Limbo.

Читать желательно под песню

«Jubilee Line» от Wilbur Soot.

Тут мрачно.

Это, пожалуй, первое, что приходит в голову тому, кто здесь оказался. Второе — холодно. И самое последнее, когда твоя душа уже полностью свыклась с тем, что ей отсюда не выбраться — здесь скучно. Невыносимо скучно. И это самое ужасное. Скука — вещь, которая убивает изнутри, пожирает, заставляет испытывать апатию и чувство безразличия ко всему, что происходит. И если от неё вовремя не избавиться — она разрушит, разобьёт личность на мелкие осколки, которые, к сожалению, уже будет не собрать. Ну это так, к слову. Гостбур до сих пор надеется, что это его не коснется. Надеется, что он ещё раз почувствует траву под ногами. Что ощутит запах листвы в лесу. Что он выберется.

Но он уже пытался.

***

Он услышал стук собственного сердца. Он почувствовал вибрацию, исходящую от движения поезда. Он ощутил холод, волной пробежавший по телу, вызывая волну мурашек. «Разве я не умер?», — пронеслось в его голове на секунду, после чего сразу померкло.

Он открыл глаза.

— Где я? — спросил парень, оглядевшись. Взгляд после сна был немного расфокусирован, голова болела, и все ощущалось так, как будто он резко встал с кровати, не предупредив об этом мозг. Судя по ощущениям, он сидел на чем-то холодном. Он немного поморгал, надеясь, что это поможет прояснить зрение побыстрее, а потом зажмурился. Помогло. Теперь он мог видеть место, в которое попал. Вокруг него стояло множество чёрных силуэтов. Нет, не чёрных. Они были... Полупрозрачными? Да, наверное так. Некоторые из них стояли в «группах», некоторые в одиночку. Кто-то, казалось, был так же, как и он, сбит с толку и не понимал, как сюда попал, и что происходит. Весь вагон поезда, в котором парень находился, был буквально «заполнен» ими. Он протянул руку к ближайшей фигуре, пытаясь удостовериться в том, что все это реально, что ему не просто показалось, что он не спит. Но рука проскользнула мимо туловища одного из них, проходя насквозь, оставив после себя несколько расплывающихся кругов, как те, что появляются после того, как в воду кидают камень. — Что? — Гостбур отдернул руку, испугавшись. По силуэту впереди него снова пробежала рябь. Это было... Жутко. Он резко встал с холодного пола, на котором сидел, и, ощутив что-то позади себя, замер и медленно обернулся, увидев чёрный чехол, — гитара? «Так, нужно привести мысли в порядок», — подумал он, не без опаски аккуратно сев на свободное место рядом с одним из силуэтов и запустив руку в волосы. Парень огляделся ещё раз. Он находился в поезде. И, вроде бы, в метро. Гостбур уже видел такие вагоны в книжках. Вокруг него всё ещё стояли и сидели на своих местах «силуэты» — так он решил их называть — людей, которые, видимо, ехали вместе в ним. Тут пахло сыростью, плесенью и холодом. «Ничего страшного», — подумал призрак, резким движением головы пытаясь стряхнуть нарастающее волнение и панику, — «нужно просто отсюда выйти». Но тут из динамиков, находившихся на потолке в углах вагона, сначала послышался щелчок, а затем начал исходить роботизированный женский голос: «Здравствуйте! Добрый вечер. Напоминаю вам, что вы находитесь в «Лимбо». Эта территория огорожена специальными барьерами. Не трогайте их руками. Это опасно. Всем удачной поездки», — быстро оттараторил он, а потом смолк. Но это минутное молчание было ужасным. У Гостбура на лбу выступил холодный пот, но он быстро стер его тыльной стороной ладони. Барьеры? Какие барьеры? Осознание пришло моментально. Это значит, что ему не выйти отсюда? «Мог ли я раньше вообще потеть?.. », — подумал он, смотря на свою руку. Он почувствовал, как его сердцебиение участилось, а пульс повысился. — Н-нужно выбраться отсюда... — парень попытался встать, но ощутил, как его колени начали слегка трястись. Он схватился за поручень, находившийся по правую сторону от него, пытаясь не упасть. Единственное, что он сейчас мог — просто смотреть в пол вагона, сверля взглядом холодную плитку в ожидании... Хоть чего-нибудь. Подойдет всё, что угодно. Лишь бы эти двери поскорее открылись. Лишь бы этот поезд быстрее остановился. Он сидит тут всего ничего, но кажется, что прошла целая вечность. Он почти дошёл до стадии, которая в психологии, насколько он знал, называется «паническая атака». Или, быть может, «нервный срыв»? Как из динамиков послышался уже знакомый женский голос: «Внимание! Поезд останавливается. Станция «Мери Бринт». Будьте осторожны, двери открываются. Не подходите к ним близко, пока они полностью не раскроются», — оповестил он, но на призрака это подействовало как спусковой крючок. Через секунду он уже бежал как мог к концу вагона, к дверям, не различая и задевая силуэты, попадавшиеся ему на пути. — Быстрей, ну же!-, — выкрикнул он, задевая очередной силуэт, стоящий рядом к выходу из вагона. Он подбежал к дверям и выпрыгнул из поезда на перрон как раз вовремя, сразу перед тем, как услышать всё тот же голос, доносящийся из состава: «Внимание! Будьте осторожны, двери закрываются. Следующая станция-»

