Подарок

      Работа была утомительна: постоянно кто-то что-то от тебя хочет, бесконечно сыпятся вопросы, не успеешь решить одну проблему, появится вторая, и люди… Искать подход, договариваться, юлить, а иногда говорить на чистоту, просить, требовать, приказывать.       Лафайет устал. Мешком упав на свою жесткую узкую кровать, утонув в ворохе одеял, он утомлённо прикрыл напряженные глаза.       Нет, работу он любил. Ему нравилось быть полезным обществу. Быть частью истории, реформ, революций. Он искренне хотел помочь своему народу. Но когда работа оставалась позади, и можно было позволить не думать о делах… Он думал о Луи.       Конечно, так не пристало называть Его Величество короля Франции Людовика ХVI, а Лафайет пару раз чуть не оговорился на публике. Но в груди всякий раз загоралась искра томления от этого имени. Такое короткое, такое нежное, такое милое имя. Если говорить его на выдохе, когда в легких уже не хватает воздуха, “Луи” звучит как единый бесконечно очаровательный звук. Король сам был таким, и это имя бесконечно ему подходило.       Лафайет тихо и кротко произнес заветное имя. Губы сначала сомкнулись в круг, протянув букву “у”, а следом растянулись в мягкой улыбке, чтобы прозвучала “и”. Невозможно произнести “Луи”, не улыбнувшись. И не от того, что Лафайет был влюблен как дурак, нет, виновница эта несносная “и”. Верно. Только она.       И почему всякий раз, как деловые вопросы закончены, и шорох бумаг улег, маркиз возвращается мыслями к королю?       Скорее всего, это дело привычки. Сейчас самое темное время ночи. С двух до четырех. Это было их время. Когда тайком, крадучись, они с тревогой и замиранием сердца пытались скрыться от всего мира за тяжелой дверью. Всего два часа, чтобы напиться друг другом, насладиться голодными до нежности губами и руками, забыться друг в друге.       Лафайет не заметил, как его тяжелая рука, покоящаяся на груди, стала задумчиво поглаживать под ключицей. Он устал. Одежда мешалась. Хотелось ее снять и спокойно лечь спать. Стянул шарф, кинул к верхней одежде. Распустил шнуровку ворота рубахи.       Кожа под льняной тканью была горячей. Грудь вздымалась медленно. Дыхание становилось глубоким. Тяжелым. Нервным.       Луи любил гладить его грудь. А во сне, когда преткнется под бок, по-хозяйски закинет руку на Лафайета. На его торс. А иногда…       Нужно остановиться.       Но не хочется.       Царапающим движением провел по груди там, где чувствовались упругие мышцы. Погладил, растер, надавил посередине груди. Почувствовал пальцами твердость костей. В голове уже выветрились все ненужные мысли.       Гилберт ощутил как его глупое нелепое сердце бьется где-то далеко под ладонью. Ритм привычный. Тревожный. Гулкий.       Рука трепетно скользнула выше. Неловко оступилась с перехода от груди на шею. Застыла, обхватывая.       Пальцы чувствовали как на шее бьется венка. Или артерия? Такая тонкая. Узкая. Если надавить, почувствуешь биение отчетливей. Сможешь ощутить, насколько она крохотная, словно ниточка.       Лафайет чуть сжал ладонь. Под рукой забилось сильнее, опасливее. С тревогой, с неистовством. К лицу прилил жар. Дыхание затаилось в груди. Он все еще мог дышать. Но мелко. Будто краник с воздухом закрутили, но не туго.       На выдохе. С жаром. “Луи” .

***

      Наконец, с делами покончено. Чуть вечереет. Можно вернуться на временную квартиру. А можно взять лошадь, поехать в замок. К королю. Лафайет улыбнулся. Он был утомлен и хотел немного покоя и расслабления. А внутри все равно зудело от желания поскорее вернуться.       Но даже если он выедет прямо сейчас, то скорее всего проведет в дороге всю ночь.       Плевать. - Прикажите подать лошадь.       Путь не близкий. Тропа петляет. Скучно.       Поначалу Лафайет пытался думать о насущных проблемах королевства, слушая мерный топот копыт. Запасы зерна на севере пустеют. Урожай был скудный. Рекруты распоясались. Торговые отношения на востоке напряженные. Флот беднеет. Лето кончается, а осень обещает быть засушливой.       И задница занемела в седле.       Лафайет тяжело выдохнул, лошадь вторила ему недовольным фырканьем. - Не капризничайте, госпожа лошадь.       Кобыла тряхнула гривой, словно понимала. - Вон, видишь небо пунцовым стало, значит, полпути уже позади... Погоди, родная, после пролеска будет деревушка. Там таверна, от нее вечно тащит запахом хмеля, вот у ней наши дороги и разойдутся. Ты в стойло - отдыхать. А мне подадут гнедого жеребца. Дай Бог. Или тягового красавца. А еще там есть изящная кобылка, Искорка, может ее запрягут.       