***
Переговоры затягиваются, потому что уступать не хочет никто. В мелких стычках, где только главы с самыми приближёнными, нет того парня, Хосока, и Юнги, перестав отвлекаться на его губы, улавливает, что Чхве стоят за примирение, а отец упрямо жаждет отобрать у тех всё, что имеют, и вырезать всех поголовно. Это заставляет сомнения, посеянные куклой в первый день, расти, и Юнги никому не пожелает сомневаться в собственной семье и оспаривать решения, которые предки принимали веками. Но Юнги молчит, только слушает, пытаясь найти своему клану оправдание. Хосок появляется только в одну встречу, самую последнюю и, как оказывается, самую важную. Юнги его игнорирует, но видит боковым зрением как тот сверлит его взглядом, улыбчивый не в тему, как будто вообще отстранённый от всего, что происходит. — Привет, Мин Юнги, — подходит к нему кукла после переговоров. Отец с дядями срывается по какому-то делу, клану Чхве как будто вообще дела нет до Хосока. — У нас не те отношения, чтобы так говорить, — скрежещет зубами Юнги. — Так давай сделаем их «теми», — снова улыбается и хлопает призывно по своему байку. — Поехали, покажу кое-что. Юнги отворачивается и надевает шлем. — Ладно, давай наперегонки, — не сдаётся кукла. — Если я выиграю, ты едешь со мной. Юнги гипнотизирует взглядом его мотоцикл с минуту. Потом запрыгивает. — Я тебя уничтожу, — цедит сквозь зубы. — И тогда ты захлопнешь свой блядский (красивый) рот и никогда ни к кому из моего клана не подойдёшь. — Больно надо, — фыркает Хосок. — Тогда едем через лес, финиш в начале городской трассы. Готов? Юнги закатывает глаза. И закатывает ещё раз, когда кукла обгоняет его на середине пути. Видимо, знает, где можно пройти без тряски, а значит быстрее. Он выскакивает на трассу на секунду раньше Юнги, и тот назвал бы это мухлежом, но он подозревал, что так будет, с самого начала, а оспорить даже не попытался. — Догоняй, выходит, — веселится выродок, и то ли Юнги слишком устал, то ли чересчур возмущён, но ругаться не хочется. В городе кукла тоже ориентируется неплохо, но на хорошо оборудованных трассах Юнги нет равных, и он, обгоняя раз за разом, самодовольно оборачивается, чтобы увидеть… Просто улыбку. Радостную. Как будто они тут на байках гоняют по вечернему городу, а не показывают, какой клан лучше. Хосок останавливается в неизвестном районе у неизвестного здания перед неизвестной дверью, и Юнги хватается за пистолет под курткой, понимая, насколько он сейчас уязвим. Дурак. Кукла дурак. За дверью без опознавательных знаков оказывается подпольный магазин оружия. Причём не простого оружия, а дорогого, красивого и сделанного в единственных экземплярах. Такое не слишком эффективно, но идеально для подарков и украшения помещений. Юнги держится на стороже, но всё же зависает у витрины с кинжалами — вязь, гравировка, инкрустация, драгоценные металлы, как ни крути, это красиво. Юнги нехотя признаёт, что ему нравится, а Хосок говорит, когда они уже собираются выходить: — Подожди секунду. Юнги ждёт его на улице возле байка, держа руку на поясе и оглядываясь по сторонам. В этом переулке совсем темно и нет фонарей, у Юнги всё холодеет от мысли о том, какая он лёгкая добыча. — Поехали, — Хосок появляется в проёме, освещаемый лишь светом фонаря с байка Юнги, включает ещё и свой. — Вот, это тебе. Хосок протягивает ему кинжал. Юнги поднимает руку, чтобы его выбить, пока не понимает, что направлен он остриём в Хосока, а ещё он в ножнах. Подарок. Тот самый кинжал, на который Юнги смотрел чуть дольше обычного, не вычурный, но дорогой, с серебряной рукояткой и абстрактной лепниной. В