Haul to the Wind

О правильности или неправильности нашего пути судят по обыденным делам. Ямамото Цунэтомо. Верность? Ночь укрывает не только праведников, но и преступников, такая вот двуликая богиня. Она позволяет скрыться тем, кто боится за свою жизнь, и одновременно с этим дарует покровительство и тем, кто жаждет лёгкой наживы. Или убийцам. Едкий туман и тусклый свет фонарей скрывает фигуру, закутанную в дорожный плащ, шагов же… Шагов не слышно от слова совсем, словно по улице идёт не человек, а просто призрак. Тем не менее подошвы легких эльфийских сапог тихо, но касаются поверхности дороги, мощёной синим каэрским камнем ещё во времена жизни Сойриха Мученика. Липкая влага, обещающая скорый дождь, ложится на плащ и длинные ножны за спиной. Город укутан вуалью сна, улицы давно пусты, что неудивительно — башенные часы в отдалении пробили час ночной Кошки. Богатый дом, хотя, даже не дом, а скорее резиденция, возникает через пятьсот локтей. Архитектура вполне себе банальна, ни золотых тебе крыш, ни высоких башен, хотя владельцы, очень даже обеспеченные люди, вполне могли позволить себе роскошные излишества. Но Васаллиэ всегда отличались своей скромностью и умеренностью. Высокий забор локтей на двадцать вверх имеет не только физическую форму: разнообразные плетения мельтешат, делая фон несколько мерцающим. Внутри ловушек ещё больше, плюс охрана. Ломиться с главного хода человек изначально не намеревался, не с тем визитом направлялся он к владельцам богатой резиденции. Человек-призрак сворачивает в тёмный проулок, уйдя с главной дороги, и проходит ещё локтей пятьсот, прежде, чем остановиться. Взглядом окидывает ближайшую часть стены. Ничего такого, с чем бы он не справился. Видимо, такой и был расчёт, когда его направляли на это не слишком благовидное дело. Узор Трёх Видений ложится на камень и в одно мгновение отправляет его на непроявленную часть эфира вместе со всеми защитными заклинаниями. Человек-призрак беспрепятственно проникает внутрь. *** … или же правильное поведение? Найти нужную комнату тоже особого труда не составляет, как и проникнуть внутрь — руки бы отрезать тому магу, что рисовал защитные Узоры на дверях. Наверное, Васаллиэ задумаются об этом, но уже будет поздно. Впрочем, жизненные уроки подобной ценой запоминаются лучше всего. Так и не скинув капюшон, человек делает шаг внутрь. Рука в перчатке тянется к мечу за правым плечом, но замирает на полпути. В комнате слишком темно, ночники тоже выключили, словно специально. Ни служанок, ни домашних питомцев, ни дополнительных Узоров. Его уже ждут? Человек подходит к кровати, не спуская бокового взгляда с периферии. — Вы не там ищите, — детский голос разрезает тьму ночи, заставляя ночного визитера замереть и повернуть голову вправо. Напротив кровати возле окна располагается кресло с высокой спинкой и того, кто сидит в нём, отсюда не рассмотреть. — Я знала, что вы прийдёте, — продолжает голос. — И стоит заметить, ошибка во времени составляет не более тридцати минут. — Это ты сняла Узоры? — На что они против вас? — в голосе слышится улыбка. Через открытое окно влетает влажное дыхание осени. Капли дождя начинают первый свой танец. — Это не ловушка, можете не беспокоиться. Я просто… хочу, чтобы всё закончилось быстро и без лишних жертв. А они непременно будут, если начнётся противостояние. Человек вытаскивает меч из ножен и приближается к спинке кресла, замирая в локте от неё. Ловушка? Даже если бы она и была расставлена, им против него, увы, не выстоять. И это истинная правда, как и то, что вместо равнодушия, в нём царит сейчас глухое раздражение. Но… назвался рыбой, полезай в рыбацкие сети. — Не стоит колебаться, — в голосе ребёнка вновь мелькает улыбка. — Я знаю, что такому человеку, как вы, подобное не по нутру. Но выбора у вас нет. Я всё понимаю, честно. И ни разу на вас не обижаюсь. Капли усиливают свой танец, перерастая в полноценный ливень. — Только прошу вас, не делайте больно моим близким людям, они ни в чём не виноваты. Лезвие меча поднимается вверх. *** А может быть… храбрость? Всё то, во что мы верим чаще всего нас и подводит, делает слабыми, уязвимыми. Быть верным своему пути не всегда означает не сходить с него, а еще — раз за разом