«Так ты не боишься со мной играть?»

      «В доме вашем я быть больше не намерен, так что поезжай в Английскую гостиницу — я своим приятелям провожу прощальный вечер.»       Едва получив эту записку от Долохова, своего cher ami, Николай Ростов тут же отправился в путь, не медля ни минуты. Душе его было радостно; Долохова он не видел уже как три дня, и тяжкие размышления в сочетании с наивным непониманием одолевали чувствительный разум юноши. Очевидно, холодность Федора к нему появилась из-за Сони — Ростов понимал это, но терять любимого друга не желал совершенно.       За столом, обставленным свечами, в лучшем помещении гостиницы, которое было занято им на всю ночь, развалившись, устроился Фёдор Долохов, перекидывающий в руках своих колоду карт. Стоило Николаю подойти к двери, как взгляд ясных голубых глаз немедленно обратился к нему и окинул его всего: с ног в вычищенных сапогах до головы; выражение пронзительных холодных глаз было таковым, словно Долохов долго дожидался приезда этого человека. —Давно не виделись. — кивнул он, слегка тряхнув курчавыми волосами, —Ну что ж, присаживайся; играть будешь? —Я с тобой повидаться приехал.— ответил Николай, и на щеках его проступил еле заметный румянец. Долгое время он не виделся с Фёдором и всё думал, как они встретятся.       Долохов ничего не ответил, лишь похлопал рукою по креслу рядом с собой, приглашая гостя присесть. —Ну так что, будешь играть? — снова спросил он. Около стола собралось уже человек двадцать.       Ростов помедлил; стоит ли сыграть на счастье? Да ведь ясно, что не стоит. Красивые глаза Долохова снова поднялись на него. —Или ты боишься со мной играть? — на лице его показалась улыбка; Ростов рад был увидеть её — что-то тёплое сразу поднялось в груди. —Ну, тогда лучше и не играй, — Долохов стукнул по столу колодой, провозглашая: — Начинаем же, господа!       Николай смущённо сидел подле, ловя на себе иногда взгляд прекрасных наглых глаз Федора, и всё не решался играть. Однако он чувствовал, что ему срочно надобно взять карты в руки, поставить маленькую сумму и начать игру; так он и сделал, однако Долохов сразу выиграл, причём десять раз кряду, что заставило Ростова выглядеть обеспокоенным. —Не волнуйся, ты ещё отыграешься. — подбодрил его Фёдор.       Игра продолжалась; то тут, то там безустанно разносили шампанское лакеи; на Николая записывалось всё больше денег. —Ты со мною ещё сочтёшься, — говорил Долохов, замечая, как мрачнеет Ростов, — Или ты боишься меня?       Тот на слова друга с напускным весельем улыбнулся и залпом выпил стакан поданного шампанского. С замиранием сердца Николай следил за руками Долохова; за его крепкими, ловкими руками с видневшимися волосами, которые он любил так же сильно, как ненавидел сейчас. В голове ему представлялась радостная домашняя жизнь: вот он сейчас выиграет да и поедет домой, а там — пение с Наташей, развлечения с Петей, Соня, мягкая постель; о, как не ценил он своего счастия!       «Никогда больше не возьму в руки карт!» — думал Ростов, всё глядя, как через завесу, на эти ловкие, быстрые пальцы, когда пришло к нему внезапное горькое осознание: он проиграл больше того, что мог заплатить. —Ааах! — болезненно вскричал Николай, хватаясь обречённо руками за голову. Долохов же на это лишь быстро кинул на него взгляд и изогнул губы в улыбке —не в хитрой, как сначала показалось Ростову, а в очень странной; хотя бы потому, что она вызвала где-то в животе юноши необъяснимое, словно щекочущее ощущение, от которого он не мог избавиться и причин которого не ведал совершенно. —Не бойся, — сказал Долохов своим низким, бархатным голосом, всё продолжая играть.       