Ревность

Целую неделю Олег не понимает, в чем дело. Просто чувствует: тут что-то не так. Когда он нашел Сережу, тот был не в себе от лекарств, которыми его накачали. И глазом не моргнул, когда его несли на руках. Олег пытался говорить с ним, звал по имени, а Сережа отводил взгляд и смотрел в стену. Теперь они залегли на дно в одном из множества убежищ, которые Олег обустроил для себя за прошедшие годы, и с Сергеем что-то не так. Он вздрагивает всем телом, стоит только Олегу зайти в комнату. Это каждый раз разбивает Олегу сердце. Сережа дрожит, мотает головой, как сломанная кукла, и затыкает уши. Кто знает, что с ним творили в этой психушке. Может, Сергей его и вовсе не узнает. В первое утро Олег принес ему завтрак и рассказал самое основное. Где они. Что у них есть, на кого можно рассчитывать. Сказал, что они в безопасности. Пока он говорил, лицо Сергея оставалось безразличным, а взгляд бегал по комнате, останавливаясь на чем угодно, кроме лица Олега. Он как будто совсем не слушал. Вот только когда Олег предложил ему поесть, Сергей резко выбросил руку вперед, схватил пирожок и мгновенно проглотил его. Этот птичий рефлекс и скорость буквально кричали о паранойе. А потом он кинулся к тумбочке, вытащил оранжевую баночку с потертой этикеткой, вытряхнул горсть таблеток и проглотил, не запивая. Олег решил, что не будет на него давить. Лучше подождать, пока пройдет шок. Разговор обо всем, что случилось в Сирии лучше отложить, чтобы не волновать Сергея. Олег оставил на тумбочке папку с описанием своего задания и освобождения из плена, чтобы Сережа изучил все сам, когда сможет. На следующее утро папка обнаружилась под кроватью, изорванная в клочья. Олег, разумеется, не дурак. Есть предел тому, что можно свалить на шок. И на побочные эффекты лечения, которые давно должны были сойти на нет. И на диссоциативное расстройство, развившееся после того, как Сергей, судя по всему, сорвался и отправился убивать людей из огнеметов и разжигать восстания. Олег видел новости и до сих пор с трудом верит в случившееся. Но факты есть факты, а Олег не дурак, он умеет собирать и фильтровать сведения, находить связи между событиями. И он знает Сергея. Поэтому проклинает себя за то, что сообразил только через неделю. Он идет по коридору, по привычке проверяя, закрыты ли ставни и дверные замки, когда из комнаты Сергея выходит Шура и тихонько насвистывает. Он держит поднос в одной руке и беззаботно захлопывает дверь, не потрудившись запереть ее на защелку. Олег хмурится. — Ты бы сказал своему мальчику, что нужно побольше есть, — усмехается Шура, заметив его. — Я принес ему ужин, а он упал в обморок. — Упал в обморок? — Олег резко втягивает воздух сквозь зубы. — С ним все в порядке, — отмахивается Шура. — Я его уложил, дал попить воды. Сказал, что подогрею это все и зайду попозже. Взгляд Олега цепляется за поднос. Тарелка с наггетсами и картофельным пюре. Тупой ножик и вилка. Он дал всем четкие указания насчет того, что Сергею давать можно, а что нельзя. «Дал попить воды». На подносе нет ни стакана, ни чашки. Он врывается в комнату как раз в ту секунду, когда раздается звук стекла, разбивающегося об угол стола. Сергей стоит посреди комнаты — вид у него, конечно же, совсем не обморочный, — и прижимает осколок стекла к шее. Его рука дрожит, по костяшкам стекает кровь — острые края порезали пальцы, но ему, кажется, все равно. — Сережа, — выдыхает Олег, выставив перед собой руки ладонями вперед. Тихо. Медленно. — Все в порядке. Это я. Сергей издает странный звук, что-то между смешком и всхлипом. — Я знаю, что это ты, — говорит он. Это первые слова, которые Олег услышал от него после возвращения. Первые с тех самых пор, как он