На море зимой

Райнер очень-очень долго не знал, каково это — быть счастливым, а потом их однажды, всего на неделю, вывезли в санаторий. Конечно, не сезон, и зима, кроме того, выдалась не по-марлийски злая, с кусачим ветром, дождем, смешанным со снегом. И все-таки Райнер чувствует себя очень-очень счастливым, почти с самого начала. А в начале, он навсегда это запоминает, они стоят у красивого белого здания в опустевшем, по-зимнему черном саду, без цветов, без листьев на деревьях. Стоят и не решаются войти, хотя это ведь все организовали взрослые, и даже сам бригадир Магат сказал, что им можно здесь побывать. Нет, конечно, не сезон — ведь не с марлийскими же детишками им, элдийским выродкам, пусть даже и претендующим на высокое звание Воинов, здесь отдыхать. Но ведь все-таки это можно, пусть с оговорками, но можно. И все же они не решаются. Как щенки, которых впервые вынесли на улицу. Самым смелым щенком оказывается Порко. Он осторожно делает пару шагов вперед, потом идет к неработающему фонтану, встает на цыпочки, заглядывает в пустую трубку, поспешно оборачивается. На лице у него сосредоточенное выражение, оно настороженное. Это совсем не то, чего ожидаешь от ребенка, которого привезли на отдых. Наконец, Порко идет к двери, дверь тяжелая, и ему приходится потянуть за ручку двумя руками, чтобы она открылась. И вот они слышат: — Вау! — усиленное эхом. Райнер с Бертольдом переглядываются, Бертольд молча качает головой. — Ну же, — говорит Зик, он старше и выглядит вполне уверенно. — Идите. Здесь почти никого нет. Это все ваше. Даже лучше, что сейчас не сезон. Райнер оборачивается к Зику и говорит: — Мне кажется, нам сюда нельзя. Здание такое невозможно красивое: белое-белое, с красивыми колоннами и рядами больших окон. Сколько, наверное, света должно быть внутри. — Здесь слишком красиво. — Иди-иди, Браун, — говорит Зик, а Марсель смеется: — Не бойся, Райнер, — говорит Марсель, и голос у него в самом деле спокойный. — Бьют — беги, дают — бери. Снова слышится голос Порко: — Охренеть, конечно! Эхо делает его голос похожим на те голоса, что слышат люди во снах. Марсель идет следом за Порко вместе с Зиком, потом, чуть погодя, идет Энни, а вот Пик долго делает вид, что завязывает шнурки. Но, наконец, за дверью скрывается и она. Райнер и Бертольд переглядываются снова. И все-таки Райнер говорит: — Пойдем. Не бойся, генерал Магат сказал, что нас нужно поощрить. Но в голове так и сидит мысль о том, что это такая проверка: забудешь ты, кто таков? Войдешь сюда? Будешь вести себя так, как будто у тебя есть право на всю эту белизну, и красоту, и на зимнее солнце над зимним морем? Наконец, Райнер решается. Он берет Бертольда за рукав куртки и ведет за собой. Внутри еще красивее, чем Райнер ожидал. Он в таких местах никогда не был. Над головой сверкает огромная люстра, свет преломляется в хрустальных бусинах и распадается на все в мире цвета. Люстра выглядит, как большой бриллиант в кольце у госпожи Магат. На стенах мозаики, они изображают эпизоды из титанической войны. Райнеру тут же становится стыдно, но мозаики правда красивые, разноцветная смальта в роскошном свете почти превращается в огонь, пылает, словно по-настоящему. В холле тоже фонтан, и тоже не работает, но очень красивый: мраморная полураскрытая ракушка из которой должна бить вода. На широких лестницах красные ковры, они перекреплены к ступеням железными скобами, и это кажется Райнеру очень странным. Порко уже бегает по второму этажу, Пик и Энни рассматривают фонтан, а Зик и Марсель призывают всех к порядку. Вообще-то номеров здесь много, и почти все они пустуют, можно было бы выделить каждому из них по комнате, но