***
— Хэй, Дос-кун, тебе ещё не надоели эти книги? — поинтересовался Гоголь, подсаживаясь к Фёдору, что в свою очередь, по всей видимости, был увлечён чтением. — Вовсе нет. К чему такие вопросы? — произнёс Достоевский, отвлекаясь от книги. — Может, займёмся чем-то более интересным? — с хитрецой в голосе предложил Гоголь. — Например, сыграем в карты? Николай перебрался за стол и, пользуясь ситуацией, удобно расположился за ним. Лёгкое движение рукой — и карточная колода веером раскладывается на столе. — Я не играю в карты. — равнодушно ответил Фёдор, вновь принимаясь за чтение. — Неужели боишься мне проиграть? — ухмыльнувшись, спросил мужчина. Вздохнув, Достоевский окончательно отложил чтиво и молча расположился за столом напротив Николая. — И что интересного в карточных играх? — На самом деле важна не столько сама игра, сколько азарт, который можно испытать во время неё. — ответил Гоголь, собирая карты обратно в колоду. —Нет никакого азарта в том, чтобы получить ненужную вещь. А на нужные никто играть не станет, разве нет? — запротестовал Достоевский, вновь недовольно вздыхая. — В этом и есть смысл. Рискнуть ради возможности получить нечто важное. — пояснил Николай, продолжая ехидно улыбаться. — Но есть и другая форма игры. Ставка не какая-то вещь или деньги, а действие, которое должен выполнить проигравший. Получается, и азарт есть, и терять что-то важное не приходится. Чаще всего играют на раздевание. Проигрывает тот, на ком в конце концов совсем ничего не остается. — Хочешь сыграть на раздевание? — с некоторой опаской спросил мужчина, недоверчиво глядя на своего собеседника. — Именно! Дос-кун, ты ведь не против? Достоевский промолчал. «Может, сам отстанет?» — подумал он, глядя на Николая. Хотя, зная натуру своего друга, этого не произойдёт. — Хэй… Игнорировать меня вздумал? — с наигранной обидой в голосе спросил Гоголь, надеясь, что Фёдор всё-таки не откажется от столь заманчивого предложения. — Уговорил... — Отлично! — радостно воскликнул Николай, выходя из-за стола, — А, чтобы игра стала несколько веселее, можно и выпить. — опять же ехидно улыбнувшись, сказал он, доставая вино. Поставив бутылку на стол, мужчина отлучился за бокалами для вина. Вернувшись, он вновь сел напротив Достоевского. — Ты ведь умеешь играть в карточные игры, а, Дос-кун? — поинтересовался Гоголь, разливая красную жидкость по бокалам. — Разумеется, умею. — самодовольно ответил Фёдор, выпрямляясь. — Мне не составит труда обыграть тебя. — Что ж, посмотрим, насколько ты хорош. Перед началом игры Николай честно попытался на всякий случай объяснить Достоевскому правила, а потом показать, как играть. Почти сразу дело пошло на лад. По крайней мере, Достоевский не лез в чужие карты и начал разбираться в своих. Правда, ни то, ни другое ему не помогло. Получив, наверное, наихудшую из возможных комбинацию, Фёдор проиграл. Впрочем, это его ничуть не расстроило. Он пожал плечами и снял с себя плащ, после чего аккуратно положил его рядом с собой. — Одна неудача — сто удач. Думаю, мне посчастливится в следующий раз. — беззаботно заявил мужчина. Николай лишь усмехнулся. Взяв в руки стакан с вином, он немного отпил. — А знаешь, Дос-кун, оно вполне себе ничего. — сказал он, отпивая ещё немного темно-красного напитка. — Могло бы быть, конечно, послаще, но и так его пить можно. Фёдор нехотя отхлебнул из бокала и поморщился. Для него вино было чересчур сладким. Приторная жидкость обволакивала язык и жгла горло. Разумеется, на одной партии игра не закончилась. Достоевский скидывал карту за картой