Он успел.

Парень осел на бетонный пол станции, пытаясь отдышаться. Сердце колотилось как бешеное, а голова кружилась и болела. Он не знал из-за чего. Либо на него внезапное пробуждение здесь так повлияло, либо стресс... «Без разницы», — подумал он, посидев там еще пару минут и все же сумев отдышаться, — «нужно найти выход». — Нужно найти выход, — повторил он себе. Он должен был выбраться отсюда. Там, наверху, у него друзья. Они будут грустить, если он не вернется. Он не помнил, как долго бродил по бесконечным коридорам станции, на которых были то и дело нарисованы различные красочные граффити и висели постеры (видимо, даже тут есть хулиганы), но вдруг его взгляд привлекла другая стена. Она чем-то выделялась. Её поверхность была усеяна различными табличками и вывесками, некоторые из них были новыми, большинство — не очень. И на ней, среди кучи одинаковых, гласивших «Выхода нет», он увидел, самую старую, судя по всему, табличку с надписью «Выход. Сто пятьдесят метров прямо и по коридору налево», которая, почему-то, была перечеркнута красной краской из баллончика, на что призрак не обратил ни малейшего внимания, переключив свой фокус исключительно на первое слово. — Выход... Он тут есть! — Гостбур почувствовал, как у него потеют ладони. Ни секунды не раздумывая, парень развернулся и уже бежал по заданному ему направлению, резко завернув за соседний угол. «Прямо по коридору!» — сказал он себе, когда начал нестись по нему, — «и налево-», — продолжил он, когда увидел поворот.

***

Парень достал из-за спины черный чехол , после чего сел на бетонный пол, и раскрыл его. На него смотрела его гитара. На вид совсем новая. Видимо, он за ней хорошо ухаживал. Рука аккуратно легла на струны. Пальцы помнят незатейливую мелодию. C, D, F, G... Аккорды переплетаются в простую, но интересную музыку. Он начал тихонько напевать.

***

Завернув за угол, Гостбур увидел свет. Настоящий, не подделка, как тусклые мигающие лампочки на этой станции и в вагоне, а настоящее солнце, освещающее ту часть коридора! Его восторгу не было предела. Еще несколько шагов и он окажется снаружи, выйдет отсюда. Вернется домой. — Сейчас, почти... — без остановки тараторил он, на всей скорости рванув к выходу из тоннеля. — Ау! — крикнул он от внезапной боли, неожиданно врезавшись в полупрозрачную стену, а после из-за столкновения повалившись на бетонный пол, — больно! — призрак на секунду замялся, увидев колыхающийся перед ним барьер, — ч-что это?.. Он с сомнением посмотрел на картину, представшую перед ним, а затем на руку, на которой остались явные подтверждения того, что к этой штуке лучше не прикасаться, после чего осторожно поднялся с ледяного бетона. — Черт, — впервые за свою короткую жизнь выругался он, — это бесполезно... — он сжал руку, и она стала болеть ещё сильнее. Он вновь посмотрел на барьер. — А вдруг?.. — несмотря на повреждения, нанесённые его правой руке, он аккуратно поднес к барьеру левую, пытаясь дотронуться, проверить, удостовериться, как тут позади него раздался чужой голос, совсем не тот, что он слышал тут ранее. «Кто такой Гостбур?», — говорило электронное табло, судя по звуку, находившееся слева от него. «Кто такой Гостбур?», — повторило за ним то, что находилось справа. Парень испуганно обернулся, рассматривая экраны, из которых доносился шум и помехи. «Кто такой Гостбур?», — послышалось со всех сторон.