клане Мин дарить оружие значит показывать своё безграничное доверие, мать рассказывала ему легенду о том, как один из его предков после сильнейшей ссоры снял с пояса всё оружие, что у него было (в таких, как его, кланах люди никогда не расставались с оружием) и отдал своей любимой. Она была вольна в ту минуту зарезать его, но вместо этого протянула свой кинжал в ответ. Так они помирились, и с тех пор отдать любое оружие для их клана значит доверить свою жизнь и принять любое решение того, кому даришь. Это самое настоящее признание в любви, так делают влюблённые и родители, дети и братья, сёстры, друзья и родственники. Хосок протягивает Юнги кинжал, он блестит в свете фонарей двух мотоциклов, захоти Юнги сейчас — снимет ножны и вгонит кукле прямо в живот, как заклятому врагу. Стоит только принять. В клане Мин оружие дарят молодожёнам на свадьбу их близкие друзья, оружие отдают умирающему в знак уважения. В клане Мин с оружием вверяют себя. Не может же смертельный враг знать их семейные традиции? Не должен. Юнги перехватывает кинжал молниеносно, цепляет на пояс и принимает боевую стойку, готовый к любому, но не к тому, что Хосок засмеётся и обнимет, вообще ничего, по-видимому, не боясь. — Ты что, бессмертный? — шипит Юнги, выпутываясь и отходя от врага на безопасное расстояние. — Я мог сейчас тебя расчленить. — Ты не будешь этого делать, — смеётся Хосок. Юнги хмыкает и достаёт пистолет. Ждёт, пока и Хосок поднимет свой, но тот просто стоит. В переулке слишком мало места, чтобы промахнуться. — Подними свой пистолет и веди себя, как положено, — приказывает Юнги. — Мы враги. — Ты мне не враг, — мотает головой Хосок. Кукла с пиздецки красивыми губами, даже сейчас, в полутьме. — Мы ничего друг другу не сделали. Юнги взводит курок и приставляет к чужой груди. Смотрит прямо в глаза, чуть задрав голову, потому что он ниже. Отсюда Хосок ещё более красивый, не только губы, всё. Юнги неожиданно хватает ртом воздух, скользя взглядом по пирсингу в носу и бровях, останавливаясь на глазах, спокойных и… Блять, да, красивых. Очень, пиздецки. Кукла, смастерённая врагами, чтобы заставить Юнги сдаться самому, без сопротивления. Он кладёт ладонь на чужую грудь, прямо на сердце. Под футболкой нет бронежилета, и Юнги чуть хмурится. Заряженный пистолет упирается неподвижному Хосоку в середину груди, под ладонью Юнги слева бьётся его сердце. Почему-то слишком быстро начинает биться, как только Юнги кладёт ладонь. В первые секунды такого не было. А теперь колотится как сумасшедшее. Юнги упивается тем, что слушает его сердце. Внешне спокойный, Хосок внутри переживает бурю — боится всё-таки. Юнги сводит с ума то, что он знает своего врага изнутри, управляет его жизнью и смертью сейчас. — Я сказал, что ты мне не враг, — хрипит Хосок очевидно от страха, поднимает руку и прижимает Юнги к себе, грудью в грудь с зажатым пистолетом между ними. Он держит за плечи, а Юнги не пытается вырваться. — Я уже решил, теперь решать тебе. Юнги опускает пистолет и прячет под курткой. Теперь они прижимаются друг к другу корпусами. Юнги уезжает, не оглядываясь. Сегодня он впервые дал врагу послушать своё сердце.***