в ответ на ход оппонента, и когда в его руках не осталось больше ничего, Николай сделал растерянный вид, смотря на карты в своих руках. — Что ж, Николай, на этот раз удача улыбнулась мне. У меня ни одной карты не осталось, а у тебя ещё порядочно. Гоголь был уверен в своём проигрыше. Он скинул с себя цилиндр — первое, что пришло на ум и что оказалось ближайшей вещью, которую было проще всего снять. Это поражение нисколечко не расстроило его, ведь он прекрасно знал, что обыграет Достоевского. У такого опытного игрока, как Гоголь, имеется «козырь в рукаве». — Так-так-так, отлично, начало положено! — воодушевлённо воскликнул Николай. — Счет один: один, и сейчас мы на равных. — Рано радоваться. — явно смотря на своего противника свысока, ответил Фёдор. —Сейчас удача на моей стороне. — Хм, может быть, а может быть, и нет. — Николай пожал плечами. — Азартные игры — одна сплошная удача или неудача, и никто не может предсказать ее заранее. — Прекрати болтать и сдавай карты, —Достоевский подтолкнул к нему колоду. — Я не собираюсь просидеть за игрой всю ночь. В этот раз игра затянулась. Гоголю попалась откровенно неудачная комбинация, что тоже подстроено, но судя по тому, как тщательно выбирал карту для следующего хода Фёдор, порой отдёргивая назад руку с уже выбранной картой и принимаясь изучать свою линейку снова. Ему тоже не очень-то повезло. Помимо воли процесс захватывал. В этом действительно не было никаких закономерностей и ничего спланировать было нельзя. Только не в случае игры с Николаем. Хоть он не считал разработку тактики важной частью, но здесь у него было несколько приёмов, которые можно было бы пустить в ход. В этом Гоголю даже способность не пригодилась. Выбывшие карты вряд ли кто-то помнит. Это и сыграло клоуну на руку. Для скидывания карт мужчина старался держать их двумя руками. В ладонь он незаметно прятал те, которые нужно сбросить, предварительно переместив их в конец веера. Этой рукой Николай накрывал карты на столе отыгранные, которые уже убраны в отбой, незаметно сбрасывая к ним и свои. Отвлечь своего противника легко интересной историей или смешным случаем. Капелька актерского мастерства, знания и умения — и победа у вас в кармане. Помимо этого, карты были помечены, причём помечены они были очень незаметно. К тому же, метки разделяли масти, что тоже играло на руку. Почти на автомате Достоевский протянул руку к своему бокалу и залпом проглотил вино. Жажда уменьшилась едва ли на чуть-чуть, и он махнул рукой своему другу, прося налить еще. Напиток по-прежнему был чересчур приторным, но таким жгучим больше уже не казался. А внутри от него разливалось приятное ровное тепло. — Дос-кун, ты слишком долго думаешь… — заныл Гоголь. — Ты ведь не хотел затягивать игру, а если будешь вот так любоваться своими картами, то мы и к утру не закончим, разве нет? — Ну вот, все, можешь начинать думать ты. — цыкнул Достоевский, шлепая на стол чуть ли не первую попавшуюся подходящую карту и почти сразу же начиная жалеть о собственном выборе. — А зачем мне думать? Я всё! — мужчина сделал ответный ход мгновенно, а потом развел в воздухе руками, демонстрируя пустые ладони. — Удача снова на моей стороне! Увлекшись своими картами, Фёдор совсем перестал следить за положением Гоголя. Какие-то пару минут стоили ему ещё одной проигранной партии. Он посмотрел на оставшиеся карты перед собой, а затем перевёл взгляд на стол перед Николаем, на его длинные, затянутые в красные перчатки, пальцы. «Черт, черт, чёрт!! Ну как же я пропустил момент, когда наше равно