, отвёл ту чуть в сторону. Лицо едва приоткрылось, не показавшись и наполовину, но этого более чем хватило, чтобы в блеске карего глаза и приподнятом в улыбке уголке губ, Юнги признал всё-таки отыскавшего его Сокджина. А ведь Мин ни разу не видел, как тот улыбается, и пусть сейчас лицезрел лишь малую часть и всего на пару секунд, ведь тот довольно быстро вернул маску обратно на лицо, полностью за ней скрывшись, — этого оказалось достаточно, чтобы забывшись в моменте, Юнги сам расплылся в ответной улыбке, наконец успокоившись. Его не обманули, обещали найти и отыскали. Где-то на фоне, не останавливаясь, играла оркестровая музыка. Ученики вокруг неустанно продолжали кружиться в едином водовороте, а стоящий посреди всего этого Юнги совсем перестал о чём-либо думать. Момент казался слишком прекрасным, чтобы его прерывать. И даже когда Сокджин вновь стал приближаться, сокращая между ними расстояние до нуля, Мин не шелохнулся, всё так же приветливо улыбаясь. Лишь прикрыл глаза и чуть поддался вперёд. А белая маска Сокджина и правда оказалась фарфоровой. Она была гладкой и холодной, но от соприкосновения с ней по телу парня прошла приятная волна жара, вызывая у Мина дрожь. Это был первый поцелуй Юнги. И он же оказался последним."И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нём всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными."