Гарри Поттер и принц датский

— Экспекто Патронум! Бесплотный олень, сотканный из света, появился среди надгробий, и Гермиона нервно огляделась. — Гарри! Маглы же увидят. Не хватало нам еще проблем с местным Министерством, — укоризненно сказала она. Гарри только пожал плечами. Если их худшие подозрения оправданы, то Министерство — наименьшая из проблем. Многим теперь придется пренебречь, начиная со Статута. Им, возможно, снова понадобится идти напролом, нарушать закон и бежать, бежать за ускользающей целью. Иначе нельзя в игре, где ставка — само существование жизни. А потому — к черту этот риск напугать маглов существованием магии. Главное сейчас — связаться с Айзентурмом. Гарри прикрыл глаза и сосредоточился, воссоздавая в памяти облик Башни. Циклопическое здание из камня и металла и устрашающий, гнущий и рвущий само пространство генератор Сумрака на его крыше, словно Око Саурона, венчающее вершину Барад-Дура. Мысленное усилие — и патронус смещается между мирами, отправляясь к цитадели Братства… Что-то было не так. Гарри открыл глаза и увидел перед собой патронуса, который так и не сдвинулся с места. Беспокойство завозилось внутри, как червь в сердцевине яблока. Патронус задрожал и померк. Гарри поспешно напрягся, возвращая себя в нужное состояние. Что происходит? Он мало что знал о том, как патронусы находят пункт назначения. Если катастрофа, о которой сообщил Квиррелл, до неузнаваемости изменила облик Айзентурма, помешает ли это достичь цели? Гарри переключился на образ самого профессора. Вот это лицо с ясным и вечно насмешливым взглядом, гладко выбритый подбородок, искривленные ухмылкой тонкие губы… — Гарри, быстрее! — услышал он голос Гермионы. — Кто-то приближается к воротам. Концентрация схлынула, и патронус, вспыхнув напоследок, растаял в воздухе. Гарри шумно выдохнул и посмотрел Гермионе в глаза. — Не получается, — сказал он дрожащим голосом. — Не понимаю, почему так. Похоже, патронус просто не находит Айзентурм. Как будто сам Сумрак исчез… Или сместился. Не знаю. Никогда такого не было. Тревога затопила его с головой. О какой катастрофе говорил Квиррелл? Что, если пара-Ингольштадт вообще уничтожен? Быть может, если мутировавшая глина Эдема вырвалась из реактора Квиррелла, пожирая все, что попадется на пути, и Сумрачная Земля повторила судьбу Атлантиды… Он не хотел даже думать о такой возможности, но страшный облик обращающегося в глину города и людей с перекошенными от ужаса лицами упорно не желал покидать его мысли. Ворота приоткрылись, впустив трех раввинов. Они покосились в сторону Эрше и прошествовали к высившейся неподалеку Клаусовой синагоге. — А что с вашим порталом, ребята? — мягко спросил Эрше, проводив единоверцев взглядом. Пожилой раввин никогда не демонстрировал показного сочувствия. Какое бы горе тебя ни постигло, он ни за что не станет охать, цокать языком и закатывать глаза, дабы никто вокруг не обвинил его в равнодушии. Максимум, на что он способен в подобной ситуации — это хранить деликатное молчание. Или — пытаться по-настоящему помочь, если еще не все потеряно. Гермиона шагнула под крону разросшегося за последний год молодого деревца и коснулась бронзового круга, врезанного в каменное надгробие — наверняка фальшивое, установленное здесь самими иллюминатами. Ничего не произошло. Система порталов умерла вместе с раскинутыми по всему миру нитями управления, в центре которых уже много лет находилось Братство, не позволяя человечеству окончательно соскользнуть в хаос и безумие. И вот он — ответный удар хаоса. Просчитанный, хирургически точный, в одно мгновение оборвавший отчаянную попытку иллюминатов спасти хотя бы то немногое, что останется от мира, когда торжествующий Рактавиджа выйдет из утративших силу Врат. — Что ж нам теперь делать? — вырвалось у Гарри. — Переночуйте у меня, — пожал плечами