Fever

«Ты где?» тревожно горело непрочитанным на экране. Зубы сомкнулись, на лбу залегла тяжёлая складка. Антон запихнул телефон поглубже в карман и захлопнул открытую дверь авто. Взбежал по ступенькам в два шага, размашисто прошёлся по коридору, сверился с расписанием: пары кончились семь минут назад. На этаже было тихо: у подоконников перебирали мятые распечатки, кто-то, совсем не стесняясь, весело шёл курить. Антон занёс руку над дверью. На секунду засомневался, тронул ручку — двинулась вперёд. Сперва показалось: пусто. Он бы ушёл, если бы растерянность и тоска не прибили его к скрипучим паркетным доскам. Измученный вздох надорвал тяжёлую грудь, взгляд пополз по столам и удивлённо замер. — Антон? — откликнулся откуда-то с кафедры заспанный, хриплый голос. Олежа поднял лохматую голову с устало сложенных рук, выпрямил спину, глянул на застывшие стрелки часов, не понимая, в чём дело и что Антон здесь забыл. Телефон ещё глубже провалился в карман, будто стараясь спрятаться от стыда. Антон плавным движением сверился с циферблатом. Что-то смягчилось, дрогнул какой-то мускул, и «Олежа» вырвалось как-то само собой. — Они не идут, — коснувшись рукой его сбитых волос, мягко сказал Антон. — А-а-а... Это сегодня? Прости... Олежа моргнул и принялся собирать вещи. Стало странно, как будто стыдно, и «Ты где?» начало медленно жечь карман. Антон деловито поправил ворот расхлёстанного пальто, вдумчиво отвёл взгляд. Бросил: — Пойдём, — и вышел. Олежа схватил ключи и, чертыхаясь, запнулся о высокий порог, когда выходил за ним. Встревоженное «Ты как?» осталось без ответа, и когда они замерли перед дверью, Антону показалось уместным спросить его снова. — Ты в порядке? Олежа передёрнул плечами и посильней вцепился в рюкзак. — У нас в общаге отопление отключили. Холодно ночью. Раз пять просыпался, пришлось выворачивать шкаф. О, — он вдруг проморгался, глянув перед собой, — не знал, что у нас есть автоматические двери. — Олег. — Что? — Это лифт. Антон растерянно уставился на него. Что-то было не так. Разорвав повисшее молчание слабым «А», Олежа шагнул в кабину. Что ещё оставалось? Антон шагнул следом — и дверь отрезала их от вузовской суеты. Под мерное гудение и навязчивый запах пыли их плечи столкнулись как будто случайно. Но никто из них не отпрянул. — Ты точно в порядке? — чуть тише спросил Антон, смотря на нечёсаную макушку, прильнувшую к мягкому рукаву пальто. — Ага, — втянув воздух, тихо ответил он. Лифт отрезвляюще прозвенел. Они дошли до машины бок о бок и замерли у двери. Стало пусто. Антон кинул растерянный взгляд на Олежу. Дрогнули веки, устало поникли плечи. — До завтра? — спросил Олежа, не в силах двинуться с места, и заглянул в подёрнутое тенью тревоги лицо, надеясь найти там ответ. Антон развернулся, распахнул дверь авто, впустив в прогретый салон холодный весенний воздух, и скинул сумку с переднего сидения куда-то назад. Кивнул ему: «Залезай». Олежа испытующе уставился на машину и снова посмотрел на Антона, но другого ответа не получил. Будто бы через силу запихнул себя внутрь и смолк. Антон обошёл его и сел у руля. Олежа уткнулся в окно, прижав сумку к груди, и его мысли тяжело покатились к виску. Стало спокойно и тихо. А ещё тепло. Антонов одеколон пропитал собой воздух, голова прилипла к сидению, плечи расслабленно ухнули вниз. В пустом животе стало так тесно от проглоченных чувств, что захотелось кашлять. Когда Антон наконец решился спросить, нужно ли Олеже куда-то заехать, тот уже сопел, уткнувшись в свой рюкзак. Уголок приоткрытых губ невольно дёрнулся вверх. И Антону вдруг тоже стало очень-очень тепло. Наверное, перестарался с печкой. Они остановились у общаги, и Антон отрешённо вперился в стекло взглядом, не отпуская руль. Не хотелось выходить в объятья промозглого марта и прощаться с Олежей до неопределённого «завтра». Но не было повода. Не было ответа на гнетущий вопрос «Почему?». Не было ответа тому, что копилось на дне его синих глаз. Шевеление рядом вытянуло Антона из судорожных соображений. — Спасибо, — собираясь с мыслями, мягко зевнул Олежа, снимая с затёкших плеч кашемировый шарф Антона. — Что мы делаем? Извини, я забыл, кажется, ты вчера... — Всё в порядке, Олег, — прервало его сумбурную речь совершенно будничным