🧬🧬🧬
Просыпается Юнги от жуткой режущей боли в животе. Он тихо скулит, сжимаясь на темных простынях, и ослабевшей рукой тянется к телефону. Когда он успел пропустить дату приближающейся течки, что красным кружком обведена на завтрашнее число? Юнги, сцепив зубы и придерживаясь одной рукой за живот, кладёт обратно телефон на тумбу и старается подняться. Придерживаясь за стену, он ползёт на кухню и открывает ящичек, где должны быть все медикаменты, только нужных таблеток для снижения боли в течку Юнги, конечно же, не находит. Он хватает единственную пачку простого обезболивающего и закидывает в рот сразу пару таблеток, запивая простой водой. Врач говорил, что Юнги в течку будет намного лучше после первого раза, только вот течка еще не началась, а омеге уже невыносимо до такой степени, что хотелось рвать на себе волосы. Нужно было срочно идти за нужными таблетками, вот только Дилара просить было до ужаса стыдно. Нужно было как-то самому выйти из квартиры, но после инцидента на прошлой неделе его вряд ли кто выпустит. Осталось дождаться действия обезболивающего, и Юнги надеется, что оно очень сильное, потому что от боли плавится мозг. Словно все органы внутри пожирало бескрайнее пламя, оно облизывало и причиняло жуткую боль. Юнги еле доползает до дивана в гостиной и падает на него вниз животом, тихо скуля. Ракета носится вокруг дивана, взволнованно рокочет и даже запрыгивает к Юнги, тычется мокрым носом в щеку омеги, вызывая у того улыбку. Юнги прижимает енота к себе, а тот с радостью греет его живот, словно желая забрать боль омеги себе. Омега ещё громче ноет, вспоминая про сегодняшнее занятие, и что репетитор должен подойти через два часа, судя по времени на настенных часах. Таблетки полностью начинают действовать только через час, тогда Юнги может подняться и пойти в ванную, чтобы привести себя в порядок. Боль постепенно спадает, но оставляет странное тянущее чувство внизу. Юнги чувствует сильную слабость, и, когда он умывается, омеге даже кажется, что у него температура. Заниматься совсем не хочется, а хочется просто лечь и ничего не делать. Он еле успевает налить себе чай и съесть какое-то печенье, когда в комнату входит Мирэй. — Ты плохо выглядишь, — ставит свою сумку на стул рядом с Юнги омега и поднимает взгляд. Юнги лишь устало выдыхает и оставляет полупустую кружку в раковине, подходя к омеге и садясь напротив. — Плохое самочувствие, — пожимает плечами Юнги и тянется за книгой, чтобы продемонстрировать Мирэю своё домашнее задание. Корейским он начал заниматься около недели назад, но уже он может прочитать небольшой текст почти без ошибок. Мирэй оказался слишком хорошим и понимающим учителем, зная свою работу. — Тогда может, сегодня без занятия? Ты очень бледный, — хмурится омега и застывает прямо с учебником в руках, взволнованно смотря на Юнги, но тот лишь отрицательно мотает головой. — Ты что, зря перся на другой конец города? — выгибает бровь Юнги и старается улыбнуться, чтобы хоть немного внушить ложную уверенность в Мирэя, что он готов воспринимать информацию. Омега щурится и выдыхает, словно говоря, «черт с тобой». Когда Мирэй раскладывает карточки со словами, Ракета запрыгивает на соседний стул с Юнги, вырывая из омеги-репетитора резкий вздох. Мирэй хватается за сердце, а Юнги тянет руку к еноту и гладит его жесткую шерсть. — Никак не могу привыкнуть к нему, — пытается отдышаться омега, улыбаясь застрекотавшему что-то Юнги еноту. — Все собачек заводят там, кошек... — А у меня енот, — улыбается Юнги и поднимается с места, подходя к шкафу. Ракета тут же спрыгивает со стула и добегает до своих мисок, начиная радостно рокотать. Омега тянется к шкафам и достаёт пачку орехов, которую недавно купил Дилар. Юнги ещё сто раз извинился перед альфой, что тот попал под горячую руку. Но кто же знал, что Чонгук такой...? Альфа тогда помотал головой и сказал, что главное, енот останется сыт. Ракета тогда и правда остался радостным и сытым, после перенесённого стресса набив брюхо до отказа. — Чем ты его обычно кормишь? Не уж-то только орехами? — подставив руку под подбородок внимательно смотрит за омегой Мирэй, чуть улыбаясь уголком губ, когда Ракета поднимется на задние лапки. Юнги насыпает горстку смешанных орехов ему в одну светло-розовую миску, не