Внимание игроков установилось на Ростове; они уже с шуткой и несерьёзностью относились к этой игре, ведь Долохов только и делал, что выигрывал и записывал на Николая деньги. Исход был очевидным.       «Ах! Как ужасно — быть в его власти, — трепетно думал Ростов, — Но разве я что-то плохое сделал? За что мне такое наказание? Нет, он не виноват, что ему так везёт, и я тоже не виноват… Как хорошо было бы сейчас дома!»       Лицо Ростова пылало ярко-красным цветом, а с волос его капал пот, хотя в комнате совсем не было жарко. Он был бессилен и жалок при всём своём сильном желании выглядеть спокойным и холодным, как его друг; он покорялся Долохову, не имея возможности избавиться от мучительного и несколько пьянящего ощущения, что эти крепкие руки с чётко выраженными костями уверенно держат его в своей власти.       Николай уже молил Бога, — нет, он умолял— чтобы Долохов остановился, чтобы не было больше этой пытки.       «За что, за что… — колотилось в его голове, — Я ведь так любил его, ведь он другом был мне!»       Он с ужасом и жалостью посмотрел на улыбающегося Долохова; казалось, ещё мгновение, и из глаз покатились бы слёзы; грудь Ростова спирало, дыхание его было прерывистым и шумным. —Так ты не боишься со мной играть? — снова спросил Фёдор со странным, необычным выражением своего лица; Николай, казалось, почти задыхался. Ему захотелось вдруг раздеться до рубашки, как и Фёдор, и он потянулся к воротнику, расстёгивая две пуговицы. —Хватит, —вдруг решился с мольбою простонать он, не зная, куда же деть себя от этого невероятного стыда, унижения, сконфуженности, —Хватит, умоляю…       С минуту Долохов внимательно оглядывал Ростова, и, видимо, оставшись удовлетворённым его беззащитным видом, который тот из всех сил пытался скрыть, вдруг громко обратился к играющим: —Ужинать, ужинать пора, господа! Расходимся! Нас ждёт ужин!       Гости отблагодарили Фёдора за весёлый вечер и, шумно обсуждая теперешний немалый долг Николая, хохоча, спотыкаясь от нетрезвости и планируя вкусно поесть, собрались и вышли из комнаты громкою гурьбой.       Ростов тоже поднялся, почти не ощущая своих дрожащих ног, и подумал: «Ну вот и всё; всё теперь кончено…» —Куда же ты, mon cher, — с озорством улыбнулся Долохов, выписывая мелом сорок три тысячи, — Давай, оставайся, присаживайся; потолкуем о долге.       Как ненавистны сейчас были Ростову эти светлые голубые глаза, которые словно смеялись над ним! —А знаешь, — неожиданно заявил Фёдор, всё так же прямо смотря на Николая и беззаботно улыбаясь, — Говорят, те, кто счастлив в любви— несчастливы в картах. —Зачем ты говоришь об этом? — недоуменно спросил Николай. —Твоя кузина, Соня, любит тебя. — безжалостно, холодно ответил Долохов, — Я всё знаю. —Моя кузина здесь ни при чем! —пылко воскликнул Николай, не зная, радоваться ли тому, что Соня тогда отказала Фёдору, —Ах, если бы я не совершил эту ошибку, сейчас я был бы с нею.!       «Говорить всё прямо —не страшно, —решил Николай. — Должен ведь знать он, как важны были для меня эти деньги; нет, наверняка он и знал. Так зачем же?..» —Был бы с нею? —с напускной небрежностью произнёс Фёдор, приподнимаясь с кресла и опираясь руками на стол, —И как ты мог только такое сказать, mon cher; сейчас рядом ведь только я, а не Соня, верно? Или моё общество так скоро успело опостылеть тебе, Nicolas? —О чем ты говоришь? — удивлённо смотрел на близко стоящего рядом собеседника Ростов. —Да тебе же и не нужна Соня, mon cher! — воскликнул в сердцах Долохов, — Ты только играешь с нею.       «Как он мог такое сказать! — с горечью подумал Ростов, — Он не понимает ничего! Или же совсем наоборот; или это я ничего не понимаю…» —Ты любишь её? — спросил он напрямик. Вопрос с Соней надобно было срочно решить, ведь так дорог был ему Долохов! —Безусловно, она очень мила, — ответил тот, внимательно оглядывая несчастное лицо Николая, — Но не более твоего, Nicolas. — Что? —тут же смутился Ростов; однако ж он не знал, что ему следует ответить на это. —Ты невероятно мил и невинен, — вдруг продолжил Долохов, наклоняясь к его уху, — Это так очаровательно. Тобой так и хочется завладеть… А твой румянец на щеках; о, смотреть на это лицо-немалое наслаждение.       Щёки Николая и вправду алели- отчего? Вероятно, он был возмущён до крайней степени. —Я не понимаю тебя, mon ami…— пролепетал он, чувствуя горячее дыхание у своего уха и сдерживая какой-то странный звук, готовый сорваться с его собственных губ. —Знаешь, как хорошо бы было, выйди она за меня.— бархатисто, хрипловато нашептывал Фёдор, легко обхватывая ладонью курчавую голову Ростова и зарываясь пальцами в его мягкие волосы, — Ты совсем бы отчаялся, Nicolas, а может, даже был бы сломлен; но я бы протянул тебе свою руку, оставался бы твоим верным другом. Я бы позволил тебе медленно отдаваться моей власти, а себе — овладевать полностью беззащитным тобою, как и хотел всегда. Mon Dieu, почему я вечно должен что-то придумывать, чтобы находиться с тобой рядом?!       Николай был поражён, разум его стремительно туманился, а лицо даже не могло принять какого-либо ясного выражения, кроме всеобъемлющего смятения. Долохов, его любимый друг, — чего пытается он достичь подобными словами? —Ну хорошо, — словно сдавшись, сказал тот и отстранился от головы Николая, внимательно смотря прямо в его глаза, — Пусть ты не понимаешь моих слов, главное лишь одно — у тебя большой долг. Когда мне ждать денег, граф? —У меня… Я не смогу найти денег.—он опустил взгляд, — Нет, мне страшно огорчить отца, и мать, и остальных тоже. Ах, что это я… — Ростов осознал, что жаловаться несвойственно было ему; нельзя, нельзя так. —Завтра. Я принесу деньги. — тут же исправился он. — Нет у тебя денег, Nicolas. — насмешливо сказал Долохов. — Как будешь расплачиваться?       Николай не знал. И это явственно написано было на его раскрасневшемся, жалобном лице. Долохову же наверняка это доставляло невероятное удовольствие — Ростов, наконец, зависел от него, был растерян из-за него.       «Отчего он так со мной? — снова и снова вопрошал самого себя Николай, накрывая ладонями свои щёки, словно пытаясь скрыть их ярко-алый цвет. —Разве делал я что-то дурное?» —Как мне расплатиться с тобой? — тихо спросил он Долохова, поднимая на него свои глаза, еле-еле сдерживающие капельки слёз.       Долохов, улыбаясь той же странно действующей на Николая улыбкою, протянул к нему руку и поддел его красивый подбородок. Взгляд ледяных голубых глаз окатил тело Ростова, однако ему стало лишь жарче, и жар этот исходил изнутри, отчего юноша испытывал тягу к какому-то неясному желанию. —Раз ты действительно желаешь, я покажу тебе, как.       «Да, желаю, — подумал Ростов, с поднятой головой глядя на Долохова, —Да и не в желании дело; если друг мой хорошо настроен и даже хочет помочь, то и про долг не узнает никто. Верно я считал: он не виноват ни в чем, он хороший человек. Ради него я что угодно сделаю!» —Мне по нраву твоя нежная душа, Nicolas; а я по нраву тебе? —вдруг услышал он игривый голос. —Конечно! — воскликнул Ростов, —я… Однако сказать дальше он не смог: придерживая подбородок юноши своими крепкими пальцами, Федор вдруг подался вперёд, к раскрытым губам Ростова; свободною рукой он обхватил стройный стан, плотно прижав его к себе. —Мгх.! —только и выдохнул Николай; сил его не хватило на то, чтобы осознать, что он издал стон. Глубокий, чувственный поцелуй Долохова имел лёгкий привкус шампанского, однако он не был пьян; напротив, в его властных, чётких движениях читалась абсолютная трезвость.       