— У нас временное перемирие, пока активна полиция, — говорит отец через неделю. — Территорию поделили ровно пополам, чужую добычу не трогаем, — он хмурится и добавляет: — обещаю, как только это закончится, мы вернём себе всё, а остальное заберём у них. Юнги молчит, а всю неделю ему снятся непонятные, бредовые и ранящие отрывки, в большинстве из которых его переплетённые с врагом пальцы, чужой живот, доверчиво подставленный, который он вместо того, чтобы вспороть, покрывает поцелуями. Это никакие не вещие сны, Юнги бы сам себя убил, если бы хоть на секунду захотел того, что видит во снах. Всю неделю кланы действуют, не пересекаясь друг с другом, не перерезая друг другу глотки, сосредоточившись вместе на борьбе с полицией, и так гораздо легче, пусть и невозможно признаться, — не думать каждый раз ещё и про вражду, не ждать удара в спину и не защищать любую свою добычу. С Хосоком они пересекаются ровно через неделю, прямо на условной границе территорий, видимо, случайно, но после таких снов Юнги не очень-то верит, что всё получилось само собой. — Я подумал о том, что ты сказал, — первый начинает Юнги. Хосок убирает пистолет за пояс, улыбается и вопросительно поднимает голову. — Даже если ты передо мной ни в чём не виноват, я не собираюсь ждать, пока тот, кому на роду написано портить мне жизнь, сделает мне больно, — сжимает зубы Юнги, готовый убить его прямо сейчас. — Чего ты не собираешься ждать? — смеётся кукла, и Юнги снова прилипает взглядом к его губам. Никакого желания поцеловать, одно только восхищение и трепет. Почему эти губы такие красивые? — Ты мне точно так же ничего не сделал, я не имею ничего против. — Когда-нибудь будешь, и ждать я не намерен. Хосок хлопает по лбу ладонью. — Почему все в вашем клане такие тупые? Даже наш глава первый предложил перемирие, и скажу тебе по секрету, он собирается его продолжать, почему вам нужна эта тупая резня? — Не я это начал, — хмурится Юнги. Кукла лезет туда, куда не нужно. Так всегда было, и ненависть их вечная, Юнги даже мысли в голову не пришло о том, почему они воюют и кто виноват. А Хосок лезет и забрасывает его голову сомнениями, и Юнги бы согласился, не исходи эта мысль от врага, которому доверять нельзя. — Но я готов ко всему, — становится в боевую стойку, когда Хосок приближается. — К такому готов? Самые прекрасные в мире губы, которые Юнги оценил с самого начала, оказываются на его, и взгляд на них нельзя даже сравнивать с тем, чтобы их чувствовать. Это безумно красиво, новый вид эстетики, когда Хосок целует его. Юнги кажется, что он вражеская кукла, вылепленная из всех его слабостей, чтобы его покорить и убить после, но сейчас ему неважно. Юнги, кажется, продаёт все свои принципы за его поцелуй. Юнги хочется смеяться, ведь Хосок явно рассчитывает услышать «нет, не готов», и он правда не готов был целоваться, но о том, что когда-нибудь простая красота его губ во что-то опасное выльется, он догадывался. Что ему делать теперь со своей ненавистью за то, что полюбил, он не знает.***
— Почему мы воюем с ними? — С Чхве? — уточняет отец, отпивая из большой кружки. Юнги кивает и усмехается. Действительно, у них слишком много врагов. — Ещё когда кланы назывались просто семьями и вместо грабежа и наркоторговли занимались ремёслами, один из них полюбил нашу девушку. Отец морщится, допивая, видимо, недовольный тем, что вечер придётся провести за рассказом о вражде, но не в его привычках отступать. — Её семья была против, — продолжает глава клана Мин, — и он вырезал всех, кто был несогласен. Никто не вздрагивает и не удивляется: не в той среде росли. — Она ему это простить не смогла и зарезала его и всех, до кого смогла дотянуться, потому убили её, и так по кругу. Началась бесконечная вражда. Юнги молчит. Когда-то из-за любви появились враги не на жизнь, а на смерть. Из-за любви его отцы и деды воюют всю жизнь, из-за любви, превратившейся в ненависть, умирают люди. — Сын нашей девушки и предателя из Чхве не смог принять ни ту, ни другую сторону, его семья отделилась и стала побочной