переставая смеяться, когда Дилар принёс именно их. Альфа тогда, нахмурившись, выдал, что думал, это девочка. Ракета тогда даже перестал есть и почти набросился на альфу, ругаясь на него на своём матершинном. — Он ест все, что ему дают, — хмыкает Юнги и тянется к холодильнику за молоком и уже помытым сельдереем. — Нужно давать молоко, творог, овощи. — Юнги наклоняется ко второй более глубокой миске и плескает в неё молоко, а рядом кладёт нарезанный сельдерей. — Да прямо шведский стол, — беззлобно кривит губы Мирэй, на что Юнги лишь тихо смеётся, прикрывая рот ладошкой. — Когда я жил в деревне, я каждое воскресенье на ярмарке покупал ему домашнее молоко. Как бы мне ни нравился большой город, некоторая еда в деревне была намного вкуснее. Даже если сравнивать молоко, — Юнги ещё секунду смотрит на поглощающего орехи Ракету и садится напротив Мирэя. — Хотя тут такое разнообразие еды, просто глаза разбегаются. — Ты, наверное, оставил там друзей, — печально улыбается Мирэй, сам больше не желая притрагиваться к карточкам. Юнги отвечает ему такой же печальной улыбкой и прикрывает глаза. — Может, чай? — интересуется Юнги, а когда Мирэй согласно кивает, подходит к чайнику, включая его. С коридора хлопает входная дверь, и омеги одновременно поворачивают головы на появившегося в проёме Дилара. — Я за водой, — кидает он Юнги, а когда омега кивает, удаляется. Каждый вторник альфа ходит на первый этаж, куда привозят баллоны воды, потому что в этой многоэтажке вода из-под крана очень пахнет хлоркой. Когда Юнги отворачивается, а Мирэй продолжает посмеиваться с хлебающего молоко Ракеты, омегу простреливает идеей. За таблетками нужно было срочно идти, а просить даже Мирэя совсем не хотелось. — Я в ванную. Если чайник закипит, он сам выключится, — информирует кивнувшего омегу Юнги и скрывается в коридоре. Нужно было действовать крайне быстро, пока Дилар не вернулся. Юнги, воровато озираясь, хлопает дверью ванной, а сам добегает до входной двери, начиная шариться по карманам легкой куртки Мирэя. Как и ожидалось, карта того спокойно лежала в кармане. — Прости, — шепчет Юнги и приставляет карту к двери, та щёлкает, выпуская Юнги наружу. Он оставляет дверь чуть открытой, чтобы ей не хлопать. Дилар по-любому войдёт в квартиру и сразу начнёт искать Юнги, поэтому у омеги было около семи минут, чтобы скрыться за углом дома. Юнги нервно потряхивает, когда он ждёт лифт, все поглядывая на соседний, на котором всегда ездит Дилар. Он еле давит в себе писк, залетая в лифт и закрывая двери, когда щёлкает соседний. Юнги видит лишь часть костюма альфы, со вздохом облокачиваясь о металлические стенки. Омега выходит из лифта, когда тот привозит его на первый этаж, улыбается вахтерше и проверяет в карманах платежную карту, облегченно выдыхая, нащупав ее. Аптека находилась буквально в квартале, и уже на половине пути Юнги начало мутить. Снова началась нарастающая снежным комом боль внизу живота, а член Юнги словно горел огнём. — Нет, нет. Только не сейчас, — шепчет Юнги и прибавляет шаг, когда на него начинают поворачиваться альфы. Они, словно оголодавшие звери, внюхиваются, облизываются, найдя жертву, а Юнги корит себя, что не выпил никакие блокаторы, которые вряд ли бы нашлись в аптечке квартиры Чонгука. Юнги почти добегает до аптеки, подлетая к свободной кассе. Фармацевт поднимает на омегу удивлённый взгляд и ведёт носом. — Мне таблетки от течки, — выпаливает Юнги, а когда ловит недоверчивый взгляд напротив, добавляет. — Пожалуйста. — Кто же тебя в таком состоянии на улицу выпустил? — причитает бета, но идёт за нужной пачкой. Юнги был уверен, что течка начнётся завтра, вот только, кажется, у неё были свои планы. Юнги сильнее сжимает зубы от нарастающей боли и хватает таблетки, подставляя карту к терминалу. — Куда же ты в таком состоянии? — кричит фармацевт, но Юнги не слушает, он вылетает на улицу, зажимая нос рукой, потому что сейчас он чувствует, кажется, все запахи мира, но все они — не то. Даже близко нет того, за который Юнги готов продать сейчас душу, но в квартире висит пальто Чонгука, что ещё таит тот самый нужный омеге запах. — Вот это фан, — слышится сзади и Юнги, прижимая к себе таблетки, резко поворачивается. Какой-то альфа стоял в нескольких метрах со страшным оскалом, от