кураторы говорят им занять две большие палаты на десять человек — одну для девочек и одну для мальчиков. Отдельная комната достается только Зику. Палаты большие и просторные, в них даже одиноко, на кроватях мягкие матрасы и зеленые покрывала с вышивкой, стены будто окрашены не так уж давно, еще не испорчены ни временем, ни постояльцами. Только в уголке за общим шкафом Райнер замечает надпись "лето 833". Это год рождения Райнера. И родился он летом. Тогда или примерно тогда здесь отдыхали дети, наверное, у них было счастливое время, они стали друзьями. Может, эти дети уже выросли. Первым делом Райнер вешает над своей кроватью плакат со надписью "Воин Марлии! Ты за все в ответе!". — Украл что ли? — спрашивает Порко, заглядывая ему через плечо. — Нет, — отвечает Райнер. — Мне разрешили его взять. Порко оглушительно смеется прямо у Райнера над ухом. Ужасно все-таки, что их не расселили. Бертольд говорит: — А вдруг здесь кто-нибудь повесился? Люди часто вешаются в отелях, я об этом читал. — Но это же не отель, — говорит Райнер. — Это санаторий. В санатории, наверное, отдыхают люди, у которых образцовое поведение. Порко пинком заталкивает чемодан прямо под кровать, Марсель вытаскивает только самое нужное, а Райнер с Бертольдом долго и аккуратно раскладывают свои вещи. У них в палате даже есть балкон с черной, чугунной оградой, напоминающей Райнеру кладбищенскую. Наверняка, для такой штуки есть особенное слово, но Райнер его не знает. Бертольд выходит на балкон и долго-долго смотрит вниз, в руке у него тюбик с зубной пастой и, когда Бертольд возвращается, тюбик оказывается мятым. — Высоко, — говорит Бертольд. А потом их ведут к морю. Оно холодное, а ветер хлещет. Море пахнет йодисто и солоно, все серое: песок, небо и волны, только чайки ослепительно белы, они отчаянно плачут. Райнер и Бертольд стоят у моря, и Райнер рассказывает Бертольду про белуг. И вдруг ему становится удивительно хорошо, хоть ветер и пронизывает его до костей, бьет в лицо. На горизонте черная полоса. Бертольд говорит, что это будущий шторм, а Райнер не знает, что и думать. — Наверное, нет, — говорит он, наконец, и это странное чувство все растет, будто холодно только снаружи, а внутри — тепло. Райнер не знает, откуда оно берется — дрожащее, влажное, живое, как новорожденный щенок. Ведь ничего особенного-то не происходит — ветреный, холодный день у серого моря, зонтики на пляже собраны, лежаки занесены песком, беснуются чайки, Порко кидается в спину Райнера остренькими камнями, Энни собирает ракушки, Марсель и Пик строят песчаный замок. Почему тогда Райнер все это чувствует? Если он и был когда-то счастливым, то все забыл. А сейчас ему вдруг так хорошо. Бертольд прикасается холодной рукой к его затылку. — Асоциальное поведение, Бертольд, — говорит Райнер раздраженно. Бертольд наклоняется к нему и шепчет: — Но не такое асоциальное, как у свиненка. — Не такое, — кивает Райнер и тут же получает пинка, следом в холодное море летит и Бертольд. — Чего?! — рявкает Порко, стоя над ними. — Сейчас, Гувер, я тебя утоплю к херам. И он давит сапогом Бертольду на грудь, а Райнер вцепляется в его сапог, дергает ногу Порко, и Порко летит в море сам. Порко сплевывает пенную воду и говорит: — Ты труп, Браун. А потом они долго сидят, завернутые в полотенца, и пьют чай из термоса под строгим надзором Зика. И Райнер думает: до чего же красива их Родина. А Бертольд шепчет ему: — Вдруг этими полотенцами потом будут вытираться марлийские девочки. — Бедняжки, — говорит Райнер. — Ответственно будет их постирать. Воин Марлии! Ты за все в ответе. Они возвращаются домой. Энни находит красивую ракушку, проделывает в