проверять на прочность. Это действительно нужно? Отвечает ли внутренним установкам? Правильное поведение определяется согласно чему? Выбранному пути. А если же и он подвергается сомнению, то… … нужна храбрость, чтобы пересмотреть все свои ценности. Храбрость признать ошибки. Храбрость поступить иначе, нежели от тебя ожидалось и сойти с выбранного пути, чтобы он тебя не поглотил. Узор Плети щёлкает в воздухе и справедливо бьёт по оголенной спине. Собака ослушалась — хозяин наказывает. Всё верно. Он стоит на коленях, сцепив зубы и уставившись в пол залитыми кровью глазами. — Вы признаёте свою вину? — палач равнодушно плетёт новый Узор для пытки, ответ его и вовсе не интересует. Зато интересует кое-кого другого, кто сидит на деревянном стуле чуть в отдалении. Чтобы не запачкаться кровью. Глаза внимательно, даже напряжённо следят за узником, ожидая его реакции. — Куда ты дел ребёнка? — глухо спрашивает он, так ничего и не дождавшись. — Верни её и пытка ограничится тридцатью плетями. Человек на коленях вдруг вскидывает на него свой взгляд. Равнодушный. Серый. Волосы, слипшиеся от грязи и крови, запутанной копной лежат на голове, лицо разбито, в многочисленных ссадинах и порезах, по губам стекают свежие красные струйки, оставляя следы на грязном каменном полу. — Я скажу… — узник закашливается и сплевывает, тыльной стороной ладони вытер рот. Человек на стуле подбирается, чуть подаваясь телом вперёд. — Скажу, — повторяет некогда герой, а нынче отступник всего Королевства, ставший им за одну ночь, — при условии, что вы оставите ей жизнь, поклявшись на Обете Вечности. Наблюдатель злобно хлопает себя по коленям и подрывается на ноги. — Ты! — задыхается он от гнева. — Ты сгниёшь в этом подземелье! А девчонку я найду и перережу глотку собственными руками! Пленник неожиданно улыбается, криво так, насмешливо: — Разве годится королю самому марать руки? *** Дважды за свой жизненный путь Сайрус Ландснэхкт откидывал отжившие себя ценности. Первый раз — когда ушёл из дома от тирана-отца, не знавшему ни жалости, ни сострадания. То, что высокомерный и эгоистичный глава Дома вкладывал в голову ребёнка с самого рождения вместе с побоями и наказаниями даже за мельчайшие проступки, вело разве что к тому, чтобы стать таким же, как он сам — властолюбивому, спесивому, малодушному трусу. Да, ибо только трусость заставляет человека прятаться за высокими стенами вместе с накопленными, иногда даже награбленными богатствами, срывая гнев на слабых. На слугах. На своей жене и детях. «Ты ещё попомнишь мои слова и будешь молить о прощении, неблагодарный щенок!» Не будет. Наоборот, он сделает всё, чтобы откреститься от своего Дома и своего отца. Выкорчует все те семена и ростки гнилых привычек, которые невольно успели проявиться. Однако, это не так уж и просто. Заложенные истины часто проявляют себя, когда этого и вовсе не ждёшь. В то время в Золотом Королевстве царили смутные времена: Мелория пала, Водоворот сожрал не только лакомый кусок земли, но и приличную часть магии, ослабив магический потенциал жителей страны на очень долгое время. Власть всё ещё держалась в пределах одного Дома, Дома Солнце, но правители были слабы и помирали то от чахотки, то от заговоренной стрелы, то магического проклятия. Благо что в наследниках недостатка не было иначе королевство вообще захлестнули хаос и анархия. На улицах дела обстояли не лучше: без ножа или арбалета было и вовсе лучше не показываться. Первой из всех оживилась Фария — империя на западе за пиками Железных гор. Она всегда желала оттяпать не слишком плодородные земли, мотивируя это тем, что некогда они принадлежали ей, пока Бэдьюхэ Глупый — тогдашний её правитель — не проиграл их в игре, успев до этого прилично так набраться лэйном. Но о последнем, само собой, император не пожелал упомянуть в своём свитке при объявлении войны. Королевство готовилось к войне и Сайрус, до этого безрезультатно помыкавшийся то тут, то там и нигде себе не нашедший применения, кроме как пить лэйн и рубиться в карты с такими же отбросами общества, как и он сам, с каким-то даже отчаянным предвкушением ушёл по первому призыву. Омыв себя с головы до ног кровью фарийцев и протанцевав пять лет с Темноликой на грани жизни и смерти, он