ветвью, не клан и не род, просто Чон, просто живое воплощение раздора. Или любви, тут как посмотреть. — Что с Чонами сейчас? — Юнги поднимается с табурета и наливает кофе. — Не знаю, — отец поднимает свою кружку вверх, Юнги повторяет, — говорят, не осталось больше никого, а может, и есть один-два человека, даже если есть, они прибьются к Чхве. — Почему к Чхве? У них равные права. — Просто ближе. Да и я сомневаюсь, что принял бы в клан потомка тех, из-за кого всё началось. Они молча допивают свой кофе. У отца неразбавленный эспрессо, у Юнги пока ещё американо. — Почему ты вообще решил заговорить о них? — глава клана Мин проводит пальцами чёрной бороде и подпирает такую же чёрную голову рукой. — Ты никогда не рассказывал, — пожимает плечами Юнги. — За что мне их ненавидеть? Отец подозрительно щурится, но ничего не говорит. — Нашей вражде несколько веков. Достаточно того, что для неё были основания у наших предков. Я, как потомок, не могу простить боль, причинённую моим отцам. — Согласись, было бы глупо убивать, даже не зная, за что. — Юнги, — отец кладёт тяжёлые ладони на стол. — То, что ты не видел, как они убивают, не значит, что они невиновны.***
— Перемирие — это, конечно, хорошо, но что-то мне подсказывает, ты думаешь, тебя это не касается. Хосок появляется на нейтральной территории во время очереди Юнги охранять свою границу. Он не верит, что парень появился тут случайно. Губы опаляет жаром в его присутствии просто от факта того, что они прикасались к юнгиевым. Прямо сейчас Юнги запоздало понимает, что его отравили. — Ты искал меня, чтобы это сказать? Юнги однозначно хочет ещё. Но признать это первым значит подставиться, сдаться врагу и показать, что бессилен сопротивляться. — Давай подпишем соглашение, — предлагает Хосок. — О перемирии. Нашем. Пускай у нас будет вечно. Пускай. Юнги хочет травиться им ещё и ещё, сколько будет возможно. — Мы враги, — твердит своё излюблённое Юнги. — Ты хоть сам себе веришь? — улыбается Хосок и садится на скамейку у дороги. — Иди сюда. Юнги подходит и не садится, наблюдает стоя, как Хосок достаёт из кармана лист с ручкой и пишет: «Подтверждаю, что не хочу причинять боль второму расписавшемуся на этом листе и не имею к нему никаких претензий, против него не пойду». — Согласен? Подписывай. Юнги хмурится. Такой договор слишком наивный для их мира. Будь он хоть тысячу раз за Хосока и не против клана Чхве, никогда не знаешь, что придётся сделать ради него же или из-за своей семьи. Он дописывает «по возможности». Это ни к чему не обязывает, но Хосок, раз так хочет, получит его кривое подтверждение взаимной привязанности. «Мин Юнги». Ставит первую подпись и отдаёт Хосоку. Тот усмехается, прочитав, но, видимо, ему достаточно и этого. «Чон Хосок». Юнги замирает. — Что? — поднимает брови кукла и достаёт из кармана зажигалку. Юнги наблюдает за тем, как исчезает их документ, освобождая его от любых слов. — Мне достаточно того, что ты согласился, — поясняет. — Ты не из клана Чхве? — потрясённо спрашивает Юнги. — А, нет, — смеётся Хосок. — Побочная ветвь, дядя взял меня к себе, я последний такой остался: братьев нет, а родители умерли. — Ты плод любви, живое напоминание о раздоре, — вспоминает Юнги слова отца, смотря на Хосока. — Ты о происхождении ветви Чон? Мои родители рассказывали, что им всегда приходилось скрываться и бояться сразу двух кланов, о том, чтобы конкурировать, не было и речи. Это не очень подходит под слова «плод любви». Скорее, нас ненавидели. Но, — он пожимает плечами, — на мой век достался слишком лояльный клан Чхве и слишком радикальный клан Мин. Думаю, понятно, почему