бедственное положение так неравно изменилось? Ладно, еще далеко не конец. Сейчас я буду внимательнее.» — успокаивал себя Достоевский, вновь осушая бокал с вином. Видимо, сейчас он совсем наплевал на столь приторный вкус этого напитка. — Сдавай. — Фёдор собрал все карты и практически впихнул их в руки своего противника. Достоевский помедлил пару секунд, потом, выбрав, снял с себя шапку, после чего аккуратно положил её рядом с собой. Гоголь изредка прихлебывал вино. Сам Фёдор то и дело прикладывался к своему стакану, стремясь унять жажду, но увы от приторного вина только больше хотелось пить. На сей раз он не отводил глаз от карт противника. Но в этот раунд ему так феерично не везло, что он даже не удивился, когда при виде брошенной Николая на стол «рубашкой» вниз последней карты, его собственные пальцы ощупали стопку собственных неизрасходованных карт. — Дос-кун, а ты ничего не забыл? —Николай вновь разлил вино по бокалам, после чего глянул на Достоевского. — На тебе осталась деталь одежды, которую ты мне только что проиграл. Скрипнув зубами, Фёдор начал расстёгивать свою рубашку. Он слишком спешил, поэтому пальцы путались, порой мешая больше, чем помогая. Он резко дернул ткань, стремясь снять побыстрее. Ему не терпелось вернуться к игре и взять свое. — Дос-кун, может, тебе стоит помочь? — произнёс Николай, усмехаясь. Фёдору послышались некие нотки издевательства. Впрочем, это было неудивительно. Это привычная интонация Гоголя. —Я и сам справлюсь. — отрезал Достоевский, выпрямляясь. — Всё, готово, можем продолжать. — Сдавай. Фёдор провел языком по подсохшим губам, пытаясь хоть как-то увлажнить кожу. Внутри разгорались чувства досады, нетерпения и жгучего интереса, что заставляли дрожать в предвкушении. Хотя почему дрожать? В помещении было как раз не холодно, совсем даже наоборот. Гоголь сам по себе клоун, что оттягивает неизбежный финал своего представления. И неужели ему совсем не жарко? Достоевский в одних брюках чуть ли не плавится от жары. «Ну ничего. В этот раз все пойдет иначе.» — уверял себя мужчина. Мужчина абсолютно наплевал на гордость и стал обдумывать каждый ход, совершенно не считаясь со временем. Как бы он не старался не принимать опрометчивых решений, у него это совсем не выходило. Фёдор иногда поглядывал на Гоголя, наблюдая за тем, как у него обстоят дела. Картинки путались перед глазами. Видимо, сказывалось количество выпитого алкоголя. "Интересно, сколько у него ещё этого отвратительного вина? — думал Достоевский, вновь отпивая тёмно-красного напитка из своего бокала. — Что если он хочет споить меня?" Фёдор отвлёкся на свои мысли и едва ли не перепутал шестёрку с девяткой, но вовремя спохватился. Зажмурившись, он попытался прогнать наползающий из-под век туман. Это выходило, мягко говоря, не очень. Как и ожидалось, Фёдор снова проиграл. — Чёрт… как же так? — не сдержавшись, возмутился он, тут же пожалев о сорвавшихся с губ словах. — Может быть, ты просто слишком торопишься, Дос-кун? —в голосе мужчины, как ни странно, насмешки не слышалось, хотя поверить в такое было трудно. — Ну, чего ты ждешь? Сдавай. Достоевский ощутил, как плывущее внутри тепло превратилось в обжигающий жар. Этот жар плеснулся ему в лицо, пробежал по плечам, груди, кажется, сполз даже на локти. Еще один раунд окончился не в его пользу. Достоевский ощутил неприятный холодок внутри. Несмотря на явно слишком высокую температуру в комнате, по телу прошел озноб. Он внезапно понял, что Гоголь смотрит прямо на него. В самую глубь души. Фёдор тряхнул головой, тем самым