Лошадь громко заржала, махнула резко хвостом. - Ну, не устраивай сцен. Ты же не думала, что ты у меня одна такая?       Ответа не было. Лафайет поджал шутливо губы, хлопая добродушно кобылку по шее. - Знаешь, куда я еду? - Пфр… - Как грубо! В Версаль! На поклон к самому королю! Ты вот видела когда-нибудь короля? А я его… Да еще и в каких позах..!       На него скосили глаза. - Не веришь? Ну, и не верь. Больно надо, еще тебе что-то доказывать… - Мги-и-го-го! - Да Вы разговорились к ночи, мадам лошадь. Только и делаете, что болтаете, мне и слова не даете вставить!       Они еще проехали в тишине до заката. На небе разлили деготь темноты. Посыпали кое-где звезд, для перчинки, по вкусу. И черти как прибили Луну, мол: “виси, дурная”. Лафайет думал только об одном. Вот сейчас он приедет. Глаза уже саднили. Спина затекла. Руки отнимаются. Голова болит. Но оно того стоит. Пара часов в дороге - ничто, когда где-то внутри зудит от предстоящей долгожданной встречи. - Знаешь, я уже давно это придумал. Вроде глупость. Даже не знаю, понравится ли ему. Хочу порадовать... Дать ему… Понимаешь? После долгой разлуки. Как подарок. Только не молчи на меня так. А что еще можно подарить королю? Что есть у меня, чего нет у него? Вот я и подумал…       Лошадь смолчала. - Ладно, много ты понимаешь! Для меня самого это решение было не из простых. Но от мысли, что это сделает его счастливым… Да и приятно это должно быть. Конечно, буду честен, я немного трушу. Но ради любви..! - Мпф-ф, - язвительно подметила лошадь. - Да ну тебя, еще подруга называется. И не стыдно? Я тут волнуюсь, поддержки от тебя жду. Вот допросишься, прикажу в таверне тебя на мясо пустить. Будешь надо мной ржать…       Он бы не приказал.       В Версале было неспокойно даже ночью. Не спали как всегда стражи порядка, что по стойке смирно приветствовали Лафайета у ворот, да стражи любви. - Мой старый друг, - шепотом весело раскрыл руки, словно для объятий, Ферзен, - мы ждали Вас только завтра.       Лафайет подошел, гулко стуча каблуками дорожных ботфортов, горячо пожал руку Ферзену. Краем глаза заметил на себе взгляд Марии из-за приоткрытой двери ее покоев. Она в ночной сорочке стояла у туалета и снимала дорогие серьги ко сну, снисходительным кивком головы, она спокойно поприветствовала маркиза. Лафайет в ответ глубоко и покорно поклонился, невзначай толкая дверь, дабы плотнее прикрыть. - Не смею Вас задерживать, неспокойной ночи - скалил улыбку Ферзен. - Доброй ночи.       Широкий коридор. Мощная дверь. Привычная комната.       Покои короля были светлыми, просторными. Бестолковая Луна светила в окна комнаты, растягивала лучи до кровати, лизала белым туманом света полог и одеяла, норовила разбудить короля, защекотать его ресницы своим свечением.       Но тот спал крепко. Сопел едва слышно через нос, приобнимал невзначай одну из бесчисленных подушек. Выглядел беззащитным и усталым, как и принято выглядеть спящим людям.       Лафайет трепетно разглядывал. Не решался тревожить.       Он поцелует. Легко, невесомо. В висок. Куда дотягивается. Если Луи проснется - хорошо. Нет? Тогда пусть отдыхает. Щемящее умиление Лафайета не позволит нарушить спокойствие ночи. Тем более уже близится рассвет.       Король не проснулся, слишком крепко спал.       Как бы Лафайет не хотел встретиться, кажется, сейчас будить уже нет смысла.       Оставил платок на подушке. Как знак. Как мановение своего присутствия. Чтобы только проснувшись, Луи уже знал, он здесь был, он вернулся, он дома. Рядом.       И ушел.       Утро. Встреча с писарем. Доклад о командировке. Завтрак. Тренировка рыцарей на полигоне. Обсуждение дел с министром военных дел. Даже находясь в одном замке, пересечься с королем - непростая задача.       После полудня их взгляды встретились. В большой зале. Лафайет был у выхода на террасу, Его Величество стоял у арочного входа в главный коридор. Между ними была толпа народу, метры пространства и нескончаемые дела. Но они завороженно глядели друг на друга. Из дорого обшитого камзола короля виднелся серый платок. Едва заметный. Ничего не значащий.       Губы Лафайета растянулись в улыбке. Никто никогда бы и не узнал, что его так обрадовало. Но Луи знал. Его рот тронула ухмылка. Он потупил довольный взгляд, стараясь совладать с собой. Работа. Точно, работа.       