Водка и чай

      Нет ничего хуже, чем пить от горя? Возможно. Чувство расслабленности превращается в мерзкую беспомощность, а вместо облегчения - глубочайшее дно, которого не достигнешь в трезвом виде. Но страшнее всего пить в одиночку. Потому что ничья рука не потянется схватить тебя за воротник и вытащить из бездны. Свет не озарит тёмное царство из собственных мыслей. Ему бы уже давно спать, а вместо этого он сидит и отпивает мелкими глотками из початой бутылки.       Стакан лежит мутными, как его глаза, осколками на полу. Руки затряслись.       Михаилу некуда идти. Жена уверена, что они еще в студии и останутся тут на все сутки. Бумаги - дело тонкое, поэтому разбирать их на пьяную голову плохо, вот утром и приступят. А пока - отметить грандиозный концерт, обмыть свалившиеся на голову деньги. Зрители ведь до последнего ждали его. Словно в той книжке про магию, имя нельзя называть, иначе навлечешь на себя гнев половины группы. Ждали, поэтому сейчас "сгребать" онлайн барыши и еще раз все пересчитывать со всем штатом, чтобы наверняка, требовалось долго - люди не жалели денег. А получили...       А получили мерзкий плевок в лицо и клоунаду на концерте. По его вине. Житняков мягко прокатил по нёбу жгучий глоток, чтобы пробрало каждый нерв. И сглотнул. Жаль, что не подавился. Какой был бы номер - такая нелепая смерть ему к лицу. Он и сам... Клоун. Ёбаный. Даже хорошо, что после застенок их внутренней кухни, в которой его позор разделали на части и бросили потрохами в лицо, он остался один. Лицемерно праздновать с остальными он бы не вынес. Наверное, все это понимали, но пить в одиночку было невыносимо. Он был бы рад даже Виталию Алексеевичу, хотя смотреть ему в лицо было стыдно. Это же надо было умудриться, довести и так напряженную ситуацию до откровенного позора на глазах у тысяч людей.       Нет, конечно, он бы мог оправдываться, мог бы сказать, что это вообще не его проблема, а, если у кого-то нервы сдают, то что он с этим сделает, это дело врачебное. Но это было невероятной ложью - Михаил видел, как трясло от злости Дубинина, когда стало ясно, что звук они нормально настроить не смогут. Все разваливалось, мучительно не хватало времени, и грандиозный концерт летел в самую настоящую пизду. Уследить за этим, проверить и исправить каждую мелочь Виталий просто не мог. Не было у простого смертного таких сил, хотя на сцене могло казаться, что басист заключил сделку с Дьяволом за свои способности не только тянуть запоротый звук, но и его, Житнякова, говеное пение.       И эта детская, нелепая выходка с микрофоном просто стала последней каплей. Соломинкой, после которой терпение сломалось, и волна усталости и негодования сначала плеснула краешком во время концерта, а потом и за закрытыми дверями. Сунувшемуся было отстоять Мишу Артуру указали на дверь, и последний барьер между раздражением и вокалистом исчез. Как и возможный собутыльник. Уж с Беркутом пить точно было бы спокойнее.       Что же он делает со своей жизнью? Зачем все это? Какой смысл раскачиваться на стуле под плеск алкоголя о стекло? Мужчине отчаянно хотелось забыть обо всем, что случилось за эти дни, этот злополучный вечер, эту неудачную жизнь. Но от каждой минуты наедине с собой было все страшнее, а напиваться до отключки он мучительно боялся. Был у него такой страх - нелепо умереть, задохнувшись по пьяни в собственной блевотине. Позорная смерть, нашедшая многих известных людей. А он даже не известный в полном смысле этого слова, чтобы ему было позволено так умирать. Чтобы после такой смерти его имидж остался стоять на остатках былой чести и значимости. Только позор, позор, позор, как и всю его жизнь...       