которого Юнги захотелось закричать, убежать и спрятаться. — Такой хорошенький и один ходишь. Разве так можно? — все не отстаёт альфа, с каждым разом все ближе наступая на вздрогнувшего омегу. Он скользит взглядом по пачке таблеток и хмыкает. — Ещё и в течку. — Извините, мне пора, — сглатывает Юнги и делает неуверенный шаг назад. У альфы глаза темнеют, а от его запаха Юнги начинает воротить. — Куда же? Я провожу, — наклоняет голову вбок альфа, а Юнги вмиг срывается с места, не различая дороги. Он слышит лишь своё быстро колотящееся сердце, нагоняющие шаги сзади и такое громкое «детка, постой же. Все будет хорошо». Впервые Юнги настолько страшно, впервые он жалеет о своём решении. Когда Юнги видит первый попавшийся продуктовый магазин, он влетает в него, не думая. — Помогите, пожалуйста, — шепчет Юнги, подлетая к кассе, но отшатывается, когда различает в кассире альфу. Тот внюхивается и чуть приоткрывает рот, словно сейчас вопьётся клыками в плоть омеги. Юнги слышит хлопок двери и колокольчик у входа и срывается с места, находя взглядом подсобное помещение. Он почти впритык залетает в него и защёлкивает колодку, трясясь от страха и захлебываясь в истерике, судорожно прилипает к стене напротив двери. Сначала за дверью начинают дергать ручкой, ругаясь, а потом альфы начинают почти выламывать дверь, вызывая у Юнги истерический вскрик. Омега сильно зажмуривается, уже не сдерживая подкатившую к горлу истерику, скатывается по стене и обхватывает свои коленки руками. За дверью двое альф пытаются выломать дверь подсобного помещения. Юнги их не остановит, если им удастся выломать дверь. Впервые Юнги хочет слиться со стеной, а в голове лишь одно единственное имя. — Чонгук, — на грани слышимости скулит Юнги и зарывается носом в коленки. — Чонгук, пожалуйста, помоги мне.🧬🧬🧬
Когда автобус тормозит на автовокзале Осло, на улице уже почти стемнело, а с неба срываются капли начинающегося дождя. Машину Хосока Тэхён находит сразу, Ровер мигает фарами пару раз, когда Тэхён, улыбаясь, добегает до машины. Он хватается за ручку и запрыгивает на пассажирское сидение. — Не замёрз? — тут же уточняет Хосок, поворачивая голову в сторону Тэхена, на что омега лишь отрицательно мотает головой. Один простой вопрос о состоянии омеги, а на душе Тэхена уже тепло. Хосок сегодня снова без халата, а в простых бежевых брюках и своей любимой рубашке поло чёрного цвета, а Тэхён ловит себя на мысли, что ему больше нравится видеть альфу без этой белой ткани. — Все замечательно, — улыбается Тэхён, а когда Хосок кивает и выезжает с вокзала, оглядывается по сторонам. — Куда мы поедем? — Увидишь, — лукаво улыбается Хосок. — Это сюрприз. — Ты делаешь мне слишком много сюрпризов в последнее время, — чуть хмурится Тэхён и давит в себе радостную улыбку, потому что ещё ни один сюрприз Хосока не был плохим. И как бы омега не отрицал это в себе, он радуется каждый раз, как первый, когда Хосок его чем-то балует. — Только компьютер, — пожимает плечами Хосок и тянет уголок губ. — Целый компьютер! — восклицает Тэхён, размахивая руками, вызывая у Хосока улыбку. От рядом сидящего Тэхена веет спокойствием и теплом, что Хосоку хочется зарыться носом в его красные волосы, втянуть этот дурманящий аромат сицилийских специй и увидеть его искреннюю улыбку, потому что этот мальчик должен улыбаться каждую секунду. — Я могу себе позволить тебя порадовать, — Хосок сворачивает с главной трассы, а Тэхён поворачивает голову к окну, ловя на стекле пару капель, разбившихся о стекло. Почему-то Тэхён сравнивает себя с ними, если бы когда-то Хосок отказался с ним видеться, говорить, дотрагиваться. За этот год Тэхён стал слишком зависим от его взгляда, от его голоса, от его легких прикосновений. Когда вдали Тэхён различает яркие оттенки какого-то празднества, он на секунду сжимается, представляя огромное количество народу, но когда Ровер заезжает на морской порт, омега от шока прикрывает рот ладошкой. Это был самый настоящий карнавал в честь дня мёртвых и совсем не важно, что до него ещё было почти полгода. Людей было немного, но все они разодетые и разукрашенные под скелетов, что у Тэхена перехватило дыхание. Ближе стоящие корабли выступали как плавающие кафе с фуршетными столами, а наверху от фонарей были растянутые