ней дырочку и сквозь дырочку продевает красный шнурок. Она носит ракушку на шее и выглядит, вдруг, очень неожиданно и незнакомо, довольной. В санатории оказывается актовый зал, а в нем — синематографический аппарат, и им показывают кино. Пропагандистские фильмы Райнер любит, там все такие помпезные и все имеет смысл. А художественный фильм ему совсем не нравится — он про девочку, попавшую в волшебную страну, где живут невиданные плюшевые звери. Все это скучно и лишено общественной ценности, так считает Райнер. Фильм не прославляет Марлию, Марлии в нем как будто вообще нет — только волшебная страна и волшебные звери. Зато им дают леденцы, как настоящим марлийским детям в настоящих синематографических залах. Они хрустят леденцами и смотрят, без смеха и волнения, смотрят внимательно, потому что это чудо. После фильма Райнер говорит: — Мне кажется, во всем этом не хватает героической патетики. Бертольд говорит: — А я бы хотел посмотреть кино ужасов. Я видел один плакат: там монстр ест купальщиц. Как же оно там называется, это кино? — А по-моему, очень мило, — говорит Пик. — Я бы хотела попасть в такую страну. — Опасные мысли, Пик, — говорит Райнер. — Тебе не нужна другая страна, когда у нас есть Марлия. Пик смеется, а Порко больно наступает Райнеру на ногу: — Да завали ты уже, крошка политрук. Когда они получают ужин, поварихи на раздаче кривят губы, с брезгливостью протягивают им тарелки. И никто не смотрит с вызовом в ответ, даже Порко. Они молча берут тарелки и садятся в самый отдаленный угол. Райнер хочет сам помыть за собой тарелку, но эта инициатива оказывается фатальной, Порко тут же взгромождает свою сверху, следом Энни, потом Бертольд, Марсель и, под конец, Пик. Чуть подумав, так же поступает и Зик. Воин Марлии! Ты за все в ответе! Даже на чистые тарелки поварихи смотрят с подозрением. После ужина быстро темнеет, небо низкое и звездное, кажется, будто все эти звезды сейчас зазвенят. Энни сидит на скамейке и рассматривает это незнакомо чистое небо, тыкает в него пальцем и шевелит губами, про себя называя созвездия. Марсель и Зик играют в настольный теннис под ярким рыжим светом фонаря. Порко подбадривает Марселя и пытается вывести из себя Зика, а потом шарик улетает куда-то в темноту. Райнер и Бертольд ищут личинок майских жуков. Бертольд сказал, что они очень страшные и живут под землей. Райнер хотел бы играть в войну, но Бертольд очень мечтает найти хоть одну страшную личинку, и Райнер решает, что по-товарищески будет ему уступить. Оказывается действительно весело, хоть земля и ужасно промерзла, хоть даже они и не находят ни одной личинки. Когда Райнер и Бертольд возвращаются в санаторий, то застают Пик в пустом фонтане, она свернулась рядом с красивой мраморной ракушкой и читает книгу под бриллиантовым светом люстры. Обложка у книги черная с красным. И белым написано: "Мерзкая плоть". — Что это за книга? — спрашивает Райнер. Пик говорит: — Взяла в библиотеке. Там сейчас никого нет. — А это не воровство? — Я же верну. — А про что книжка? — спрашивает Бертольд. — Про элдийцев, — говорит Пик. — Ее написал марлиец. О гетто Ребелио. Райнер молчит, а Бертольд говорит: — Ужасно, наверное. — Нет, — говорит Пик задумчиво. — Это на самом деле очень хорошая книжка. Она очень хорошо написана. Но если так почитать, то мне нас жалко. Райнер разворачивается и идет в спальню. Отбой у них в десять, но Зик и Марсель играют в карты, так что Зик загоняет всех, кроме него, оправдывая это тем, что Марсель на год старше. Перед сном Райнер старательно, до боли, моет руки, пытаясь выскрести из-под ногтей землю. Ни одной личинки они так и не нашли, но было ведь здорово. И