Как мыши в колесе. Они оба занятые делами и заботами, весь день проносились по замку, без возможности подойти. Сказать хоть пару фраз. Обнять. Взять чужие руки в свои. Даже просто побыть в желанном обществе друг друга - и то, недостижимая роскошь. - Маркиз, - а ведь он уже почти дошел до кабинета короля. И понадобилось кому-то окликнуть его прямо сейчас, когда секунда - и наконец столь желанная, томимая, маринованная временем встреча состоится. - А! Д`Эон, рад встрече! Не часто можно Вас здесь увидеть, - нервная нетерпимость Лафайета внезапно даже для него самого сменилась на радость, - ох, или будет верно “мадам Бомон”? Прошу, простите. У меня не было цели Вас задеть. - Глупости, маркиз. Вот бумаги. Я ждал Вашего приезда, чтобы передать их. - Благодарю. И все же… Как к Вам обращаться? - Тут нет ни малейшей трудности! Когда я под прикрытием, называйте меня так, как я представлюсь. - А когда Вы не шпионите? Д`Эон громогласно расхохотался. - Я вижу, Вы еще меня плохо знаете. - Но Вы… Мужчина? - В первую очередь - солдат! - Д`Эон вмиг стал серьезным, но тут же вновь рассмеялся, - не воспринимайте все так серьезно, маркиз... Я мужчина. Мужчина. И можете обращаться ко мне как к мужчине. А можете - как к женщине. Для меня это не принципиально. - Нет разницы? - Никакой. - А если мне понадобиться Вас окликнуть в комнате полной людей? Как я Вас позову..? - Не надо меня звать, маркиз. Я сам прихожу, - он хитро растянул кошачью улыбку до ушей. - Неужели Вам не претит от того, что Вас воспринимают как женщину. Вам комфортно в женских одеждах? - Вы говорите так, маркиз, будто быть женщиной, это что-то постыдное и мерзкое. Почему мне должно быть некомфортно от того, что на мне одежды женщины? Ведь я все равно всегда остаюсь мужчиной. И я это знаю. А до того, что будут думать другие, то это их проблемы. Ну уж Вы-то меня понимаете, - Бомон натужно по-женски засмеялся, пародируя грудной старушечий многозначительный гогот. Лафайет покраснел. Понятно было, на что намекает Д`Эон. Слух о голубизне маркиза дошел до ушей каждого в Версале, что уж говорить о шпионе, чья работа вынюхивать все до последней грязной тайны. - Полно, - Лафайет вздернул голову, попытался закончить диалог. - Ох, только не воспринимайте близко к сердцу, маркиз. Это лишь шутка. И не забудьте про бумаги. - Конечно, - Лафайет мельком пробежался по аккуратным чернильным строчкам, но когда поднял голову, перед ним никого уже не было, - конечно…       Король! Лафайет направлялся к королю. Наконец, дверь в длинном холле откроет чистый и уютный кабинет. Шаг. Второй. Лафайет нервно ускоряется. Внутри зудит, вот сейчас он распахнет дверь…       Но она была заперта.       Чертовщина.       Постучал, подождал покорно, постучал вновь. Тишина. Никого.       Так и быть, придется ждать ночи, сидеть как на иголках в своих покоях и отсчитывать ленивые минуты, подгонять часы, караулить топот прислуги снаружи. Ждать… Бесконечно ждать встречи. Но зато в спальне короля можно будет дать себе волю.       Не жадные кроткие объятья, не мимолетные воздушные поцелуи, нет. Когда ночь покровительствует, они позволяют себе утонуть в омуте темноты, тишины и страсти. - Войдите…       Еле дыша, почти неслышно. - Это я…       На него налетел ураган, почти сбивая с ног, прижимая к двери за спиной. Притираясь всем телом. Луи самодовольно и счастливо держал Лафайета за шею, навалился и повис. Смотрел проникновенно в глаза, будто просто хотел насмотреться. Будто еще не до конца верил, что они уже снова вместе.       “Я тоже скучал”, - прищурив блаженно глаза подумал Лафайет, и как мог спокойно утянул Луи в поцелуй. Тот отвечал бережно. Открыто.       Богородица свидетельница, они пытались все делать мерно, не спеша. Лафайет правда старался подготовить правильную атмосферу, направить партнера, подстроить под нужный лад.       Но все опять пошло не так. Лафайет и под дулом пистолета не вспомнит в какой момент резьбу сорвало. Как он подхватил короля на руки, как горячо и властно повалил на постель и прижался сверху сам. Как они целовались, и ненароком бились зубами, кусались. Хотя по взгляду Луи, и не скажешь, что ненарочно. Он то и дело норовил оттянуть губу Лафайета зубами, где-нибудь поцарапать, сжать посильнее. И глаза так хитро при этом щурил. Лис, не иначе.       Они даже раздеться толком не успели, а уже лежали оба на спине и пытались отдышаться. - Ваше Величество… - Прямо так официально? - Не хочу Вас огорчать, - Гилберт многозначительно повернул голову, внимательно глядя Луи в глаза, - но мы только начали.       