Эрше. — А там вместе что-нибудь придумаем. Возможно, за ночь ваши друзья решат проблему. — Там случилось что-то по-настоящему страшное, Эрше, — тихо сказал Гарри. — Никогда, даже во время битвы за Айзентурм, не было ничего подобного. Я надеюсь, что они уцелели, но… Мне кажется, что все это надолго. — Эрше прав, — вмешалась Гермиона. — Мы отрезаны от Айзентурма, но такое с нами уже было, и мы справились. Переждем эту ночь в Праге. По общему молчаливому согласию они двинулись к воротам кладбища. Солнце уже закатилось за крыши домов, и окрашенный алым запад медленно тонул в подступающей с востока тьме. Квартал Йозефов встретил их почти таким же странным запустением, что и недавно покинутый Ингольштадт. Старый Город, туристический центр, где в субботу невозможно протолкнуться от обилия туристов, выглядел так, словно власти ввели комендантский час. Магазины и рестораны все еще сияли неоновыми вывесками, стоял на перекрестке одинокий торговец трдельниками с испуганным выражением лица, доносился тревожный колокольный звон со стороны Тынского собора, но в остальном — только безлюдные улицы и гнетущая тишина. Яркая звезда сияла в вечернем небе над низкими домами впереди — необычно яркая для этого времени суток. И ее форма... Гарри нахмурился и показал рукой на странное небесное явление: — Гермиона, ты видишь?.. — Комета, — кивнула она. — Ты разве не читал? Это же комета Хейла-Боппа. Я еще в Шамбале заметила. Весной она подойдет к Земле совсем близко. Только теперь Гарри вспомнил, что в новостях ему и впрямь попадалось что-то про летящую к Земле комету. Она все еще была совсем крохотной — не больше, чем яркая искра с едва заметным смазанным хвостом, обращенным к западу. Несколько месяцев — и великолепное явление станет украшением вечернего неба... Если только у них в запасе есть эти несколько месяцев. — Жаль, что в Сумраке ее не видно, — сказал он, подумав, как здорово было бы наблюдать ее за окном четыреста шестнадцатой комнаты, и тут же осекся, вспомнив, в каком положении они оказались. До чего же странные причуды бывают у судьбы! Снова они попали в переплет, едва выбравшись из пара-Ингольштадта, и снова сплетение обстоятельств привело их в Прагу. Гарри не особенно доверял всем этим домыслам мистиков о местах силы, творящих собственную ткань истории. И все же что-то и впрямь было в этом древнем городе, то, что порой чувствовали даже маглы, едва сойдя с поезда или трапа самолета. «Столица всего потустороннего», как говорил Эрше — и с каждым посещением Гарри все сильнее чувствовал, насколько это правда. Где-то рядом, за тонкой гранью вещественного мира, век от века росло и зрело что-то сложное, живое, имеющее собственный разум и душу. От него не исходило никакой угрозы — только спокойная сила. Чувствует ли то же самое раввин, проживший здесь столько столетий? Без сомнения. Беспечно шагавший впереди Эрше завернул за угол, с теплотой посмотрел на вывеску ресторана со скромным названием «У голема» и неторопливо заговорил: — Я думаю, вам не следует спешить в Ингольштадт. Во всяком случае, в ближайшее время. Судя по словам пана Квиррелла, вам тоже угрожает какая-то опасность. — Больше некуда, — мрачно отозвался Гарри. — Либо мы найдем способ проникнуть в Сумрак, либо… — Есть и другие пути в Сумрак, — возразила Гермиона, которая всю дорогу, похоже, о чем-то напряженно думала. — Храм Творения. Возможно, Шамбала. — Туда легко добраться? — полюбопытствовал Эрше. — Не особенно. Я приблизительно помню путь в Шамбалу, но это же Непал. Думаю, визит туда стоит отложить, пока не опробуем другие возможности. А Храм Творения… Я знаю только, что он недалеко от Тираны. До сих пор мы посещали его через порталы. — Которыми больше нельзя воспользоваться? — Не обязательно, — вмешался Гарри. — Туда до сих пор ведет как минимум три портала. Один — из Кленцепарка в Ингольштадте, он наверняка тоже не работает. Но есть еще портал с острова Вен, который не принадлежит иллюминатам, и еще один — из старой лаборатории профессора Квиррелла в Хогвартсе. — Хогвартс! — воскликнула Гермиона, отчего одинокий встречный прохожий испуганно шарахнулся в сторону. — Точно. Гарри… Нам нужно вернуться в Великобританию. — Но как же… — начал было возражать он, но потом махнул рукой: — Теперь уже, наверное, все равно. Волдеморт сейчас — явно не самая серьезная проблема. Вот только Дамблдор, боюсь, не обрадуется нашему визиту, особенно если нас увидят остальные. Уже произнеся эти слова, он почувствовал, как снова защемило в сердце. Хогвартс, о котором он приказывал себе даже не думать все эти два прошедших года. Хогвартс, почти вытравленный из памяти не столько лихорадочной гонкой за наследием Гёте и сражениями с нацистами из Аненербе, сколько его собственным решением — забыть. Старые друзья, которых он не должен был, да и не надеялся когда-либо увидеть. Тысячелетний замок на берегу Черного озера, зачем он вновь и вновь дает о себе знать? — Директор — разумный человек, — пожала плечами Гермиона. — Когда он узнает, что происходит… если еще не знает, то наверняка согласится с нашим решением. Ты же понимаешь, Гарри, Хогвартс для нас — не только возможный способ вернуться в Сумрак. Если мы так и не сможем попасть в Айзентурм, то Хогвартс — лучшее место, где мы могли бы работать над задачей. Там огромная библиотека, там безопасно… ну, относительно безопасно, и там есть те, кто мог бы нам помочь. А еще мы можем связаться с министерскими невыразимцами, они могут что-то знать. — О какой задаче вы говорите, пани Грейнджер? — оживился Эрше, заводя их в подъезд. — Об источнике угрозы? — Вы будете смеяться, но это снова литературный шифр, — не удержался от ухмылки Гарри. — Гермиона их, похоже, притягивает. — Ого! И кто на этот раз? Данте? Мильтон? — Шекспир, — вздохнула Гермиона. — «Гамлет» скорей всего, но, возможно, не только. Кстати, Эрше, вы по этой части тоже могли бы помочь. Подойдя к двери, Эрше принялся обшаривать карманы в поисках ключей, раздраженно бормоча под нос что-то на иврите. Когда этот ритуал затянулся, Гарри сосредоточился и, не прибегая к помощи палочки, негромко произнес: — Алохомора! Несмотря на регулярные тренировки, беспалочковая магия все еще оставалась для Гарри крайне тяжелой в применении, и ему давались только самые простые из заклинаний. В этот раз выработанные навыки не подвели: замок послушно щелкнул. — Спасибо, Гарри, — расплылся в улыбке Эрше, который за секунду до того таки ж выудил связку ключей из бездонных недр внутреннего кармана пиджака, и широко распахнул дверь. — Я сейчас поищу что-нибудь на ужин, а потом вы мне расскажете, что такого загадочного бессмертный бард упрятал в Эльсиноре. С их прошлого посещения в квартире раввина ничего не изменилось. Прежняя спартанская обстановка — до странности уютная самим отсутствием излишеств. Выцветший коврик под ногами в прихожей, поскрипывающий паркет. Древний томик Торы на подставке, раскрытый в середине, и торчащая из него закладка с портретом Гэндальфа. Те же стеллажи с аккуратно расставленными книгами, тот же серебристый тополь за окном, сквозь крону которого пробиваются последние лучи заката, едва слышный говор соседей снизу. Разувшись, Гарри забрел в ванную и плеснул себе в лицо холодной воды. Мысли вроде бы пришли в порядок, а тревога внутри, хоть и не улеглась полностью, но перестала сверлить ему внутренности, напоминая каждую минуту, что их песенка спета, все пропало, без защиты Айзентурма мир провалится в тартарары, игра окончена, и даже бороться нет смысла, кошмар, кошмар… Черта с два. В Айзентурме катастрофа, да. Но там работают умнейшие люди своего времени и великие маги. И это не первый кризис, с которым