Последний заход

      Ханма сидел в своей заезженной кальянной, проверял телефон каждые пять минут, ожидая сообщение от Кисаки.       — «Чёртов Тетта.» — фыркнул. Шуджи пальцем поманил к себе кальянщика, снова заказывая свой неизменный вкус.       Кисаки не любит кальяны. Кисаки не любит кальянные и сигареты, не любит дым. Ханма никогда не спрашивал его по поводу места встречи, на этом собрании для него было главным набить свой ротик вкусом лимонного пирога.       Угроза всея «Свастонов» подходит к месту встречи, поправляя очки на переносице, и последний раз наслаждается свежим воздухом, прежде чем зайти в так презираемый «ад».       Тетта носил очки не потому что плохо видит, нет. В детстве он часто вглядывался во всё, просто потому что так ему было комфортнее. Ему предложили попробовать носить очки, от чего мальчик, конечно же, не отказался. И вот, спустя столько лет, эти очки всё ещё с ним. Милая история.       Ханма выдыхает серый клубок дыма, смутно всматриваясь в стройную фигуру своего близкого знакомого. Невольно улыбается, наблюдая за его покачивающимися из стороны в сторону бёдрами. Не зря он подсадил его на спортзал.       Тетта замечает интерес в свою сторону от мужчины в лиловом смокинге и вздыхает, не надеясь забрать что-то хорошее и приятное от сегодняшнего вечера. Ошибается как никогда.       — Опаздываете, господин Кисаки. — Ханма ехидно ухмыляется, обнажая белоснежные зубы. Что, кстати, было довольно странно, ведь курил мужчина лет 12, не меньше.       — Что ты хотел обсудить? — игнорируя упрёки в свою сторону, он задаёт свои вопросы.       — Санзу сообщил мне о новой группировке, цель которой — полное уничтожение нас. — Шуджи наблюдает, как Кисаки стряхивает невидимые пылинки с кресла и садится напротив друга. — В частности тебя, Тетта.       Слова больно задевают. Кисаки сглатывает вязкую слюну, поправляя очки на переносице. Он не покажет свой страх. Особенно перед Ханмой, который подъебёт его в сотый раз, вместо предложения о помощи.       — Они сильные?       — Они ловкие. Перережут тебе глотку, когда останешься один. — Шуджи смеётся, выдыхая дымовые колечки в опасной близости к лицу товарища, который запах всего этого дерьма ненавидит. Вот только Кисаки не всё равно. Что-что, а своей жизнью он дорожит. Тем более, есть незаконченные цели, связанные с Тачибаной Хинатой.       — Значит, я временно залягу на дно.       — Собираешься уехать в другой город?       — Страну. — Ханма отставляет кальян в сторону, хорошенько прокашливается перед речью.       — Кисаки, я не смогу уехать с тобой. Возможно, от меня это звучит странно, но мы — «Свастоны», мы справимся со всеми преградами и пиздюками, которые собираются навредить нам. Твои размышления о переезде и дне совершенно бессмысленны. Если они действительно такие, каких их представил Харучие, то найдут тебя хоть в России.       — Смерти моей хочешь?       — Блять, да дослушай ты. Мы улетим вместе куда-нибудь, сменим фио, да хоть пол! Но не сейчас, ханмазенок, не сейчас. — Ханма вытягивает ногу вперёд, прижимаясь под столом своим коленом к колену Кисаки. — Всё-таки если умирать, то только вместе. — он ухмыляется и трётся коленной чашечкой о чужое. Как хорошо, что под столом их никто не видит.       Тетта возненавидел в Ханме такую вещь, как решение всех проблем путём в постель. Плевать какой уровень опасности у этой проблемы. Проиграл кому-то в битве? — секс. Главу хотят убить какие-то додики, сила которых может посоперничать с титанами? — секс. Секс решает всё. Без разницы с кем: с дешёвой проституткой, которую поймал на дороге, или же с Кисаки. Последние полгода он всё-таки склоняется ко второму.       На голову накатывает лёгкое опьянение, когда Шуджи опустошает стакан с алкашкой, не перерывая зрительного контакта с ахуевшим Кисаки, и, подрываясь с места, хватает главу за локоть, быстрым шагом направляясь к уборной. Сидящие в помещении люди могли бы подумать, что эти двое перепили и со всех ног несутся в туалет, только вот все присутствующие уже под кайфом, и им нет никакого дела до бегающих в туалет мужиков.       Шуджи забегает в уборную, по дороге толкая всех парней в туалете. На недовольные возгласы ему всё равно, сейчас главное — оторваться по полной с Кисаки, а если их потревожат, то Ханма сразу даст с ноги в челюсть. Устраивать разборки в общественных местах для этого поколения «Свастонов» стало рутиной.        Ханма с силой толкает главу назад так, что тот ударяется позвоночником о туалет и шипит от продолжительной боли, в то время как его помощник закрывает кабинку на щеколду. Шуджи скидывает дорогой пиджак на туалетный пол, накидываясь на Кисаки, как лев на антилопу.       Пока они бешено целуются, хоть поцелуем это и не назовёшь, скорее просто до крови кусают губы друг друга, будто им виагру подмешали, Ханма достаёт из кармана свисающих лиловых штанов фольгированный квадратик.       — Смазки нет, будем использовать слюну. — как же Тетта ненавидел это. Ханма увидел его недовольный взгляд. — Ну, а вдруг завтра тебя убьют, и мы не потрахаемся.       — Я тебе сейчас язык отрежу. Вставляй.       — Сказано — сделано. — Шуджи не тратит время на подготовку — плюнул на ствол и размазал всё рукой, резко вставляя на всю длину.       Он начинает трахать, размашисто двигая задницей, загоняя член всё глубже и не давая времени привыкнуть к размеру. Кисаки уже привык к боли при эротической дружбе с Ханмой, поэтому и в этот раз вряд ли удивится, когда на презервативе будет красоваться его кровь.       Губы Ханмы находятся в миллиметре от его губ, он ловит ртом все стоны и всхлипы друга, втрахивая тело в грязную туалетную кабинку. Его дыхание и рычание посылают дополнительную вибрацию по телу, она отдается в самом низу живота, пока член каждый раз попадает по простате. Кисаки скользит трясущейся рукой вниз, надрачивая себе.       Захваченный ритмом его толчков, Тетта даже не замечает момент, когда его перебрасывают на бак унитаза и он кончает. Крики напрочь сорвали итак хриплый голос. Тетта крепко хватается за Шуджи руками, пока он делает ещё несколько ударов и изливается в презерватив. Ханме хотелось бы попробовать без них, вот только Кисаки его предупреждал, что если тот выстрелит — придётся попрощаться с яйцами, ведь Тетта отстрижёт их маникюрными ножничками, растягивая удовольствие от болезненных криков своего любимого помощника.       Шуджи выходит из тёплого местечка, на удивление без крови.       — А теперь убери за собой. — Ханма растягивается в пошлой ухмылке, надавливая на затылок и заставляя того взять в рот.       Кисаки понял — ему крышка.