Их тела, распаренные прежде, чуть озябли от прохладного ночного воздуха. Они прятались под тонким хлопковым одеялом, прижимаясь кротко и лениво друг к другу.       Луи уже почти спал, тяжелые опущенные веки чуть подрагивали, а губы блаженно растянулись в улыбке. Гилберт же старался раззадорить. Целовал коротко и звонко, как клюют птицы. Сжимал ладонь короля в своих грубых пальцах. И прижимался. Ногами. Торсом. Пахом.       Как прибрежные волны в конце теплого лета бьются мягко, накатывают о пирс, так и Лафайет нежно нетребовательно гладил короля.       Они шуршали под одеялом. Хихикали тихонько. - Ты мне ногу отдавил, - Луи, не переставая, улыбался.       Обычно он всегда такой. Спокойный. Чуть сонный, заторможенный и сдержанный.       Людовик всегда был мирным и скромным на публике. Иногда чуть стыдливым и смятенным. В сущности, его можно назвать тихим человеком.       Но он все же человек. Со своими страхами, со своей злостью, ненавистью и любовью. Да, Луи редко позволяет себе быть открытым и до конца честным с людьми. Он хоть и бесхитростный, но весьма замкнутый. А когда все вокруг плетут свои грязные интриги, и того реже стремишься открываться людям.       Лафайет знал это. А потому всегда с особой благодарностью и трепетом ловил искренние проявления чувств короля.       Далеко не со всеми Луи может позволить себе дурачиться. Не всем он выскажет накипевшее. Не перед каждым позволит себе расстраиваться или того хуже - плакать.       А рядом с Гилбертом, Людовик был настоящий, неподдельный, живой. Разный.       Вот как сейчас, с хитринкой в казалось бы невинных глазах он ловко прошелся игриво и щекотно пальцами по ребрам маркиза. - Сними парик…       А еще Луи теперь постоянно ходил уставшим. Под глазами чуть заметно пролегла синева от недосыпа. Руки и щеки чуть осунулись. Его утомляла необходимость править. А теперь, когда политическая ситуация накаляется, право на отдых, считай отобрали.       Такие редкие нежные встречи наполненные любовью уже стали не прихотью - необходимостью. Это отдушина. Это хоть какое-то желание жить. Чтобы было зачем вставать по утрам. Зачем стараться. Бороться. Сражаться. Пускай сражение и проходит за круглым столом переговоров.       Лафайет трепетно выцеловывал едва заметные веснушки на плечах короля. Пересчитывал каждую. Луи в ответ только скованно смеялся. - Вы сбили меня, Ваше Величество… - Хватит меня смешить, - шепотом отзывался Луи. - Придется начать считать сначала.       Людовик изворачивался, отпирался руками, пытался перенять инициативу в свои руки, чтобы в ответ смешливо поиздеваться над Гилбертом. Тот держал крепко. Методично зацеловывал острые осунувшиеся плечи.       Кожа была чуть соленая. И пахла какими-то горькими травами. Король использовал подаренные кем-то из восточных послов сухие духи. Запах терпкий. Мужской. Он едва перемешивался с запахом самого Людовика.       Лафайет прижался влажными губами к шее короля, вдохнул глубже. Всей грудью. И все равно не мог надышаться. Соскучился. - Подожди, я уберу подушку…       Воздух словно вскипятили. Прятаться под одеялом было уже душно. Жарко. Нестерпимо.       Лафайет снова чувствовал нарастающее чувство голода. Оно томительно тянуло в паху.       Объятья становились жестче. Поцелуи глубже. Хватка сильнее.       А Луи уже послушно лежал и принимал условия игры.       Казалось бы, переверни его сейчас, и он послушно подчинится. Доверяет. Уткнется носом в подушку и будет по обыкновению сжимать аккуратными пальцами простыни. Громко дышать, иногда чуть слышно, едва уловимо, будто скулить. Сжиматься неосознанно от резких движений и старательно, словно пружина в руках, расслабляться.       Луи готов принимать. И ласку. И трепетные касания. И страсть.       Но сегодня все будет по-другому. Все будет отличаться. Хоть и немного.       Лафайет не готов перестать контролировать процесс, не может позволить себе отдать доминирующую позицию. Хотя бы потому, что только он понимает, как не навредить.       Оседлал бедра короля. Притерся. Коротко. Жадно. Рвано. - Что-то новенькое, - Луи почти улыбнулся, но вырвавшийся из груди тяжелый вздох прервал привычное дыхание. Шквал эмоций удивлением отразились на лице.       Лафайет не пожалел, что не смог встретиться с королем вечером. Он посвятил это время подготовке. Размеренной, упрямой и весьма топорной подготовке.       