стараясь привести себя в чувство. Ставшие вдруг совершенно негибкими пальцы с трудом расстегнули брюки. Стащить их с ног оказалось не менее трудно. Наконец он отшвырнул часть одежды от себя резким движением ноги, оставшись в одном белье. Теперь у него осталась всего одна попытка. Один шанс переломить ситуацию и повернуть ее в свою пользу. Если мужчина не отыграется сейчас… Нет, он решительно отбросил эту мысль в сторону. Фёдор не может проиграть. — Дос-кун, ты путаешь масти… — с насмешкой произнёс Николай и указал на карту, что только что была брошена на стол. Достоевский уже и сам понял, что ошибся. Это вызвало в большей степени изумление, чем возмущение. Но снаружи он по-прежнему оставался непоколебим. По крайней мере, ему так казалось. Его противник прекрасно видел, как он нервничает. В какой-то степени, это даже забавляло его, ведь Фёдор — очередной зритель его циркового представления. — Это случайность, не более. — спокойно ответил Достоевский, забирая карту со стола и уже обдумывая следующий ход. Подходящих карт не было. Но вот неподходящих — уже уйма. «Главное — не проиграть. Неужели этот клоун смог так просто меня обыграть?» — размышлял Фёдор. Мысли начали ужасно путаться. Достоевский судорожно перебирал в руках карты, а ужасное непонимание плотной пеленой покрыло разум. — Дос-кун, ты снова проиграл!! — радостно воскликнул Гоголь, демонстрируя своему другу пустые руки. — Удача на моей стороне! До Фёдора дошло не сразу, а лишь через короткую паузу. Он глянул на своего оппонента, что махал пустыми руками, издевательски улыбаясь. — Разумеется, это не значит, что игра окончена! В честь этого у меня есть вопрос! — оживлённо трепетал Николай. — На что же мы будем играть дальше, если на тебе, Дос-кун, ничего не осталось? Точнее, сейчас ничего не останется, так ведь? — Ч-что..? Нашёл время для в-вопросов… — язык предательски заплетался, не позволяя нормально говорить. — Дос-кун, повторюсь. На тебе остался последний элемент одежды, который ты также проиграл. — со звериным оскалом повторил Гоголь, в очередной раз подливая своему другу вина. В ответ на это Достоевский лишь фыркнул, после чего скинул с себя последний кусочек ткани — нижнее бельё. — И всё-таки, как думаешь, Дос-кун, на что будем играть дальше? — спросил мужчина, продолжая улыбаться. — Думаешь, я собираюсь иг-грать д-дальше?.. — произнёс Фёдор, после чего вновь прильнул губами к бокалу и отпил приторную тёмно-красную жидкость. Жажда не утолялась от слова совсем. Пить хотелось только больше. — Ах, как жаль, Дос-кун не знает правильного ответа. — жалобно протянул Гоголь. — Внимание, правильный ответ! Мы будем играть на желания!! — Я... я не б-буду играть д-дальше. — залпом допивая вино, повторил Фёдор. — Ну, Дос-кун! Пожалуйста!! — заныл Николай, выходя из-за стола. Достоевский резко вспомнил, что сейчас без одежды, поэтому нужно любыми способами остановить Гоголя, заставив сесть его обратно за стол. — Х..хорошо-хорошо! Давай сыг-граем… — произнёс мужчина, судорожно выставляя руки вперёд, дабы остановить своего друга. Разумеется, Гоголь заметил смущение Фёдора, поэтому, продолжая ехидно улыбаться, вернулся на своё место. На удивление, в этот раз Николаю попалась слишком неудачная комбинация, а вот Достоевскому повезло гораздо больше, поэтому, даже несмотря на то, что его мысли путались, а сам он путал масти, ему удалось победить в этой партии. На самом деле это произошло лишь благодаря тому, что Гоголь поддавался. — Какая жалость! Удача отвернулась от меня… — с той же наигранной жалостью