Belleza de jade

«В раба мужчину превращает красота...» — Notre-Dame de Paris. В мире было множество прекрасных как ночь королев. Сульпиция оставалась прекраснейшей из всех, словно луна меж тусклых звезд — единственная, одинокая, другой такой и не сыщешь. Хоть тысячу лет на это истрать. Сульпиция подчиняла своей удивительной красотой. Она была сродни персидскому алмазу в высокой тиаре, махровой розе в садах Валь-де-Марна, чистым водам хрустальных морей под пылающим солнцем Сицилии. Такие женщины рождаются в мире не часто. Они подобны богам,призванные ублажать взгляд и служить украшением несовершенного мира. Они посланы дьяволом искушать недалеких мужчин, сеять смерть, разрушения, зависть. Дочери Лилит —лучшие из существовавших под звездами. История помнит их имена, их лица. Красавицы, хищницы, королевы… Все они были рабынями собственной красоты, смертными и недолгими, хрупкими как чудный бутон. Их мяли, ломали, выдергивали и уносили, переселяя с доброй земли в мертвый песок. Они бунтовали и смирялись, они использовали свои лица и тела как оружие, опаснейшее, ибо оно задевало струны души, паскудные, грязные струны. Женские лица покорно-стыдливы, но они же освещались равнодушно-звериным огнем. Женские руки слабы, они красиво покоились на шелках и подушках, но они же хватались за тонкий булат, подсыпали смертельные яды и писали опасные письма. Женские голоса тихи, но в их мелодичном звучании — сталь, ложь и перезвон огненный, адское пламя. Клеопатра, Нефертити, Тамара, Роксалана-Хюррем, Анна Ярославна, Мария Темрюковна, Елизавета Петровна и Зоя Палеолог. Каждая из них была прекрасна что день, каждая хранила секреты в душе черной что ночь. И меж них, тонкая и невозможно прекрасная, ослепляя своей нежностью и красотой, пленяя томным взмахом ресниц и околдовывая влажным взглядом распахнутых, черных глаз, стояла Сульпиция. Природа дала ей все: белизну хрупких плеч, осиную талию, роскошный изгиб завистливой брови и алую сладость губ. Бог подарил ей лицо, схожее с майской розой и роскошный водопад иссиня-черных кудрей, густых и тяжелых, какими бывают лишь смоляные косы южанок. Дьявол как бы в насмешку послал медовое тело и пьянящую страсть чресел. Матерь Лилит защитила острым умом и хитростью горной лисицы, вложив в ядовитую власть ложь скользкой змеи. И ум древнего филина. ...В огненном Риме ходили легенды, что в тот день плакали музы, когда жена Гая Патеркула произвела на свет свою красавицу-дочь. В тот день бессмертные девы склонились, признавая грядущее только величие смертного, земного дитя. В тот день, в середине сухого и режущего января, хлынул невиданный ранее дождь. Грянули сухие, пугающе-яркие грозы. То Церера, оплакивая свою Персефону, оглянулась на землю и увидев это дитя, дщерь патриция Патеркула, разразилась рыданиями и предрекла ей стопой своей дочери — полюбить царя смерти и ужаса. Сульпиция с детства была хороша. Ей не было и пяти лет, а красивее нее девушки не то что в Риме, во всей великой империи не нашлось бы. Ее тонкое личико, величавая поступь, роскошная гибкость рук и пушистая масса кудрей были вне зависти и сравнений — никто не решился бы сравнить малютку с собой. Говорили лишь, что юная Сульпиция и вовсе не была человеком. В юности, в возрасте пятнадцати лет, прекрасной и нежной будто благоухающий медом цветок, она была выдана замуж за Фульвия Флакка — консула из плебейского рода, прославленного своей непомерной жестокостью. Ей не было и двадцати, а она уже родила ему пятерых сыновей, троих из которых в скорости схоронила. Еще за пять лет погибло четверо дочерей, не дожив до пятилетнего возраста. И родив последнего, здорового и в матерь красивого сына, Сульпиция за спиною у мужа повела разгульную жизнь. Череда ее любовников была цветастой и пышной, что чудный цветник, наполненный диковинными цветами. Но они не принесли ей ничего, пролетели как тень и растаяли вовсе, иссушенные любовью к бессердечной красавице. Она умудрялась греметь на весь Рим своими романами, ослеплять направо и налево оглушительной красотой, и при том держать в блаженном неведении мнительного супруга. Поговаривали, что она ворожила. Но кто в то время не пользовался хитрыми методами? Все верно. Никто. А потом был Он, налетевший на нее как огненный вихорь и унесший с собой. Ожившее божество из самых глубин черно-угольных, человеческих