сталкиваются иллюминаты. Они разберутся с проблемой и снова выйдут победителями в схватке. А пока Братство сражается с неведомым врагом там, в Сумраке, его собственный долг — сделать все возможное здесь, если он хочет стать достойным звания иллюмината — просвещенного. Он шумно выдохнул и решительно вышел из ванной. Машинально потянулся к выключателю, но в последний момент замер, вспомнив хитрый план Эрше с освещением. Мимо него в ванную скользнула Гермиона, неожиданно поцеловав его в щеку. Гарри расплылся в улыбке, и мир окончательно вернул себе прежние очертания. Катастрофа, говорите? Кто им грозит на этот раз? Очередной желающий власти над миром? Он здорово пожалеет, что связался с Айзентурмом. Преисполненный оптимизма, Гарри разместился за обеденным столом, где хозяин уже накладывал на тарелки сомнительного вида салат. Через минуту, когда к ним присоединилась Гермиона, Эрше спросил: — Так что же именно вы пытаетесь найти, ребята? — В двух словах тут и не расскажешь, Эрше, — сказала Гермиона. — Вы хорошо помните, что происходило в 1600 году? — Смутно, — пожал плечами раввин. — Я был ребенком тогда. Ребенком, который умирал и вдруг получил чудесное избавление от чумы. Боюсь, многое могло ускользнуть от моего внимания… Но я, конечно, попытаюсь вспомнить все, что смогу. — И вы встречались с Тихо Браге лично? — Ну, не я сам, конечно… Тихо Браге приходил в гости к моему деду, и они о чем-то подолгу беседовали, удалившись от всех. Мне же не довелось перекинуться с ним и парой слов. А однажды, еще до моего… обращения, они собрались вчетвером: мой дед, Тихо Браге, Иоганн Кеплер и этот алхимик, пан Фламель. До поздней ночи что-то обсуждали, а потом мне стало хуже, и… И все. Следующее мое воспоминание — я просыпаюсь абсолютно здоровым, и дед в слезах заключает меня в объятия. Вряд ли в этом деле от меня будет много толку, ребята. Но если вы расскажете мне обо всем подробней, я, возможно, припомню что-нибудь еще. Гермиона кивнула и принялась рассказывать. Гарри невольно заслушался, заново переживая всю эту историю, несмотря на то, что знал ее в деталях. Когда речь зашла об угрозе разрушения Банд-Дарваджа, раввин закивал и сказал: — Эту часть я уже слышал. Он отодвинул пустую тарелку и наморщил лоб, должно быть, копаясь в самых ранних из своих воспоминаний. Потом вздохнул и покачал головой: — Сожалею, пани Грейнджер. Пока ничего в голову не приходит. Разве что… За день или два до этого разговора с участием пана Фламеля деду доставили странное письмо. Нет, я не видел, кто именно, я тогда уже слег. — А что в нем было странного? — спросил Гарри. — Конверт. Ко мне лишний раз никто не подходил близко, так что я мало что рассмотрел. Но я точно помню большой серый конверт с изображением птицы. — Птицы? — Ну да. Не могу сказать, правда, что это за птица. Тогда я решил для себя, что это, должно быть, геральдический орел, но, честно говоря, на орла не очень похоже. С другой стороны, орнитолог из меня негодный, так что не поручусь. Помню только ее цвет — огненно-красный. Такой красивый оттенок, яркий — птица почти светилась. В XVII веке яркие цвета сложно было встретить, особенно в городе. Я подумал, что это письмо от какой-то очень знатной особы… А когда дед прочел письмо, то очень долго молчал и только ходил по дому взад-вперед. Гарри и Гермиона переглянулись. — Думаете, это и была весточка от Шекспира? — спросил Эрше. — Вполне возможно, — кивнула Гермиона. — Да. По времени как раз сходится. Вот только… — Чепуха какая-то получается, — возразил Гарри. — Шекспир хотел сообщить что-то Тихо Браге, но зачем-то написал Махаралю, а в Лондон в итоге явился Фламель… то есть Игнотус. Неудивительно, что все сорвалось. — Если бы мы только знали, о чем в нем шла речь, — со вздохом ответила Гермиона. — Но Махараль наверняка уничтожил его по прочтении, и