От того он был влажный, скользкий и раскрытый там, где даже стыдно думать.       Но Людовику, кажется нравилось. Только ощущение, как головка члена тупо и с усилием надавливает на нежную кожу мошонки Лафайета, мелкими мурашками отзывалась на спине.       Лафайет же пытался направить. Насадиться. Позволить войти.       От этого было стыдно. Щеки горели, пульсаром норовили расплавить кожу. А лежащий под ним Луи, с интересом внимательно глядя в лицо, только сбивал с толку. Заставлял неистовое сердце биться сильнее.       Лафайет закрыл глаза. Сосредоточился на ощущениях. Был такой резкий контраст температур. Лицо обдувал едва ощутимый ветер ночи, а внизу горяченный и распаленный Луи пожаром обжигал ноги.       Его член был твердый, теплый, чуть сочился смазкой. Ложился как влитой между ягодицами.       Если, направив головку ко входу, чуть надавить, то стенки мышц расходятся послушно. А в груди самого Луи зарождается приятный резонирующий звук.       Лафайет приподнялся снова.       Людовик положил ладони на его ляжки. Обхватил с усилием, сжал. Словно просил опуститься ниже.       Гилберт послушно едва насадился вновь. И опять приподнялся. Игрался. - Ну же… - Луи уже тяжело дышал, хватал воздух открытым ртом, глаза полузакрыл.       Ощущения проникновения было странным. Это не то же самое, как готовить себя самостоятельно. Больше чувств. Больше эмоций. Сосредотачиваешься не на тактильности. На партнере.       Но назвать это приятным было сложно. Нет, боли не было. Скорее, какая-то открытость. Словно что-то распирает. Ну, как “что-то”? Весьма конкретный член. И от этого было так смятенно в груди. Слишком много чувств. Слишком тяжело сосредоточиться.       Лафайет все же присел ниже, ноги чуть напряженно дрогнули. Вход чуть расширился, впуская самую толстую часть головки, и сомкнулся вновь. В висках истерично билась жилка. Лоб покрылся испариной.       Это… Ощущалось как… Член внутри…       Гилберт попытался привыкнуть, чуть сжался. - Черт! - Луи загнанно дышал, приподнимал таз, сжимал ладони на ногах Гилберта, стискивал с силой зубы.       Спина напряженная, чуть затекла. Лафайет наклонился, опираясь руками на матрас у головы короля. Прогнул поясницу.       Ох…       Мягко, плавно подался тазом вперед.       Людовик переместил руки на его талию, сжал несильно, погладил большими пальцами косые мышцы. Явно старался сдержаться, чтобы не насадить, не сделать больно. - Судя, по выражению лица, Ваше Величество, Вам все нравится, - мурлыкнул издевательски Лафайет. - Ах, заткнись, - Луи засмеялся нервно в ответ. Да, ему явно все нравилось.       Лафайет попытался опуститься ниже, глубже. Стенки упрямо только едва поддавались. Не хватало скольжения. - Смазка, - попросил тихо Лафайет. Луи поначалу не услышал. Когда понял, что от него хотят, стушевался, приподнялся на локтях. - В комоде.       Гилберт обреченно уронил голову на подушки, ложась всем телом на короля. Член оказался томительно зажат между их тел. Можно вот так полежать немного, пытаясь совладать с дыханием. Вставать с постели, уходить за вазелином очень не хотелось.       Людовик щекотно водил пальцами ему по спине, казалось вырисовывал какие-то свои узоры, как мороз на стекле. Тоже ждал, что нужно будет вставать. - Чур, Вы идете за кремом, - в подушку гулко проговорил Лафайет.       Он напряг тело, приподнимая задницу. Член мокро выскользнул.       Людовик юрко и быстро выпутался из объятий, спешно пытаясь найти заветную баночку. Хотел скорее вернуться в теплую кровать, в медвежью хватку Гилберта.       Вазелин был початый, явно пользовался популярностью. Того и гляди может скоро кончиться.       Людовик вернулся к постели.Тихо. Осторожно ступая босыми ногами. Гилберт почувствовал это, но не стал переворачиваться. Остался лежать на животе, подперев голову набитой гусиными перьями подушкой.       Это приглашение?       Людовик осторожно опасливо оперся коленями на матрас рядом с ногами Гилберта. Перина прогнулась под его весом.       Скользкие чуть прохладные от крема руки, чувственно притронулись к спине. Ощутимо огладили. Растерли у позвоночника. Размяли мышцы.       Еще смазки.       Ладони переместились к пояснице, надавливали. Массировали. Прильнули к ягодицам. Сжали упруго. Потянули в разные стороны.       