***

      Долго мять Кисаки не стал. Если Шуджи хочет, прям неймется, то вот, всё перед тобой.       — Только заглатывай без зубов.       Кисаки накопил слюны, открыл рот и отпустил губы, делая мощный вакуум. Щеки выгнулись. Ханма силой сжал дверь кабинки, царапая ногтями от неожиданной теплоты и влаги, окутавшей его до середины. Тетта делает поступательные движения, держа у основания, помогая выстраивать правильный угол. От ловкого языка, дразнящих уздечку, у Ханмы свело нижнюю челюсть и шипение само вырывается через зубы. Не знаю, как для остальных посетителей туалета, но для Кисаки это прям бальзам на уши.       Через время кровь полностью прибыла на станцию «член», откликаясь на каждую нехитрую манипуляцию.       Но, когда Кисаки на секунду отпустил голову до конца, вбирая член по самые не хочу, Ханма почувствовал себя просто великолепно. Сдерживаться уже становится невыносимой миссией.       Откинул голову, а бедра, имея свой интеллект, приподнялись в глотке. Кисаки подавил рвотный ком. Пусть не расслабляется.       Тетта отстранился, переводя дыхание и вытирая слюнявые нити.       — Жду от тебя взаимного.       Ханма смотрит на него, как на жертву заказного убийства.       — Какого хрена ты не сосешь?       Намек понял.       Это погладило эго Кисаки, раз Ханма уже ничего не хочет, кроме глотки и языка. И решает подарить ему желаемое: плюет на головку и насаживается медленно, пытаясь не сокращать мышцы горла, дабы не блевануть, и берёт до конца, для удобства покосив головой. Ханма моментально вжался пальцами в блондинистые волосы, надавливая, не позволяя отстраниться, как какую-то суку на заказ. Тетта не артачиться: с разрешения руки иногда приподнимается, чтобы продолжить стимуляцию, но изо рта не высовывает.       Четыре секунды удерживает в глубоком отсосе, и позволяет отдалиться только когда уже начал захлебываться. Громко вбирает сладкий кислород. Глаза залились слезами. Язык немного подрагивает, лёгкие — обжигают. С каких пор воздух такой вкусный?       — А теперь глотай. — Ханма грубо берёт его за щеки, болезненно сдавливая.       Играть по правилам Шуджи Кисаки никогда не любил. Как говорил сам Ханма: «Или мы трахаемся так, как я захочу, или ты трахаешь свою Тачибану».       Приходится плясать под дудку своего дружка, но только Тетта знает, что потом он вдоволь отомстит своему товарищу.       Кисаки вовсе бессильно садится на крышку унитаза, пытаясь справиться с внутренней дрожью. Рот слегка приоткрыт, жадно хватает воздух, будто сейчас помрёт, а ноги совсем отекли. В глазах немного помутнело от сильной дозы оргазма.       Ханма поднимает утомлённый взгляд на Тетту, и тот сейчас выглядит как ходячая машина для грязного секса. И убийств.       Шуджи повернулся к полумертвому Кисаки всем корпусом и демонстративно облизнул губы, но был наивен, — он никак не отреагировал. Слишком заебался.       — Так что там с твоим переездом?       — Деваться некуда — сделаю поддельные документы и съебусь. — отвечает, засовывая член в мятые брюки.       Ханма понимает — ради такого секса он готов скрыться с ним где угодно. Всё-таки трахать такое тело полгода было слишком ахуенно, приискивать себе дырку лучше — протяжно. Да и сам понимает, искать кого-то лучше Кисаки — бессмысленно.       Как говорил великий Юра Авангард — «трахайся с кем угодно, но они хуже, чем я». И эта строчка прекрасно описывала Кисаки.