оранжевые гирлянды, создавая тёплое освещение и придавая антураж. Альфы и омеги веселились, танцевали старинные танцы под мексиканскую музыку, а Тэхён медленно разлагался на сидении авто. — Да, это мало походит на мексиканский карнавал, но я старался воссоздать эту атмосферу, — переводит взгляд на прикрывшего рот омегу Хосок. Тэхён пару раз моргает, а потом, не думая, тянется к альфе, крепко его обнимая. Утыкается носом в его шею и прикрывает глаза, шепча такое искреннее «спасибо». А Хосок замирает, даже не сразу в ответ обнимая Тэхена. Эти тёплые руки окольцовывают его талию, а такой приятный запах, так подходящий под антураж карнавала, разжигает в Хосоке то самое давно спящее пламя. От омеги не хочется отрываться ни на секунду, потому что только так Хосок ощущает полное спокойствие. — Пошли, а то дождь может испортить наши планы, — шепчет куда-то в красные волосы Хосок, что некоторые волосинки от дыхания альфы вздымаются вверх. Тэхён спустя минуту неуверенно кивает и, не поднимая глаз, выскакивает из авто. Хосок провожает его легкой улыбкой, тоже выходя из машины. Омегу почти сразу утаскивают в шатёр для грима и примерки ярко-красного кимоно, усеянного золотыми узорами. На голову омеге водружают венок из темно-алых роз, а по лицу размазывают черно-белую краску. Из-за кисти по лицу Тэхён смеётся, а когда смотрит в зеркало, замирает. Вокруг глаз - чёрных впадин, ему нацепили красные камни, что переливались в искусственном свете, а розы, покрытые золотым напылением, ярко сияли. Когда Тэхён выходит из шатра, он замирает, увидя Хосока, стоящего почти посередине пляски людей в чёрном строгом костюме, шляпе на голове и таким же черно-белым гримом. У Хосока замедляется дыхание, когда он вместо Тэхена видит божество, сошедшее на землю. В красном омега смотрелся слишком для Хосока. Этого мальчика вмиг захотелось прижать к себе, провести по мягким волосам, зарыться носом в его выглядывающие из-под кимоно ключицы. Когда Тэхён подходит к альфе, смущённо улыбаясь, Хосок теряется ещё больше. Никогда в жизни он не видел настолько удивительных янтарных глаз со смесью зелёного и болотного. Глаза у омеги и правда, как болото, которое с каждым разом затягивает Хосока все больше. — Могу я пригласить Святую Смерть на священный танец? — Хосок вытягивает одну руку в сторону замершего Тэхена, а вторую убирает за спину. Омега неуверенно улыбается и аккуратно вкладывает свою утонченную ладонь в ладонь Хосока, который тут же втягивает Тэхёна в танец под музыку с мексиканскими мотивами. Ни на секунду Тэхён не отводит свой взгляд, тонет в радужках напротив, наслаждается такими сильными руками на своей талии и вслушивается в спокойное сердцебиение напротив. Хосок с каждым разом притягивает омегу все ближе, мечтает с ним слиться в одно целое, потому что отныне без него невыносимо. Когда начинается дождь, альфы и омеги, прикрываясь, разбегаются по сторонам, а Тэхён не желает отпускать альфу даже когда выключается музыка. — Пошли к морю, — не перестаёт прижиматься к альфе Тэхён, тихо шепчет, совсем не пугаясь промокнуть. — Ты можешь простыть, — шепчет ему куда-то в ухо Хосок, обдаёт ушную раковину горячим дыханием, а Тэхён в блаженстве прикрывает глаза, чувствуя, как начинает тяжелеть мокнувшее кимоно. — Мы недолго, — убеждает альфу Тэхён и утягивает к берегу. Хосок тут же снимает с плеч чёрный пиджак, оставаясь в белой рубашке, и накидывает на плечи Тэхена. Тот лишь негодующе открывает рот, но Хосок непреклонно на него не смотрит. Когда они спускаются прямо к волнам Северного моря, омега, раскинув руки, бежит вдоль по берегу, подставляя лицо под капли. Ему не важно, что краска на лице начинает течь от дождя, что отлетают некоторые стразы, что мокнут волосы, в эту секунду он ощущает себя самым счастливым. Уже во второй раз Хосок заставляет его чувствовать себя таковым, испытывать эту чудесную эмоцию, без которой человек увядает. Когда Тэхен останавливается, тяжело дыша, он чувствует тепло груди альфы со спины, поддаётся чуть назад, облокачиваясь и прикрывая глаза. Хосок тут же обхватывает его хрупкую талию руками, прижимает ближе, кладя подбородок на макушку омеги. — Ты создал целый карнавал лишь для меня, — звучит риторический вопрос Тэхена, на который он не требует ответ, ведь