Лафайет напряженно приподнялся. Ему было все еще непривычно. Стыдно. Неловко. Странно…       Луи покорно отпустил, ловя каждое движение Гилберта. Секунда. Удар сердца. Вторая. Лафайет погрузился в себя, пытался совладать с собственными чувствами. Решиться… - Все хорошо, - тихо отозвался маркиз, - можете продолжать…       Людовик аккуратно, осторожно вновь принялся гладить спину. Постепенно и монотонно растирая напряженные мышцы под кожей. Слитыми едиными движениями поглаживали от боков к тазу.       Осторожно прижался губами между лопаток. Притерся ляжками к заднице.       Был некоторый азарт в том, чтобы позволять делать это с собой. Как раз за разом с опаской и трепетом позволять случиться этой нежности. И как от каждого нового движения тело постыдно и податливо отзывалось.       Людовик навалился, вжался всем телом. Целовал горячо, развязно. Вылизывал спину, оставлял засосы, следы зубов. Сжимал руками чужие бедра. Раздвигал. Притерался членом. - Вот так, - Людовик словно хвалил за послушание, за терпение, - так хорошо…       Отстранился. Руками удерживая Лафайета за таз. Коротко выцеловывал у талии. Спустился губами ниже. Почти… - Нет-нет-нет. Нет, - Лафайет резко развернулся. Вся мнимая покорность словно выветрилась. Сколько не придерживай его руками, если ему что-то не понравится, хрен ты его удержишь.       Луи непонимающе удивленно уставился. Улыбнулся виновато, хоть и не понимал, в чем провинился.       Как можно было до такого додуматься? Лицо Лафайета горело. Нет. Он мог понять, как Людовику пришло подобное в голову. Но...       Маркиз и сам не раз замечал за собой желание словно всего зацеловать короля. Но не настолько же… А может тот сам хотел, чтобы ему..?       Лафайет стушевался. - Хватит самовольничать, - чуть ли не пальцем погрозил он. Людовик в ответ только самодовольно улыбнулся и потянулся к его губам за поцелуем.       Людовик снова повалил их на подушки, смеялся гаденько в поцелуй. Придерживал скользкими руками Лафайета за скулы. - Ну, раз моя инициатива не поощряется, - Луи отвернулся на мгновение, в поисках заветного крема, чтобы победно вручить его Гилберту, - сделай все сам.       Лафайет нечитаемо смотрел в веселые глаза короля. “Ну, и сделаю”, - решил он, и уверенно забрал вазелин. Упрямая баночка, конечно, выскользнула, пришлось ее снова искать. Небольшая заминка. Но в целом Лафайет выглядел весьма уверенно.       Людовик только снисходительно нежно скалил зубы. Садюга. - Отвернитесь, - буркнуло из подушек.       Король опять не сдержался от смеха. Прикрыл глаза.       У Лафайета горели щеки. Он ведь представлял себе все так красиво, романтично. А теперь лежит у изголовья кровати раздвинув ноги в разные стороны и пытается добавить туда хоть немного смазки. - Уже можно открывать?       Лафайет тяжело выдохнул. - Веселитесь? - Буду честен, мой друг, это уморительно.       Луи радостно лыбился, но глаза держал закрытыми. Открывать-то еще не разрешали. Гилберта это по-странному умилило. Он обхватил рукой его за шею притянул к себе, увлек в поцелуй.       Было сладко. И мило. И все равно неловко.       Но и это быстро прошло.       Они снова забылись друг в друге. С неистовством. С забвением. Словно мира вокруг уже нет, и думать ни о чем не надо. И никто о них не вспомнит, никто не найдет, не осудит, не укорит. И теперь можно все.       Лафайет нашарил ладонью член Людовика, огладил, сжал, провел вверх-вниз. Смазал обильно.       Направил.       Луи приподнялся, послушно прижался там, где так ныло от желания. Надавил. Раскрыл. Вошел.       Медленно. Давая телу под собой свыкнуться с ощущениями.       Лафайет хмурился, поджимал губы. Сжимал сильными бедрами талию Людовика. Все в нем словно говорило о напряжении. Как натянутая тетива лука, его мышцы были напряжены от остроты ощущений.       Было… Слишком. Слишком много. Слишком скользко. Слишком горячо. Много. Всего было с лихвой. Хотелось наконец выдохнуть. Откинуться на подушки.       Луи остановился.       Член вошел почти до половины. И этого уже было слишком.       Прижавшись губами к виску, Людовик лег. Прижал одну руку у загривка темных чуть вьющихся волос Гилберта, второй схватился за изголовье для опоры.       Толчки. Короткие, резкие, проникновенные. Дико было осознание, что это приятно. Что Луи волнами накатывает и топит в своих движениях, накрывает с головой. Тянет на дно. И в нем хочется утонуть.       Задохнуться.       Движения становились длиннее. Глубже.       Зажатый между телами член, тосковал от необходимости прикосновений. Лафайет обхватил себя. Помогал рукой.       