тоном. Олежа осёкся. Холод заполз за ворот его толстовки, разобрала крупная дрожь, и он неестественно дёрнулся, с шумом зарывшись в воздух. Помедлил, прежде чем протянуть шарф прямо Антону в руки. Было что-то в его глазах. Безнадёжно неоправданное и робкое. Оно гасло с каждой секундой, проведённой в молчании, и уходило всё глубже, пока не сменилось привычным неловким страхом. Что делать с ним, Антон прекрасно знал. — Береги себя, — расплылось в неясном взгляде. Олежа нервно проглотил все слова, которые ему хотелось сказать, и, бросив косой взгляд в зеркало заднего вида, поспешил выбраться из машины. — Ага. До завтра. Антон вздохнул. Размял шею. Тоскливо взглянул в окно. Согнутая спина Олежи скрылась за дверью общаги и была такова. Стало пусто, неправильно, непривычно. Словно от него откусили кусок, и он посыпался, как замок из песка. На зубах заскрипело, челюсть невнятно свело. Антон попытался успокоиться: закрыл глаза, положил руки на «девять и три часа», представил, как отъезжает. Не получилось. Выходя, хлопнул дверью и поспешил в общагу. — Добрый вечер, Марина Степановна. Разрешите? — А, Антоша! Давно тебя тут не было. Надолго к нам? — Возможно, задержусь, — уклончиво ответил Антон и выдавил улыбку в качестве извинения. — Ну, иди с Богом. Антон мог бы, конечно, обойтись без него, но вежливо промолчал. Лифт, как всегда, был закрыт на ремонт. Подниматься в 213-ю нужно было пешком. Не то чтобы для Антона это было проблемой — с его-то любовью к несанкционированным мероприятиям и пожарным лестницам, — но внутри неприятно кольнуло. Олеже ничего не стоило пробежать несколько пролётов на своих двоих — он был лёгкий, правда, — но сейчас, помятый и сонный, в его воображении Олежа плёлся наверх как фантом. Но Антон постарался прогнать эти мысли и вернуться к делу. К пятому этажу пиджак начал неприятно липнуть к спине, и его пришлось снять. Идя по длинному коридору, Антон думал: слышит ли Олежа его широкий шаг, разносящийся глухими ударами в пустоту? Может быть, сейчас он стоит у стола, разбирая конспекты и книги, и не верит своим ушам. Может, прямо сейчас он смотрит на горящее «Ты где?» и думает, что сказать. Но Олежа не слышал, не ждал и ничего не видел. Он лежал, не раздевшись и не сняв с себя кеды, прижимая к груди рюкзак, и трясся от холода. Не сразу заметил, что Антон вошёл. Поднял голову, только когда за ним хлопнула дверь. — Лежи, — приказал Антон, снимая перекинутый через руку пиджак и бросая на спинку стула. Заскрипела дорогая кожа ботинок: поднялся на носочки, стянул со шкафа аптечку и присел на корточки рядом с кроватью. — Что из этого нужно? Олежа хотел протянуть к нему руку и достать нужную пачку сам, но Антон отшатнулся и строго свёл брови. Пришлось сдаться, отгородиться тяжёлыми веками, пробормотать: — Дай мне воды. И нурофен. Антон начал сосредоточенно перебирать коробки. Поднялся рывком, выдавил таблетку, сжал в кулаке, схватившись за кружку. Посмотрел на Олежу вымученно. — Присядь, — сказал, вернувшись к нему. Олежа пил неравномерно, вода шла тяжело, таблетка не проглатывалась, горечью липла к нёбу. Антон сдёрнул покрывало с соседней кровати, накинул Олеже на плечи и — хотя это было вовсе не обязательно — коснулся горячего лба своей широкой ладонью. — Тебе нужно поспать, — сказал мягко, не убирая руки. Холодными пальцами разгладил морщины на лбу. Замолчал, уложив его голову на своё плечо. Олежа пробубнил неровное «м-м-м» в ответ. Хотелось остаться: разглядеть корешки всех его книг, убаюкать ровным дыханием, отдать своё тепло. Но надо было идти, даже если ноги совсем не хотели. Даже если хотелось рухнуть на нерасправленную кровать вместе с Олежей, завёрнутым в два одеяла, и прижать к себе, чтобы это щемящее чувство наконец прошло. Антон осторожно подоткнул одеяло, наклонился к нему, поправив взмокшие волосы, и коснулся остывшего лба сухими губами, прежде чем закрыть за собой. Марина Степановна пообещала проведать Олежу ночью. Всё было в порядке. Всё было под контролем. Антон забрался в машину. Опомнившись, залез в карман пиджака, откинутого на переднее сидение. Сжал телефон. «Ты где?» продолжало гореть неровным тревожным светом, обдавая руки, и он нажал «Удалить». Вместо этого написал: «Позвони, как проснёшься». И убавил печку.