Послышался привычный щелчок.

«Внимание! Дорогие жители «Лимбо», через электронные табло, которые находятся на всей территории станции, вы можете увидеть и услышать то, что о вас говорят в реальном мире. Приятного времяпровождения», — сказал знакомый женский голос.

И все стихло.

Он еще несколько секунд стоял посреди станции в замешательстве, пытаясь переварить полученную из динамиков информацию. — Кто такой Гостбур?.. — не веря сам себе он прошептал это одними губами, ощущая дрожащими кончиками пальцев холод и вновь накатывающую волну паники. — «Кто такой... Гостбур?», — дыхание быстро сбилось, в горле пересохло, а колени подкосились, — в каком смысле... «Кто такой Гостбур?» — к горлу подступил ком, а к глазам — слёзы. По телу прошла волна мурашек, заставляя испытать еще сильнее и без того ощутимый на станции мороз.

Как же всё-таки больно, когда тебя не помнят.

Зрение стало расплывчатым и дефокусированным, и он медленно осел на пол, ощущая ладонями холодный пол станции. Кажется, на колено упало что-то мокрое.

Появился белый шум.

— В каком, блять, смысле, «Кто такой Гостбур?!», — он почти сломан. Он почти уверен, что не выберется отсюда. Никогда.

Да и зачем?

Если его не помнят, не хотят помнить, значит он никому и не нужен? Не был нужен? По щеке прокатилась слеза, сразу же стертая тыльной стороной ладони. Ведь... У него ещё есть Друг, верно? Он точно помнит своего хозяина. Тогда ему нельзя плакать.

По динамику прозвучало блеянье.

Гостбур остолбенел от неожиданности. Казалось, сердце, совсем недавно начавшее биться, опять замерло, а вместе с ним и кровь, текшая по венам. Он резко поднял голову, всматриваясь в электронное табло, висевшее перед ним на потолке. — Друг? — на лице выступила вымученная слабая улыбка, — хей, Друг, это ты? Ты слышишь меня? Друг, я-

Но он не успел договорить.

Из громкоговорителя сначала послышалось громкое фырканье Друга, затем чей-то голос, приказывающий стоять смирно, а потом... Гостбур не хочет вспоминать, что было дальше. Но он помнит, как в нём что-то окончательно сломалось, хрустнуло, треснуло, и он зарыдал от ужаса и безнадежности, прикрыв лицо руками. Громко, не стесняясь. Совсем как девчонка. Не стыдно. В конце концов, кто мог его услышать здесь?

У него больше никого не было.

***

Он аккуратно, стараясь не издавать лишнего шума, привстал, кладя гитару обратно в чехол, после чего застëгивая. К этому месту привыкаешь. Рано или поздно, как бы не хотелось этого признавать, но ты привыкаешь. Вскоре становится безразлично на то, что говорят о тебе через электронные табло, размещенные по всему периметру станций. А после, вскоре после этого, становится совершенно наплевать на то, что на тебя все время смотрят сотни силуэтов, наблюдая за каждым твоим действием. Всегда. И даже когда ты спишь. Безразлично. Прозвучал знакомый гудок, оповещающий о том, что кто-то снова говорит о нём. Как бы он ни хотел думать, что его это больше не беспокоит — он врëт. Он каждый раз надеется, что о нем скажут что-то хорошее. «Гостбур?» — доносится из табло, — «Гостбур — хороший парень. Он добрый, отзывчивый, честный и-», — это Томми. И он, насколько Гостбур знает, единственный человек, который до сих пор хорошо о нём отзывается. Который его помнит.

Приятно.

Дойдя до своего любимого места — его лавочки рядом с одной из бесконечных станций — он кладёт рядом с лавкой гитару, после чего ложится на саму скамью. Он не снимает обуви. А зачем? Тем более, без неё он замерзнет. Тут откуда-то всё время дует ветер. Или из всех направлений сразу. Холодно, но привычно.

Он засыпает.