Услышь меня

      Джеймс Патрик Филлипс был первым и единственным человеком, на которого чутьё Петры среагировало ещё до того, как тот переступил порог их с Мэй квартиры, вытер обутые в недорогие, но явно долго чищенные кожаные ботинки ноги о специальный коврик с надписью «Home sweet home» и, приветливо улыбнувшись, протянул букет из пяти красных роз сначала Мэй, а затем такой же, но из трёх и бежево-жёлтых — Петре. Ещё в их маленькой прихожей девушке до ужаса захотелось немедленно выставить гостя за дверь и закрыться на все замки, но, несмотря на отчего-то бешеный и неровный, как после продолжительного марафона, стук сердца, она только скромно, вежливо (а также надеясь, что совсем не скалясь) улыбнулась в ответ, чуть смущённо поблагодарила мужчину за цветы (в последний раз она получала их от Бена, правда, дядя дарил те, что она любила, а не эти, но, впрочем, новый друг Мэй ведь не мог знать о племяннице женщины столь подробных деталей, да и незачем ему), дождалась, когда Мэй быстренько представит их друг другу, а после под предлогом поставить цветы в вазу взяла букет тёти и ретировалась на кухню, на ходу прикрыв дверь. И, оказавшись в хрупком одиночестве, едва не плюхнулась на пол, на всякий случай вцепившись руками в гранитную столешницу и крепко сжав её, отчего и так бледные пальцы девушки побелели до цвета мела. Два букета не очень аккуратно лежали (валялись) на столе. Наконец сделав глубокие вдох и выдох, собравшись и вроде бы успокоившись, Петра стянула с букетов обёртки, оставив только длинные голые стебли, налила в вазу воды (у них была только одна ваза подходящего размера, в другую бы розы просто не влезли) и поставила в неё цветы. «Может, это не чутьё. Быть может, это вовсе не связано с Джеймсом, это просто… последствия патруля, недосыпа, переизбытка кофе… чего угодно. Дело не в нём, а во мне. Да. Определённо», — подумала про себя Петра, потому что её организм и вправду был перенапряжён (как бы она ни убеждала мистера Старка и Пеппер в обратном) и, вполне возможно, такой резкой тахикардией он пытался напомнить ей, что спать всего-навсего три часа, особенно после длительного и очень и очень изнурительного патруля и особенно перед трудным днём в школе, требующим раннего подъёма, — довольно плохая идея. — Мэй рассказывала, что ты одна из лучших учениц школы. Это похвально, — внезапно обратился к ней Джеймс во время ужина. Петра как раз тщательно пережёвывала стейк из лосося, который Мэй покупала только по очень-очень важным датам, и девушка была непередаваемо рада тому, что про неё благополучно забыли, не одолевая расспросами о том о сём и не ставя её в неловкое положение, в которое она точно бы попала, спроси они у неё хоть что-нибудь. И в итоге Петра ожидаемо подавилась, вперившись удивлённым и слегка испуганным взглядом в гостя. На его губах была добрая, как предполагалось, усмешка, но в глазах Филипса наблюдалось что-то такое… такое холодное. Серо-голубые айсберги, совсем не похожие на мягкие, понимающие и дарующие спокойствие, как у Пеппер.   — Ну что вы, — пропищала Петра, отчаянно покраснев: то ли от недостатка воздуха, то ли от смущения, — это… это ерунда, — и для неё это действительно было абсолютным пустяком, плёвым делом, Петра никогда не стремилась быть лучшей в школе, это получалось как-то само собой, и, если честно, наверное, поэтому она и особо не гордилась этим фактом. Всё-таки многие прикладывали гораздо больше усилий, чем она, а ей… ей просто было несложно, большинство предметов девушка знала на уровне педагогов и, по сути, оставалась в школе только ради Неда и Мишель, ну, и геройской деятельности, ведь, учась в MIT, вряд ли она смогла бы выходить на патрули так часто, как сейчас.   — Ты ж моя стесняшка, — засмеялась Мэй и с нежностью притянула племянницу к себе, приобняв и звонко чмокнув в висок, пару секунд задержав губы на коже девушки. От женщины приятно пахло, а ещё она была тёплой, и с её рукой у себя на теле Петра почувствовала нерушимую безопасность, ей совершенно внезапно, как маленькой девочке, захотелось спрятаться в объятиях тёти от всего мира, чтобы никто её не трогал и даже не видел; тело и в особенности грудная клетка Мэй всё ещё самую малость сотрясались, пуская приятные вибрации и по телу Петры. Девушка на мгновение закрыла глаза, а когда открыла, наткнулась на пронзительный взгляд Джеймса и неприятно поёжилась.       Уже поздно вечером, когда гость ушёл, а немногочисленная грязная посуда неспешно перетаскивалась в раковину, Мэй нерешительно завела не самую желанную для Петры беседу.   — Ну и как тебе Джеймс? По-моему, очень милый, да? — она произнесла это таким тоном, будто бы говоря: «Мне правда всё равно на этого мужчину, а твоё мнение я спрашиваю из чистого любопытства, ведь я такая, ты же знаешь, вся из себя безумно любопытная особа, ха-ха…» При одном только упоминании о Филипсе девушке вновь стало не по себе. Моментально вспомнился взгляд, который он бросил на неё при уходе. В нём вроде бы и не было открытой угрозы, но какое-то ледяное равнодушие, какая-то всепоглощающая, как в Чёрной дыре, пустота читались в нём. И мужчина даже обнял её при уходе. Зачем? Кто он такой? Для чего он это сделал? Из вежливости? Но ведь коллеги с работы Мэй, которых Петра иногда встречала, когда заходила к тёте в больницу (занести обед, телефон или сменную одежду, если та вдруг забывала что-то), не делали этого, так что его жест заставил Петру застыть на месте, как статую, каждым из своих улучшенных чувств ощутив неприязнь к знакомому тёти. Чутьё буквально кричало: «С ним что-то не так!», но что Петра могла сделать? Прямо заявить об этом? Прогнать его, никому ничего не объяснив? Ей не оставалось ничего, кроме как дождаться, когда он уйдёт, и надеяться, что больше они не увидятся. Как с ней, так и с Мэй.   — Мгм… — неопределённо ответила Петра, махнув рукой и едва не уронив подсвечник. — Он такой, ну… ну, знаешь… эм… своеобразный, вот, это слово, да, — девушка старательно не смотрела тёте в глаза, понимая, что адекватных аргументов против этого типа у неё не было, а просто наговаривать на человека, ещё и приятеля Мэй было как-то… Петра боялась, что Мэй обидится или что-то в этом роде. Не самые лучшие мысли вдруг начали закрадываться в её голову… А тётя ведь далеко не каждого друга приводила домой… Не каждому устраивала ужин… Да ещё и какой! С лососем! И не каждого, отнюдь не каждого знакомила лично с ней. Паркер-младшая тяжело сглотнула, сердце ускорилось, а в голове что-то закололо, застучало надоедливым дятлом.   — Петс, — её тётя шумно вздохнула и взяла Петру за руки, освободившись от посуды. Петра посчитала это плохим знаком. Таким образом Мэй обычно сообщала девушке что-то важное. Хорошее и не очень. Ну, по крайней мере, в данный момент лицо Мэй было, хотя и взволнованным, но счастливым, каким-то мечтательным. Но, вообще-то, в подобном контексте это выражение не сулило Петре ничего хорошего. Чутьё всё ещё работало на пределе. По рукам бегали мурашки. И даже волоски, казалось, шевелились, словно от дуновения ветерка, однако сквозняка определённо не было. Мэй тем временем набралась мужества и с несколько боязливым, но воодушевлённым тоном продолжила: — Джеймс и я… — только после этих трёх слов, ещё даже не ставших полноценным предложением и не обрётшим смысла, сердце Петры пропустило удар, а после и вовсе упало в пятки, когда женщина договорила: — … уже какое-то время встречаемся.       