Бутылка упала на пол, но не разбилась. Слишком прочное стекло. Лишь натекло на ковер. Ничего, провода в другой комнате, а тут ничего не будет. Убрать бы, но все, на что хватило сил - похрустеть по стеклу, напялить на себя куртку с капюшоном и на всякий случай медицинскую маску, чтобы точно не узнали. Этого Михаил бы не вынес. Маска порвалась и осталась криво болтаться на зацепившейся за волосы резинке, но он не заметил. Благо, хоть проспиртованные мозги доперли, что в таком виде за руль лучше не садиться.       Он не помнил дорогу. Только слепящий свет фонарей, что заполонил собою весь путь от двери до двери. Он даже не запомнил, на чем доехал. И, лишь когда хлопнула дверь подъезда, Миша осознал, где стоит. Перед чьей дверью. Вернее, пока только лестницей - квартира Кипелова была выше. Был ли это ужас? Вряд ли, алкоголь притупил неловкость ситуации. Трепет перед своим кумиром? Есть немного, хотя от стоящего в проеме Валеры, с собранными в хвост волосами, в нелепом и слишком объемном синем свитере, в котором он любил ходить на саундчеках, веяло лишь полночной усталостью да отеческим теплом. Никакой звездности, хотя сердце и билось сильнее обычного. Или это он устал от бесконечных ступенек. Когда же ты в спортзал пойдешь, Мишаня?       Последние слова, сплетшиеся с потоком бессвязных мыслей, принадлежали вовсе не ему и были сказаны вслух. Хозяин квартиры отодвинулся от двери, пропуская незваного гостя. И впрямь, будто из царства теней вылез - волосы взмокли и прилипли к вискам, лицо все зеленое. Еще бы, когда Житняков так напивался. Даже в самых диких попойках он был самым трезвым, словно позволял себе лишь пригубить спиртное. А сейчас зеленый змей просился наружу, извиваясь кольцом в желудке.       Неверное, это было понятно по его виду, или Валерий до сих пор помнил свою бурную молодость и пожалел свою молодую копию. Но вместо наставлений с мужчины сняли куртку и с тяжелым вздохом указали на дверь в конце коридора. - Туалет там. Пошли, волосы тебе подержу.       - Дядь Валера, не н... Не надо. Я же потом от с-стыда сгорю. - Но вырваться из сильных рук, приобнявших за плечи, было невозможно. Да, контраст между ними был виден не только в голосе и умении с ним обращаться - Житняков безбожно проигрывал бывшему вокалисту во всем, особенно во внешности. Какая у них там разница в возрасте? А под кожей, пусть более морщинистой, чем двадцать лет назад, у Кипелова были стальные мышцы. От осознания этого охватил стыд за себя.       - Миш, не бузи. Думаешь, никто из нас в таких ситуациях не был? - А "дядя Валера" уже успел принести стакан воды, свой, что ли, потому что кулера на кухне видно не было. А из-под крана в старых домах пить невозможно, ржавчиной несет за версту. - На, пей и молчи, лучше станет.       Не сказать, что сразу стало лучше. Уже от первых глотков подступившая к горлу тошнота стала невозможной, а, едва Михаил одолел хотя бы половину - все возлияния этого вечера, остатки быстрого перекуса - все полилось в унитаз. Благо, волосы Валера ему и правда придержал, иначе длинным патлам пришел бы конец. Наверное, так будет действительно лучше. Волшебного протрезвления не произошло, но хотя бы отпустило. Казалось, что вместе с содержимым желудка из него выливается вся накопившаяся за эту неделю грязь. Все постыдные воспоминания, острое чувство вины, режущая эго обида на старших. Всё это горчило желчью на языке, но хотя бы перестало доставлять такую боль.       - Простите меня, бога ради, Лерсаныч. Я такую глупость сделал... - Единственное, что осталось - стыд перед своим кумиром. Или это лицо у Кипелова всегда имело такое напряженно-злое выражение из-за острых скул, что от его взгляда становилось стыдно и хотелось мучительно долго извиняться. - Я сейчас уйду, простите.       - Куда ты на ночь глядя пойдешь? Метро через двадцать минут закроется. - Конечно, можно было вызвать такси, только почему-то эта мысль не пришла в голову обоим. Житняков вытер губы, поморщившись от горького жжения. Поднимать глаза на Валерия было страшно. Если метро скоро закроется, то во сколько же он к нему приперся? А ведь Кипелов не один живет. Наверняка в соседней комнате спит его жена. Галина, вроде бы? Стыдно, что даже ее имени Михаил точно не знал. Видимо, его молчание было ошибочно истолковано как согласие, потому что Валерий хлопнул его по плечу и потянул в коридор. - Вот и оставайся, посидим, поговорим. Сходи умойся, а потом зайди на кухню, я пока что-нибудь соображу.       