протянул Николай, протягиваясь через стол и беря друга за руки. — Видишь, Дос-кун? У тебя карт не осталось. По Фёдору явно было видно, что он сейчас в нетрезвом состоянии. «Неужели так быстро напился?» — подумал Гоголь, усмехаясь. Всё шло по его чёткому плану. — Что? Побед-дил? — переспросил Достоевский, глянув на свои руки. — Да-да, Дос-кун, победил. Поздравляю! — радостно воскликнул Николай, садясь обратно. — Я слушаю твоё желание. На удивление, это был всего лишь вопрос. — З-зачем всё… ты всё это.. зат-теял? — спросил Фёдор, глядя прямо в глаза своему оппоненту. — Странный вопрос. Просто захотелось развеять скуку, разве не очевидно? — Твоя правда. Следующая партия опять же была за Гоголем. — Дос-кун, скажи, как ты ко мне относишься? — кокетливо поинтересовался Николай. Мысли продолжали отчаянно путаться, не давай нормально формулировать предложения, да и просто связать двух слов. Фёдор ожидал услышать какую-нибудь глупость, но к такому он не был готов. — Ты… Ты — Николай. Мы вместе… мы… работаем. Иногда… часто… ты меня бесишь часто. Ты мне не противник. Совсем не… противник, да… — он сделал небольшую паузу, видимо, пытаясь хоть немного собрать всё в кучу. — Ты… когда ты ведёшь себя… очень… шумно… меня это не раздражает, нет… — Что ж, продолжаем! Гоголь молча тасовал карты, изредка поглядывая Фёдора. Тот смотрел куда-то в сторону, стараясь прийти в себя. Видимо, алкоголь совсем вскружил ему голову. «Шестерка… Не проиграть… Как же здесь жарко… Пальцы в красных перчатках… Ехидная ухмылка… Двойка… Нет! Это вино совершенно безвкусное… Какая масть? Чей ход? Жарко…» Вновь победа была за Николаем, что, наверное, уже совсем неудивительно. — Дос-кун, с кем был твой первый раз? Почему он тебе запомнился? Только сейчас Достоевский не нашёл слов, чтобы ответить на заданный вопрос. Ну не признаваться же в том, что такого в его жизни ещё не было и, видимо, ещё долго не будет? Гоголь сразу же заметил, как растерялся его друг, но говорить что-либо пока не собирался. «Чёрт… Что за вопросы?.. Почему так жарко?.. Я не знаю, что ответить… Хочу ещё вина…» — Ну… Он б-был с… — Достоевский не смог придумать что-то стоящее. — Ладно, Дос-кун, расслабься. — беззаботно произнёс Николай, допивая из своего бокала последнее вино. — Я знаю, что ты ещё девственник. Фёдор удивлённо глянул на Гоголя. Он хотел было что-то сказать, но понял, что опять же не сможет подобрать слов, поэтому просто промолчал и, краснея, отвёл взгляд в сторону. Достоевский не заметил, как оказался по ту сторону стола, там, где сидел Гоголь, а точнее на его коленях. Сознание настолько сильно помутнело, что мужчина уже практически не мог здраво оценивать происходящую ситуацию. Он рефлекторно дёрнулся, а вместе с ним дёрнулся мир вокруг него. Николай удержал его. Фёдор замер, боясь делать резкие движения. К тому же его отвлекла неожиданная мысль. Почему он никогда раньше не замечал, насколько Николай его… больше? Сейчас он неожиданно остро ощутил разницу в их габаритах, оказавшись практически прижатым к широкой груди. От чего-то стало даже уютно. — Дос-кун, ты изрядно напился. — спокойно сказал Николай, проводя рукой по оголённому плечу Достоевского. — Тебе стоило контролировать себя. Этот приятный голос звучал непривычно близко, от чего по телу прошлась приятная дрожь. Фёдор замер, вслушиваясь в собственные ощущения. Прикосновения были очень осторожными и такими… заботливыми? Потом обтянутые перчатками ладони поднялись выше и легли на плечи, после чего слегка помассировали затекшие мышцы, настолько правильно