Извечный Раб Твой

             В узкой комнате единственным источником света служит полная луна за окном, но и та иногда пропадает за тёмными тучами. Они в какой-то каморке замка, из тех многочисленных комнат, которые пойдут на одноместные номера. Оказались тут только из-за того, что нужно было срочно куда-то укрыться от лишних глаз. Ему нужно было.       Ноэ уже не чувствует боли. Боль вообще человеческая составляющая, часть чего-то неприятного, чего стоит избегать. Для таких тёмных созданий, как он, боль — это естественное восприятие мира. Всё же, больно только в начале, когда вместо какой-то смазки или чего-то похожего на неё заменяются простым плевком на член. Всё же они были друзьями, поэтому вначале Влад входил в него медленно, даже останавливался иногда, давая телу Локида привыкнуть к нему, а после… Об этом чуть позже.       Ноэ уже сбился со счёта. Таких «встреч» было уже, наверняка, больше десятка раз и частота их увеличивается по мере сближения Влада и… Этой его Л-а-й-и.       Не то, чтобы он её ненавидел. Ко всем человеческим созданиям у него одно только равнодушие. Но Лайя поражала его своей глупостью и неспособностью к принятию Влада. Ведь сколько раз она обещала ему, чуть ли не в ноги падала, что примет его! Обязательно примет и Влада, и его тёмную сторону! Но стоило только его хозяину приоткрыть лишь малую часть завесы его души, показать одну только обложку его совсем противоположной сути, как Бёрнелл, собрав вещички, бежала от него на другой материк. Видите ли, ей «сложно» привыкнуть к нему! Ей нужно время на это.       А ему, Владу, не сложно? Думает ли она хоть иногда какого это, открываться кому-то, понимая, что ты монстр, порождение тьмы, и видеть в глазах родного человека тому подтверждение? А если и думает, то не возникает ли у неё тут же оправдания «но и мне тяжело»?! Какая светлая тупость!       Здесь тихо и пусто, лишь голые стены и давно не видевшие человеческих ног полы. Потому шлепки плоти о плоть и тяжёлое дыхание, его тяжёлое дыхание, так отчётливо слышны. Они уже отпечатались в сознании Ноэ, как яд, их поражающее действие растекалось по всему сознанию, отравляло его, но и в то же время, как будто заставляло, вновь и вновь, жить и существовать. Порой воспоминания об этих ночах становились кошмарами, преследующими его во сне, а порой и в дневное время, когда он проходил случайно мимо этой комнаты, дверь которой удивительным образом оставалась открытой. Это сводило его с ума.       В узкой рубашке становится слишком жарко. Желание разорвать её ко всем чертям слишком велико, но Локид знает не понаслышке, что его это оттолкнет, и он уйдёт отсюда. А этого Ноэ сейчас совсем не хотелось. Его больная фантазия была пропитана им, его запах и его тяжёлое дыхание где-то у блондина над ухом, его грубые толчки и сухие губы страстно целующие его перед «всем этим», но никак не после. После он просто уходит, иногда оставляя Ноэ со стояком и голой жопой, ещё саднящей то ли от боли, то ли от удовольствия. Тогда наступает более отчаянный момент, чем этот, блондин додумывает то, что сейчас происходило. В его мечтах, наивность которых сродни с детской, но невинность уже на взрослом уровне, он остаётся с ним, мягко или страстно целуя его, ласкает его член и позволяет ему наконец-таки кончить. Но без него ему ещё никогда не удавалось этого сделать. Когда весь воздух и ты сам пропахли им, то тёмной душе как никогда до смерти необходимо его присутствие. И Ноэ всё равно, груб он с ним, со своим верной слугой, или менее груб (иного ещё не было), ему всё равно, чтобы хозяин был рядом. Чтобы он сам сказал, что Локиду делать.       Как же ему не хватает тех минут, когда хозяин в порыве особенно сильного удовольствия прижимается к нему всем телом. Его жар и близость добивали Ноэ, заставляли терять последние остатки разума и самообладания. Тогда блондин максимально выгибался в руках хозяина, клал голову ему на плечо и стонал, стонал, что было сил, пока его сильная рука не зажимала ему рот. Зачастую это срабатывало, но иногда Ноэ упорствовал. Он кусал его до крови за ладонь и, когда та уже не мешала ему, то становился громче прежнего, затихая только для того, чтобы одними только губами прошептать его имя. Все нормальные люди похожи друг на друга, но ненормальные — весьма оригинальны в этом вопросе. Сладки те минуты для Ноэ, когда боль лишь признак сильного возбуждения.       