Петра часто заморгала, аккуратно выдернув руки из мягкой хватки тёти. Это была грандиозная новость! Грандиозная в своём безумии, в своём ужасе, в своей, чёрт возьми, фатальности. Девушке потребовалось несколько секунд, дабы прийти в себя и кое-что осознать. Первое: судя по всему, она в полной заднице. Второе: она не может рассказать об этом Мэй, потому что… А, собственно, почему? Ну да… собственно, потому, что её тётя весь вечер улыбалась, смеялась и была искренне заинтересована в разговоре с этим Джеймсом… И она считала его милым, хотя и «просто спросила», не считает ли так её племянница.   — Оу, — только и смогла выдавить Петра. — Это… Это… Это очень неожиданно, — «Серьёзно?! Это слово сюда подходит?!» — подумала про себя девушка и попыталась изобразить улыбку, но получилось как-то вымученно.   — Петра, я всё понимаю, — с грустью проговорила Мэй, и Петра почувствовала себя просто отвратительно, подумав, что своими эмоциями, своим работающим через раз чутьём совершенно незаслуженно портит тёте настроение. Даже то, что она просто мысленно желает, чтобы Джеймс исчез, — уже чёртово предательство. Наверное… стоит дать ему шанс. — Со смерти Бена ещё и года не прошло, и я должна была сначала обсудить всё с тобой…   — Боже, нет, нет, конечно нет! Мэй, это твоя жизнь, и ты сама можешь решать, когда ты будешь готова к новым отношениям… Я… Я в порядке в этом смысле. Я совсем не против, чтобы у тебя кто-то был. В конце концов, я часто на стажировке или с Недом и Мишель, а ты одна… И я не хочу, чтобы ты была одна. Правда! — едва не на одном дыхании выпалила Петра, страшно боясь, что Мэй не так её поймёт и сочтёт эгоисткой. Женщина буквально ожила на глазах, подступающие слёзы высохли, а на губах расцвела улыбка, совершенно прекрасная и невероятно красящая её и без того обаятельную и чарующе привлекательную тётушку.   — Я так рада, моя маленькая девочка, — Мэй молниеносно заключила Петру в крепкие объятия, сжав так сильно, что Петре на миг показалось, что вот-вот треснут кости, но ей это даже нравилось, она с готовностью обняла тётю в ответ, вдыхая запах её густых чёрных волос, что щекотали её лицо в таком положении. — Джеймс может показаться слегка отстранённым, но это лишь на первый взгляд. На самом деле он очень заботливый и добрый, я уверена, что когда вы узнаете друг друга получше, то непременно поладите, — прощебетала Мэй, всё ещё держа племянницу в своих руках. Петра же только сейчас поняла, что дала «зелёный свет» отношениям тёти и этого странного типа. «Ладно, всё-таки да, каждый заслуживает шанс, чтобы показать себя. К тому же чутьё нередко мне врёт…» — решила Петра, однако так сразу к ней в голову не пришёл случай, когда чутьё ошиблось на сто процентов. — И, дорогая, — Мэй отпустила её, обхватив ладонями лицо и с любовью глядя в родные карие глаза, — никто и никогда не заменит Бена, хорошо? Да и я никогда не буду пытаться его заменить, потому что такого, как он, больше не будет, понимаешь? Мне просто хочется найти кого-то, с кем будет весело и комфортно. Да и тебе, я думаю, не помешает мужской пример… Так сказать, под рукой.       Петра подумала, что у неё уже есть такой пример, и это, во-первых, Бен, но, ладно, он, к сожалению, совсем не «под рукой», однако у неё также был Тони Старк — её наставник, её кумир, её… нет, отцом его назвать у неё язык не повернётся (во всяком случае, пока что), но мужчина определённо был кем-то не менее важным, не менее авторитетным. И тем не менее… девушка благоразумно оставила свои мысли при себе, чтобы не рушить сладкие грёзы её любимой, её самой лучшей на свете Мэй, которая даже при выборе «бойфренда» вспоминала о нуждах племянницы… как она сама думала.       Следующие пять недель прошли… терпимо. Из-за того, что Мэй часто была занята на работе, дома её почти не бывало, следовательно, и Джеймс появлялся в поле зрения Петры довольно редко, буквально раз или два в неделю. Они практически не разговаривали, перебрасывались дежурными фразами вроде «Привет!», «Как дела?» и «Пока!», Джеймс приходил, чтобы пообщаться с Мэй, они пили вино, женщина готовила вкусные ужины, которые Петра предпочитала есть в своей комнате, с замирающим сердцем и напряжённым слухом следя за тем, всё ли у тёти в порядке (при этом подслушивать совершенно не хотелось, и периодически Петра отвлекалась на что-то, когда темы становились весьма откровенными). Иногда мужчина приносил девушке шоколад или конфеты, и Петра с натянутой улыбкой принимала их, но даже по прошествии времени не начала чувствовать что-то более тёплое к Филипсу, нежели страх, тревогу и некое отвращение. Её передёргивало всякий раз, когда в дверь звонили (как правило, это были Нед или ЭмДжей) и когда Мэй болтала с Джеймсом по телефону.       Петра старалась не думать о нём, но это выходило само собой, и она ничего не могла с этим поделать. Бывало, нехорошие мысли настигали её в Башне, когда Паркер трудилась в мастерской или участвовала в спарринге с Нат, или же играла с Морган, а может, и разговаривала по душам с Пеппер. В такие моменты девушка просто застывала, и тому, кто был с ней рядом, приходилось «будить» её, интересуясь, о чём же она так задумалась, но каждый раз получая расплывчатое «Да так, ничего…» и чересчур бодрую, наклеенную улыбку. Её друзья также замечали изменения в поведении Петры, хотя они и были незначительными, но Нед и Мишель — всё-таки не мимо проходящие люди, не просто знакомые, а почти семья. Джонс и Лидс — особенно Джонс — не могли не обратить внимания на то, что Петра стала уходить домой с большой неохотой. То есть, когда они провожали её, то видели, как Паркер топчется на месте, будто стараясь потянуть время, чтобы как можно позже вернуться в квартиру. Это было очень странно. Ребята не знали, что причиной этому был Джеймс, которого Мэй пригласила к ним. Петра упоминала, что у Мэй появился ухажёр, но не говорила, как отреагировало на него её чутьё, поэтому никому, абсолютно никому не было известно о том, что из себя представлял этот Джеймс… И самое жуткое, что Петра тоже не знала всего, а могла лишь догадываться о чём-то и остерегаться этого мужчины.       Всё изменилось, когда Джеймс вдруг переехал к ним в квартиру.       Это правда произошло слишком внезапно, Петра не была к такому готова. Просто на одном из домашних свиданий Мэй и Джеймса тётя вытащила Петру из её «убежища», то есть её комнаты, и, начав с отдалённых тем — учёбы, друзей, личной жизни, — неожиданно подвела к пугающему до дрожи вопросу: не против ли Петра, чтобы Джеймс жил вместе с ними? У него была своя квартира, но в два раза меньше, и они с Мэй посчитали и решили, что наилучшим ходом будет, если Филипс переедет к женщине, а свою квартиру будет сдавать, чтобы получать деньги. Первой мыслью Петры было заорать: «Нет!», причём так, чтобы сразу все стёкла повылетали, чтобы разбился сервант вместе со стоящим в ним хрусталём, чтобы пришли жаловаться на вопли оглохшие соседи, но… её остановил его взгляд. Мэй и Джеймс сидели напротив Петры, женщина положила голову мужчине на плечо, и, естественно, не видела его лица, которое мгновенно исказилось, превратившись в бездушную мину, которая говорила: «Только посмей отказать», и чутьё Петры забилось в лихорадке, ладони, спрятанные под скатертью стола, сжались в кулаки. Джеймс ей не нравился, он пугал её до чёртиков, его взгляд был холодным, жестоким, в нём читалась угроза, однако тётя светилась, находясь рядом с ним. Она улыбалась, тёрлась носом о плечо мужчины, вызывая в Петре глухую боль, ревность, разочарование и страх. А ещё вину… вину за то, что из-за неё, Петры, её тётя прижималась к этому… этому Джеймсу Филипсу, а не к дяде Бену, не к её прекрасному, самому доброму дяде. Паркер-младшая сама не поняла, как ответила, что не против, чтобы Джеймс жил с ними, ведь… ведь для неё Мэй — это мини Вселенная, а её счастье — всё, что Петру должно волновать, и она уж точно сделает всё возможное для того, чтобы тётя была счастлива, даже если… даже если для этого Петре придётся страдать. Да, она уже всё для себя решила (по правде говоря, кажется, ещё в ту самую первую встречу с Джеймсом).       