Нас никогда не было

— У нас нет будущего. Да не глупи, конечно есть! — Тебя же нет… Ну то есть, у тебя та точно есть! Меня и не было, но ты же... — Хватит! Ты сам все это начал, правильно говоришь, меня нет. — Но почему? Зачем ты говоришь это мне? Сакуса вскрикивает. Все это слишком тяжело переносить тихо и молча, даже зная, что рядом есть люди. Сидящее на скамейке у фонтана семейство оборачивается на него. — Мама, почему дядя кричит? — Молодой человек, у вас все в порядке? — пытается поинтересоваться женщина, пальцем указывая ребенку замолчать. Сакуса игнорируя вопрос подтягивает ноги и обнимает себя. — Зачем ты все это начал? — продолжает говорить, куда-то в маску парень. Сам бы ты не справился. Стоящий за скамейкой Ацуму улыбается. Улыбается своей самой ласковой улыбкой. — Теперь я точно не справлюсь. — без всяких намеков на эмоции говорит Сакуса, голос пропитан отчаянием, которое забирает силы на проявление каких-либо других чувств. Я не уйду, пока ты во мне нуждаешься. Помнишь? Ацуму обходит скамейку и присаживается рядом с Сакусой, обнимая его одной рукой. — Но тогда почему ты собрался уходить сейчас? Ты нужен мне как никогда раньше. — он говорит громче, чтобы Ацуму наверняка понял, что без него он просто не сможет. Женщина снова оборачивается на него. Тише, тише. Ты справишься. Конечно в начале будет сложно, но я не могу остаться. Сакуса смотрит на свисающую с него руку, кожа становится все бледнее. — Почему ты не можешь остаться? Прощаться будет труднее. И это правда, с каждой секундой времени проведенного вместе, Сакуса все больше нуждается в простом присутствии Ацуму. Необязательно слышать голос или видеть его, но знать, что он находиться рядом, что он не исчез и не ушел — просто необходимо. — Почему ты не можешь остаться и не уходить вообще? — все менее разборчиво, в рукав поверх маски говорит Сакуса. Я же говорил тебе, меня нет, а твое подсознание уже не может поддерживать мое присутствие. И вообще, если я останусь еще хоть на пару дней — Он не успевает закончить. Сакуса вцепляется руками в свои волосы, а ладони прижимает к ушам, пытаясь игнорировать все последующие слова Ацуму. Ты сойдешь с ума. Сакусу разрывает изнутри и мучает все тот же вопрос. Почему в самом начале у него забрали шанс на счастье? Почему единственным, кто решился помочь оказалось его собственное подсознание? И почему оно создало Ацуму? Милого и задорного паренька лет двадцати трех, а не дряхлого старикана, который сам бы, без всяких церемоний, не предупреждая, недели через три, откинул бы копыта и оставил Сакусу расхлебывать одиночество. Даже этот вариант лучше, чем влюбиться в человека созданного твоим подсознанием для собственного спасения. Он слишком сильно привязался к Ацуму, слишком сильно чтобы навсегда расстаться. — Поздно, я уже давно стал психом. — отрезает Сакуса и тяжело вздыхает. «Его лицо тоже должно бледнеть» — снова глядя на свисающую руку, размышляет Киеми. Смотреть он не решается, не хочет разбить самого же себя раньше времени. Чтобы хоть немного успокоиться он вырисовывает в голове черты лица Ацуму. И тут Сакуса дергается, руки начинают дрожать. Он не может. Не может вспомнить его лица. — Стой! — он поворачивается к нему. Кожа бледная, наверняка была бы холодной. А глаза, нос, губы, каждую складочку как будто накрыло какой-то пеленой. Сакуса замолкает и просто всматривается в черты любимого лица. Ацуму все так же ласково и нежно улыбается. Не переживай, я еще не ухожу. Но давай сходим к тому месту, пожалуйста. Сакуса поднимается. Он уже понял зачем Ацуму притащил его в Хикаригаоку. Тут они впервые встретились и похоже тут же попрощаются. Появление Ацуму и правда стало спасением для Сакусы. После смерти матери он видел и другие вещи, каких-то монстров-переростков и всякую жуть. Ацуму стал первым прекрасным созданием его подсознания. Но сам Сакуса не сразу пришел к такому выводу. Ацуму был неисчезающей галлюцинацией. Если все эти монстры-переростки вызывали секундный страх и почти сразу исчезали, Ацуму — нет. Он постоянно находился рядом, не обязательно в зоне досягаемости, но всегда в поле зрения. Ацуму был неисчезающей галлюцинацией, способной на собственные чувства и эмоции, но как бы то ни