И исчез, оставив его одного.       Дома, когда Аня уходила по делам, а между бесконечными репетициями и выступлениями выдавался перерыв, у Житнякова была привычка открывать воду, подставлять под неё руки и смотреть, как поток утекает в темноту раковины. Было ли в этом что-то сакральное, или эту привычку он заработал сорванными нервами и постоянной тревогой - мужчина не знал. Но такая нехитрая "медитация" снимала часть напряжения. Тратить чужую воду и мотать не дешевые кубометры было совестно, но Михаил задержался в ванной дольше, чем нужно было для того, чтобы смыть с себя хмель. Зато после ледяного умывания протрезвел окончательно, и стало не так сильно хотеться сбежать прочь из этой квартиры. В конце концов, разве выдастся еще такая ночь, что ноги сами принесут к тому, кого он всю молодость считал примером и идолом. А золотой телец внезапно обернулся простым человеком, готовым подать руку помощи в темный час.       - Ты там не утоп, Миш? - В дверь ненавязчиво постучали, заставив Житнякова вздрогнуть и закрыть кран. Хватит тратить чужие деньги. Из зеркала смотрело побледневшее от холода лицо, обрамленное длинной гривой. А ведь, если не собирать волосы в хвост, и прикрыть ими щеки, смутное сходство у них все же будет. Он и не замечал - в какой-то миг попытка стать похожим на своего кумира сделала из него пусть кривой, но имеющий отдаленное сходство список с Кипелова.       - Уже иду, Валерий Саныч. - А оригинал ждал его на кухне, разливая из простого электрического чайника что-то пахнущее детством по кружкам. Тонкий запах малины и мелиссы заполнил собой комнату, поднимаясь в воздух большими белесыми клубами. Словно он вновь попал к давно покойной бабушке с ее спокойными тихими вечерами. Иллюзию разрушали лишь визги мотоциклов за окном, да проезжающие по потолку отблески фар - тусклая лампа под пожелтевшим абажуром не справлялась.       Какой же он простой человек, подумалось на секунду. Сейчас, с легкой улыбкой на губах, ковыряющий баночку с густым мёдом, Валерий казался не злым - скорее уставшим. Под глазами без всякого макияжа залегли темные круги. Обычный. Обычный смертный, что десять лет назад казался Михаилу настоящим богом. Наверное, для этого и свела их сейчас судьба. Внутри с громким звоном рухнул стеклянный пьедестал - впервые в этом строгом иссушенном лице Житняков увидел не слепой образ, а нечто большее.       Нет, это не было похоже на крушение мечты, ненависть к иконе, которая оказалась всего лишь красками и доской, а не воплощением вселенской силы и мудрости. Скорее как разбивание очков. Только не розовых, а черных, которые не давали расслабиться, вынуждая пахать еще сильнее, чтобы походить на него. Мужчина осторожно размешал мёд в чашке и отпил. - Очень вкусно. Малиновый?       - Семейный рецепт. Хотя сейчас его кроме меня никто не делает. Все больше покупной заваривают. - Кипелов отломил торчащий из меда кусок и бросил в кружку. Вроде уже не ребенок, а сладкого иногда хочется. - А это разве чай? Так, гадость одна. Но ты ведь здесь не за этим?       Пронзительные светлые глаза уставились на Михаила. У Валеры было удивительное свойство - глаза, словно драгоценные камни, меняли оттенок в зависимости от освещения. То казались почти белыми, цвета стали на солнце, то отдавали ярким голубым, а при тусклом свете становились темно-карими. Сейчас, когда новый луч от фар чьей-то машины скользнул по лицам сидящих, показалось, что вместо радужки у бывшего вокалиста Арии белок, и точки зрачков впиваются Житнякову прямо в душу, буравя ее и извлекая на свет все эмоции, как хирург иссеченные ткани.       