Первые несколько дней были неплохими. Действительно неплохими. Джеймс, как и Мэй, работал, поэтому они с Петрой пересекались максимум утром, когда все уходили, и вечером, когда они ужинали и ложились спать. Петра упорно игнорировала чутьё, твердившее, что надо гнать этого типа взашей. «Мэй счастлива», — повторяла себе девушка. И продолжала жить, как будто всё было хорошо. Отлично. Превосходно. Это было не так уж и сложно ровно до тех пор, пока Джеймс не уволился (видите ли, такому, как он, ценному сотруднику, могли бы платить и побольше, ну а поскольку сейчас он жил у Мэй и получал пассивный доход за аренду квартиры, то можно было не бояться безденежья и смело менять место работы) и не стал проводить дома весь чёртов день.   — Тебе не кажется, что ты чересчур много ешь? — как-то раз, спустя примерно две недели их совместного проживания, насмешливо поинтересовался Джеймс, очутившись на кухне в тот момент, когда Петра, безумно голодная после целого дня в школе и дополнительной полуторачасовой тренировки по академическому декатлону, накинулась на оставленные Мэй котлеты с багетом. — С таким прожорливым ртом скоро ни в одни тряпки не влезешь. И что тогда, новые покупать? Думаешь, у нас с Мэй есть на это лишние деньги? Сколько ты съела? — он подошёл к Петре, буквально вырвав тарелку у неё из-под носа. — Здесь ведь было пять или… или семь… Да, семь. А сейчас только четыре. Ещё и полбагета сожрала, чёртова саранча, — последнее предложение он сказал чуть тише, но Петра, конечно же, услышала. Ей было неописуемо обидно и неприятно. Раньше… Мэй никогда в жизни не считала, сколько она ест. Ни до укуса паука, ни после. Разумеется, тётя заметила, что аппетит племянницы сильно повысился, но она только радовалась, что Петра не сидит на дурацких диетах, как её многочисленные сверстницы. А он… этот мужчина фактически отобрал у неё еду. И он сказал фразу «У нас с Мэй…», то есть он считал их бюджет общим… Её деньги — его деньгами. Он готов был распоряжаться ими, но не собирался их тратить на Петру.   — Я… Я наелась, — голос Паркер дрогнул.   — Ну ещё бы, — фыркнул Джеймс. — Слушай меня внимательно, ещё раз увижу, что ты в одно рыло сметаешь полхолодильника, повешу на него замок, ясно?       Петра не ответила, только, с громким и противным скрипом отодвинув стул, на котором сидела, вскочила и бросилась в комнату, кинув на мужчину мимолётный взгляд, полный растерянности и злости. Раздражения. Непонимания. На «гордо хлопнуть дверью» её не хватило. Как и рассказать об этом инциденте Мэй.       Если бы Джеймс был недоволен лишь количеством продуктов, поглощаемых Петрой, то девушка, может быть, и простила бы ему это, но мужчине не нравилось абсолютно всё, что бы она ни сделала. Он высказывал претензии по любому поводу, начиная с того, что Петра громко открывает и закрывает входную дверь, мешая ему спать и смотреть телевизор соответственно, и заканчивая отсутствием у девушки подработки.   — Я тут посчитал, на тебя, знаешь ли, уходит слишком много денег, — однажды заявил Филипс, заставив Петру приподнять брови в немом удивлении. Мужчина, похоже, никогда не задумывался над тем, что дети — удовольствие не из дешёвых, да. — Во-первых, еда. Мы, кажется, уже говорили с тобой на эту тему, — с каждой секундой выражение его лица становилось всё более сердитым. — Смотри на меня! — воскликнул он, раздражённый тем, что Паркер старательно избегала его взгляда, отчего казалось, будто она его не слышит или вовсе игнорирует. Петра испуганно уставилась на него, сделав в голове пометку о том, что мужчину очень легко вывести из себя. — Помимо еды, ты тратишь дохрена воды.   — Так что, мне теперь не мыться? — не сдержалась Петра и, тут же пожалев об этом, прикусила язык. Чёрт, мистер Старк и Мишель определённо влияли на неё не лучшим образом.   — Поязви мне! — грозно предупредил Джеймс. — Мэй совсем разбаловала тебя, но ничего, скоро ты научишься жить по моим правилам, — прошипел он. — А именно: три минуты на умывание, пять минут на душ. Прекращай наполнять ванны, если только не собираешься в ближайшем будущем оплачивать счета за воду. И школа… Можно найти и общественную. Раз уж ты такой гений, то и без платных учителей сдашь экзамены.   — Но я числюсь, как бесплатник! Точнее, я получила стипендию на обучение. Мэй не платит за меня.   — Ну да, — фыркнул Филипс. — Только за питание и кучу поездок. Короче, я тебе всё сказал, разговор окончен. А вообще, найди уже подработку. Ты в старшей школе, пора копить на обучение в университете. Или ты, такая вся из себя умная, думаешь, что мы с Мэй будем оплачивать тебе ещё и институт? Учти, как только ты закончишь школу, можешь катиться из дома на все четыре стороны. Твоя тётя и так тратит на тебя нервы, здоровье и деньги. Не надейся, что эта лафа для тебя будет длиться вечно. Теперь у Мэй есть я, есть собственная жизнь. Советую искать новую квартиру и копить деньжата на будущее заранее.       Конечно, девушка не принимала его речи всерьёз. Мэй любила её. Всегда любила и будет любить, и какой-то проходимец так просто это не изменит, не вырвет её любовь из сердца. Петре было противно слушать все его слова, и всё же ни одна его фраза так и не заставила её плакать, потому что она ему не верила.       До одного дня.   — Где ты была? — донёсся грубый голос Джеймса до ещё не проснувшегося сознания Петры, а затем наглые руки одним резким движением сдёрнули с неё одеяло. Даже в полуразбитом состоянии девушка сообразила, кто перед ней и в каком виде находится она, потому быстро натянула задравшуюся футболку, в которой спала, ниже, чтобы незваный гость не увидел ничего лишнего. От одной только мысли об этом её воротило. Петра посмотрела на мужчину расфокусированным взглядом, желая поскорее избавиться от него и закрыть окно, из которого нещадно дуло. — Где ты была и как попала сюда? Я не слышал.   — Выйдите, пожалуйста, из моей комнаты, — сказала почти без дрожи в голосе и нелепых, выдающих неуверенность запинок, за что вполне могла собою гордиться. «Прям достижение какое-то, так держать, Петра Паркер!» — с иронией подумал её уставший после патруля мозг, которому не давали выспаться в заслуженный выходной, в священную для каждого школьника субботу.   — Я-то выйду, но и ты даже не думай высовываться или гулять с друзьями ближайшую неделю. Начиная с сегодняшнего дня! Нагулялась уже, — выплюнул он. — Мэй все больницы обзвонила, дошла до моргов, я еле-еле отобрал у неё телефон и заставил пойти поспать перед работой. Как знал, что ты не попала в беду, а всего-навсего безответственная идиотка!   — Я… Я… — ну вот, недолго продлилось её умение говорить, не заикаясь. — Мне очень жаль, — Петра приподнялась, глядя Джеймсу в глаза. — Простите, я не хотела, чтобы всё так получилось… Я забыла телефон, и… — она достала сотовый и попробовала его включить, но гаджет оказался разряженным и отказывался функционировать, — … он сел. Обычно Мэй не… — девушка запнулась на полуслове, но, кажется, Джеймс понял, какую тайну Петра собиралась случайно выдать. Обычно её тётя не заходила к ней в спальню вечером. То есть…   — Вот значит, как дело обстоит… — задумчиво пробормотал Филипс, и его лицо не предвещало ничего хорошего. Мгновенно девушка почувствовала, как зашевелились волоски на затылке, а потом Джеймс ухватил её подбородок своими пальцами, крепко сжав нижнюю челюсть и причиняя боль. Он приподнял её голову, а сам наклонился ниже, чтобы стать ближе к ней. Холодная, нет, ледяная дрожь прошлась по всему телу Петры, когда она практически почувствовала его дыхание у своего лица. — И как часто ты сбегаешь из дома? Неужели нашла подработку? — на его лице появилось странное выражение, не совсем понятное Петре. — И сколько, интересно, нынче платят проституткам?   — Что вы себе позволяете?! — воскликнула девушка и оттолкнула его, максимально сдерживая рвущуюся наружу силу. Как же хотелось ему врезать, просто до сумасшествия, до безумия! Ещё никто, даже Флэш, чтоб его черти в Ад забрали, Томпсон, её так не оскорблял! Этот человек… он ведь не знал ничего, но унижал её. И его неосведомлённость в том, что Петра делала ночью и где она была, не давала ему повода думать о ней невесть что! — Оставьте свою больную фантазию при себе! Уходите! — она схватила первое, что попало под руку, а именно — учебник по теоретической механике, и стала махать им, уверенная в том, что ещё секунда — и она запульнёт в него книгу с такой силой, что пробьёт голову. И ведь не пожалеет, вот нисколько. — Вон! — её крайне бесило, что этот тип вдруг начал… улыбаться?.. Нет, это была не милая, добрая, тёплая улыбка, а насмешливый оскал, который буквально кричал о том, что за эту маленькую вольность — её желание остаться одной в собственной комнате — ей ещё воздастся.       Как только ей всё же удалось выставить мужчину за дверь, Петра тут же оделась и поспешила подключить телефон к зарядному устройству, чтобы позвонить Мэй, но та не ответила. Паркер-младшая решила, что ей определённо стоит купить замок на дверь, потому что проникновение Джеймса в её личное пространство в любое время не нравилось девушке категорически. Петра пускала в свою комнату лишь двоих особей мужского пола: Неда и мистера Старка (дядя не считался), а этот… этот человек, Джеймс Патрик Филипс, был ей никем. Он не имел права говорить гадости ей в лицо, она это попросту не заслужила! И он явно не мог заставить её сидеть дома (точнее, она, конечно, никуда не уйдёт, но сам факт), потому что он, блин, не Мэй, не мистер Старк и даже не Пеппер! Петра была намерена поговорить с тётей сегодня же! Если хочет, пускай наказывает, пусть женщина накричит на неё (что обычно она себе не позволяла), пусть запретит сидеть в телефоне, компьютере, гулять с друзьями, но лишать Петру чего-нибудь имела право лишь Мэй, она и только она, её тётя, её опекун, её семья!       Вечер наступил быстро. За весь день Петра только раз и под недовольный взгляд Джеймса вышла из комнаты, когда уже не могла терпеть голод и слушать жутко громкое урчание живота. В выходные смены Мэй были короче, поэтому женщина пришла домой около восьми, и Петра первым делом отправилась к ней, не удосужившись окинуть Джемса даже презрительным взглядом. Она собиралась игнорировать его по максимуму, потому что показывать этому типу свои эмоции — пф, слишком много чести.   — Мэй!.. — воскликнула Петра, стоило Паркер-старшей войти в квартиру и начать раздеваться. Мэй выглядела усталой и раздражённой. Петра чувствовала исходившую от женщины нервозность, и это не чтобы являлось чем-то постоянным, поэтому девушка заранее ощутила что-то нехорошее в груди. — Мне очень жаль! Я забыла телефон, а потом не слышала твоих звонков. Я… Я была у одной девочки, мы делали проект, я совсем забыла предупредить… — она ненавидела врать тёте, но выбора просто не было, и также Петра не могла рисковать, говоря, что ночевала у друзей или Старка, поскольку Мэй наверняка заведомо знала, что это — ложь.   — Петра, пойдём-ка на кухню, — будто держа на спине тяжеленный груз, произнесла Мэй, и Петра подумала, что очень редко слышала в голосе тёти подобные нотки. Она заметила, как Мэй и Джеймс едва переглянулись и успели кивнуть друг другу. Петра сжала губы. Ну ничего, сейчас она и его карты выдаст! Сейчас она его так «расхвалит», что этот гад улетит дальше, чем видит! Мэй закрыла дверь и встала напротив Петры, оперевшись на кухонную столешницу спиной и двумя руками. Она громко вздохнула, отчего её тёмно-каштановые волосы взлетели, а потом женщина перевела строгий и какой-то… разочарованный взгляд на племянницу. — Петра, мне совершенно не нравится твоё поведение в последнее время…       Девушка подавилась воздухом на такое заявление и раскрыла рот от удивления.   — Мэй, я же… я же сказала, что забыла телефон дома! Я не специально! Кажется, я… наверное, я думала, что предупреждала тебя, что уйду вечером… — Петра и сама понимала, как на самом деле глупо это звучало, потому что ну кто уходит делать уроки к другим людям посреди ночи? Однако ничего лучше она не придумала, и ей оставалось надеяться, что тётя спустит ей это. Всё-таки Петра всегда была самостоятельным ребёнком и подростком, Мэй никогда не опекала её, не следила за ней, и уже поздно было начинать. — Мне жаль, Мэй… Я не хотела, чтобы ты волновалась.   — Допустим, — женщина кивнула, и её взгляд чуть смягчился, однако лицо по-прежнему хранило какое-то неизвестное Петре выражение, которое вряд ли предсказывало нечто хорошее. — Вообще, я хотела поговорить о Джеймсе.   — Я тоже хотела поговорить о нём! — голос Петры стал громче.   — Петра, — перебив перебившую её Петру, продолжила Мэй, — объясни мне, пожалуйста, почему Джеймс звонит мне и говорит, что ты хамишь ему, ругаешься чуть ли не матом, угрожаешь разбирательствами со мной?.. Дорогая, разве я так тебя воспитывала?       Девушка на мгновение — или намного больше — забыла, как произносить слова вслух. Ей стало трудно дышать, ноги онемели, а язык прилип к нёбу. Она часто заморгала, опустив голову вниз. Из горла вырвался истерический смешок.   — Мэй, ты не знаешь, что он… — собравшись с силами, попыталась Петра, но тётя подняла ладонь вверх, как бы указывая, что сейчас говорит она.   — Петра, такое поведение недопустимо! — это был, пожалуй, второй или третий раз, когда Мэй прикрикнула на девушку, и та отшатнулась от неё, как от прокажённой. Женщина, впрочем, заметила это, и её хмурое лицо слегка разгладилось, но всё равно осталось напряжённым. — Ты меня очень разочаровала, — добавила она, так и не дав вставить Петре и слова. — И обидела, — а этой фразой женщина била по больному, прекрасно зная, как Петра боялась этого. Однако следующее уничтожило девушку окончательно: — Джеймс сказал, что хотел наказать тебя, оставив дома на выходные, но его авторитета не хватает. Что ж, моего, я надеюсь, будет достаточно? Заметь, я наказываю тебя даже не за твою безответственность, а за неумение разговаривать со старшими. Я не ожидала от тебя такого, — губы Мэй превратились в тонкую полосочку, а глаза пристально смотрели на Петру, наверное, пытаясь заставить стыдиться своего поступка.       