я оказался у дяди из Чхве. Юнги садится с ним рядом наконец. Вот он, последний человек, появившийся из-за любви, но повлёкший за собой ненависть. — Правда, сердце у меня только одно, — продолжает Хосок и целует Юнги. Юнги этого хочет. Но он не признается. К счастью, у Хосока таких проблем нет и он не боится потянуться первым. Потому что Юнги ответит. Он точно кукла: губы не только самые красивые, но и самые вкусные, и то, как Юнги хорошо, когда они бьются языками за право вылизать чужое нёбо, пугает. Что скажет отец, если узнает? А что будет с Юнги, если Хосок отвернётся? Он заставил Юнги делать то, о чём тот бы никогда даже в самом страшном дне не подумал. Любить врага — насколько им будет сложно? Хосок — побочная ветвь, на которую клану Чхве по большому счёту всё равно, а что делать Юнги, наследнику клана Мин? Но если быть честным, то без желания Юнги ничего этого бы не было. И то, что будет дальше, — только последствия его выбора. Хосок ни к чему не принуждает. Видимо, понимает, что Юнги не станет целовать первым, но чувствует, как сильно он этого хочет. Поэтому отдаёт свои губы на целый вечер, переплетает пальцы и держит за руку всё время, пока они гуляют, свободно, так, чтобы Юнги в любой момент мог отпустить. Юнги не отпускает. Сжимает чужую ладонь и целует с отдачей, от которой Хосок мычит ему в губы и сжимает волосы. Юнги прямо сейчас отдаёт ему своё сердце, только пускай Хосок не догадается. — Я хочу заснуть в твоих руках, — вырывается прямо из души безнадёжным, но искренним желанием. — Мы можем снять номер, — выдыхает Хосок, внезапно сотворяя надежду на невозможное. Они снимают номер в отеле на нейтральной территории. Территории, где они могут любить, когда в остальных местах должны ненавидеть. Хосок делает всё, как Юнги хочет. Они целуются целую ночь и засыпают, тоже целуясь, в объятиях друг друга. Лежать вот так и не отрываться от чужих губ, спутывать волосы, а потом отрубиться, чувствуя, что тебя держат, сплетясь руками и ногами — Юнги слишком хорошо, чтобы осознать это. Пожалуйста, пусть им ничего не будет за то, что они засыпают и просыпаются в объятиях друг друга, что Хосок рядом, когда Юнги разлепляет глаза, что он сам, наплевав на все установки, целует его, что сдаётся и показывает, кому отдал сердце.***
Перемирие оказывается самым счастливым временем для Юнги и самым мучительным для его отца. Глава клана Мин днями и ночами расправляется с полицейскими и разрабатывает план, чтобы прибрать к рукам всё имущество клана Чхве и стереть род с лица земли. Отец веселеет с каждым днём, Юнги веселеет тоже, правда, совсем по другой причине. — Чего такой счастливый, сын? — улыбается отец, и Юнги в такие их разговоры ещё больше понимает, как сильно он его любит. Всю свою семью, весь свой клан. И Хосока. Его сердце разрывается. Дни перемирия постепенно истекают, потому что общими усилиями два клана вот-вот разделаются с полицией и заметут следы, а это значит, что скоро вражда возобновится и люди снова будут умирать. Юнги не хочет войны. Так и не успев побывать в настоящей вылазке и не нанеся прямого вреда никому из врагов, теперь не видит нужным даже начинать. Это выматывает и истощает оба клана, а ведь большинство даже не знает своих противников. Выход только один: простить обоим до самого конца, потому что если кто-то затаит хоть частичку обиды, всё начнётся заново. Юнги, сам того не заметив, всем простил. Это просто, если понять, что вражда через века больше не имеет причины. А значит, она бессмысленна. В перемирии они с Хосоком пытаются урвать себе как можно больше. Вот-вот начнётся