***
— Мы должны искать что-то, что объясняет проблемы с сердцем и легкими, — предложил Чейз, пока Хаус записывал новые симптомы на недавно перенесенной доске в конференц-зале, — Инфекция, паразит, рак? — Тесты не выявили никаких организмов в жидкости, так что забудьте об инфекции, — размышляет Форман. — Это не способ надавить, — внезапно воскликнула Кэмерон. Хаус остановился посреди письма, его рука на мгновение зависла над доской, прежде чем он отчеркнул последнее слово. — Ясно зачем мы работали в приемном — разозлить Кадди, — продолжила Кэмерон. Хаус повернулся, чтобы пристально посмотреть на нее на мгновение, прежде чем снова повернуть голову в направлении доски. — То же самое с кабинетом Уилсона, позлить Кадди через него, — продолжила она, Чейз и Форман с интересом смотрели то на нее, то на Хауса, — А теперь мы в переговорной… Пока она говорила, Хаус поднял трость над головой, ухватив ее обеими руками за лопатки. Все еще решительно стоя лицом к противоположной стене, он неловко переместился, опустив взгляд в пол. — И Кадди здесь совсем ни при чем, — заключила Кэмерон, обретая уверенность по мере того, как детали начали вставать на свои места, — Вы действительно помешаны на своем ковре, что означает… — Я зарезервировала это помещение, что ты здесь делаешь? — произнесла Кадди из дверного проема позади нее, фактически прервав анализ.***
— Тех, кто находится вне круга надо бить, ломать и изменять, чтобы затащить их внутрь круга. Если не удается, их следует запереть. Уилсон слушал лишь наполовину, пытаясь разделить свое внимание между последней диатрибой Хауса об обществе и чуть более насущным вопросом биопсии лимфатических узлов. — Или, хуже, жалеть, — категорично заявил Хаус, стоя у него за спиной. — То есть, жалеть маленького мальчика — преступление? — жалобно спросила Кэмерон. — За что жалеть кого-то, кто может отказаться от бессмысленных формальностей, которые совершенно бессмысленны, неискренни и поэтому унизительны? — серьезно ответил Хаус. Кэмерон повернулась и посмотрела на него, нахмурив брови в недоумении и озабоченности. — Представь, насколько было бы легко жить жизнью, свободной от всех этих утомляющих ум социальных норм? — продолжал Хаус, скорее для себя, чем для Кэмерон или Уилсона, — Я не жалею этого парня, — мягко сказал он после паузы, — Я завидую ему. У Уилсона не было много времени или сил, чтобы зацикливаться на разговорах, прежде чем он обратил внимание остальных на клетки печени в подмышках.***
Во время второй экскурсии команды в кабинет Уилсона, Хаус снова был поглощен песком маленького сада Дзен, медленно и ритмично перетаскивая грабельками по камням с успокаивающим царапающим звуком. Вскоре после того, как он столкнул сад с края стола и настоял на том, чтобы Кэмерон села на освободившееся место рядом с ним, он встал и начал ходить кругами по комнате, играя с теннисным мячом из своего кабинета и пускаясь в рассуждения о том, что дети становятся разочарованием для своих родителей. Кэмерон с беспокойством наблюдала за ним. После того как Хаус отправил их делать биопсию печени, она отстала от Чейза и Формана, медленно сползла со стола и подошла к нему. Он повернулся, чтобы посмотреть на нее, все еще сжимая свой мяч. «Мои родители любили меня безусловно», — сказал он резко, а затем более мягко: «Иди отсюда». Она еще раз оглянулась на него, прежде чем обеспокоенно выйти из комнаты. Хаус смотрел вниз из окна, когда она уходила.***
На этот раз они встретились в больничной палате Адама. Хаус сидел за столом в центре комнаты, перебирая и осматривая деревянные блоки, прежде чем аккуратно положить их на свои места. Затем он посмотрел на мел и сделал вывод, который дал команде следующую подсказку.***
На следующее утро Форман, Чейз и Кэмерон вернулись в комнату, причем Форман выступил вперед с сообщением о том, что он нашел на заднем дворе Адама. На этот раз Хаус откинулся на спинку больничной койки, играя на приставке Адама. — Встреча здесь не расстроит Кадди, — заметила Кэмерон после того, как Форман закончил объяснять, почему отравление джимсоновой травой подходит под все симптомы. — Я не пытаюсь расстроить Кадди, я пытаюсь выяснить, что не так с пациентом, — несколько резко ответил Хаус, прежде чем вернуться к теме с выводам Формана. — А я думала, что вы пытаетесь убить двух зайцев за раз, — спокойно сказала она. — Бери уже пример с маленьких девочек, они с меня тащатся, — фальшиво-драматично ответил Хаус. — Продолжай, — твердо и категорично сказал он, не получив никакого ответа от Кэмерон, давая понять, что тема закрыта.***