совсем позабыл, что именно от подобной жестокости и сбежал когда-то из дома. Осознав это, почувствовав отвращение и к себе, и к жизни, он стал вызываться на те задания и вылазки, куда ни один здравомыслящий человек не сунется. Самые безнадёжные точки, откуда шансов выбраться живым было столько же, сколько из пасти дракона. И… всё мимо. Сколько раз он лежал на холодной земле, уставившись в небо и чувствуя, как жизнь утекает из вен — не счесть. И всё равно смерть едко улыбаясь проходила мимо. Неужели грехи отца так и будут за ним идти по пятам? Или это уже его собственные? Первая война с маленьким, но всё же перевесом, закончилась в пользу Золотого Королевства, а ему, словно в насмешку, присвоили за заслуги перед короной титул рэша и всучили плодородные земли где-то возле Синего моря. Фария не успокоилась и, заключив сделку с Таросом, объявила войну во второй раз, но и она закончилась поражением фарийцев, невыгодным мирным договором, по которому часть их западных земель вместе с главенством над морскими торговыми путями перешла в собственность Золотого Королевства. Третья, случившаяся ровно через полгода, окончилась полным поражением и Фарии не осталось ничего другого, как быть поглощенной некогда союзником, а теперь уже врагом — Таросом. Все три войны Сайрус, он же Норс, пробыл на передовой, заслужив славу не просто отмороженного ублюдка, а став настоящим героем и одним из влиятельных людей при дворе. Ирония судьбы, насмешка богов, не иначе. Однако слава, золото, внимание придворных дам — ко всему этому выходец из северных провинций остался абсолютно равнодушным. Борьба со своими демонами не оставляла ему много радости в буднях жизни и единственное, что спасало, так это работа. Он с головой ушёл в дела королевства, за каких-то несколько лет сделав его одним из самых влиятельных на материке. Создал Девятку — ковен самых сильных магов на защиту королевства, благодаря чему враждебные государства до сих пор сдерживают свои порывы; переформатировал бездарно устроенную до этого армию, исключив передачу звания по родословной наследственности; почистил ряды среди недовольной знати, заручившись поддержкой главных Домов; при помощи Девятки создал цепь Радужных Порталов по всему королевству; раскинул магическую сеть, позволяющую создать единый банк информации, чтобы не дожидаться вестей от ненадёжных гонцов; пересмотрел программу подготовки в школах для дворян и выходцев из обычных семей, а после и вовсе объединил, скосив плату за обучение и тем самым позволив обучаться талантливым кадрам на равных. Желание посмотреть на подрастающую молодежь именитых Домов было вызвано не чем иным, как самому проконтролировать то, что вкладывали в их головы отцы и учителя во время дошкольного обучения. Мальчишка Чонхвэ его заинтересовал сразу, но не из-за своих выдающихся способностей, а скорее из-за того, что он увидел в нем… себя. Чонхвэ-старший не был точной копией его отца, но та строгость и холодность, которыми он окружал сына, невольно привели бы повторению его, Сайруса, судьбы. «Твой компас настроен неверно». Кому он говорил эти слова, ему или больше себе? Его компас тоже сбоил. И он понятия не имел, что с этим делать. Не молиться же богам, право слово. Он и в храме-то ни разу не был. Не был, а боги услышали. Он сделал много, очень много для королевства и тем самым подписал себе смертельный приговор. Таких, как он, обычно держат на короткой цепи, чтобы в случае ослушания дёрнуть на себя и удержать подле ноги. Для него цепь нашли особую. Предсказание ребёнка из Дома Васаллиэ взбудоражило не только короля, но и ту оппозицию, что пока ещё пряталась в тени, играя в партизанские игры. С этим надо было что-то делать. И кому, как не одному из приближенных к короне? Кто заслужил такое право верностью, мечом и поступками? Это официальная версия, неофициальная же имела смысл в другом: накинуть на него поводок. Король Солнце знал своего приближённого, как облупленного, его слабости тоже были ему хорошо известны, так что удивляться не приходилось. «Я вас ждала». «Я знаю, что это не в вашей натуре…» Когда кто-то видит свет внутри тебя, где ты сам бродишь в темноте, — поднять меч рука не пожелает. Не посмеет. Вот и он не посмел. И это