Облизывал пересохшие губы. Дышал рвано через рот. И случилось…       Что ж, теперь понятно, почему мужчины все же соглашаются на нижнюю позицию, это… Это превосходит любые другие чувства.       Любимый десерт после голодовки? Нет. Глоток воды в засуху? Тоже не то. Все это было слишком мелко. То что испытал Лафайет было больше, значительнее.       К ногам передалась мелкая дрожь, словно на мгновение мышцы пронзил ток. Но Людовик не останавливался. Снова и снова проезжался членом по простате, заставляя Гилберта под ним сжиматься. Дрожать мелко.       Еще сильнее. Грубее. Глубже. С каким-то тупым неистовством Людовик вгонял член, стараясь приблизить собственный оргазм.       И сколько времени прошло непонятно. Вечность? Ночь? Пару часов? На деле не дольше пары минут. Но яростные движения, фрикции измотали Гилберта. Его голова кружилась, мозгу не хватало кислорода, он рвано задыхался, хватал ртом воздух.       И можно было бы и предугадать по сбившемся рваному ритму, что так и будет. Но для Лафайета стало неожиданностью, как внутри теплой струей заполнило спермой.       Людовик напряженно замер, прижался носом к виску Гилберта, тяжело дышал. Сжимал руку едва не до хруста костей. - Вытащи, - сдавленно попросил Лафаейт.       Король послушался, отпрянул медленно. Глядел с интересом на основание своего члена, погруженного глубоко в чужое нутро. С исследовательским выражением лица подался назад. Наблюдал как уже немного расслабленный член сам постепенно выскальзывает. Завороженно не мог оторвать глаз.       Лафайет жмурил глаза. Он бы сказал, что старался просто перетерпеть эти ощущения. Но они только сильнее возбуждали.       Людовик не сдержался, придержал рукой мешающую ногу Лафайета, отодвинул ее в сторону по-хозяйски. И все смотрел, смотрел.       Надавил большим пальцем другой руки на вход. Позволил густой белесой сперме чуть вытечь. Сглотнул. - Наигрались? - лицо Лафайета горело, он был потерян, абсолютно не понимал, что он должен делать. В голове упрямо повторялось “вдох-выдох”, боялось забыть.       Луи улыбнулся. Убрал руку. Но только для того, чтобы вновь удобнее прижать средний палец. Ввел легко, мягко. Без сопротивления.       Старался найти заветное место.       И судя, по тому, как обреченно Лафайет откинул голову назад - нашел.       Перехватил второй рукой член.       И мучал. С исступлением. С энтузиазмом. С некоторым садизмом и издевательством. Не давая двигаться самому. Доводя до пика. До края.       Ввел второй палец. Давил сильно. Ощутимо. Так, что хотелось приподнять таз, уйти от навязчивого сильного пульсирующего давления. И попасть в плен узких и скользких умелых рук.       И еще. Еще.       Еще хоть немного.       Сильнее…       Оргазм был лютый. Долгий. Наступил внезапно, как пуля прилетает в окоп. Оглушает. Бьет по глазам. Теряешь равновесие. Не понимаешь больше где верх, а где низ. Забываешь даже собственное имя. И в груди выкручивает так, что горло сжимает от судороги. И пальцы на ногах сжимаются. И колени норовят сжаться сильнее, закрыться.       И все внутри просто кричит от наслаждения. И больше уже нет ничего.       Ни мыслей. Ни осознания себя. Ни каких либо чувств. Только инородное чуть уловимое содрогание.       Луи мягко чмокнул его в уголок губ, ухмыляясь. Подтянул одеяло. Укрыл их заботливо, и по обыкновению приткнулся Гилберту под бок.       Тот, пытаясь отдышаться, только обнял в ответ за плечо, притискивая ближе.       Да уж, вот тебе и подарок.       Луна трусливо сбежала с небосклона. Ее с упорством барана пыталось сместить самодовольное солнце что еще только-только окрасило небо краснотой. Дверь мягко и стыдливо скрипнула впуская незнакомку.       Девушка стыдливо отвернулась, почти вскрикивая от неловкости и стыда.       Картина ей и впрямь открылась недурная. Обнаженный, горячий, поджарый и одинокий маркиз валялся по диагонали кровати. Легкое одеяло почти закрывало пах, укутывая заботливо ноги. - Я принесла сменную одежду, - едва слышно пролепетала девушка. В ее руках действительно была одежда Лафайета. Она хмыкнула скромно, - не переживайте. Я часто вижу подобную картину.       Какую картину? Обнаженного мужчину в покоях короля? Любовников? Любовниц? - Кто Вас послал?       Лафайет забрал чистые одежды. Натянул нервно рубаху, лосины. Обмотал ноги тканью. Нырнул в сапоги. Его движения были резкими, жесткими. Служанка все это время наблюдала, скромно потупив голову. - Ох, кажется Вам оставили подарок…       Действительно. На подушке.       