Кадди стояла перед Хаусом, когда тот уставился прямо перед собой, широко раскрыв глаза и медленно жуя. — Эй? Он съел еще один чипс с удовлетворенным хрустом, не обращая внимания на назойливый голос. — Эй? По-прежнему никакого ответа. — Эй? Наконец, он оторвал взгляд от пустоты перед собой, чтобы посмотреть на Кадди.***
Хаус снова был в комнате Адама, в глубокой задумчивости, играя со Slinky. Вдруг его внимание привлекла меловая доска с волнистыми линиями, и еще раз посмотрев на Slinky, он встал и поспешно вышел из комнаты. — Почему он не в операционной? — спросил он, входя в детское отделение интенсивной терапии, вскоре после того, как ворвался в операционную, которая, очевидно, была занята для операции по удалению аппендицита. — Кого-то привезли на скорой, — ответил Форман, — У нас есть другая операционная через десять минут. — Операции не будет, — хрипло сказал Хаус — Выключи свет. Когда в комнате стало темно, он сел на край кровати Адама, — Он видел их все время, — начал он, наклонившись, чтобы заглянуть в глаз Адама при свете фонаря. — Что вы ищите? — в замешательстве спросил Форман. — Он пытался сказать нам, что видел, — продолжал Хаус, игнорируя вопрос, — Рассказывал нам, что именно с ним было не так. Рисовал их для нас снова и снова, но никто не знал, как говорить по-аутистически.***
— Я тебе сейчас кое-что прочту, — объявил Уилсон, входя в кабинет Кадди. — Синдром Аспергера — это легкая и редкая форма аутизма. Обычно он характеризуется трудностями в установлении дружеских отношений и игре со сверстниками, принятии обычных социальных правил… и им не нравятся любые изменения в обстановке или распорядке дня, — прочитал он из книги, которую держал в руках, медленно подходя к столу. — Или смене ковра, — добавил он, садясь, Кадди бросила на него взгляд, прежде чем вернуться к своей работе. — У Хауса нет Аспергера, — пробормотала она, когда он закончил — Его диагноз гораздо проще. Он гад, — С этими словами она снова подняла взгляд на Уилсона. — Зачем по твоему он взял этот случай? — тихо спросил Уилсон, не теряя надежды, — Потому что он верит этим родителям? Захотел помочь маленькому мальчику? Кадди с любопытством посмотрел на него, слегка приподнявшись. — Он видит себя в этом ребенке… и пытается помочь себе, — продолжал Уилсон. Лицо Кадди смягчилось еще больше. — Он не хочет этого, — мягко сказал Уилсон, — Ему это нужно.***
Хаус сидел в зоне ожидания у палаты Адама, пристально глядя на семью через стекло, пока тот подпрыгивал и крутился. — Ты не аутист, — вмешался Уилсон, положив книгу на стол позади него. Хаус чуть повернул голову в его сторону, не глядя, — И Аспергера у тебя нет. Но ты б хотел, чтобы он у тебя был, — Пока он продолжал, Хаус отвернулся, чтобы посмотреть назад в комнату. — А главное, тебя перестали бы считать просто гадом, — закончил он, когда Хаус потер подбородок кулаком, который прижимал ко рту. Наступила пауза, прежде чем Хаус ответил: «Ты постоянно читаешь мне нотации, и я же еще и гад?». Он слегка кивнул головой в сторону Уилсона, после чего вернулся взглядом к стакану. Уилсон молчал, глядя на своего лучшего друга и задумчиво наклонив голову, прежде чем присоединиться к Хаусу и посмотреть на Адама и его родителей.***
Уилсон из последних сил пытался убедить Кадди вернуть Хаусу его ковер. Он ненавидел несчастного Хауса, что было очевидно даже по тому, как много он ему потакал. Но это было просто смешно. После того как Хаус и его команда во второй раз захватили его офис, он разыскал Кадди и предложил заплатить за замену тысячу долларов, но она не сдвинулась с места. Иногда она была такой же упрямой, как Хаус. Наконец, ему пришла в голову отличная идея, вспомнив, как Хаус говорил, что завидует мальчику-аутисту в лаборатории. Он решил, что этого достаточно, чтобы убедить Кадди, и в любом случае он не лгал, что Хаус видел себя в этом ребенке. Однако он не ожидал, что Хаус будет так защищаться по этому поводу. После того как Хаус отмахнулся от его замечаний и сменил