Но ведь она не была виновата! Она не хамила Джеймсу, она просто попросила его уйти из её комнаты, не трогать её, не пялиться на неё! Почему Мэй даже не дала ей и слова сказать? Почему она, чёрт возьми, поверила Джеймсу, поверила на слово в то, что Петра могла вести себя как-то по-другому, как-то неправильно? Она ведь знала её, знала дольше, чем этого мужчину! Что случилось с Мэй? Он же запудрил ей мозги! Начисто! Петра хотела высказать всё, закричать, заорать, взбеситься, начать доказывать свою правоту, но вместо этого она только кинула тихое «Прости» и убежала в комнату, в которой вдоволь дала волю слезам. И она, чёрт побери, отлично слышала, как Мэй — её любящая, заботливая, всегда-на-её-стороне тётя — просила прощения у Джеймса за поведение своей племянницы! Ещё никогда в жизни Петра не чувствовала себя такой одинокой, такой побитой, такой покинутой и растерянной. Мэй больше не обнимала её, когда ей было грустно и плохо. Она шла к Джеймсу. На неё она накричала — перед ним извинялась. В ней она была разочарована — перед ним ей было стыдно. Мир перевернулся! Или это и должно было произойти? Да, наверное… У её тёти просто… появилась своя жизнь. А она… Петра… Петра ей мешала.       В понедельник, когда все подостыли (Мэй больше не злилась, а даже корила себя за то, что повысила голос на Петру, сама же девушка просто ходила, как в воду опущенная, она была опустошена, и, возможно, Паркер-старшая это заметила, потому и чувствовала вину), Мэй решила поговорить с Петрой за завтраком. Они были вдвоём, женщина собиралась на работу, а девушка — в школу, Джеймс ещё спал (как они обе думали).   — Петс, прости, что накричала, — ласковым движением Мэй поправила растрёпанные волосы Петры, её голос был тихим и успокаивающим, как и всегда. — Ты в порядке?   — Прекрасно, — девушка выдавила улыбку.   — Правда? — скептически уточнила Мэй.   — Да… Я просто… Ну, знаешь, ещё не привыкла ко всему. Этому. Такому. Новому. Кхм. Ну, я не привыкла к обществу Джеймса, — призналась Петра. Мэй нежно обняла её.   — Я понимаю, детка.   — Я скучаю по Бену, — дрогнувшим голосом произнесла девушка, и Мэй с заблестевшими глазами поцеловала племянницу в лоб, оставив еле заметный липкий след.   — Не ты одна, зайка. Но твой дядя Бен всегда будет в нашей памяти.   — Обещаешь?   — Честное паркеровское, — улыбнулась Мэй, и Петра искренне ответила ей взаимностью. И когда девушке уже начало казаться, что всё почти наладилось, Мэй вдруг всё испортила, убила всю атмосферу одним лишь предложением: — Дорогая, пожалуйста, не забудь извиниться перед Джеймсом, всё-таки ты поступила некрасиво.       Боже.       Возможно — уже только возможно, — если бы Мэй видела или хотя бы краем ухом слышала, что произошло дальше в её отсутствие, она бы разрешила Петре не извиняться перед Джеймсом. Пожалуй, она даже позволила бы себе выкинуть его в окно. Прямо через стекло. Но её не было дома. И единственным, кто позволял себе всё, что хотел, был Джеймс.   — Эй, ты! — позвал он стоящую к нему спиной Петру. Девушка наливала себе чай, и её сердце бешено заколотилось, ещё когда Джеймс встал с дивана в гостиной, но она не сбежала в комнату (в которую таки купила замок), а решила подождать, пока вскипит чайник, потому что ужасно хотелось пить. Это было её ошибкой. Надо было доверять чутью. Стоило девушке только начать медленно поворачиваться, как мужчина схватил её за собранные в хвост волосы, резко намотав их на кулак и заставив Петру вскрикнуть от боли. На её глазах тут же выступили слёзы, а губы самопроизвольно раскрылись в крике. Она и так была ниже его, а когда стояла на полусогнутых ногах, то он казался ещё крупнее. В теории Петра могла ударить его в живот или в коленную чашечку, могла вырубить его одним ударом, могла сделать многое… Но. Не стала. Она вспомнила Мэй. Вспомнила, как та даже не стала её слушать в прошлый раз… И сразу. Сразу стало страшно. А вдруг он наплетёт её тёте такого, что Петру выгонят из дома? Вдруг — просто вдруг — Мэй встанет на его сторону… Эти мысли были отвратительными, не до конца обоснованными, они появлялись и исчезали, просто мелькали. Они были маленькими, но вгрызались в мозг, как голодные пираньи в добычу. — Ты меня уже достала! Маленькая дрянь! — от него пахло пивом, а его руки сильнее сжали её волосы, практически у самых корней, Петра боялась, что он сейчас возьмёт и вырвет их. — Смотри на меня! — он крикнул это с такой яростью, что Петра не в силах была не повиноваться и молча уставилась на него, забыв все существующие слова, забыв, как дышать, как вырываться, драться, кусаться, царапаться. В его глазах читалась лютая ненависть, презрение, в них собрались все бездушные льды Антарктиды, они были двумя бездонными айсбергами. — Я был добр к тебе! Поверь, я был очень добр к тебе, хотя ты мне нахрен не сдалась! Так какого чёрта ты заводишь грёбаные песни про своего тупого дядюшку? Если ты не в курсе, мертвецы не воскресают, так на кой чёрт его вспоминать? О, или ты думаешь, что Мэй начнёт сравнивать меня с ним, одумается и у нас всё закончится? — вторая рука, которая до этого была свободной, несильно, но достаточно больно сжала горло Петры, а та, что держала её волосы, начала подниматься вверх, из-за чего девушке пришлось встать на носочки. Из её глаз уже текли слёзы, но изо рта не выпало ни звука. Она плакала не из-за боли, а из-за упоминания дяди и осознания, каким человеком его заменили. — Ничего она не одумается. Ничего не закончится. Она уже забыла его, поняла? Что бы тебе ни говорила, она забыла его. За. Бы. Ла. Она приходит с работы и целует меня, она делает мне массаж, обнимает меня, готовит мне ужин, а ночью… — его губы изогнулись в пошлой ухмылке, — … она шепчет моё имя. Много-много раз, — наконец, он отпустил Петру, толкнув на пол, и девушка упала безвольной куклой, с отвращением глядя на мужчину. — Теперь у неё новая жизнь. Со мной. И этот дом теперь не ваш с ней, а её и мой. Поэтому, так уж выходит, что здесь будут царить мои порядки, — Джеймс присел рядом с заплаканной девушкой на корточки. — И правило первое: никаких упоминаний о Бене, — сказав это, он поднялся и уже собрался идти обратно в гостиную, как вдруг обернулся и добавил: — Если не хочешь подчиняться, тебя никто не держит. Можешь смело проваливать. Мэй, конечно, попереживает, но вряд ли это будет длиться очень долго. Да и… если уж она так любит детей, мы вполне можем завести своего. Всяко лучше, чем воспитывать непонятно кого.       Если бы у чутья Петры был громкоговоритель, оно бы определённо использовало бы его, чтобы до Петры лучше дошло, что надо бежать от этого мужчины, а не провоцировать.   — Мэй умная женщина, — пробормотала она, еле поднимаясь на ноги, хватаясь при этом руками за столешницу.   — Что ты сказала? — несмотря на то, что её слова были тихими, он услышал. Петра не была уверена, что не рада этому. Но и радоваться было особо не чему. У неё в данный момент был выбор: договорить или промолчать, дать себе шанс. Но девушка… Она же… Чёрт, это ведь Петра… Паркер подняла голову, её красные глаза смотрели на него с ненавистью, яростью и… вызовом.   — Я сказала, что Мэй умная женщина, — медленно повторила она.   — И что же это должно значить? — скривил губы Джеймс, подходя к Петре, которая стояла на месте, не двигаясь. Бежать в любом случае было некуда.   — Мэй никогда не забеременеет от такого ублюдка, — глядя ему в глаза, прошипела Петра, а через секунду у неё в глазах потемнело, а в ушах появился неприятный, оглушающий звон. Мгновение — и она почувствовала, как лицо онемело, словно после анестезии. А ещё через миг наступила такая одуряющая боль, что девушка едва не закричала. От обиды, ужаса, презрения — и к нему, и к себе. У неё не было защиты. Не было никого. Она была с ним один на один. И она не могла использовать силу. Потому что просто-напросто убила бы его. Потому что боялась, что Мэй не поймёт, не простит. Петра думала, что пощёчина (или, скорее, грёбаный хук правой) будет единственным ударом, который позволит себе этот урод в адрес девочки-подростка, но, конечно, ждать от того, кто уже ударил этого самого подростка с такой силой, что он вдруг сжалится, помилует, было однозначно глупо. Он бил её молча. В основном, в живот, потому что там было не так заметно, как на лице. Кажется, было ударов пять. Петра устала считать после третьего, сосредоточившись на звёздочках, летающих перед глазами. Их было штук десять точно. Она не привыкла не сопротивляться, быть беспомощной совсем-совсем, но в какой-то момент, возможно, на фразе Джеймса «Можешь рассказать всё Мэй, но думаешь, она поверит?» Петра вдруг решила, что не хочет бороться.       Она могла рискнуть. Могла сказать Мэй, что он сделал. Но женщина должна была вернуться только послезавтра, и синяки Петры бы исчезли. А самое мерзкое, что Джеймс ведь не мог этого знать, но всё равно был уверен в своей правоте, в своём надёжном положении. Что было бы, если бы Петра пожаловалась на него? Что? Что? Что, чёрт возьми?! Варианта два: либо тётя поверила бы ей, либо нет. И что бы было, если бы не поверила? Петра не знала и… не могла проверить. Никак. И в итоге она не рискнула.       Вместо этого девушка просто перестала появляться дома. Точнее, она, конечно, приходила домой, но чаще проводила время в школе, гуляя с друзьями, на патрулях, ночевала у Старка, у Неда или Мишель, буквально где угодно, лишь бы не дома. Мэй спросила её об этом только единожды, и Петре это многое показало. Мэй и вправду устраивал такой расклад. Ей было хорошо без неё. Было прекрасно с Джеймсом. Может, они действительно планировали завести ребёнка?! Петра была зла и утопала в несправедливости. Всё, что у неё было, — это поддержка Старков.       Они уже давно стали её семьёй, но сейчас это ощущалось, как никогда, особенно и нужнее всего. Они с Тони, Морган и Пеппер устраивали киномарафоны, готовили, играли. Морган не просила её читать ей сказки, как все обычные пятилетки, зато они лежали на маленькой кроватке Мор вдвоём, в обнимку, и придумывали свои собственные. Морган была её личной машиной для обнимашек, она обожала это делать, а Петра часто едва не плакала, когда девочка обнимала её, как мягкую плюшевую игрушку, засыпая. Ей так не хватало тепла Мэй, и Старки дарили ей его в десятикратном размере. Им было не жалко. И они даже делали это… абсолютно искренне, безвозмездно и по своей воле. Сами желая того. Она честно ничего не просила, но ей так повезло оказаться частью этой чудесной семьи, что казалось, будто она исчерпала лимит удачи на всю жизнь вперёд.       Но однажды мистер Старк («Когда ты уже начнёшь называть меня Тони, а, Паутинка? Сколько можно? Морган зовёт тебя сестрёнкой, Пеппер ты почему-то не называешь Вирджинией или миссис Старк, Чёрная Вдова для тебя Нат, а Кэп — Стив, не говоря уже о Клинте, который для тебя Пташка! Чего же я — исключение?») вдруг заговорил о Мэй и о том, что Петра слишком редко бывает дома (и это он ещё не был в курсе того, что иногда она ночует у друзей).   — Я вам надоела? — с горечью спросила Петра.   — Да ради всего святого, Петс, когда я успел такое сказать? — закатил глаза Старк. — Просто я переживаю за твои отношения с тётей. Мы с Пеппер переживаем. Ты стала появляться в Башне по три-четыре раза в неделю, а раньше заезжала один, а с ночёвкой и вовсе — раз в месяц. И то не каждый. Вы с Мэй поссорились?   — Н-нет… — девушка опустила глаза, заламывая пальцы. — Просто… У неё появился мужчина…   — Оу, — только и сказал Тони. — И давно?   — Несколько месяцев назад. И последнее время он живёт с нами.   — И он тебе не нравится, я правильно понимаю?   — Он… — «Он ужасен! Моё чутьё рядом с ним орёт, как ненормальное! Как будто он чёртов Чикатило! Он избил меня как-то! Он хочет выжить меня из дома! Он ненавидит меня!» — Он портит наши с Мэй отношения.   — Ты уверена в этом? — мягко поинтересовался Старк. — А то подростковые гормоны, желание быть в центре внимания, все дела… — вообще, мужчина пытался пошутить, но ключевым словом было «пытался», и когда Петра подняла на него в одночасье ставшие мокрыми глаза, он это осознал. — Боже, ребёнок, ну чего ты? — он прижал её к себе, позволив обхватить себя так крепко, что начали побаливать рёбра.   — Мэй забыла про меня.   — Петс, ну это же Мэй, она любит тебя, ты её детёныш. Куда она от тебя денется?   — Я… Я ей неродная. Мы не родственники, — всхлипнула Петра, и Тони моментально отстранился.   — Это ещё откуда взялось?   — Джеймс сказал, — тихо ответила девушка. — Он сказал, что они могут завести ребёнка. Родного. У которого будет кровь Мэй. И я ей буду не нужна.       Старку уже захотелось хорошенько врезать этому гаду.   — Петс, — принялся терпеливо объяснять Старк, — а мы? Мы — твои кровные родственники?       Петра при всём её интеллекте не поняла аналогии.   — Ну… нет.   — Верно. Я, Пеппс, Нат, Клинт, Стив… Мы все — никто тебе по крови. Но при этом знаешь что?   — Что?   — Мы все жизнь отдадим за тебя. Мы все разобьёмся в лепёшку, чтобы ты была счастлива. Начистим морду любому, кто тебя обидит. Понимаешь? Кровь — это просто жидкость. Она не решает почти ничего. Возьми себя и Мор. Вы не являетесь родственниками, но где ещё ты встретишь более любящих друг друга сестёр?   — Я поняла вас… тебя… поняла тебя, Тони.       Тогда они ещё немного поговорили, и Петра всё-таки решила поехать домой, потому что Мэй должна была быть там. Петра хотела поговорить. Однако неожиданно тёти дома не оказалось. Зато был Джеймс.       И не один.       Она услышала странные звуки ещё с лестничной клетки. Они не были ужасно громкими, что мог слышать весь дом, просто у Петры был хороший слух. Но они доносились очень отчётливо. Из спальни Мэй. Петра не успела подумать, прежде чем сделала то, что сделала, а именно — ворвалась в квартиру и распахнула дверь спальни, в которой, предавшись страсти, на кровати развлекались Джеймс и какая-то женщина. Причём, куда менее красивая, нежели Мэй.       Джеймс увидел девушку сразу. Его выражение лица всего на секунду стало растерянным, после чего превратилось в злое. Как будто это Петра подсунула ему эту женщину. Как будто не его только что застукали за изменой. Петра в глубине души радовалась — наконец-то она от него избавится! Да, конечно, Мэй будет больно, но не так сильно, как если бы его разгульная жизнь открылась бы во время брака.   — Проваливай, — рыкнул он, и Петра сначала подумала, что он обратился к ней, но на выход поспешила полураздетая дама, по пути собирающая разбросанную одежду.   — Вы ещё хуже, чем я думала, — скрестив руки на груди, ухмыльнулась Петра.   — Только посмей рассказать об этом Мэй, и я тебя уничтожу!   — Мне плевать! Я не позволю Мэй жить с таким ничтожеством! — после звонкой пощёчины в голове Петры поселился гулкий свист, но девушка осталась стоять на ногах. Недолго. Мужчина приблизился, пододвигая её к кровати.   — Зря ты помешала мне. Твоя тётя в последнее время много работает. Мало внимания уделяет мне. Ну, ты же хорошо знаешь, какого это — когда достаётся мало внимания? — он усмехнулся, надвигаясь на неё. — У меня давно не было секса. И ты. Обломала меня. На самом интересном, — одним движением мужчина кинул её на кровать, лёг сверху и крепко-крепко сжал руками запястья. — Что мне непонятно, так это то, что вы, хотя и некровные родственницы, но обе удивительно красивы, — Петра широко раскрыла глаза и в ужасе попыталась выбраться, но вес мужчины был раза в два с половиной больше её собственного, она могла бы отбросить его, будь её руки свободны, но Джеймс держал их мёртвой хваткой, нерушимыми оковами. Его лицо было так близко к её, что Петра едва не задыхалась. У неё вот-вот мог начаться приступ клаустрофобии, хотя до этого болезнь её не беспокоила. — Как ты любишь? Понежнее, погрубее? В попку, м? — только тогда, когда его мокрый язык дотронулся до её шеи, Петра будто очнулась. Она начала неистово дёргаться, как дикая птица в клетке, как рыба, бьющаяся об лёд. Кое-как ей всё же удалось ударить Филипса ногой в живот или куда-то ближе к паху, а затем она побежала вон из квартиры и бежала, бежала, бежала.       Этой ночью она спала в парке. На улице было всяко безопаснее.       Следующим днём было воскресенье. С утра, помятая и в той же одежде, Петра поехала в Башню. Тони и Пеппер были на совете директоров, а Морган была оставлена на Хэппи, который, увидев девушку, с радостью спихнул ребёнка на неё. Петра была и не против. Только сначала умылась и переоделась в своей комнате. Чем ей нравилась Морган, она не задавала вопросов, на которые Петра не могла ей ответить. То есть, девушка легко ей объясняла, почему трава зелёная, а небо голубое, но ей не приходилось выдумывать адекватную причину тому, почему она пришла в той же одежде, что и вчера. И почему такая разбитая. Почему от неё несло парком, страхом и неудачей. Совет затянулся, и Петра на пару с младшей Старк провела почти весь день, прыгая на батуте, смотря «Король лев» и купаясь в сухом бассейне. Обе были больше чем довольны.       Петра рано легла спать, сославшись на головную боль, которая, в общем-то, не была выдуманной. Учитывая, что лежать восемь часов на лавочке не так уж удобно, девушка не выспалась совершенно, потому уже в половину девятого вечера она благополучно вырубилась, еле доползя до своей кровати. Прямо в одежде. В понедельник рано утром Петра ушла в школу, никак не ожидая, что Тони и Пеппер будет ждать вопрос «А почему у Петти синяки на запястьях?» от Морган. Всё же иногда малышка спрашивала то, что не знали даже такие гении, как её родители.       В понедельник Петра была молчаливой. Честно сказать, последние несколько недель Петра была на удивление неразговорчивой. Петра. Нед и Мишель волновались, но девушка уверяла, что всё в порядке. Ну, то есть она говорила, что у неё проблемы с Джеймсом, некоторые неурядицы с Мэй, но не объясняла, насколько всё было плохо. Конечно, друзья не могли не понимать, что она врёт, недоговаривает, в конце концов, она слишком часто оставалась у них. И даже их родители уже начали задавать вопросы.       Петра писала Мэй несколько перемен подряд, но та молчала. «Бедная, зашивается, а этот… женщин таскает…» — девушке было обидно до слёз за тётю.   — ЭмДжей, я переночую у тебя?   — Нет проблем. У меня как раз предки свалили на три дня, — пожала плечами Джонс. Петра была ей безумно благодарна за то, что она ничего не спросила у неё. Наверное, ей стоило всё рассказать подруге… Возможно, она даже сделает это вечером.       В конце учебного дня Петра неожиданно стала популярной, её телефон завалили сообщениями.       Мистер Старк:       Паутинка, у тебя точно всё хорошо?       Паркер:       Да, всё супер. Сегодня тусим с ЭмДжей;)))       Кэп:       Петра, тебя никто не обижает? Ты можешь всё нам рассказать.       Петра:       Всё отлично, Стив! Я сама обижу, кого захочешь:))))))))))       Нат:       Петс, ты же помнишь приёмы, которые я тебе показывала? Если хочешь, можем повторить.       Солнце:       Моё тело никогда не забудет этого!!! Да и мы в любом случае это повторим на следующей тренировке… Мистер Старк иначе на патруль не пустит: (((Но спасибо за заботу;))))))))       Пеппер:       Петра, лапуля, что-то мы давно не готовили вместе. Не хочешь заехать? Посидим, поболтаем заодно.       Петс:       Да недавно вроде было:))) Уже забыла, как тушили кухню огнетушителем? Я бы с радостью повторила (хи-хи), но сегодня занята. И завтра, наверное, тоже. В общем, в выходные точно буду. Спасибо за приглашение!       «Главное — больше скобочек!» — думала про себя Петра.       Сегодня Мэй точно должна была быть дома. На всякий случай, девушка остановилась напротив входной двери и прислушалась. Да, она определённо слышала голос Мэй. Сначала Петра хотела постучаться, но рука так и зависла в воздухе. Она снова набрала номер Мэй, но та не ответила. Хотя девушка чётко слышала громкий рингтон телефона тёти. Тогда она написала сообщение, а сама вышла ждать на улицу.       Мэй появилась через несколько минут. Петра всё ещё не придумала, как сообщить тёте новость о том, кто её возлюбленный, но сказать это как можно скорее она была обязана.   — Как ты могла сделать такое? — прозвучал холодный голос Мэй. Петра опешила. — Я не могу поверить, — женщина покачала головой и посмотрела в небо, а затем снова перевела взгляд на племянницу. — Джеймс мне всё рассказал. — Петра приподняла брови, не понимая, о чём вообще шла речь.   — Ч-что он тебе рассказал?.. — робко спросила девушка.   — Как ты приставала к нему!       Что???   — Какого чёрта?! — закричала Паркер-младшая. — И ты ему поверила?!   — Ты терпеть его не можешь! Я понимаю, что ты скучаешь по Бену, я тоже скучаю, но Джеймс… мне хорошо с ним. Почему ты не можешь это понять? Принять?   — Да он не любит тебя! Он изменяет тебе! И ненавидит меня!       Мэй закрыла лицо руками, а когда открыла, её глаза были мокрыми. У Петры от этого зрелища защемило сердце. Она хотела приблизиться к тёте, но та отступила на шаг. Петра с недоумением сделала ещё шаг вперёд, но Мэй снова отступила. Девушка остановилась, по её щеке скатилась слеза.   — Будешь готова извиниться. Перед нами обоими. Приходи, — тихо произнесла женщина, а затем скрылась в доме, оставив Петру захлёбываться в слезах.       Дома у ЭмДжей девушка час просидела в ванной комнате, тупо смотря в стену, покрытую кафельной плиткой с дельфинами. Мишель сидела по ту сторону двери с книгой в руках, не мешая подруге размышлять о жизни, но каждые пять минут проверяя, не покончила ли та с собой.       День девушка приходила в себя. В среду Петра пошла поговорить с Джеймсом. Было страшно, но страшнее, чем остаться один на один с этим мужчиной, для неё было потерять Мэй, так что выбор был очевиден. Петра решила для себя, что если что, то она использует силу, чтобы сбежать. Она — героиня Нью-Йорка, она может справиться с каким-то уродом. Да она таких десятками уму-разуму учит каждый свой патруль. Просто там все незнакомые, а здесь — настолько знакомый, что она боится ненароком убить его к чёртовой матери.   — Какие люди, — усмехнулся Филипс, пуская Петру в квартиру. — Понравилась реакция Мэй? А я предупреждал, что со временем ты станешь ей не нужна. Стоило слушать меня внимательнее и морально готовиться.   — Вы скажете ей правду.   — Да-а? И с чего бы это. Ей так понравилась эта ложь, что я готов поддерживать её до конца наших с ней дней. Всё во имя любви. Чего только ни сделаешь, чтобы любимая была счастлива.   — Меня сейчас стошнит от вашей благородности. И, думаю, реакция Мэй будет примерно такой же. У неё, знаете ли, острая непереносимость моральных уродов. Это довольно распространённое заболевание, но у вас к нему, наверное, иммунитет в силу… особенностей вашей личности.   — Не нарывайся.       Петра усмехнулась и нажала на копку в мобильном, который держала в кармане толстовки.   — … Ей так понравилась эта ложь, что я готов поддерживать её до конца наших дней… — прозвучала запись голоса Джеймса.       Его лицо помрачнело, а в следующую секунду Петра уже хотела выбежать из квартиры, но мужчина опередил её на какое-то жалкое мгновение, захлопнув дверь прямо перед её носом. Петра оказалась зажатой между ним и дверью.   — Ты мне сразу не понравилась, — прошипел Филипс. Его серо-голубые глаза потемнели. — От подростков вечно много проблем. — Петра сделала попытку ударить его коленом в пах, но мужчина ловко предотвратил удар. — Даже не думай, девочка, — его рука резко вырвала телефон из её сжатой ладони. Девушка выглядела перед ним маленьким испуганным оленёнком. Раз — и он отошёл от неё и со всей силы швырнул телефон о стену. Два — Петра успела открыть дверь и почти вырвалась на лестничную клетку, как мужчина схватил её за волосы, затащил внутрь и закрыл дверь. Три — припечатав её к железной двери, Джеймс ударил девушку в живот, отчего её рот открылся, а он, не теряя времени, поцеловал её, сразу проникая в рот. Это длилось секунды четыре, и Петре наконец удалось вырваться. Она прикусила его язык. Джеймс заорал. И девушка выбежала из квартиры, слетая по лестнице вниз и покидая здание. Остановившись на какой-то пустой детской площадке, она спряталась под деревянную башню-горку, обхватив колени руками. Её трясло. Во рту чувствовался вкус крови. Чужой крови. И чужого языка. Петра начала плеваться. Руками она пыталась очистить язык от слюны Джеймса. По её лицу растеклись слёзы. У неё не было телефона. Не было костюма. Не было ничего.       «Часы», — вдруг пришло в голову Паркер.       «Я не пытаюсь следить за тобой. Эти часы для экстренных случаев. Если у тебя не будет телефона или любого другого гаджета, если не будет мобильной сети и интернета, если ты окажешься в безлюдном лесу, в горах или под водой, просто набери экстренный вызов», — вспомнила она слова мистера Старка.       Она всё время про них забывала.       Какая же она глупая.       Ну просто дура.       Петра сняла часы, вытащила заднюю поверхность и нажала на кнопку внутри них. Всхлипнула.       Тони появился в костюме спустя четыре с половиной минуты. Она засекла.       Он не сразу нашёл её, секунд десять ходил по площадке, а потом заглянул в её «убежище» и, убедившись, что опасности нет, деактивировал костюм Железного человека.   — Петра? Петра, какого чёрта? Что произошло? — он вытащил её из-под горки, как мешок с картошкой. Она тут же повисла на нём, сотрясаясь в рыданиях. — Ну ты чего, паутинка? Я здесь… Всё хорошо… Ты ранена? Что-то болит? — когда его рука случайно задела её живот, девушка поморщилась, и Тони аккуратно, немного боязно приподнял её толстовку. Ровно посередине плоского девичьего животика наливался синим огромный свежий синяк. — Ты с кем-то подралась? Была на патруле? Где твой костюм?   — Нет… Я… Это Джеймс, — девушка посмотрела наставнику в глаза.   — Парень твоей тёти? — Девушка кивнула. — Он ударил тебя, и ты сбежала? — Петра покачала головой.   — Он п-поцеловал меня, и я сбежала, — сказав это, она закрыла рот рукой. Её глаза практически не стало видно из-за слёз. — Тони, он засунул свой язык мне в рот! — закричала Петра.       «Убью ублюдка», — пронеслось в мыслях Старка.   — Тш… — прошептал миллиардер и поцеловал девушку в лоб.       Он активировал костюм и, взяв Петру на руки, полетел к дому Мэй, где сейчас должен был быть этот урод.       Мэй как раз возвращалась с работы, когда увидела Старка и племянницу рядом с домом. Вид Петры привёл её в ужас. Она мгновенно забыла обо всём и подбежала к ней, как только Тони поставил девушку на ноги. Петра упала бы, если бы Мэй не подхватила её.   — Петс, зайка, хорошая моя, что такое? Что с тобой? Ты в порядке?   — Она не в порядке, — за Петру ответил Старк.   — Что произошло?   — У своего любовничка спроси, — ядовито бросил мужчина и поспешил на нужный этаж.   — Петс, — пыталась растормошить племянницу Паркер-старшая, — пожалуйста, не молчи.       Через несколько минут послышался жуткий грохот, а затем разбилось окно, и из него, удерживаемый за одни ноги Железным человеком, вывалился Джеймс. Он кричал, как сумасшедший, свисая вниз головой с пятого этажа.   — Давай! — рявкнул Тони. — Простите меня! Пожалуйста! Петра, прости меня! Умоляю, прости меня! Я больше тебя не трону! Я никого не трону! Никогда! Я исчезну из вашей жизни! Никогда не появлюсь перед вами! Прошу! Пожалуйста! Я боюсь высоты!   — Ещё! — Тони отпустил одну ногу, и Джеймс заорал ещё громче.   — Прости! П-прости! Прости! За-з-за всё! Умоляю!       Через полчаса, когда приехала полиция и увезла Джеймса (благодаря Тони подачу заявления можно было отложить до момента, когда Петра более-менее придёт в себя), Старк, Мэй и Петра сидели на кухне. Точнее, сидели Петра и Мэй, а Тони ходил взад-вперёд, как заведённый.       А потом он остановился.   — Я хочу оформить совместную опеку. — Две пары глаз уставились на него. — Я хочу, чтобы Петра жила с нами. В Башне.   — Совместную опеку? Ты собираешься забрать её у меня?! — вскочила Мэй.   — Ты не справляешься!   — Я не справляюсь?!   — Прекрати повторять за мной! Этот урод, твой грёбаный парень, сделал ей столько вреда, причинил столько боли за всё это время! Ты слышала, что Петра сказала только что?! Он бил её! Несколько раз! Он пытался её изнасиловать! Дважды!   — Я… Я… Я не знала, — Мэй медленно села, закрывая лицо руками. Слышать весь этот ужас во второй раз было ещё больнее. — Петс, — хриплым шёпотом обратилась она, едва не плача, — почему же ты молчала?..   — Ты меня не слушала…   — А где были твои глаза?!       Петра и Тони ответили одновременно.   — Нет… — подала голос Петра. — Мистер Старк… Тони… Я очень польщена таким предложением… Это… Это правда очень мило, это невероятно… грандиозно. Но я не могу согласиться. Я не хочу оставлять Мэй одну.   — Я согласна, — вдруг сказала Мэй.   — Что? — не поняла Петра.   — Я так виновата перед тобой. Петс, — женщина взяла руки девушки в свои, — я хочу, чтобы ты знала, что для меня нет никого и ничего важнее тебя. Ты — мой главный приоритет. И навсегда им останешься. Поняла меня? Именно поэтому тебе лучше будет у Старка. Я люблю тебя, детка. Правда. Очень-очень. Прости меня, родная.       Петра робко кивнула и вымученно улыбнулась.   — Я тоже люблю тебя, Мэй.   — А меня, естественно, никто не любит, — проворчал Старк, и Петра издала сначала лёгкий смешок, а потом засмеялась во весь голос, самую малость истерично.       Накопленное напряжение медленно, но верно отпускало.