теперь мы можем разве что отыскать отправителя. — Но как? — По эмблеме. Огненно-красная птица на конверте: нужно изучить геральдику того периода и проверить, у кого из английской аристократии использовался такой символ. — Если только письмо из Англии, — заметил Гарри. — Может и нет, — пожала плечами Гермиона. — Но Англия вероятней, и к тому же, мы все равно собираемся туда заехать. Если ничего не найдем, тогда уже будем думать о других возможностях. Гарри только рассеянно кивнул. Наверное, у Гермионы в голове уже сложился какой-то план, но сам он с трудом представлял, как вообще подступиться к этой задаче. Ну допустим, они засядут в библиотеке штудировать справочники по геральдическим символам елизаветинской эпохи. Возможно, даже выяснят, кто из аристократов использовал похожую символику… А дальше? Гарри живо представил себе, как они с Гермионой заявляются на порог каких-нибудь Малфоев — в его представлении это почему-то были именно Малфои, — и объясняют ошарашенным чистокровкам, что-де их предки в 1600 году отправили некое письмо пражскому раввину. Сцена, возникшая перед ним, оказалась настолько яркой и подробной, а ошалелая физиономия стоящего в дверях Драко — настолько глупой, что он прыснул с чаем во рту, забрызгав стол и немедленно закашлявшись. Эрше подскочил и постучал его по спине, отчего Гарри подавился остатками чая. Гермиона бросила на него страдальческий взгляд и сказала: — Анапнео! Кашель прекратился, и Гарри, чувствуя прилив благодарности, свободно вдохнул.

***

Гарри перелистнул страницу и вгляделся в архаичный текст, стараясь понять его смысл. Через мгновение он осознал, что совершенно не помнит содержимого предыдущей страницы, и тяжело вздохнул. Он, конечно, сам виноват. Вообразил, что может чем-то помочь Гермионе в расшифровке, а сам, развалившись на диване, только механически листает томик, который отыскал на книжных полках Эрше. Справедливости ради, думать о «Гамлете» в таких условиях чертовски тяжело, и не только из-за нависшей над ними общепланетной угрозы. Гарри покосился на Гермиону. Его подруга лежала рядом с коллекционным изданием шекспировских трагедий в руках, положив голову ему на плечо. Как обычно от ее прикосновения, мысли то и дело сбивались, тонули в волнах нежности, из-за чего отчаянно хотелось обнять Гермиону, прижать к себе, защитить, загородить собой от всего мира… И тогда просыпалось критическое мышление, напоминая ему, что нет, это не он, а Гермиона сейчас стоит между человечеством и несущейся к ним неизбежной гибелью. Рактавиджа — напасть, с которой не смогли совладать сами боги, — и хрупкая девичья фигурка, вставшая на пути немыслимого зла. Гермиона, отважно смотрящая в глаза безумному демону, что пожирает самого себя. Он отложил книгу и обнял Гермиону обеими руками. Она удивленно посмотрела в ответ, но ответила на объятия, прошептав: — Что такое, Гарри? — Не хочу, чтобы с тобой случилось что-то плохое, — сказал он. — И мало что могу сделать. Мне даже понять этого «Гамлета» непросто, чего уж там про какие-то шифры говорить… — Просто будь рядом, хорошо? — улыбнулась она. — Толку-то от меня… — Гарри, когда ты со мной, я сильнее всех. Я решу любую задачу, просто дай мне немного времени… И не оставляй меня. — Ни через сорок лет… Никогда, — пробормотал он, проглотив слезы. Почему-то именно эти слова Эйлин из рукописи Игнотуса, впервые произнесенные сотни лет назад, намертво засели в памяти. Сотни лет! Немыслимый срок: за это время успевают родиться и обрушиться в пыль целые империи. Насколько сильной должна быть любовь, чтобы выдержать все, что на нее обрушит ход истории? Выстоять перед бесконечной чередой счастья и боли, из которых и состоит настоящая жизнь? — Гермиона… — сказал он внезапно охрипшим голосом, — для меня нет никого ближе, чем ты. Понимаешь? Я по-прежнему