охота друг на друга, и они оба это понимают. — Я не смогу в тебя стрелять, — шепчет Хосок, расцеловывая его живот и грудь, — дело даже не в договоре, у меня просто не выйдет. Юнги закрывает ему рот своим. Эти слова делают ему больно. И если Хосок не изменит своё мнение, то пускай хотя бы помолчит то время, что у них осталось. — Я теперь… — стонет Хосок, принимая Юнги в себя. — Совсем ничего… Без тебя… — Заткнись, — хрипит ему Юнги и снова перекрывает слова языком, кусает за губы до отрезвляющей боли, чтобы подумал, наконец, нормально. Они не враги, но они в разных кланах, и если они не будут друг против друга, они просто умрут, и ещё неизвестно, из-за своих или из-за чужих. У любви Хосока горький вкус, потому что он ничего не может дать Юнги. Он не станет ещё одним членом клана, не сможет подарить ему наследника, не убьёт его врагов и сможет быть с ним каждый день. Всё, что Хосок может дать Юнги, — себя, и этого он отдаёт без остатка, не скупясь, вручает, чтобы Юнги смог сделать с ним всё, что ему заблагорассудится. Любовь Хосока на вкус горькая, но ирония в том, что Юнги теперь может чувствовать только горечь. Остальное пресное, а горечь он слизывает с хосокового языка, собирает с тела и впитывает из его слов. Они, кажется, обходили все районы и попробовали всю еду в городе, обжили все отели и побывали на всех велопрокатах, а Юнги Хосока всё равно мало. Пока Хосок смеётся, а Юнги его целует, кажется, что всё будет хорошо. Но хорошо не будет, проведи они хоть год как обычные люди. Семья останется семьёй, а их вражда — враждой.***
— Идём на Чхве, — отец вне себя от радости, когда Юнги возвращается домой. Он давно взрослый, и никто не интересуется, где он был всю ночь, но, пожалуй, узнай клан, что с врагом без никакого оружия, все не были бы так радостно взволнованы. — Разведчики только приехали. Мы обнаружили их логово! Он обнимает Юнги и не замечает, как каменеет лицо его сына. Потому что в логове Чхве Хосок. Хосок, который сказал, что не сможет в него стрелять. Юнги всё ещё надеется, что тот передумает. Их ждут. Не то разведчики прокололись, не то в логове постоянная охрана, но после максимально незаметной высадки клан Мин встречает клан Чхве. Глава только усмехается, отец Юнги злится, сам Юнги смотрит только на Хосока справа от его вождя. У Хосока лицо непроницаемое и руки с пистолетами расслабленные. — Перемирие… — начинает глава клана Чхве за секунду до того, как отец открывает огонь. Когда стрельба затихает, Юнги выглядывает из укрытия, чтобы подобрать раненых. У штаб-квартиры Чхве подозрительно пусто, Юнги позволяет себе пройти чуть дальше с заряженным пистолетом. С другой стороны парковки выбегает Хосок. Юнги вздрагивает. Тоже с пистолетом наготове, тоже в перчатках, тоже в чёрной кожанке. Они замирают на пару секунд на пустой парковке, глядя друг на друга, пока за спиной Хосока не показывается небольшой отряд с вождём Чхве во главе. — Пристрели его, Хосок, — рычит, подбегая, его дядя, а за Юнги, он слышит, бежит его отец. Хосок не двигается. Не стреляет и не убегает. Кланы, подоспевшие к ним, опасаются что-либо делать, чтобы не вызвать ответных действий. Хосок должен выстрелить. Это же не страшно — пуля в ногу или руку, Юнги вообще не привыкать к ранениям, а ему нужно отвести от себя подозрения. Если он не выстрелит сейчас хотя бы мимо, его пристрелит собственная семья. Но он не собирается делать даже этого. Показушничает, красивая, правильная кукла, непонятно, чего добивается. Стреляет отец, и всё завязывается снова. Парковку окутывает дым, а когда он рассеивается, отца держит глава клана