Его рука ложится на шею блондина, то ли поглаживая, то ли просто скользя в поисках более удобного положения, но вскоре шершавая ладонь сжимается как тиски. И без того красный Ноэ ещё больше багровеет, раскрывая рот в тщетных попытках вздохнуть хоть немного кислорода.       О, да. Так гораздо лучше. Локид чувствует, как сладкая волна закрывает его с головой и тянет вниз, сбивая с ног. На секунду он действительно испугался, что упадёт на холодный пол и хоть на минуту (но как долго будет длиться эта минута!) останется без тепла хозяина. Но Влад не дал ему упасть. Крепко обхватил слугу руками, прижав к себе. Ритм пришлось сменить: теперь толчки были более рваными, резкими. Нужно ли описывать, КАК это сводило с ума Ноэ?       Он близко. Он так близко. Иным мыслям не было места в ещё пока работающем сознании Локида. Он оставался в том же положении, каком и был, ни в коем случае не положив голову ему на плечо и так и оставив руки держаться за стену без видимой на то надобности. Чем ближе ты к Владу, тем дальше он от тебя. Это знал каждый из своего горького. Тем более Ноэ прекрасно знал истинную причину их встреч. Увы, он в ней не имел никакого значения!       Влад сбивался с ритма. Ноэ видел сквозь мутную пелену на глазах, как дрожат его руки, чувствовал, как он пытался спрятать стон, уткнувшись блондину в шею и тяжело дыша, вызывая тем самым охрененное удовольствие, сродни только с его членом внутри. Оставались считанные секунды до конца, и этот момент Локид боготворил, за близость с ним, конечно, и ненавидел всей своей гнилой душой. А причина всё в том же. Точнее в той же.       Толчки прекратились. Влад судорожно сжимает и без того мятую рубашку блондина, через раз глубоко вдыхая необходимый воздух. А Ноэ снова, как и в прошлые несколько раз, забыл, как дышать, моля всех тёмных владык, чтобы он никуда не уходил. Чтобы был хоть раз, один единственный раз, когда поцелуи и прочие прикосновения адресованы ему, ему, Ноэ Локиду, а не той, имя которой он всегда шепчет без конца:       — Лайя…       От переполняющих чувств глаза мокнут от горьких слёз, а всхлип застревает где-то в груди. У сердца. Ему так обидно сейчас, так… Больно! Никакая физическая боль не сравнится с той, которую он испытывает сейчас, с той, которая впервые за многие века довела его до слёз. До самых настоящих слёз! Лишь бы только виновник «торжества» не заметил этого. Хотя многое ли он замечает? Например, заметил ли он, что хочет Лайю, свой единственный лучик света, а трахает, и жёстко, своего верного слугу, которого не раз публично и лично называл другом. Разве так поступают с друзьями?!       Но Локид, что самое печальное, понимал его. Понимал, что от долгого воздержания в первую их с Лайей ночь он спугнет её свои напором. Сколько бы не называл Влад её светом, единственным шансом на спасение, да как угодно, но плоть есть плоть. И это будет последним, что тьма отдаст ему после души. Уберегая одну от себя, Влад обрекал Ноэ на страдание, не спрашивая разрешения, не предупреждая заранее. Он просто ставил его перед фактом, запираясь с ним в темной комнатушке подальше от глаз дорогих друзей и, естественно, от её наивного и такого чистого взгляда. Никто из них не обсуждал, не вспоминал об «этом» в обыденной жизни. Да и говорить не особо хотелось, даже порой спасительное лукавство Локида не помогало. Они сознательно и даже добровольно, со стороны Влада, делали вид, что всего этого нет. А Ноэ? Да что Ноэ. Влад Дракула стал для него наркотиком с самой первой встречи. Никакой опиум или героин не могли сравниться с опьяняющим воздействием тьмы хозяина. Он стал для него всем, несмотря ни на что, ни на какие ссоры или причиненную боль. Ноэ никогда не сбежит от него, даже если он самолично об этом попросит. Это будет единственный приказ, которого Локид ослушается.       И всё же, ему удаётся взять эмоции под контроль, даже натянуть на лицо какое-то равнодушие, хотя в мыслях крутилась идея об избиении владыки. Ноэ приводит себя в порядок, отмечая, что снова на плечах и шее появились отчётливые следы, которыми придётся заняться. Влад ещё был рядом. Не так, как пару минут назад, но блондин чувствовал его тепло спиной. Это могло бы, в иной ситуации, заставить его внутренне ликовать, как какого-нибудь влюблённого подростка. Судя по тишине в комнатке Дракула тоже уже привёл одежду в исходное состояние, но всё равно не уходил. И, видимо, не собирался. Ноэ всегда уходил последним, поэтому стоял в долгом и мучительном ожидании спиной к нему.       «Чего он ждёт?». Ноэ не выдерживает первым, стремительно подходит к двери, но его также стремительно останавливают.       Тяжелый вздох, послание ко всем чертям все «за» и «против» и вот руки Влада сами тянутся к блондину. С силой впечатав того в тяжёлую дубовую дверь, он задерживает взгляд на его разноцветных глазах то ли любуясь, то ли проклиная. Однако недолгое переглядывание смогло выкинуть из головы Локида все мысли, забрав с собой и злость. Влад двигается ближе к нему, а Ноэ окутывает дрожь и холодок от осознания того, что он хочет сделать. Первые секунды Влад был нежным, медленным, давая и себе, и Ноэ насладиться моментом. Локиду казалось, хоть умственная деятельность и не была ему доступна в данный момент, что хозяин вкладывал в этот поцелуй куда больше, чем все до этого вместе взятые. Сам же Ноэ не смел и пошевельнуться, боясь спугнуть решительность владыки. Кулаки его сжаты до боли в пальцах.       Когда ты живёшь целые столетия и проживёшь ещё больше, мир вокруг воспринимается по-другому. Иными ощущаются и чувства, которые ты испытываешь и которые тебе дарят. Ноэ словно снова молод и зелен, словно ему всего век от роду. Невообразимые фейерверки в его душе и вихри мыслей в голове заставили Локида впервые ощутить то, что люди называют «светлыми чувствами». Он впервые понял масштабы своей привязанности к Дракуле. И нет, это была далеко не любовь, а гораздо хуже. То, что заставляет тебя забыть про весь мир вокруг и даже про себя в первую очередь, перед глазами — лишь предмет твоего обожания, в мыслях — тот, кого ты боготворишь сутками напролёт. Без своей «главной части» по телу проходится ломка. Зависимость — так это называют.       С громким чмоком оторвались друг от друга в попытке вздохнуть побольше воздуха, но, встретившись взглядами, кажется, уже оба позабыли о таких мелочах. Ноэ смотрел на него с отчаянием и с обожанием одновременно, не находя в себе сил успокоить бушующие внутри сердце. Ему хотелось прикоснуться к нему, ощутить тепло его тела под пальцами и не быть молча отвергнутым простым уходом из комнаты. Как же ему хотелось долго и сладко целовать, даже в темноте краснеющие алым, его губы, чтобы насладиться ими вдоволь, чтобы в мыслях не было ничего кроме этого.       Голубые глаза смотрели холодно и отстранённо, кажется, и они посмотрели на блондина по-новому, но не нашли того, чего так желали, смуглой кожи, свет кофейных милых глаз и нежную улыбку красноватых лепестков молодой розы. Понимал Влад, что пользуется другом, или нет уже не имеет значения. Известно одно, и Ноэ, к разрушающей внутри боли, понимал это даже самого Влада, что «встреч» больше не будет, что этот поцелуй всего лишь награда за хорошую работу его верном слуге. Но у владыки внутри, среди не проглядной тьмы зла, теплилось странное чувство привычки или даже привязанности к этим их прятках от всего внешнего мира. Лишь это подтолкнуло его прильнуть к дорогому другу снова.       Обхватив лицо блондина руками, Влад целует его долго, очень долго, отравляя всё сознание Ноэ и заставляя умирать того снова и снова от касаний губ и холодных рук к горячей коже. Это была мука, настоящий ад. Знать, что целуешь любимого, увы, не испытывающего к тебе никак чувств, уже подобно смерти. И хотелось спрятаться от всего этого ужаса, хотелось уйти куда-то далеко от людей и от нечисти, хотелось сказать всем «Хватит!» и не позволять больше никому собой помыкать. Но и целовать его дальше, перехватить инициативу на себя и вложить в этот поцелуй всё своё отчаяние и чувства, которые Локид уже никогда ни к кому не испытает, — хотелось до боли в сердце, в душе.       Ноэ даже не замечает исчезновение тепла дорогого ему тела. В голове нет места ни одной мысли, а в душе… Он плакал, не осознавая этого, рыдал уже во всю и задыхался от приближавшихся всхлипов. Сползает по двери вниз и с силой закрывает рот рукой, предотвращая отчаянный крик. В пустой комнате отчего-то становится холодно, из старых окон дует сквозняк, а луна уже давно скрылась за чёрными грозовыми тучами. Стучал о стёкла крупными каплями дождь — единственный свидетель сердечных мук Ноэ. И даже он уже не мог заглушить, раздавшийся в ночи крик. Разбудил ли он кого, слышал ли кто его для Ноэ уже не важно. Уже ничего не важно.