тему, Уилсон начал думать, что, возможно, он все-таки не был так уж далек от истины. Хаус был единственным, кто смог установить контакт с Адамом, до такой степени, что Адам отдал ему свою консоль и посмотрел ему в глаза в знак благодарности за то, что тот спас ему жизнь. Воспоминание об этом моменте до сих пор дергает Уилсона за сердечные струны. Со своего места он не мог хорошо видеть лицо Хауса, но по тому, как нежно он смотрел на Адама, он понял, что Хаус был глубоко тронут этим жестом. При этой мысли Уилсон почувствовал, как в груди становится тепло. Он вернулся в свой кабинет (наконец-то пустой, подумал он с ухмылкой), пытаясь закончить бумажную работу, прежде чем отправиться домой, но его слишком отвлекали мысли о Хаусе. Нежность, которую он питал к этому человеку практически с момента знакомства с ним, превратилась в нечто теплое и сильное, после того, как Хауса подстрелили, после того, как он вернул себе ногу и несколько месяцев не испытывал боли, но потом ее жестоко у него отняли. Уилсону стало плохо от одной мысли, чувство вины скрутило желудок, когда он вспомнил, как солгал Хаусу о пациенте, которого он вылечил от вегетативного состояния. Он всего лишь хотел помочь своему другу, но, увидев лицо Хауса, выходившего из его кабинета в тот вечер, когда он столкнулся с Уилсоном по этому поводу, он был раздавлен. Он надеялся, что Хаус был рад ковру. Он не знал, рассказала ли ему Кадди, кто ее убедил, но ему было хорошо от того, что он сделал что-то, чтобы загладить свою вину. Уилсон никогда не думал об этом раньше, но, возможно, у Хауса действительно была какая-то форма аутизма. Это многое бы объяснило, размышлял он. Он понял, что попал в беду, когда эта мысль вызвала у него прилив привязанности и, возможно, иррациональной защиты. Через несколько минут дверь его кабинета внезапно открылась, и Уилсон испуганно поднял голову. Еще больше он удивился, увидев, что это Хаус, который обычно входил в кабинет более драматично. — Привет, — сказал Уилсон ярко, но нерешительно, увидев напряженное выражение лица Хауса. Хаус просто неловко уставился на него на мгновение, заставляя Уилсона нервничать, и он только начал открывать рот, чтобы нарушить молчание, когда Хаус пробурчал: «Ты сделал это?». — Что? — спросил Уилсон, запыхавшись. — Ты заставил Кадди? — Хаус уточнил, на этот раз более спокойно. — Да, — ответил Уилсон несколько неуверенно под пристальным взглядом Хауса. Лицо Хауса смягчилось, и сердце Уилсона тревожно забилось, когда на лице другого мужчины появилась искренняя улыбка. — Спасибо, — мягко сказал он, и глаза Уилсона расширились, его сердце забилось от восхитительного, почти застенчивого выражения лица Хауса. — Без проблем, — смог он, в горле пересохло, когда он понял, что тепло, которое он испытывал к Хаусу, быстро превращается в нечто интенсивное и жгучее. Хаус слегка наклонил голову, глядя на Уилсона, и его губы скривились в ухмылке. — Ты покраснел? — поддразнил он. Уилсон тяжело сглотнул, его сердце заколотилось, когда он, шатаясь, встал и обошел свой стол, чтобы встать перед Хаусом, который все еще ухмылялся, сверкая глазами. — Хаус, — начал он, — Я сожалею о… Хаус прервал его, шагнув вперед и прижавшись к щеке Уилсона левой рукой, фактически заставил Уилсона забыть о чувстве вины, которое он все еще испытывал. — Заткнись, — нежно пробормотал Хаус, прежде чем наклониться и поцеловать его. Уилсон ответил на поцелуй, почти отчаянно, обхватив одной рукой голову Хауса, а другой — его спину, чтобы притянуть его ближе. Он услышал, как Хаус опустил трость на стол, прежде чем переместил другую руку на бок Уилсона. Уилсон едва не заскулил, когда Хаус отстранился. Оба мужчины задыхались, Уилсон откинулся назад, чтобы заглянуть в блестящие голубые глаза Хауса, в которых светилась нежность. Хаус вдруг озорно ухмыльнулся, и Уилсон успел лишь недоверчиво сузить глаза, прежде чем тот торжествующе воскликнул: «Ты покраснел!». Уилсон застонал, спрятав лицо у шеи Хауса. Он не мог не улыбнуться, когда прижал Хауса к себе. «Думаю, это была десятка», — пробормотал он, ссылаясь на шкалу счастья Хауса, составленную ранее в тот день. Возможно, Кэмерон была права насчет перемен, подумал Хаус, улыбаясь в волосы Уилсона, запах которых приятно переполнял его. Не все так плохо.