и так он ясен, но Хосок чуть улыбается, вновь втягивает носом этот запах. — Я лишь попытался воссоздать эту атмосферу, но обещаю, в следующий раз я отвезу тебя в настоящую Мексику, — утыкается носом в его макушку Хосок. — А что будет в следующий раз? — приоткрывает глаза Тэхён, чуть поворачивая голову. Хосок поднимает голову, отрываясь от таких мягких, но уже мокрых волос. Дождь начинает лить сильнее, барабаня по спокойному морю, а Тэхён разворачивается в сильных руках, приподнимая подбородок, чтобы посмотреть альфе в глаза. Грим грязными каплями стекает по лицу, оставляя уродливые разводы, но даже в таком виде Хосок никого прекраснее не видел. Он тянется ладонью к щеке, на которой остаётся краска, ведёт вниз, а взгляд от чуть приоткрытых губ отвести не может. У Тэхёна спирает дыхание, а внизу затягивается крепкий узел, когда длинные пальцы альфы тормозят на губах омеги. Тэхён сам поддаётся ласке, прикрывает глаза, а потом чувствует чужие губы на своих. Лишь на секунду вздрагивает, но тут же обхватывает ладонями шею Хосока, жмётся ближе. Он полностью отдаётся Хосоку, первый раз с кем-то целуясь. Из-за шума дождя словно все перестаёт существовать, а в мире остаются лишь море, дождь и они, целующиеся на берегу. Тэхён ползёт пальчиками вверх, зарывается в тёмные волосы, а Хосок сильнее прижимает к себе омегу. Тэхён чувствует этот шершавый язык, что скользит по его ряду зубов, тихонько скулит, но этот звук тонет в громком шуме дождя, зато Хосок чувствует вибрацию. В эту секунду он мечтает, чтобы этот момент никогда не заканчивался, чтобы он длился вечно и прошёл через года, потому что целоваться с этим мальчиком, который теперь полностью принадлежит Хосоку, один срывающий голову кайф.🧬🧬🧬
Мирэй медленно листает ленту соцсети в телефоне, когда на кухню входит Дилар, таща целый баллон воды. — Где Юнги? — хмурит брови альфа и переводит взгляд на давно закипевший чайник. — Ушёл в ванную минуты две назад, — пожимает плечами Мирэй и вновь опускает голову к телефону. Дилар кивает и выходит в коридор, останавливаясь у ванной. Было очень странно, что, когда альфа поднялся, дверь была приоткрыта, а Дилар точно помнит, что он ее закрывал. Альфа прислоняется ухом к двери ванной, прислушиваясь к звукам, но за ней стояла полнейшая тишина. — Юнги, ты там? — стучит по дереву альфа, но в ответ вновь тишина. И лишь когда альфа кидает взгляд на выключатель, который был выключен, он резко распахивает дверь в тёмную ванную. Даже когда Дилар щёлкает выключателем, наполняя ванную приятным светом, Юнги в ней не появляется. — Твою мать, — хватается за голову Дилар, когда рядом появляется Мирэй с вопросом «что такое»? — У нас проблемы? — тут же бледнеет омега, убирая телефон, а Дилар не озвучивает, что огромные у них проблемы будут, если об этом узнает Чонгук.🧬🧬🧬
Чонгук устало откидывается на сидении, когда они пролетели уже большую часть пути. Бортпроводник предлагает меню альфе почти каждый час, чем начинает неимоверно бесить Данталиана, у которого желание пристрелить назойливого омегу. Чонгук пытался заснуть, но мысли от встречи с отцом не давали Данталиану покоя, грызли изнутри, уничтожали. До встречи с Юнги великий Данталиан не боялся ничего, но сейчас он больше всего боится потерять только обретенного брата. И соврёт, если скажет, что только, как брата. Впервые Чонгук испытывает такие чувства к омеге. Животные, страстные, на грани нормальности, что-то на ином уровне, непонятном обычным истинным. Юнги хочется обладать, никогда не выпускать из своих собственнических рук. У Данталиана каждый раз голову сносит, когда он вдыхает этот сумасшедший запах, когда омега взмахивает своими длинными ресницами, когда произносит его имя. Чонгук каждый раз сгорает изнутри, давит в себе такое нестерпимое желание прикоснуться к его коже, оставить лиловые отметины и заклеймить, навеки показать принадлежность. Чонгук опускает голову и разглядывает типичные для Норвегии дома, что рассыпались внизу. Альфа подпирает голову и прикрывает глаза. Когда рядом был Хосок, ни разу не оставлявший Чонгука, он болтал без умолку, что альфе хотелось его прикончить, но сейчас Данталиану его не хватает. Внутри резко все сжимается, словно под прессом, а голова начинает гудеть. Чонгук тихо рычит, руками