Завернутый в красную дорогую ткань, обмотанный позолоченной лентой, лежал небольшой презент.       Лафайет знал, что это значит. Ни записки, ни самого короля. Понять было не сложно. Маркиз и сам так делал, к своему стыду.       На утро. После не самой приятной ночи, пока девушка еще спит, тихо уйти. Чтобы не разбудить, чтобы больше никогда не встречаться, не говорить друг с другом, не смотреть со стыдом в глаза. Не удивительно, конечно, что с очаровательными дамами у маркиза не получалось.       По-началу он обманывал себя, свою сущность, пытался как и все найти себе девчушку. Кто же знал, что привлекают его далеко не леди.       И как сказать девушке, что секс не понравился? Не удался? Поди придумай.       Да. Некрасиво, грубо, жестоко. Он сбегал. И оставлял небольшой, но дорогой подарок, в качестве извинения. Как банально.       Ну, что же... Паскуда жизнь оказалась циклична.       Относишься к женщинам потребительски? Почувствуй каково это. - Откройте же, - умоляла восторженно девушка. Увидев хмурое лицо маркиза, поспешила успокоить: - не переживайте, это нормально. Король часто преподносит подарки. Всем. То есть…       Ты делаешь только хуже. Каждое слово серпом рассекало что-то живое внутри.       Хотя это было неудивительно. То как легко король был готов попробовать с Лафайетом. С какой простотой изменял Марии. Казалось, для не было бы проблемой также легко отпускать любовников и искать новых... - Не переживайте так. Люди чаще судачат о Ваших связях, когда Вам заслуженно титулы и награды дают, а тут… Я… Помолчу…       Лафайет взял сверток. Увесистый. Продолговатый. Под тканью легко угадывалось. Кинжал. Или скорее нож.       И верно. Охотничий. Резной. Богатый. Безделушка, самое то покрасоваться в казарме перед мужиками. - Красивый, - служанка заглядывала через плечо. - Мне пора идти, - Лафайет спрятал нож за пояс, - что мне сделать, чтобы помочь Вам прибраться? - Нужно собрать Вашу грязную одежду, - девушка суетливо стала хозяйничать.       Все утро Гилберт был словно в воду опущенный. Молчал. Хмурился. Злился? Или что-то обдумывал?       Зато к обеду дрался на полигоне словно зверь. Вымещал ярость. Перемену в настроении заметил каждый.       Первый, кто спросил, не поссорился ли Лафайет со своей избранницей, был старик оруженосец. После полудня уже все наперебой старались поддержать шутку. Хлопали заботливо и сильно Лафайета по полечу, советы раздавали. Кто посмелее позволял себе панибратство. Тихушники же просто мерзко смеялись.       Это только сильнее выводило Лафайета. К вечеру он уже вскипел до накала. Нервный, злой, агрессивный он по обыкновению направился в кабинет короля, как сам себя остановил. И что тебе там делать?       Сила привычки сама несла ноги. Но ведь его никто не приглашал.       Он замер почти у самой двери. Смятенный, запутанный. Потерянный.       Дверь распахнулась сама. Вышла Ее Величество королева. - Лафайет, - она поджала губа, приветственно вздернула подбородок. Отнюдь не женственно. - Добрый вечер… - Надеюсь, Катрин не доставила Вам хлопот, она весьма любознательна, скажем так… - Катрин? - Моя служанка. Уже привыкла к некоторым особенностям королевских особ, - Мария гоготнула, многозначительно пихнула Гилберта в плечо и ушла не прощаясь, - кстати, потише в следующий раз. Мы уже успели подумать, что вы себе девушку завели, такие звуки были…       Лафайет зло обернулся, но Мария уже плавно удалилась. Ну что за несносная женщина?       Король заметил в щель между дверьми маркиза, вскинул брови удивленный. - Входите, друг мой.       И Лафайет вошел… - Ну, не томите… Как Вам подарок?       Гилберт кивнул скованно, выражая благодарность. - Знаю-знаю, еще есть над чем работать. Это был второй или третий раз, когда я пробовал литье. Но заметьте, насколько уравновешен нож, я потратил немало сил, чтобы и клинок и рукоятка были одного веса… - Вы..? Вы его сделали? - Конечно. Я начал его делать когда наши отношения только начались, и для древесины я сначала взял бузину, но немного пожалел ведь… - Отношения..? Ваше Величество!       Луи, ранее восторженно рассказывал что-то маркизу, удивленно замолк. - Это… - сердце беззащитно сжалось от любви, от нежности к Луи, - это лучший подарок из всех, о каких я когда-либо только мог мечтать… - Я рад это слышать, друг мой, Вы бы знали, сколько я искал зубило нужной толщины…