был второй раз. Второй раз, как он ушёл с выбранной дороги, вымощенной кровью и верностью своему долгу. И кажется, больше шансов осуществить это у него уже не будет. Злобно прищуренный взгляд твари из далекой древности пронизывал насквозь, не оставляя в этом сомнений. Где-то совсем рядом — он уже мог ощутить её дыхание у себя на спине — за ним наблюдала Кхели. Он не сильно разбирался в пантеоне пришедшем после Водоворота в Королевство богов. Кхели, Ирида, Зерес… Не всё ли равно? Смерть она и есть смерть. Спасение. Шиатаки взмахнул крыльями. Норс перехватил длинный меч — доэн, — приподняв правую руку, левой же крепче сжал короткий клинок — эндо. Ноги согнулись в коленях, принимая устойчивое положение, корпус тела подался вперёд, готовясь столкнуться с врагом в финальной схватке. Узор на миг ослепил летающую тварь, позволив лезвию длинного меча ударить по крепкому панцирю. Его ничем не пробить, так и есть. Ни одно человеческое оружие не в силах расколоть такую преграду. Но «тьма» и «свет» и не были обычным человеческим оружием, они упали с неба вместе с погаснувшей звездой, оставив кратер в земле размером с королевский замок. Это случилось ещё во времена Второй Фарийской, когда жрецы павшей империи призвали на помощь силу своих богов. Спастись им тогда удалось каким-то чудом: маги из их отряда успели сплести несколько Дыр в Изнанке, отправив трупы небесных светил на ту сторону. Не все, однако. Ошмётки одной Норс и нашёл после того, как ночью патрулировал лагерь, пока остальные отходили после тяжелого боя. Звёздное лезвие «тьмы» с тихим звуком вошло в панцирь, без проблем рассекая его, а «свет» слева нанес завершающий удар. Полный боли крик оглушил на какое-то время, сбив с толку. А когда ощущения вернулись, вместе с ними обрушились и острые когти, которые без труда вспороли грудную клетку. Пальцы на миг крепко сжали рукояти мечей, а потом бессильно раскрылись. Узор Ледяной Сферы рассыпался пылью, скрыв от окружающих то, что происходило внутри плетения. Норс закрыл глаза и рухнул вниз, спиной протаранив ледяной покров. Тварь же всё ещё висела в воздухе, явно не желая сдаваться так быстро. Живучая. Но ничего, ей тоже недолго осталось, основную работу он, Норс, выполнил, а с остальным ребятня сама справится. Если конечно, Тени вновь не придёт дурацкая затея играть в добродетель. Кривая улыбка легла на лицо, кровь мазанула кожу в уголках губ. Дыхание прощалось с телом, смешиваясь с холодным воздухом. Иронично осознавать, что только на таких глупцах и держится весь их печальный мир. Звон колокольчиков нарушил тишину, которая, казалось, поселилась в ушах, забрав с собой все окружающие звуки. Стылое небо, разразившееся еще большим снегопадом, заслонило собой женское лицо. Хотелось бы сказать, что красивее он не видел, но нет, видел. Волосы, что ярче солнца, а глаза — темнее шторма… — Норс! — черты дрогнули, принимая знакомый облик человека. Чонхвэ сидел рядом с ним на коленях, растерянный, бледный. Впрочем, растерянность продлилась недолго, рэш мгновенно схватился за плетение… Что там щенок надумал? А-а-а-а… Победитель Смерти. Зря, очень зря, это ему уже не поможет никоим образом. — Чонгук… — рэш вздрогнул, враз теряя концентрацию, хмуро взглянул на того, кто никогда не называл его по имени. — Чонгук… Теперь твой… компас… настроен верно. Наследник выдвинул вперёд подбородок, с понятным намерением задать вопрос, но, ещё раз взглянув в быстро выцветающие глаза бывшего учителя, лишь крепче сцепил зубы. Отчаянно рванул узлы плетения, чем только быстрее поспособствовал тому, что Узор распался. — Мы тебя вытащим, — процедил. — Я тебя вытащу! Сайрус уже не ответил. Он не видел, как мир вокруг вдруг наполнился хаосом. Тварь из древности вновь пошла в атаку, намереваясь забрать с собой, как можно больше душ, но ей наперевес устремились Узоры только-только прибывших из форта Асторцев и в мареве от заклинаний мелькнули несколько высоких, коренастых фигур скраг’хов с зазубренными мечами на изготовку. Грудная клетка последний раз взвилась вверх, в попытке еще немного ухватиться за реалии мира, и с глухим шелестом опустилась, дыхание смешалось с эфиром, веревки, удерживающие душу в тюрьме лопнули, давая ей долгожданную свободу.