обхватывает виски и сгибается, зажмурившись. Монстр внутри подскакивает, тоже не понимает, откуда взялась такая резкая боль, а потом замирает, когда в голове Данталиана глухо проносится: «Чонгук, пожалуйста, помоги мне». Монстр тут же начинает реветь, драть стены, биться в конвульсиях, чувствуя приближающуюся опасность. Чонгук словно медленно начинает сходить с ума от этой пронзающей боли и набатом бьющего в голове голоса Юнги. Чонгук подрывается с места и, отталкивая в сторону испугавшегося вида альфы бортпроводника, идёт к пилоту. — Сколько ещё лететь до Осло? — хрипит альфа, упирается руками о выем двери, потому что если отпустит, упадёт, свалится в бездну. На последних силах сдерживает вырывающегося монстра, что хочет завладеть сознанием Чонгука, хочет убивать. И он убьёт, напьётся крови, если с его мальчиком что-то случится. Потому что Чон Юнги может принадлежать только Данталиану и его монстру. — Минут десять, господин, — непонимающе озирается на альфу пилот и вздрагивает, когда Чонгук наставляет на его затылок пистолет. — Делай, что хочешь, но в Осло мы приземлимся через три минуты, иначе я выкину тебя и всю твою команду за борт, — бортпроводника от рыка Чонгука придавливает к дополнительному месту, он, трясясь, шёпотом молит пилота ускориться. Альфа поджимает губы и щёлкает какие-то кнопочки, все ещё чувствуя дуло на своём затылке. Чонгук снимает глок с предохранителя, вызывая у бортпроводника тихий скулёж. С каждой секундой клокочущее внутри чувство нарастает, словно кожа сходит, отслаивается. Сердце гулко ударяется с каждым разом, когда Чонгук будто слышит звуки выламывающейся двери. Самолёт садится и правда раньше положенного, Чонгук вылетает из него ещё на ходу, находя взглядом припаркованную бмв. Из своего чёрного монстра он никогда не выжимал столько силы. Бмв, рыча, несётся по трассе, а Чонгук со всей силы сжимает руль, старается не потерять рассудок. Даже через закрытые окна он чувствует этот концентрированный запах молочного базилика, что разлетается парами по всему Осло, оседает на одеждах прохожих. Данталиан хочет их всех сжечь, чтобы ни один не смел чувствовать запах его мальчика. Чонгуку не нужно знать, где он, монстр альфы сам его ведёт, внюхивается, начинает рычать сильнее, если Чонгук приближается все ближе. Тычет на панель авто, что тут же воспроизводит звонок Дилару. — Уходи из квартиры и репетитора с собой забери, я потом тебе кости выдерну. Юнги кажется, он оглохнет от вырывающейся двери. Каждый раз, когда альфы пытаются вломиться, он думает, что затвор просто не выдержит, что они влетят и набросятся на Юнги, как на кусок мяса. Он не перестаёт повторять лишь одно имя, мечтая сейчас услышать его голос, прикоснуться к его рукам, утонуть в его объятиях. И когда, поведя носом, Юнги улавливает такой фантомный и любимый запах, не верит, думает, что сошёл с ума. Но в дверь перестают ломиться, а потом раздаются два чётких выстрела, от которых Юнги вздрагивает и закрывает уши, зажмуриваясь. Этот любимый запах проникает через каждую щёлочку, тянется до Юнги, что интуитивно ведёт носом, пытается уловить. — Малыш, открой дверь, — за дверью точно голос Чонгука, такой хриплый, такой желанный, что Юнги прошибает электрическим разрядом, но он и пошевелиться не может. Размыкает губы, но и слова вымолвить не может, обессиленно шевеля губами беззвучное «Чонгук». Юнги уже даже не вздрагивает, когда третий выстрел приходится на дверь и та открывается, впуская и поток бергамота с крепким алкоголем. Чонгук делает к нему шаг, присаживается на корточки, а у Юнги внутри миры взрываются лишь от одного присутствия альфы. Данталиан ничего не говорит, подхватывает омегу на руки и выходит из магазина с двумя трупами, плечом толкая дверь. Сильный ливень уже начался давно, Чонгук сильнее прижимает к себе продрогшее тело брата. Капли стекают по его смоляным волосам, а Юнги ловит их губами, прикрывая глаза. Когда Чонгук сажает омегу на пассажирское сидение, Юнги со вздохом тянется ладошкой под шорты, обхватывая свой истекающий природной смазкой член. Чонгук, когда садится рядом, старается не смотреть в сторону брата, старается не дышать, потому что у самого брюки натягиваются так, что нитки начинают трещать. Монстр внутри злостно воет, пытается дотянуться