Сердце Ростова так сильно билось о рёбра, что, казалось, Долохов чувствует это своей плотно прижатой к нему грудью. Николай не знал, что ему нужно делать; но губы Долохова и сами умело орудовали над его собственными.       Юноша совсем выбился из сил, и только когда подкашивающиеся ноги отказались держать его и он, крепко вцепившись, начал заваливаться на Фёдора, тот всё же решил пощадить нежные, мягкие губы Ростова — распухшие, блестящие и гладкие от влаги, так и манящие припасть к ним снова, и снова, и снова.       Вот он, Николай: такой хрупкий в его руках, с часто вздымающейся грудью, с таким невероятно сладостным и ничего не понимающим выражением лица, —«Почему его поцеловали?» — что лишь кинув на него взгляд, можно достичь пика наслаждения. —А… Ах… Пр… Прекрати, — еле выговорил он заплетающимся от ласк языком, задыхаясь и невольно обмякая в кольце объятий Фёдора, — А-ах… —Ты, — Николай вдруг почувствовал, будто между их крепко притиснутыми телами всё это время было что-то не так; да, верно, что-то не так; но рука Долохова тем временем с его талии плавно спустилась ниже и вдруг мягко сжала упругую ягодицу. — Издаёшь слишком… Соблазнительные звуки.       Фёдор очень хорошо мог сохранять спокойствие на людях; однако в такой обстановке, когда Николай был с ним только один, удерживаться было более чем невозможно— каждый вздох невинного и ничего не подозревающего Ростова полностью лишал покоя. —Постой! — вскрикнул Ростов, вздрагивая от наглого прикосновения Долохова. Ему было так несносимо жарко, что он мог бы растаять в эту же секунду — так он думал. «Или это от алкоголя? — спрашивал Николай самого себя; пил он редко, да и боялся он пить. — Ах, mon Dieu! Невозможно…»       Тело его мелко дрожало, что подметил довольный Долохов, однако довольству его требовалось нечто ещё большее, чем довести Ростова до такого состояния… Он желал многого и в этот раз сильно хотел добиться своего. — Что такое, Nicolas? — спросил он голосом хриплым, и даже словно рычащим; Ростов вдруг ощутил щекочущее чувство в животе ещё явственнее, чем прежде. — Послушай, mon cher; не хочешь ли избавиться от долга насовсем—то есть, навсегда? — Хочу, — посмотрел тот на него снизу, из-под трепещущих ресниц. Долохову только оставалось раздумывать, как это он ещё держит себя в руках; как ещё не набросился на этого нежного, желанного юношу, как не прижал прямо к полу и не выпустил всё своё бушующее пламя наружу, хотя бы в виде румянца. —Тогда согласен ли ты позволить мне… — продолжал хрипло Фёдор. Oh Dieu, он действительно едва-едва держал себя в руках! Вторая его ладонь проскользнула вниз и занялась тем же, чем первая; к удовольствию Фёдора, Николай издал полувздох-полувсхлип и уронил голову на его грудь. —Позволить… Что? — спросил красный Ростов. Он мог лишь догадываться, но настолько смутно, что пребывал в замешательстве. —Такая неискушённая душа, — громко выдохнул Долохов; его обладание собой вот-вот готово было оборваться. — Что угодно, mon cher, что угодно, — воскликнул Николай; «Не придётся огорчать родителей, не будет этого треклятого долга, который так терзает мою совесть…» — обрадовался он. —Помнишь, говорил я тебе, что ищу небесное, чистое существо, которое очистит и меня, — с придыханием ответил Долохов, — Для меня лишь ты таков; да только мне так сильно хочется опорочить тебя…       Он надавил на Ростова всем своим разгорячённым телом, заставляя того сделать несколько шагов назад, а затем, будучи сильным физически, толкнул юношу на ближайшую софу, нависая сверху.       Колено его упёрлось меж раскинувшихся ног Николая, совершенно раскрасневшееся лицо которого удивлённо-наивно глядело на Долохова, распаляя того всё более и более.       