уехал много месяцев назад. — Это все время был ты. Поэтому я и должен… Рука Сергея дергается, а на синевато-бледной коже его шеи появляется тонкая алая полоска. Рефлексы Олега отточены тренировками, движения быстрее, чем можно ожидать от человека его габаритов. Он выбивает у Сергея осколок и выкручивает ему руки за спину, не давая поднести их к лицу. Тот сопротивляется и брыкается, пытаясь вырваться из крепкой хватки, но Олег опускает его на пол, обхватывает руками и держит, несмотря на крики Сергея, звенящие в ушах, и капли крови, забрызгавшие половицы. — Ничего ты не должен, — убеждает его Олег. Он понимает, откуда это чувство вины. Сережа не хладнокровный убийца, не такой, как Олег, что бы там ни написали менты в отчетах о его преступлениях… — Должен, — бормочет Сергей, шипя и всхлипывая. — Потому что мне дали таблетки и пообещали, что ты исчезнешь, но я их пью, а ты никуда не деваешься! Олег замирает. Сергей, устав сопротивляться, сжимается в комочек и начинает плакать. Все встает на свои места. Полицейские отчеты. Новости. Записи с камер наблюдения из башни Vmeste, которые Олегу удалось добыть и расшифровать. Испуганные признания, которые шептал ему Сергей в детстве, лежа в темноте на соседней койке. Теперь все встает на свои места, и Олег проклинает себя за глупость. «Раздвоение личности» — так было сказано в медицинской карте. «Птица» — так называл его маленький Сережа. Олегу все равно. Ясно одно: Сергею плохо, и, похоже, виноват в этом он. — Я настоящий, Сережа. — Собственный голос кажется слишком хриплым. — Я не умер. Это была ошибка. Я настоящий. Я вернулся за тобой. Сергей снова мотает головой, неконтролируемо дрожа всем телом, будто это тик, от которого никак не избавиться. Он касается лица Олега, словно проверяя, не призрак ли перед ним. Худые, холодные пальцы размазывают по коже теплую, липкую кровь. Сергей смотрит на нее — не на Олега, только на кровь. Он такой бледный, вокруг глаз зеленоватые круги. Олег боится, что сейчас он и впрямь упадет в обморок. — Так вот чего ты добиваешься? — шепчет Сергей. — Ты знал, что ему я никогда не смогу причинить вред, поэтому украл его лицо… Мне прямо сейчас это сделать? Ты хочешь, чтобы я думал, что убил его? Такое наказание тебя устроит? Олег не отпускает его. — Я настоящий, — повторяет он снова и снова. Остается лишь надеяться, что однажды Сергей ему поверит. *** Прогресс идет медленно. Сергей не пропускает ни одного приема таблеток, хотя они вызывают сонливость и лишают его аппетита. Он старается заставить себя есть больше. И по-прежнему вздрагивает, когда Олег входит в комнату, но уже не так сильно. А еще внимательно следит за ним, когда думает, что Олег не видит. Олег ему не мешает. В этом молчаливом наблюдении нет никакого злого умысла, только озадаченность и сомнение. Если Сергею нужно время, чтобы убедиться — зрение его не обманывает, то Олег даст ему это время. Однажды вечером они вместе смотрят новости. Имя Разумовского давно уже не мелькает в заголовках. На место репортажам о похищении пациента психиатрической клиники группой вооруженных наемников пришли новые, более свежие скандалы. — Мне сказали, что ты умер, — говорит вдруг Сергей ни с того ни с сего куда-то в пространство. Его взгляд останавливается на экране, но он явно не смотрит. — Прости, — отвечает Олег. — Связь прервалась… — Суть в том, — перебивает Сергей, — что мне сообщили. Прислали письмо, как ближайшему родственнику. В конверте с черным кантом, все как полагается. Теперь Олег жалеет, что указал Сергея как ближайшего родственника. Но кого еще, если больше никого не было? — Так что у меня не было причин сомневаться. А потом… — Сергей делает глубокий вдох, — вернулся