По спине пробежали мурашки. Уж чего у Кипелова не отнять, так это жизненного опыта. Словно умелый врач, он видел проблему потупившегося гостя.       - Миш. - А тот еще сильнее сгорбился над чашкой. Неуютно, когда тебя видят вот так. В микроскоп. Валерий со вздохом отставил чашку и принялся что-то делать с чайником, чтобы сгладить возникшую неловкость. - Я тебе ничего не посоветую, ты же это понимаешь. Я - не ты, и не мне знать, как тебе лучше жить и поступать. У тебя должна быть своя голова на плечах.       - Но вы же с ними столько лет работали... - Михаил было перебил, но, наткнувшись на взгляд Кипелова, замолчал. - Извините.       - Работал. И что с того? - Небрежно пожав плечами, мужчина кинул в чайник горстку сухой малины для большего вкуса. - У нас с тобой разный характер и разный подход к другим. К тому же, как ты видишь, у меня ничего не вышло - это не мой коллектив, не мои люди. Мучить друг друга, пытаться самоутвердиться и потешить гордыню - зачем? Я не тот человек, чтобы уметь делиться, честно скажу. Но и не молодею, чтобы тратить на эти глупости время. А ты сам решай.       Житняков подавил тяжелый вздох. И правда, ну чего он ждал? Что случится откровение, и он волшебным образом перестанет лажать? Что ему откроют секрет о том, как работать в напряженном коллективе, и он этому научится, не имея в прошлом такого опыта? Нет, сходился с людьми он до этого легко, но и уровень был другой. Гран-куражъ - это не Ария, да и состав там был куда моложе. Подхватив уже остывший чай, Миша запил легкую горечь на языке. - Простите, Валерий Саныч.       - Мишань, посмотри на меня. - Но тот лишь сильнее вжал голову в плечи, словно нашкодивший ребенок. Сорок лет человеку, а нервы до сих пор, как у дитя, испугался - и в раковину, точно улитка. Валерий цокнул языком - да, поняли его слова явно не верно. Скрипнув стулом, мужчина перегнулся через стол и положил руку на плечо сжавшемуся Михаилу.       - Посмотри на меня. Ты справляешься. Это одна из причин, по которой я не могу дать тебе совет. - Тот зыркнул, открыл было рот, чтобы возразить, но вставить критику в свой адрес ему не дали. - Можешь сколько угодно гнать на себя, но на самом деле твои поступки достойны уважения. Думаешь, я не видел то, что было на концерте? Да, ситуация мягко говоря дрянная, но ты смог красиво из нее выйти.       - Но ведь дело не только в ней... - Голос неуверенности успел прорваться, хотя доля правды в словах Кипелова была. Кто знает, как поступил бы еще молодой и горячий вокалист в такой ситуации двадцать лет назад. Положа руку на сердце, Валерий мог бы и не удержать ущемленной гордости, рвущейся с поводка. И пошло бы все шоу по пизде из-за неуемных молодых амбиций. В этом Житняков был "удобнее" - он не мог заартачиться и испортить концерт или запись альбома. Но это же удобство было самой большой его проблемой.       - Не только. Но ты ведешь себя достойно даже в таких непростых ситуациях. Другой вопрос, что эти ситуации были, есть и будут, поэтому тебе самому нужно решать, что с этим делать. - Кипелов сел обратно, но прикосновение тяжелой руки осталось гореть на плече. Уж насколько тяжелые рукопожатия были у акул Арии, с кипеловскими не шли ни в какое сравнение. Только вместо самоутверждения в этих жестах была поддержка. От этого становилось легче - если уж такой человек говорит, что все не так плохо, и у Михаила есть шанс, то доля правды в этом есть.       - Я не хочу уходить. Вот честно. Да, это другой уровень ответственности, да, я для него слишком молод психически, но мне правда приятно. Гордыня какая-то, что ли, но я не смогу бросить такую сцену. - Миша всплеснул рукой, пытаясь объяснить невыразимое. Хотя, смысл объяснять, если они оба это знали - энергия от огромных концертов давала дикую жажду. Жажду продолжать выступать, чтобы вдоволь насытиться эмоциями тысяч поклонников и искупаться в лучах славы. Если бы не это, то кто знает, дожил бы Валерий до своих лет - век металлистов часто недолог. Продолжил бы петь или же окопался в семейной жизни до конца своих дней. Они оба слишком горели музыкой и жаждой известности, и не было в этих желаниях ничего постыдного - обычная человеческая нужда в признании. Последнее Валерий произнес вслух.       - Так что вот ты сам дал ответ на свой вопрос. Если тебе эта музыка дает смысл жизни - то тогда ищи в себе здоровый эгоизм и учись себя отстаивать. - Продолжил он.       - Да ну, какое отстаивать, мне бы наоборот, больше стараться. - Шепот Житнякова хоть и прозвучал предельно тихо, но был услышан, и собеседник закатил глаза.       - Слышал притчу про верблюда и последнюю травинку? - Кипелов отпил сладкой мешанины, в которую превратился остывший чай. Не очень сытое детство с юностью и потрясение от девяностых наложили свой отпечаток, хотя он старался бороться с вредными привычками в питании. От алкоголя с куревом же вышло почти отказаться, может и с сахаром он когда-нибудь распрощается. - Кончай себя за все винить. Мы плывем по течению, которое определяет нам Всевышний, если что-то случилось, значит так было нужно. Всего не исправишь, и вина сделанного не воротит. Тем более, я знаю Виталия, поверь, он тоже не ангел.       Божественную часть Житняков пропустил мимо ушей с легкой усмешкой. О взглядах Кипелова все знали и прощали ему излишнюю религиозность, смешную для такой музыки. Но легкая надежда на то, что не все так плохо, оставила теплый след в сердце. Валерий Александрович говорил насколько убедительно своим уже немного по-старчески нечетким, но все еще проникновенно-вкрадчивым голосом, что ему хотелось верить.       Повисшую тишину вдруг прорезал тихий звон часов. Старые и немного отстающие, они еле слышно отсчитывали два часа ночи на семь минут позже. Валерий цокнул языком и отставил полупустую чашку. Вот и повод не пить сладкое. - Совсем заговорил тебя, мда. На ночь глядя я тебя никуда не отпущу, так что поспишь в гостиной.       - Лерсаныч, может, не стоит, я и так вам вечер испортил... - Житняков хотел было отвертеться, и так было ясно, что вечер он мужчине сильно перепоганил, а ведь сейчас разгар тура, и Валерий дома не на долго. Но не вышло - спорить с Кипеловым было равносильно попытке остановить поезд, прыгнув под него. Так что спустя несколько минут мужчина обрел себе новое занятие в виде обустройстве в по-советски небольшой гостиной с высокими шкафами, закрытыми стеклянными дверцами.       Когда свет в гостиной погас, а поздний гость окончательно угомонился и отправился на боковую, Валерий прикрыл дверь на кухню и тихо пошарил рукой за одним из шкафов. Не хотелось огорчать Галю, оставляя сигареты у нее на виду. Да и молодому поколению нужен хороший пример, все-таки. Открыв окно и глубоко затянувшись, мужчина выглянул в ночной двор. Где-то в отдалении играла дешевая попса, набивая оскомину. А ведь когда-то здесь звучали совсем другие песни, и не с телефонов, а под расстроенную гитару, купленную с первой стипендии вместо еды на месяц.       Клуб дыма вылетел изо рта, растворяясь в отблеске фонарей. Кипелов достал мобильник (какая ирония) и тихонько настрочил сообщение. Тихий писк - оно отправилось адресату. Что ж, искренних извинений от Дуба не добиться, слишком гордая птица для такого. Но хоть немного разрядить обстановку и поумерить пыл бывшему товарищу было можно, пусть и грязно. Ничего. Сегодня прочитает, позлится, побесится. Поорет на тему того, какая же Кипелов тварь. Зато потом придержит язык за зубами лишний раз. Кое-какое влияние с уходом из Арии у Валерия было. Теперь руки не связывали контракты, имидж группы, разве что только совесть. Вот по ней он и поступал.       Усмехнувшись, мужчина затушил недокуренный бычок и выкинул в окно. Хватит, связки и так уже не те, незачем портить голос. Ему еще пару альбомов записать нужно успеть.