до рядом сидящего омеги, но Чонгук каждый раз бьет его по морде. — Чонгук, я больше не могу... Пожалуйста, — с придыханием шепчет Юнги, откидывает назад голову, приоткрывая рот и выгибаясь в спине, что у Чонгука сдавливает все внутри от желания. — Потерпи немного, — хрипит Чонгук, пальцами вцепляется в руль, а Юнги испачканной в смазке рукой тянется к ширинке на брюках Чонгука, слепо пытается найти губы. Если он не остановится, Чонгук тоже не сможет. Он слишком резко тормозит бмв, что та даже скрипит шинами. Чонгук толкает дверь и выходит на свежий воздух, втягивая такой нужный кислород. Сразу промокает и, втянув побольше воздуха, идёт к пассажирской двери, открывая ее и подхватывая Юнги на руки. Тот тут же жмётся к выемке на его шее, нюхает, даже проводит языком по смуглой коже, а Чонгук омеге чуть кости не ломает от хватки. Лифт едет крайне медленно, альфа уворачивается от поцелуев, потому что если один раз поддастся, больше не остановится. Он и так на грани, сдерживает рычащего монстра. Толкает дверь квартиры и проходит прямо в обуви, оставляя за собой мокрые следы, кладёт омегу на диван и тут же разворачивается. Если задержится ещё на секунду, больше не уйдёт. — Не уходи, не смей, — шепчет Юнги, падая с дивана. В глазах все плывет, а член невыносимо ноет. — Чонгук. Но Данталиан сильнее сжимает зубы и почти захлопывает входную дверь перед носом поднявшегося омеги. Опирается затылком, чувствует, как омега на той стороне, скуля, сползает по ней, скребёт ногтями. Чонгук умрет, если сделает шаг от двери. Юнги умрет, если перестанет чувствовать запах брата. Чонгук отрывается от двери, хватается за голову, старается заглушить в голове злобный рык, а Юнги обхватывает себя руками, бьется затылком о дверь, лишь бы не чувствовать эту раздирающую боль. Тело трясёт от холода и возбуждения. Юнги даже не успевает вскрикнуть, когда дверь за спиной хлопает и его грубым движением поднимают и припечатывают к стене. Юнги громко и отчаянно стонет прямо в губы брата, когда тот, подхватив омегу ладонями за задницу, заставляет обвить свой торс ногами, сильнее впечатывает в стену. Альфа прикусывает приоткрытые малиновые губы, слизывает выступившую капельку крови, вмиг дуреет. А Юнги больше не может тянуть, он тянется пальчиками к полностью мокрой рубашке брата, расстёгивает пуговку за пуговкой, в один момент не выдерживая и разрывая ее. Чонгук отрывается от таких сладких губ, ведёт губами по шее, облизывая молочную кожу. Юнги поддаётся вперёд, ещё больше открывает брату шею и тихо скулит, когда альфа чуть прикусывает, словно дразнит. — Я больше не выдержу, — слепо находит губы брата Юнги, ведёт ладонью по смоляным волосам и резко оттягивает назад. — Потерпи, — рычит Чонгук и, оторвав омегу от стены, несет в ванную. Одним движением выкручивает фитиль с тёплой водой и, как есть, в одежде, встаёт с омегой под струи воды. Холодная кожа тут же начинает греться, вызывая дискомфортное ощущение, от чего тихо скулит. Чонгук прижимает его к чёрной плитке, не отрывается от таких манящих губ, находу сдирая с омеги легкую футболку и разрывает прямо на коже шорты. Юнги стонет в поцелуй, эрекцией трется о брюки Чонгука, даже тянется к ширинке пальчиками, но Данталиан резко отрывается и одним движением переворачивает омегу, заставляя склониться и упереться о плитку руками. Чонгук склоняется следом, ведёт носом по молочной спине и прикусывает лопатку, вызывая у Юнги тихий стон. Тот сгибает руки в локтях, мечтает избавиться от давящей на член ткани, а Чонгук словно читает его мысли, тянется рукой к кружевным трусикам, дергая их почти до колен. Из губ Юнги вырывается облегчённый вздох, а потом и полувскрик, когда Чонгук шлепает его по правой половинке, на которой остаётся красный след от ладони. Юнги задирает голову, беззвучно шепчет одно «пожалуйста», а Чонгук ведёт носом вдоль его позвоночника, целует тазовую косточку и толкает в омегу сразу два пальца. Юнги громко стонет, ломает ноготки о чёрную плитку, сильнее выгибается в спине. — Пожалуйста, — на грани слышимости просит Юнги, готовый лбом биться о стену. Чонгук скалится, вынимает пальцы, придавливая ладони Юнги своими к плитке, наклоняется прямо к щеке брата. — Что, малыш? А Юнги готов в голос завыть от высокой температуры