находя нужные места, что с губ сорвался невольный довольный вздох. После одна рука двинулась ниже, поглаживая спину, вторая же скользнула за шею, принимаясь разминать загривок. — Ч-что ты делаешь?.. — язык заплетался, нестерпимый жар тёк под кожей, стремясь вырваться наружу и вливаясь обратно там, где горячие пальцы Николая касались его кожи. — Отпусти… меня… Гоголь промолчал. Прикосновения исчезли и тут же вернулись, но вместо мягкой ткани кожи коснулись обнаженные пальцы Николая. Они действительно были горячими, очень-очень горячими... Нужно было прекратить все это, отодвинуться и резко сказать, что… Невысказанная фраза повисла в пустоте сознания. Достоевский силился поймать обрывок исчезающей в тумане мысли, но зарывающиеся в его волосы всё те же горячие пальцы не способствовали возвращению к реальности, а как раз-таки наоборот. Фёдору хотелось слышать этот прекрасный голос, что был сейчас усладой для ушей и вскруживал голову, туманя сознание пуще прежнего. В один момент Достоевский почувствовал чужую руку на своей щеке. Он расслабился и прикрыл глаза, поддаваясь искушению. «Нужно… всё… прекратить это всё…» — подумал Фёдор и уже хотел вновь отдёрнуться, но в этот же момент к его губам прижались губы Николая и сейчас ему стало совершенно не до этого. Ощущения были такими новыми и до ужаса непривычными. Это было так приятно, что Достоевский не сразу заметил боль в груди от недостатка воздуха. Вскоре Гоголь отстранился от его губ. Воздух хлынул в лёгкие Фёдора обжигающим потоком. — Дос-кун, тебе ведь нравится, не так ли? — послышался обжигающий кожу шёпот. — С-совсем нет… — дрожащим голосом ответил Достоевский. — Прекращай… — Не обманывая себя. Он не успел собраться с мыслями, как Николай вновь наклонился к нему и затянул в нежный поцелуй. Тем временем его руки прошлись по плечам, легко сползли на спину и спустились к пояснице, а после притянули ближе и буквально вдавили в чужую грудь. От этого Достоевский коротко простонал, слегка выгнувшись. Положив руки на плечи Гоголя, он обвил ногами его талию, невольно прижимаясь сильнее. Чужие руки продолжали разглаживать его тело, заставляя довольно постанывать прямо в губы мужчины. Когда Николай вновь отстранился, Фёдор почувствовал внутри неприятное чувство пустоты. Затем тот поднялся на ноги. В этот момент Достоевский ощутил себя таким лёгким, практически невесомым. Будь он в трезвом состоянии, такие действия привели бы его в ужас, а сейчас это приносило лишь чувство внутреннего спокойствия. Вскоре Достоевский почувствовал под собой мягкую постель. Вновь прикосновения пропали, от чего он тяжело вздохнул. Несмотря на то, что до этого Фёдор буквально плавился от жары, то сейчас ему стало жутко холодно, от чего он съёжился, но всё те же горячие руки Николая заставили развернуться его обратно. В этот же момент он почувствовал на своей щеке лёгкий мимолётный поцелуй, а после и на губах и носу. Достоевский ощущал, как Николай спускается всё ниже и ниже, продолжая нежно целовать каждый сантиметр его белоснежной кожи. Его руки слегка массировали грудь, от чего с губ Фёдора срывались тихие стоны, больше похожие на томные вздохи. Достоевский продолжал держаться за плечи Гоголя. Он чувствовал, что тот всё ещё одет. Фёдор всё никак не мог открыть глаза, да даже если и откроет, то всё вновь поплывёт и запутается в клубок очередного абсурда, поэтому он положился лишь на тактильные ощущения. От вынужденной слепоты чувствительность всего тела увеличилась, от чего чужие руки ощущались ещё более приятно. Вновь без всякого