синематограф. Леденцы. Море и чайки. Куриный бог в руках у Порко — камень с лункой, в него можно загадать желание. Звездное небо, низкое и холодное. Воин Марлии! Ты за все в ответе. И Райнер мечтает. Однажды он станет Воином, истребит всех островных дьяволов, конечно, да, всем докажет, что он сильный, настоящий герой, и ничего не боится, прольет столько крови, что станет красной земля. Но все не кончится на этом, потому что ничего не должно оканчиваться злом. Потом на Парадизе расцветет город-сад, как в книжках, вместо царства зла, наступит порядок, дома построят по розе ветров, чтобы защищать людей от штормов, проложат большие широкие шоссе для красивых машин, возведут больницы и памятники. И много таких вот красивых санаториев. Марлийские дети будут играть там, и будут цвести сады, и история перевернет страницу свою. Конечно, Райнер всего этого не увидит, ведь ему будет отпущено только тринадцать лет. Но так все обязательно и случится. Быть Воином — великая честь, ты получаешь роль в драме исторического прогресса, а взамен нужно совсем немного — просто умереть. Сначала кажется, что цена страшная. Но умирают-то все, и всем умирать страшно. А ты можешь взять и отдать жизнь Родине. Как-то раз Бертольд спросил у Зика, почему повязки воинов красные. — Потому, — сказал Зик. — Что вы отдаете Родине свою кровь и плоть. Райнеру очень понравилось это объяснение, и теперь он тоже думает именно так. — Райнер! — шепчет ему Бертольд. — Райнер! Райнер старается не обращать внимания, ведь разговаривать после отбоя запрещено, но Бертольд не отстает. — Ну что? — спрашивает он тихо. — Не знаю, — говорит Бертольд. — Столько впечатлений. Не могу заснуть. Райнер переворачивается на бок, смотрит на Бертольда. В темноте белки его глаз очень сильно блестят. — У меня прямо все тело напряжено, — говорит Бертольд. — Хуже, чем после тренировок. Не знаю, почему. Мне так страшно. Вдруг я теперь умру? После всего этого. Мне раньше казалось, что я не боюсь умереть. Бертольд тоже переворачивается к нему, они смотрят друг на друга, звездный свет разлит на высокой подушке Бертольда. Райнер протягивает руку и хватается за уголок его подушки. — Я тебя буду защищать, — говорит Райнер. — Всегда. И пройдет еще очень много лет — нам с тобой сейчас девять, еще три года, а потом еще тринадцать лет. Итого шестнадцать лет. Это же целая жизнь. — Ну да, — говорит Бертольд. — Это много. Но мне когда было плохо, я не боялся смерти. А сейчас боюсь. — А ты не бойся, — говорит Райнер, продолжая тянуть за уголок его подушки. — Потому что я рядом. И не бойся, потому что это честь — так жить и так умереть. Ты будешь целовать знамя, и после этого тебе не будет страшно уже никогда. Ты должен быть готов отдать жизнь, если она понадобится твоей стране. Умереть — не страшно. Герои вообще по-настоящему не умирают. Райнер только разошелся, шепчет он все жарче и горячее, аж во рту пересыхает, как вдруг метко пущенный камушек бьет его по затылку. — Жми на тормоза, Браун, а то умрешь до того, как станешь героем. Райнер резко разворачивается к нему и говорит: — Ты сегодня целый день ведешь себя агрессивно и антиобщественно. За такое поведение ты заслуживаешь порицания. Ты просто ужасный элдиец. Порко смеется, в темноте страшно блестят его белые острые зубы. Он говорит: — А нормальным языком ты говорить умеешь? Так и спроси: Галлиард, хули ты до меня доебался? — Я на тебя донесу, что ты материшься. Порко запускает еще один камушек, они припрятаны у него под подушкой. Камушек попадает Райнеру в щеку. — Хуй, — говорит Порко. — Хуй, пизда, блядь, сука. Хуй, хуй, хуй. Райнер сжимает зубы, Бертольд страдальчески вздыхает. — Порко