бездн. Обворожительный дьявол с походкой древнего бога, разумом мыслителя, опасной ловкостью тигра и завораживающим обаянием мудрого змея. О, как он был хорош! Как пыли его глаза, тлея углями кроваво-алого солнца, как изгибалась ленивая бровь, как томно вздрагивали капризные губы… А он говорил, говорил, а сердца женские таяли, отдаваясь ему, сгорая подобно бабочкам у свечного огня. Но была ли среди толпы земных жен та, что могла быть ровней ему? Какая не блекла подобно полевому цветку пред роскошным творением ювелира — ледяной красотой мертвого цветка телом и разумом сложенного из драгоценных пород? Какая сравнилась бы с лунной белизной идеального тела, с давящим, проклятым обаянием? Если подобная и существовала на свете, то она скрывалась от глаза людского и едва ли была рождена человечьей женой человеку. Перед Ним же бледнели все. Даже Сульпиция, прославленная своей красотой жена консула Флакка, и та была не равна ему. Она была хороша как весенняя нимфа, но Он, Он был истинным божеством. И в его сиянии Сульпиция слепла. Но не склонялась. В ее жилах текла горячая кровь амазонок, она была рождена прекрасной и гордой, умеющей оставаться неприступной и манящей даже в качестве побежденной рабыни чужого величия. Она по-прежнему шла как летела, держалась с достоинством и улыбалась так томно и сладко, отвечая на ледяной взгляд агатово-мертвых глаз. От Него шел аидовый холод — страшное таинство смерти плясало на его тонких губах. Но Сульпиция не боялась ничего: ни мужчин, ни смерти, ни унижения и молчания. Она была женой ужасного человека, прекрасной любовницей вечнопьяного Рима, матерью, схоронившей своих малолетних детей. Она научилась гнуться и подниматься в сиянии там, где иные ломались и вяли. Ее оружием был разум и хитрая злость под маской женской пустоты и смирения. Ее силой была искушенность и страсть в уборах невинности. Она умела манить. Она умела зазывать. Она умела своего добиваться. И даже Он снизошел, отметил ее, протянул руку как равной. Сам Ужас, Гибель и Зло в маске божественного обаяния пришел к ней, прекрасной, но смертной дщери природы. Выбрал ее средь бледной толпы увядающих жен. — Te daré noche y eternidad, reina de jade, — шептал Он, склоняясь к самому уху и целуя ледяными губами белый шелк налитого плеча. — Ven conmigo, hermosa. Déjame tomar tu alma!..* И когда льдом и огнем скользнул по шее, меж упругих грудей, и сверкнул ядовитым огнем тонкий кулон из нефрита, она улыбалась. И сочный цвет ее губ манил взгляд Того, кого ублажали богини и целовали восточные нимфы разврата. Ей было не страшно, нет. Она с достоинством, как королева, приняла этот дар и эти слова, позволила прикоснуться, взглянуть и любить ее, будто это не Он, а она была богом. В ту ночь жена консула Флакка Сульпиция, красивейшая из дочерей безумного Рима, отдала свое тело и душу черной любви совершенного существа, источавшего каменный лёд злобы. В ту ночь ее красота была раздавлена самой смертью, обагряна кровью, уничтожена и растоптана, а она снесла это, смиренно и ласково улыбаясь. Она уже тогда знала, что всегда и везде, что бы ни произошло, в какую бы клетку ее ни упрятали, как бы ни надругались, она будет являть собой тихую красоту смиренной жены, вечно влюбленной и вечно довольной, служащей для услады глаз своего супруга, властителя и господина. Пускай Он был мудр как змей, пускай читал по сердцам чувства и помыслы. Сульпиция знала, что будет довольна, что не вызовет у него подозрений. Боги все равно остаются мужчинами. А мужчины так недостойно слепы в женских объятиях, в чарах святой красоты. Спору нет, красота поведала мир предостаточно. В нем было множество прекрасных как ночь королев. Но лучшей из них оставалась жена владыки Вольтури, верховного Аро, — нефритовая королева Сульпиция. Хитрая и разумная, не имевшая ничего, кроме своей ослепительной красоты, да ей ничего более было не нужно. Та, что сумела сокрыть свой истинный нрав, а так как кроме любви ее сердце ни о чем не мечтало, владыка Аро привык к этому. Та, что сумела обмануть своего всезрящего мужа. Та единственная — красота и мягкость булата, блеск и вечность нефрита — что умела ждать и выходить из игры победительницей. Та единственная, что видела в женской слабости силу, недоступную для мужчин. Та, что разумно склонилась. Оставаясь несклоненной.