считаю, что толку от меня никакого, но я всегда буду рядом. Вместо ответа она поцеловала его, и на минуту Гарри забыл, как дышать. Спасли его только громкие шаги Эрше у двери, сопровождаемые деликатным покашливанием. Когда раввин вошел в комнату, Гарри, отчего-то краснее рака, уже сидел на диване, держа в руках книгу и пытаясь изобразить сосредоточенность. — Вот здесь немного денег, — сказал Эрше, положив пачку купюр на стол. — Хватит, чтобы добраться до Ингольштадта, а потом и до Лондона. Такой ведь у вас план? Гарри благодарно кивнул и отозвался: — Мы обязательно вернем при первой возможности, Эрше. Тот отмахнулся. — Да не берите в голову. Я бы их все равно не использовал. У меня эти доллары и лежат с незапамятных времен — специально на случай вроде этого. — Спасибо, Эрше, — серьезно сказала Гермиона. — Вряд ли мы ограничимся Лондоном, но в Англии нам будет от кого получить помощь. — Хогвартс? — Да… Но, наверное, не сразу. Я думаю, до Хогвартса нам следует заехать в Оксфорд. — В Оксфорд? — удивился Гарри. — Зачем? — Джоан Кларк, помнишь? Криптограф из группы Тьюринга. Нам понадобится вся помощь, которую нам смогут оказать, и с этим никто не справится лучше, чем иллюминат, в совершенстве знающий криптографию. Жаль, что мы не успели взять ее адрес у Квиррелла… Эрше удивленно поднял голову. — Пани Кларк? Я знаю ее со времени войны. Многих знаю на самом деле… Если вы дадите мне немного времени, завтра я скажу вам точный адрес: у нас есть общие знакомые. Все равно понадобится в город за билетами выбираться. А пока пожелаю вам спокойной ночи, ребята. Он уже был в дверях, когда Гермиона сказал: — Эрше, может, все же отправитесь вместе с нами? Если мы найдем способ попасть в Сумрак, то сможем все вместе эвакуироваться. А если даже нет, вы могли бы здорово помочь нам. — Ну, я немало могу для вас сделать, даже не покидая квартиры, — улыбнулся тот, остановившись. — Думаю, лучше мне остаться здесь. — Но почему? — не выдержал Гарри. Раввин ответил благожелательно-терпеливым взглядом, и Гарри каким-то образом понял, что сейчас услышит. Стоило ли надеяться на иной исход? — Гарри, Гарри… — проговорил Эрше. — Я знаю, вы боитесь за меня и, справедливости ради, это не беспочвенно: я и впрямь не раз ходил по краю могилы. Каждый раз появляется что-то новое, к чему не готов ни я, ни кто-либо еще. Мир, знаете ли, постоянно меняется, но, думаю, это хорошо в конечном итоге. За все эти столетия он изменился до неузнаваемости, и в основном в лучшую сторону. Стал мудрее. Добрее и чище, что бы там ни утверждали пессимисты — я видел все это воочию. Но по моему глубокому убеждению, некоторые вещи должны оставаться прежними, несмотря ни на что. Одна из них — голем, защищающий Прагу. Даже если миру суждено погибнуть, — а я в это не верю, — я все равно останусь там, где мое место. Поэтому… спокойной ночи. Гермиона проводила его задумчивым взглядом, и Гарри даже показалось, что она пропустила мимо ушей все сказанное. Ему был знаком этот взгляд — сфокусированный на чем-то далеко за спиной собеседника. Новая идея? Он осторожно коснулся ее ладони, и Гермиона вздрогнула, возвращаясь из далекого дворца собственного разума. — Это феникс, — негромко сказала она. — Что-что? — Эмблема на конверте. Никакой не геральдический орел. Наверняка феникс. Маленький Йозеф никогда не видел этих птиц, потому и не узнал, а позже просто не задумывался. — Феникс, — нахмурившись, повторил Гарри. — Значит, профессор Дамблдор может знать что-то. Возможно, кто-то из его предков замешан. Гермиона кивнула и, потянувшись к Гарри, снова положила голову ему на плечо. — Кроме того, мне очень хорошо известно, на чьем гербе в елизаветинские времена изображался феникс, — сказала она и, перехватив его вопросительный взгляд, улыбнулась: — Да, Шекспир писал об этом. Открытым текстом, и не раз.