предупреждения ласки прекратились. По телу прошёл неприятный холодок, заставляя Достоевского невольно вздрогнуть. — Н-не уходи… — практически шёпотом произнёс Фёдор, вновь ёжась от неприятного ледяного воздуха. — Я здесь, Дос-кун, не переживай. — прозвучал успокаивающий голос где-то дальше, чем до этого. Гоголь опустился на него сверху, прижимая к постели. Достоевский ощутил тяжесть чужого обнажённого тела. Возбуждение немного стихло, но, когда Николай вновь коснулся его губ — вернулось в двукратном объёме. Настойчивые пальцы проникли и между ягодиц. Это было так неожиданно, что Фёдор не успел отдёрнуться, поэтому мышцы нехотя пропустили вторжение. Они были такими холодными и скользкими. Жар снаружи и холод изнутри сплелись. От осознания, что Гоголь сейчас гладит его там, изнутри, Достоевского затрясло крупной дрожью. Срывающийся шёпот просил подождать и потерпеть, а последняя частичка здравого смысла говорила о том, что всё это неправильно и должно прекратиться. Но вскоре с губ Фёдора срывались крики и стоны, которые Николаю пришлось ловить губами. Внутри двигались уже два пальца, массируя постепенно смиряющиеся с проникновением мышцы. Внезапно одно из движений вызвало настолько острое ощущение, что не получилось даже закричать. Достоевский лишь цеплялся за плечи Гоголя, продолжая заметно дрожать. Он начал кусать его губы, задыхаясь от воздуха, которого резко стало слишком много. Также неожиданно эти ласки и прекратились. Внутри появилось жгучее ощущение пустоты. Достоевский уже захотел попросить Николая вернуться обратно, как тут почувствовал возле входа в своё тело нечто более объёмное, чем пальцы, и… твёрдое. Мышцы вновь напряглись, но Гоголь, стиснув его бедра, притянул к себе. Фёдор попытался отдёрнуться, но руки партнера сковали движения, и ему пришлось сдаться, обмякнув на постели. Медленное растяжение мышц заставляло метаться и стонать, желая большего. Давление изнутри переплавлялось в огонь, охватывающий тело. Наконец бедра Николая коснулись его бедер, а сам он замер, прижимаясь губами ко взмокшему виску Достоевского. Потом последовало такое же осторожное движение назад. Мышцы судорожно сжимались на растянувшей их плоти, стремясь не выпустить ее. Гоголь почти полностью покинул его тело, а затем, сжав бедра еще сильнее, вернулся обратно одним рывком. Фёдор хотел закричать, но чужие губы поймали этот крик за долю секунды до того, как он успел вырваться. Снова неторопливое скольжение наружу — и снова резкий толчок внутрь. Гоголь сдвинул его с места, заставляя немного поменять положение, и очередной толчок пришелся в ту самую точку внутри тела, которую чуть раньше ласкали пальцы. Это было где-то за гранью разумного. В этот момент здравый смысл Достоевского полностью отключился. Он выгнулся, стремясь обхватить Николая ногами, вжать в себя сильнее. Наслаждение плотной пеленой покрыло разум, не позволяя контролировать всё то, что сейчас происходило. Мир медленно восстанавливался из небытия. Казалось, он заново собирается в единое целое из миллиард частиц. Ощущения возвращались постепенно — самые разные: усмиряющийся стук крови в висках; тяжесть чужого веса, вдавившего его в мягкую постель; отголоски наслаждения, острыми искрами порхающие по телу; лёгкая боль и жжение… там. Горло продолжала терзать жажда, только теперь она ощущалась ещё сильнее. Гоголь шевельнулся, приподнимаясь над ним. Лба коснулись прохладные влажные губы. — Ты как, Дос-кун? Смысл вопроса дошел с трудом. Ответа не было. Чтобы дать ответ, нужно было собрать воедино все осколки