он, одетый в твою личину, и сказал, что произошла ошибка. Что ты никогда… никогда бы меня вот так не бросил. Олег пытается себе это представить. Такое острое, болезненное горе, что ты готов вцепиться в первую же сладкую ложь, в которую так хочется верить. И еще Олег с тоской осознает, что, говоря «никогда бы меня вот так не бросил», Сергей, скорее всего, имеет в виду вовсе не смерть. Нет, Олег подвел его намного раньше, когда решил уйти в армию. Сергей коротко, презрительно фыркает, будто подслушав его мысли. — В конце концов я убедил себя, что этого не было. — Сергей говорит непринужденным тоном, но где-то в глубине прячутся острые издевательские нотки, явно направленные на самого себя. Сергей всегда в первую очередь винил во всем себя. — Я заставил себя забыть. Иногда мне попадались новости о Сирии, и от них мне становилось… грустно, хотя я и не понимал, почему. Я начинал нервничать, пытался на что-то отвлечься, и тогда ты… — Сергей делает паузу и сглатывает. — Он… И снова сглатывает. В груди Олега поднимается что-то темное и уродливое. — Что он делал? — Он хотел задать вопрос мягко, но получается резко, слишком резко. Сергей с досадой мотает головой и умолкает насовсем. *** Постепенно Сергей, похоже, начинает принимать то, что Олег жив, что на этот раз он и впрямь настоящий и никуда не денется. Несколько раз они переезжают с места на места — в основном ради того, чтобы сменить обстановку, поскольку Сергей устает сидеть взаперти. Его психическое состояние улучшается. Он начинает искать себе занятия. Однажды утром Олег обнаруживает его за компьютерами Антона, с которых тот ведет видеонаблюдение. Сергей сидит с ноутбуком на коленях и стучит пальцами по клавиатуре. Антон наблюдает за ним, явно впечатленный, хоть и старается этого не показывать. — Ха, — говорит он, поглядывая на экран поверх плеча Сергея. — Я думал, ты просто переведешь деньги со своего счета, а не устроишь кибер-ограбление целого банка. Сергей закатывает глаза. — Это и есть деньги с моего счета. — Ха, — снова фыркает Антон. Видимо, не поверил ни слову, когда Олег объяснял все наемникам в самом начале. Особенно насчет того, что они спасают миллиардера. — С одного из моих счетов, — добавляет Сергей, то ли оправдываясь, то ли выпендриваясь, и Олег усмехается. Вот это уже намного больше похоже на его Сергея. Вот только Сергей не совсем… его. Теперь — нет. До отъезда Олега они были любовниками. Олег… не отказался бы вернуться к тому, на чем они остановились. Теперь, разумеется, он никак не может поднять этот вопрос, но по ночам в сирийской пустыне ему часто вспоминались изящные пальцы и умелые губы Сергея. Вот только с тех пор, как он вытащил Сергея, если не считать того нервного срыва в первую неделю, Олегу не перепадало ничего, кроме случайного соприкосновения локтями в узком коридоре. Олег старается мыслить рационально. Сергей несколько раз пережил травму. Им манипулировали, заставляли сомневаться в себе. Олегу повезло, что Сергей снова начал ему доверять. И если теперь ему не светит ничего, кроме редкого прикосновения к локтю или дружеского тычка в плечо, он и этому должен радоваться. Но на самом деле каждое прикосновение разжигает жажду большего. Себя он, может, и сумеет обмануть, но на Сергея его притворство точно не действует. Тот всякий раз отдергивает руку и отстраняется, и пропасть между ними становится все шире. *** Олег не дурак, но эта жажда превращает его в дурака. Поэтому, проснувшись среди ночи от того, что к нему прижимается что-то теплое, а губ касается горячее дыхание, он действует, повинуясь инстинкту: обнимает родное, прекрасное тело, подминает под себя, чтобы прекрасное видение не сбежало, и со всей страстью отвечает