Одно мгновение они лишь глядели друг на друга, замерев и слушая их шумное, сбившееся дыхание, а затем Долохов поднял руки Николая над его головой, сцепив их сильными пальцами одной своей ладони; и пока его губы снова овладевали губами Ростова, уже с готовностью отвечающего на поцелуй, вторая рука принялась шарить по одежде юноши, изъявляя жгучее желание напрочь избавиться от неё и, наконец, увидеть светлую кожу его обнажённого тела.       Фёдор был нерасторопен, словно вкушал лакомство, которое так долго хотел испопробовать; Николай, верно, уже сошёл бы с ума от лёгких касаний ловких пальцев по всему своему телу, вызывающих мурашки при каждом соприкосновении с кожей, если бы не почувствовал, что Фёдор слегка, будто отрезвляюще, прикусил его губу. Не в силах сдерживаться, Ростов тихо простонал, прекращая поцелуй—он ощутил, что рука Фёдора спустилась на низ его живота.       Взгляд Ростова испуганно взметнулся на напряжённое, ухмыляющееся лицо Долохова, словно снова и снова спрашивающее: «Так ты не боишься со мною играть?» —Что такое, граф? — хитро сверкнув глазами, спросил тот, не прекращая движений руки; Николай прикусил губу и вскинул голову. —Не… Мн!.. Ах, не называй меня так… —Тогда как? —горячее дыхание коснулось его и без того красного уха, —Николенька?       Долохов соблазнительно облизнулся, словно пробуя форму имени на вкус; Ростов смутился, как никогда—его имя, которым кликали его в доме, звучало по-иному в красивых устах Долохова — и дёрнул руками, чтобы закрыть лицо, однако они прочно удерживались рукою Фёдора. —Что же ты, Николенька? —будоражаще, игриво пропел он, доходя, по мнению Ростова, до верха бесстыдства своими пальцами и заставляя того испустить громкий, короткий стон.       Ростов не знал определённо, нравилось ли ему это; ему бы и нравилось в полной мере, если бы не страх и смущение, сильное настолько, что, казалось, он мог бы даже потерять сознание в этот самый миг. —Нет, — всхлипнул Николай, вжимая ногти в мягкие ладони и отворачивая лицо вбок, — Ах!.. Нет, нет, постой… —Если ты просишь меня остановиться в такой момент, —почти с ненавистью отозвался Долохов, по щекам которого уже скатывались капельки пота,—тебе придётся хорошо постараться.       Ростов понял, что прекратить Федору будет действительно сложно; однако же страх перед чем-то неведомым держал его в тисках более крепких, чем рука Долохова его руки. —Прошу, —слёзно, задыхаясь от жаркого дыхания нависшего над ним Фёдора и от своего тоже, простонал Ростов в ухо Долохову, чтобы тот хорошенько его расслышал, — Умоляю, перестань.       Долохов подумал, что Николай, должно быть, шутит над ним, раз считает, что подобное побудит его остановиться — скорее, совершенно наоборот; однако с большим усилием воли руки он отпустил, освобождая юношу и позволяя тому немного приподняться, в смущении глядя на своё полуобнажённое тело. —Глупый, — хрипло ответил он, с неприятным чувством замечая на глазах Николеньки блестящие в мягком освещении комнаты слёзы. —Ну по́лно, по́лно…извини меня.—с неловкостью продолжил Долохов, — Чёрт, я на самом к тебе так привязан.       Подумать только, он и вправду остановился лишь из-за просьбы этого изнеженного Ростова — ранее с ним такого не случалось никогда. Николай робко кинул на Фёдора взгляд: —Не стоит извиняться… —Значит ли это, что тебе не противно? —решил спросить тот, стараясь не опускать своих глаз на белую грудь Николая; на его крепкий, плоский живот с красиво выпирающими бедренными костями. —Ах, вовсе нет, — от смущения Ростов опустил глаза, не ведая, что смущением своим сводит с ума Долохова, и уже довольно давно. — Я не возражаю. Просто страшно мне, mon ami…м…—тут он на мгновение запнулся, — Фёдор… Аах! — и мгновенно оказался вновь бессовестно поваленным и придавленным сильным телом. —Значит, —услышал он хриплый шёпот у своего уха, —Вся ночь у нас ещё впереди.