Сингулярность

Это происходит так: сначала людям перестаёт нравиться мороженое со вкусом их детства. Они равнодушно проходят мимо заманчивых сливочных, крыжовенных, клубничных, шоколадных рядов, отдавая предпочтение таинственно сияющим элегантным бутылкам зелёного цвета. — Какой терпкий вкус! — заявляют они. — Чувствуется можжевельник! Очень мягкое. Поперву они и сами верят в то, что говорят. Им даже в голову не приходит, что этанол — это топливо, и нравятся им эти напитки исключительно из-за него. Можжевельник и всякие другие «благородные ноты» являются косметическим прикрытием, общественно-востребованным кокетством. Необходимость этого кокетства диктуется глупой органической частью общественного организма и в скором времени устареет, как в своё время устарели зубы мудрости. Затем люди тщательно оцифровывают своё здоровье. Считают шаги, измеряют давление, пульс, продолжительность сна, уровень стресса; за всем этим следят умные часы. Никто даже не пробует их снять, ни на время отдыха, ни на время купания. Если бы кто-то попробовал, с удивлением обнаружил бы, что часы давно уже держатся не на ремешке, как при покупке, а ввинчены под кожу небольшими шурупами и снимаются только вместе с запястьем. Потом люди зацикливаются на продуктивности и работоспособности, и перестают звонить старым друзьям. От этого начинаются проблемы со здоровьем, тревожные расстройства и бессонницы, депрессии и неврозы. По незнанию причин этих явлений, когда-то было принято закидывать всё вышеупомянутое таблетками. Тогда ещё люди не знали, что неполадки со здоровьем — это всего лишь перестройка организма на новый, более функциональный лад, когда устаревшие нейронные контуры меняются на свежие и более долговечные клеммы и проводки; хрупкие сердца трансформируются в износостойкие насосы, а глупый и уязвимый зрительный нерв становится оптоволокном. В такие периоды всего лишь нужно употреблять побольше железа, мягко начиная с гранатов, печени и яблок, и постепенно вводя в рацион гвозди и гайки. Теперь мы уже поднаторели в вопросах перехода. Бизнес быстро почуял смену ветров, и помимо зарядок для электромобилей и электросамокатов, повсюду появляются зарядки и для людей. Это для веганов и праноедов. Многие любители классики по старой привычке заправляются «Цезарями», капучино и протеином… Словом, всем, что было модно в своё время. Новых блюд больше не появляется. Пока что за переменами не поспевает только законодательство. Поразительно, как негармонично развивается всё на планете Земля! Человечество роботизируется, но всё ещё попрано и подавлено бумажной волокитой. Нормы, стандарты и правила роботизирования пока не учреждены, поэтому люди — уже частично роботы, но ещё немного свиньи — не убирают за собой, когда с них начинают сваливаться шматы мяса. По весне, когда тают снега, тут и там можно увидеть валяющиеся на земле пальцы, носы и скальпы. При этом граждане находят в себе силы, в соответствии с законом, убирать дерьмо за своими псами. Мне было бы смешно, но я тоже уже немножко механическая. Кстати об этом. Особенно хороши сейчас те, кто умеет писать код. Те, кто были программистами ещё в свою органическую бытность, легко могут хакнуть себя и свой характер, а потому они умны и веселы, остроумны, щедры и оригинальны. Всем, кто до сих пор не осилил программирования, приходится ходить такими, какими их сделала природа. Поэтому я часто не понимаю шуток и говорю многое невпопад. К счастью, нас таких большинство. К несчастью, на этом легко нажиться. Как я уже сказала, под наступившую реальность бизнес перестроился первым, и если раньше айтишники богатели, программируя окружающий мир, то теперь они богатеют, программируя наш внутренний. Открылась тьма предприятий. «Станьте самым умным собеседником! Прямое подключение к Википедии! Ежемесячная подписка от Х валютных единиц» «Отменное чувство юмора, пакеты шуток выше и ниже пояса, каждая пятая шутка — бесплатно!» И т.д. и т.п. Писать код на более утонченную рекламу ещё никому в голову не пришло. Издержки органики, не знаю, чем ещё это объяснить. * Признаки наступающей роботизации настигли меня на первом курсе. Сначала я перестала слушать мнение своих родителей. Сперва злостно и демонстративно (это называют подростковым возрастом, юношеским максимализмом, нонконформизмом и другими устаревшими терминами), затем спокойно и искренне. Потом меня прекратили радовать огни на Рождество, яйца на Пасху и тетрадки на первое сентября. Всё магическое и туманное стало простым и неинтересным, как дубина. Я радовалась своей благоприобретённой эмоциональной независимости, систематически овладела всеми видами физических упражнений, спокойно не ела, не спала и ни с кем не виделась. Все называли это «студенчеством», но, мне кажется, тоже кокетничали. Роботизация как она есть. А затем — одно неосторожное движение — и я снова стала человеком. У меня в голове появилась абсолютно отдельная структура, посвящённая другому homo sapiens. Вот глупость-то. Сгусток нейронов, комок нервных клеток, переплетения аксонов, леса микроглии. И все — ему. Эти нейронные пути коротит, и из-за этого у меня искры сыплются из глаз; они издают непрекращающийся гул, и потому я не слышу других своих мыслей. Эта структура посылает ложные сигналы остальным системам жизнеобеспечения, поэтому меня бросает то в жар, то в холод, я потею, страшно хочу пить, не могу есть, не могу спать, гоняю по контурам мысли лишь одно: его имя, его имя, его имя. Я страшно выдаю себя. Что это за робот, готовый обратиться в огромное сердце, лопнуть и заплевать собой целый мир? Его имя хорошо ложится на мой шаг. Я посвящаю ему свои долгие оздоровительные прогулки. Говорят, нужно проходить по десять тысяч шагов в день, но зачем мне это делать, если ни на одной из этих тысяч он мне случайно не повстречается? Сейчас я ношу в своей голове две вселенных. В одной из них линии чёткие и прямые, воздух прозрачен, вода чистая и холодная, а шаг спокоен и твёрд. В ней все люди как люди, они не вызывают у меня особого восхищения или же неприятия. В ней я уже робот. Другая же вселенная огромна и напряжена как передутый шар. В ней накурено, в ней натоптано, ничего не видно, в ней всё подчинено звуку одного лишь — совершенно обычного в первой вселенной! — имени. Я хорошо знаю, в какой момент роботизируюсь окончательно. У моей точки невозврата ореховые глаза, чуть кривоватые зубы и мягкий голос. Когда мне покажется обычным его лицо, это будет значить, что огромная, передутая вселенная, которая столько времени теснила моё существование, лопнула, уступив место простому и понятному металлическому холоду. Полюби он меня, мы бы оба остались людьми. Наверное, и это смешно.