там, внизу. — Пожалуйста, — одними губами шепчет Юнги, а Чонгук, рыкнув, одним движением сдирает с себя брюки и наполовину толкается во вскрикнувшего омегу. Замирает, давая привыкнуть к размерам, жмурится от сдавливающего чувства, грудью прикасается прямо к спине брата. Юнги в блаженстве приоткрывает губы и тихо-тихо стонет, когда Чонгук делает пробный толчок. Юнги разлагается под этими сильными руками, у него кожа волдырями покрывается, где проходятся пальцы Чонгука. Юнги раскрывает в беззвучном крике губы, когда рука Чонгука соскальзывает с его руки и скользит по впалому животу, обхватывает розоватый член. Юнги чувствует, как по бёдрам течёт его смазка, как дергается его член, когда Чонгук ведёт вдоль по стволу и обхватывает у основания. Юнги долго не выдерживает, заливая ладонь брата белёсой вязкой жидкостью, которая вместе с водой стекает в слив. Чонгук подхватывает омегу под живот, толкаясь ещё раз, изливается прямо в него. Юнги даже не успевает перевести дух, когда Чонгук, подхватив хрупкое тело на руки и выключив воду, переступает через ванную. Как есть, мокрого и голого Юнги кладёт на кухонный стол, а омега недовольно шипит от впивающихся в спину крошек. Когда Данталиан отходит и тянется к морозильной камере, Юнги, приподняв голову, ведёт взглядом по его крупным мышцам и огромному количеству татуировок на обеих руках, шее и груди. Юнги столько грезил, чтобы именно эти руки прижимали его, вжимали в стену. Юнги внимательно следит за действиями брата, когда тот тянется за кусочком льда и толкает дверь в морозильную камеру обратно. — Не говори, что ты решил мной пообедать? — отшучивается омега. Юнги выгибает бровь, когда Чонгук встаёт меж его раздвинутых ног и наклоняется к его лицу. Юнги точно не ожидает, что лёд соприкоснётся с его разгоряченной после душа кожей. Чонгук ведёт кусочком по соскам, от чего Юнги пронзает табуном мурашек, дальше, по впалому животу, пупку. Медленно, оставляя мокрую дорожку. Юнги ломано выгибает брови, приоткрывает губы и запрокидывает голову, выгибаясь в спине до хруста позвонков, а Чонгук читает каждую его эмоцию, чуть касается губами его задранного подбородка. Юнги громко стонет, когда уже подтаявшим кусочком Чонгук заходит на вздрогнувший член. Омега содрогается всем телом, закатывая глаза, потому что внутри взрываются звёзды. Чонгук тихо рычит, переставая мучать их обоих и, одним метким движением кинув лёд в раковину, переворачивает брата, заставляя грудью облокотиться о стол, глубоко толкается, вырывая из Юнги очередной полувскрик. Чонгук ладонью скользит по пояснице брата, сжимает ягодицу в руке и тянется губами к плечу. Сначала проходится языком, словно успокаивает, а потом, не давая Юнги осознать, впивается зубами в покатое плечо. Крик Юнги отскакивает от стен кухни, эхом задерживается. Чонгук тут же проводит языком по выступившим капелькам крови, зализывает укус, большим пальцем в успокаивающем жесте поглаживая ягодицу. — Теперь ты мой целиком, — скользит носом по шее, а Юнги устало прикрывает глаза. Монстр внутри Данталиана радостно воет, чувствует свою метку на своём мальчике, который отныне принадлежит только ему, Данталиану.🧬🧬🧬
Мирэй, воровато оглядывается и заходит в темный переулок. Омега не успевает вскрикнуть, как его грубым движением припечатывают к каменной стене. — Я все делаю, как ты и просил, — шепчет Мирэй, когда сильная рука сжимает его шею. — Я знаю. Это, чтобы не зазнавался, — хрипит омега напротив и ведёт носом по скуле Мирэя, тут же морщится, потому что не то. — Что узнал? Мирэй хватается за горло, когда его отпускают, а омега с ярко-синими волосами отходит назад. — Ничего необычного. Но сегодня он сбежал, забрав мою карту, а потом позвонил Чонгук и сказал нам выметаться, — аккуратно говорит Мирэй, прижимаясь к стене, когда серые радужки напротив опасно начинают блестеть. — Вот значит как, — кривится омега. — Чонгук теперь трахает своего брата. У Мирэя даже начинают трястись коленки, когда омега, тихо рыкнув, убирает синие волосы со лба. — Но моя слабость совершил громадную ошибку, он дал себя попробовать. А больше мне и не нужно, чтобы впиться в него зубами и никогда не отпускать, — сверкает глазами Лиен. — Продолжай следить за ним и выполнять свою роль няньки. Совсем скоро он станет моим.