Галлиард, — говорит Порко. — В стране удивительных лошар. Так назывался фильм, вернее, похоже — "Аннабель Орсини в стране удивительных животных". Надо же, ради этой искрометной шуточки Порко даже решил произнести собственное имя. — Завтра же я поговорю о тебе со взрослыми, — говорит Райнер. — Прямо с утра. — Ну удачки, — отвечает Порко и потягивается, потом резко вскакивает, хватает что-то с тумбочки и идет на балкон. Комнату сразу же наполняет злой ночной сквозняк. Сначала Райнер не понимает, что Порко делает, а потом слышит щелчок зажигалки, а красный огонек сигареты Порко повисает еще одной звездой. Райнер вскакивает и несется к нему. — Ты что делаешь? — шепчет он. Порко в том возрасте, когда матерится он уже уверенно, но при сильной затяжке еще кашляет. Поэтому выглядит он не так помпезно, как предполагает: стоит босой на каменном полу балкона, давится дымом, сигарета трясется. Но тут Порко выпрямляется и выпускает дым Райнеру в лицо. Райнер тоже кашляет. — Я делаю, что хочу, — говорит Порко. — А ты делаешь, что скажут. — Это запрещено! Тебя выгонят! — А ты мне запрети, — смеется Порко. Райнер подается вперед, чтобы вырвать у него сигарету, Порко ловко отскакивает, и кончик сигареты впивается Райнеру в плечо. — Ах ты... — Райнер, не надо! — шепчет Бертольд. Райнер бросается на Порко, а тот резко вскакивает на ограждение, сидит и смотрит. Сигарета тлеет на каменном полу у ног Райнера. Порко говорит: — Вы лохи и трусы. А я — ничего не боюсь. И вдруг он откидывается назад, зацепившись коленями за ограждение. — Я ничего не боюсь! — говорит он громко. — И когда я умру, я умру с легким сердцем, я буду таким красивым, и все вокруг будут меня потом обожать. Вот так! Вот так! Райнер с брезгливостью берет сигарету и тушит ее о каменный пол. Он подходит к Порко ближе, и Порко говорит: — Я умру за свою Родину без этих твоих дурацких речевок. Чтобы быть верным, не обязательно быть правильным. Он смеется, волосы растрепались, зубы блестят, лицо раскраснелось. Райнер думает: достаточно одного движения, и Порко полетит вниз, тогда больше никаких издевательств. Это же почти несчастный случай. Такая мысль темная, у нее мерзкий запах, как у затушенной сигареты. Нет, думает Райнер, поступать надо по-товарищески даже тогда, когда это сложно. Это часто бывает сложно. И самое важное — поступать так, когда это сложно. Порко так и висит, уже не смеется — ждет. И Райнер протягивает ему руку. Конечно, как только Порко снова оказывается на балконе, он отвешивает Райнеру пинок. — Спокойной ночи, мудаки, — говорит Порко и идет обратно в палату. — Все расскажу, — говорит Райнер. — Вот увидишь. Бертольд сидит на корточках и катает большим пальцем затушенную сигарету. Лицо Бертольда не освещает луна, и на секунду Райнеру кажется, что у него обнаженно-красный оттенок. — А зачем он хочет быть красивым, когда умрет? — спрашивает Бертольд. — Не знаю, — отвечает Райнер и зевает. — Пойдем спать. Когда Райнеру, наконец-то, уже после того, как возвращается Марсель, удается заснуть, ему снится странный зеленоглазый мальчик года на два помладше. Он плачет навзрыд, и как-то, не разговаривая с ним, а только слушая его плач, Райнер понимает, что все в их красивой палате умрут, кроме него самого. Не быть ему героем, и город-сад не появится на карте, и все пойдет не так, как ему мечталось. Но взамен у Райнера есть этот день, и эта ночь, и эта неделя. Он просыпается оттого, что все лицо жжется и чешется, и от мятного-мятного запаха зубной пасты. Над ним стоит Порко и скалит зубы. Ослепительное зимнее солнце бьет в окно, и у Райнера есть еще немало лет, чтобы помечтать о том, как все однажды случится.