мыслей, но в голове все еще царил блаженный туман, и делать это не было ни желания, ни сил. Только разве что… — Пить хочу... — прошептал Достоевский, облизывая пересохшую кожу губ. — Сейчас, подожди немного. — произнёс Николай, после чего еще раз коснулся его лба. Резкое движение, а затем внутри внезапно стало… пусто. Фёдор машинально сдвинул ноги, ощущая вытекающую влагу. Пустота была неприятной, но еще неприятнее был холод, коснувшийся обнаженного тела, когда Николай выбрался из постели. — Не уходи... — не то приказ, не то просьба. Прозвучало, скорее, как второе. — Я только принесу воды и вернусь. Через пару минут губ действительно коснулась гладкая прохлада стакана, и Достоевский с жадностью стал глотать божественно-вкусную холодную воду. Допив последние капли, он на ощупь ухватился за Николая и потянул его к себе. Тот охотно поддался, укладываясь рядом с Фёдором и прижимаясь теснее. Его губы коснулись губ Достоевского, слизывая капельки воды, потом запечатлели легкий, почти невесомый поцелуй. Нежные прикосновения горячих рук Николая убаюкивали, заставляя погружаться в царство Морфея всё глубже... Последнее, что осознанно воспринял Достоевский — прикосновение ладони Гоголя к своей щеке и тихий шёпот: — Отдыхай, Дос-кун.***
— Николай, я задушу тебя собственноручно, если ты сейчас не признаешься, почему мы спали в одной кровати. — с некоторой озлобленностью в голосе угрожал Достоевский, приподнимаясь с подушки. Гоголь, почуяв «опасность», тут же перебрался подальше от Фёдора. — Хи-хи-хи, неужели совсем ничего не помнишь? — с привычной издёвкой в голосе спросил Николай, отходя ещё дальше. Достоевский заглянул под одеяло. — Николай, где моя одежда? — с пугающим спокойствием в голосе произнёс Фёдор. Было понятно, что внутри его просто распирает от чувства злости. — Да вот же она, у меня. — усмехнувшись, ответил Николай. — Ну же, забери её у меня. — Я не понимаю, тебе что, жить надоело? — Наверное. — Подойди сюда. — также спокойно сказал Фёдор, выпрямляясь. — Ага, я не настолько глуп, чтобы идти на верную смерть. — сказал Гоголь, складывая одежду Достоевского на другом конце комнаты. В этот же момент в Николая полетела мягкая пуховая подушка, от которой он успешно увернулся. — Ты знал, на что идёшь, соглашаясь со мной играть в карты на раздевание. — с той же хитрецой в голосе произнёс Гоголь, заменяя свой цилиндр на шапку-ушанку Фёдора. — Так мы в карты играли? — Ха-ха, Дос-кун совсем ничего не помнит! В этот момент Достоевскому казалось, что Николай так и напрашивается на жестокую расправу. — А ты ведь даже и не заметил очевидное жульничество! — воскликнул Гоголь, но, поняв, что раскрыл себя, сделал виноватое лицо. — Упс, кажется, я раскрыл свой маленький секретик... В Николая тут же полетела и вторая подушка, от которой он, к сожалению, увернуться не смог. Фёдор закутался в одеяло и встал с кровати, после чего начал медленно подходить к Гоголю, что уже явно напрашивался получить по заслугам. — Дос-кун, спокойнее!! Это была шутка, ты просто играть не умеешь! — Николай начал успокаивать друга. — Давай, Николай, топи себя дальше. — спокойно ответил Достоевский. Подняв с пола одну подушку, Николай кинул её в Фёдора и попал. Этим он выиграл немного времени, но сбежать не удалось. Достоевский, взяв ту самую, брошенную в него подушку, начал бить ею Николая. — Дос-кун, пощади!! — жалобно завопил Гоголь, закрывая голову руками. Фёдор, разумеется, проигнорировал просьбу друга и начал бить с удвоенной силой, на что Николай лишь наигранно ныл, умоляя о пощаде.