Чхве, а к его горлу приставлен нож. Хосок стоит рядом, и всё снова замирает. Остальные не двигаются: одни, видимо, считают, что уже победили, другие — что побеждены. — Юнги, — хрипит отец, стреляя глазами в Хосока. Всё просто: один человек за другого, отвлечь внимание, чтобы освободить. Юнги понимает Хосока сейчас. Выстрел в ногу или руку значит, что Хосок реабилитируется через пару месяцев, но сделать ему больно … Чёрт… Юнги не закроет это никакими поцелуями. — Ты идиот, Хосок! — орёт ему Юнги на всю парковку. Идиот, что имеет своё представление о мире и сломал юнгиево. Идиот, что заставил поверить, а как с этим быть — не сказал. Идиот Хосок, потому что Юнги не может в него выстрелить. — Ненавижу! — кричит Юнги и всаживает пулю прямо в руку, что держит его отца. Глава клана Чхве выпускает нож, отец вырывается, а в Юнги начинают стрелять.***
— Ненавидишь? — как только отец замечает, что Юнги разлепляет глаза, встаёт над постелью. Наверняка, дежурил, пока Юнги не очнулся, но виду не покажет. — Так же, как и он тебя ненавидит? Юнги садится в постели, на лице отца после облегчения расплывается ярость. Юнги порывается встать на ноги, но огромная ладонь припечатывет к кровати. — Лежать! Перелом ключицы: слишком резво падал на землю. От пуль ушёл, а дальше как пойдёт? — голос отца обманчиво спокойный, такое хорошим не кончается обычно. В этот раз так точно. — Будешь слушать меня и отвечать на вопросы. Юнги послушно ложится, а отец начинает ходить по комнате. — Значит, пока я грезил разгромить Чхве и копал под них целыми днями, ты… Ты за моей спиной лизался с их тварью? — Целовался. — Блять! — его ярость начинает выходить. — Называй как хочешь. Трахал? Или он тебя? Приятно? Не мог попридержать член, никого больше в целом мире не нашлось? — Тебе нравится воевать? — неожиданно вставляет Юнги. — Зная, что всё началось несколько веков назад и тогда все уже отомстили друг другу? — Я ничего другого не умею, — серьёзно говорит отец и садится к Юнги на кровать. — Всем из нас поздно переучиваться, — он вздыхает. Вот так просто сходит злость. — Нам не поздно. — Вам? — отец хмурится. — Тебе и этому… — Хосоку, — улыбается Юнги. — Он из Чон, знаешь? — Символично, — скалится отец. — Я не могу, — вскакивает с кровати, — почему всё, чем я жил и чем жили много лет до меня, должно взять и исчезнуть? — Потому что иначе исчезнете вы.***
К тому, что отец оставит его дома до выздоровления, Юнги готов. К тому, что того в расшатанном положении найдут полицейские и предадут суду — нет. Ему присуждают десять лет тюремного заключения за ограбления; наркоторговлю, видимо, не раскрыли, а за убийство членов второго такого же клана, кажется, ему только благодарны. Юнги берёт управление кланом в свои руки. Грабежи приходится остановить, потому что бдительность полиции обострилась, и основной доход они получают от наркоторговли, а ещё он пытается пользоваться связями и давать взятки, чтобы освободить отца или хотя бы сократить срок его пребывания в тюрьме. Не получается. Все связи и всё богатство бесполезно настолько, что Юнги приходит в отчаяние. Не ему, выросшему в грязи и нечестности, думать о том, справедливо ли поступили с отцом. Но ему и только ему сохранять свой клан и наращивать влияние, чтобы позже воссоединить семью. Про Хосока Юнги старается не думать. Безуспешно, но загружает себя делами по макушку, потому что его очевидно тоже держат дома, а может, он тоже ранен. Юнги от таких мыслей становится только хуже, поэтому он предпочитает работать целыми днями. Помощь приходит со стороны клана Чхве, на что все остальные в клане Мин