на поцелуй. Сергей выгибается под ним, нежный и полный энтузиазма, обвивает его руками и ногами, жадно обшаривая каждый сантиметр. — Я хочу тебя, — выдыхает он в губы Олегу. — Я так тебя хочу. И вот тогда Олег понимает, что не спит. И что Сергей, лежащий под ним, совсем не Сергей. В комнате темно, только оранжевый свет уличного фонаря проникает в щелку между занавесками и падает на кровать. Может, это просто игра света, но на секунду в широко раскрытых глазах Сергея мелькает золотой отблеск, а потом он прищуривается… И переворачивает Олега на спину. На грудь ложится тяжесть, жилистые бедра обхватывают его бока, сильные руки — намного сильнее, чем можно было ожидать, — сжимают шею. — Знаешь, что? — снисходительно тянет Птица. — Мог бы и не портить удовольствие. Олег смотрит на него снизу вверх. Инстинкт военного требует сопротивляться, отразить атаку, как его учили в армии. Он взвешивает все «за» и «против». Может, у него и получится разок врезать противнику. Больно будет, наверное, Птице, но кровь-то прольется Сережина. — Чего ты хочешь? — хрипит Олег вместо того, чтобы бить. Руки на горле немного разжимаются. — Надо же, какой умный. В нем присутствует какая-то резкость, которой нет в Сереже. Глаза — золотистые щелочки, ухмылка опасно сверкает в темноте. Олег чувствует, как по коже шеи скользит острый ноготок. — Я начинаю понимать, что он в тебе нашел. Ты явно не настолько глупый, чтобы поверить, что какие-то гадкие таблеточки способны меня прогнать, — скалится он, наклоняясь ближе. Кончики волос издевательски нежно касаются лица Олега. — Он тебя хочет, — заявляет Птица. Кажется, его это немного раздражает. — Ты хочешь его. А мне надоело на него злиться. Все будут в выигрыше, ты не находишь? — Я не... — начинает Олег, но не договаривает, потому что в то же мгновение Птица сдвигается чуть ниже и трется задницей о стояк Олега. — Так что ты там говорил? — Это не на тебя. — Олег бросает на него злой взгляд. — Мне нужен он. — Ах, Олежа, — воркует Птица. — Мне тоже. Темный уродливый зверь в груди Олега выпускает когти. — Ты спал с ним? Это ревность, понимает он наконец. Олег смутно осознает, что похож на шипящего от злобы безумца, но спросить нужно. Он должен знать. — Ты спал с ним в моем облике? Несмотря на чистую ярость, бегущую по венам, а может, как раз из-за нее, у него встает еще сильнее. Птица замечает это и лениво двигает бедрами с издевательской улыбкой на губах. Олегу приходится прикусить язык, чтобы сдержать рвущийся наружу звук. — Я о нем позаботился, — нараспев произносит Птица. — Я любил его, когда никто больше не любил. Я был рядом, когда ты ушел. Я знаю, как ему будет лучше. Но его люблю я, думает Олег с лихорадочной ясностью посреди бури противоречивых эмоций. Его шею по-прежнему стискивают чужие руки, еще немного — и задушат, а член стоит так крепко, что становится больно. Олег всегда любил Сергея, никогда не переставал, и сейчас его переполняет желание заявить свои права. Дать Сереже настоящего себя, чтобы он забыл, что когда-то, спасаясь от одиночества, искал слабое утешение в фантазиях. — Пусть он сам сделает выбор. Олег явно не в том положении, чтобы выставлять требования, но Птица задумывается, склонив голову набок. — Допустим, я дам ему свободу. — Он снова двигает бедрами, так развратно и так прекрасно. Олег вздрагивает, осознав, что его руки давно свободны, и вместо того, чтобы сопротивляться, он вцепился в бедра Сергея и прижимает его к себе. — На время. — Чужое дыхание вновь касается его губ, каждое слово — намек на поцелуй. Олег закрывает глаза. Ему отчаянно не хочется видеть золотые радужки. — Но однажды — очень скоро, мой дорогой Волк... Мы с тобой тоже договоримся.