было, он все равно зависел от состояния Сакусы. То есть Ацуму может быть радостным даже когда Киеми грустно, но не может быть отдохнувшим если тот не выспался. Физиологические потребности у них общие. Ацуму был неисчезающей галлюцинацией, который мог помочь с работой, дать совет или просто выслушать. И если быть честным, первое время, Киеми боялся, что Ацуму не галлюцинация вовсе, а обосновавшаяся у него в голове личность, которая со временем сможет вытеснить его — настоящего Сакусу. Но все эти переживания оказались никчемными, когда Сакуса начал понимать, Ацуму — это его не признанные и неосознанные желания, собранные в одного человека. Именно не признанные, потому что все это время Сакуса был уверен, заносчивые, в каком-то смысле эгоистичные, люди-провокаторы, к тому же и самовлюбленные наглецы, нет, его такие не интересует, да чего уж там, такие люди ему противны. Оказалось все немножечко иначе. Во первых, да, такие люди его интересуют, во вторых, нет, они ему не противны, выходит они ему… нравятся? К сожалению или к счастью, да, определенно нравятся. И так Ацуму стал неисчезающей галлюцинацией, которую Сакуса полюбил. — Пошли. Он поднимается и стягивает маску на подбородок. Ацуму встает следом, подстраиваясь под темп Киеми. Они идут медленно. Сакуса потому что чем быстрее они дойдут тем быстрее расстанутся, Ацуму потому что как бы то ни было, он часть Сакусы, да и тоже не хочет расставаться. Помнишь этот прудик? — Да. Это что все? Даже не вспомнишь мою историю? Ацуму делает два шага вперед Киеми. И улыбаясь смотрит тому в глаза. — Ты заливал, что здесь водятся призраки. И что в прошлой жизни ты наверняка на них охотился и каким-то непонятным образом спас меня. — спокойно говорит Сакуса, стараясь не смотреть на Ацуму, сейчас это дается слишком тяжело. — И знаешь, — добавляет он, на губах просвечивается грустная улыбка, — почему-то я тебе верю. Ацуму чуть ли не спотыкается и изумленно смотрит на Сакусу. Тот продолжая улыбаться смотрит себе под ноги, чувствуя взгляд Ацуму, но снова не решается смотреть. Следующие пятнадцать минут — если бы они шли в другом темпе, можно было бы добраться за минут пять, а то и две, — они идут в тишине. Как будто в этой тишине пытаются найти спасение, спасение от неизбежного. Пройдя прудик, по протоптанной дорожке парни выходят на поле. На карте парка поле отмечено маленьким, заштрихованным тоном темнее, зеленым пятном, но на деле это море, залитое высокой травой. Сакуса и Ацуму переглядываются, и ничего не говоря бегут вперед. Трава любезно принимает их, как будто подстраиваясь под каждое движение вошедших. Оми-и-и-и. Любезно растягивает Ацуму, тормоша руками траву. — М? — мычит Сакуса, так же проходя в глубь поля. Посмотри на меня. Эти слова будто дурманят сознание Киеми. Он понимает, если повернуться сейчас, Ацуму исчезнет. Исчезнет и не оставит ничего. Только дыру в сердце, размытые воспоминания и желание исчезнуть вслед за ним. Но он бессознательно оборачивается на него. Тот прикладывает руки к его лицу, ладони холодные, он как будто пытается разогнать кровь у щек Сакусы. Киеми широко раскрывает глаза, прикладывая свои ладони поверх чужих, открывает рот в попытке что-то сказать, стараясь скрыть дрожь нижней части челюсти, но Ацуму перебивает. Ты справишься. Постарайся для меня, пожалуйста. Дрожь овладевает телом Сакусы. Ацуму, в буквальном смысле этого слова, распыляется, тело частичками развеивается. Ладони лежавшие на щеках растворяются и впитываются в лицо Сакусы. Тот стоит, не двигаясь, разве что дрожит. Тело Ацуму прямо на его глазах превращается в пыль, которая после исчезает прямо в воздухе, не давая и шанса Киеми собрать ее с земли, чтобы хотя бы закапать где-нибудь за родительским домом и каждый день навещать любимого. Любимого, заводного парня, которого никто кроме Сакусы, так и не увидет, так и не узнают, какой это прекрасный человек. — Прощай. — выдавливает, вкладывая в эти слова все оставшиеся силы, Киеми. Дует ветер и развеивает по полю оставшиеся частички Ацуму. И теперь Сакуса, уже не сдерживаясь, рухает на колени, на землю и протяжно кричит. Со временем крик этот превращается в плачь. А плачь в истерику. В голове отражаются слова — «Ты справишься».