в истерике захлёбываются, а Юнги только недоверчиво щурится. Глава Чхве освобождает отца через неделю после того, как за это дело берётся, Юнги не представляет, кого нужно было попросить и кому пригрозить, потому что вопрос явно был не в деньгах: его клан сам в состоянии отвалить золотые горы за своего лидера. Отец, узнав, по чьей милости он вышел из тюрьмы, крушит всё вокруг и говорит, что лучше бы остался на пожизненное. Но всё-таки возвращается, а в долгу оставаться ему настолько не по душе, что совсем скоро он говорит Юнги хмуро: — Завтра встречаемся с Чхве. Кхм… Переговоры будут. Юнги только кивает. За то время, что он был главой клана, испарились силы на не имеющие веса слова или жесты. — Почему ты так злишься? Дело не только в освобождении, он что-то тебе сказал, да? Отец вскакивает из-за стола, сжимает кулаки, и сквозь рык Юнги слышит: — «Мой племянник очень хочет узнать, что с твоим сыном, Мин. Будь добр, воспользуйся моей помощью и успокой его наконец», — так и сказал. Все они там подонки, мало того, что я согласился на перемирие, они забирают у меня сына! Дальше отец рычит, а Юнги подскакивает. — Хосок?!. — А он даже не сопротивляется! — отец берётся за голову, дёргает себя за бороду. — Я не могу это принять, не могу… — смотрит на Юнги с мольбой. — Но я ему теперь должен!.. Отец убивается весь вечер, и это хороший знак, он не сопротивляется, а, скорее, не может смириться, а Юнги весь вечер не может заснуть. Почти сросшаяся ключица начинает ныть. Отец решает заявиться прямо в логово Чхве, тот, видимо, его разгадывает, потому что стоит уже готовый, молчаливый, но не злой, в отличие от главы клана Мин. Хосок появляется за ним сразу. Такой же, только немного похудевший, хотя, может, Юнги переволновался. Он бросается на Хосока с разбегу и повисает на шее, потому что тот выше, пока Хосок прячет лицо в изгибе его шеи и кружит немного. Ключица опасно взрывается болью, и Юнги шипит. Приходится вцепиться в Хосока намертво. На заднем плане слышится дежурное переругивание глав кланов, но эти звуки заглушаются спустя несколько секунд хосоковымм губами, и он спустя столько месяцев везде. Наконец и за спиной руки Хосока, и перед глазами его лицо, и на губах его губы, и волосы под ладонями его, не фантомные. — Я обозвал тебя идиотом, — напоминает Юнги, не отлипая от него. Хосок целует его в щёки, потом в лоб и веки. — Я подарил тебе нож, ты должен был быть готов с самого начала, — отвечает и снова губами в губы: на ближайшую минуту их лимит нахождения по отдельности исчерпан. — Ты знал? — руками по лопаткам, пальцами за пояс, грудью в грудь. — Конечно, — Хосок легко усмехается ему в губы перед тем, как снова обхватить своими. — А знаешь, что делают в клане Чон? Юнги мотает головой, обхватывает чужое лицо ладонями и не может перестать Хосока целовать. Тот отстёгивает свою серёжку и надевает на Юнги. Вторая остаётся на нём. Поясняет: — Руки — то, чем мой клан зарабатывал себе на жизнь. Они не выбрали путь убийств и наркоторговли, но не отказывались от любой другой грязной работы. С практической стороны серёжку труднее потерять, и она не мешает работе, поэтому мы отдаём любимым украшения. Юнги рассматривает серёжку на Хосоке. Простое серебряное колечко. — Это даже стало нашей свадебной традицией, — намекает Хосок. Юнги целует его. А потом ещё и ещё, пока не начнёт мычать, но даже тогда они не остановятся. — Блять, они лижутся у меня под носом! — одновременно орут вожди Мин и Чхве. Юнги отца не слышит, бывшего врага — тем более. Только Хосока, который отстраняется только затем, чтобы шёпотом выдохнуть: «Ещё».