«По мне, драконы — увлекательнейшее создание фантазии».
Дж. Р.Р. Толкин, 122 письмо к Наоми Митчисон.
Начинать разговор о драконах у Толкина одновременно легко и очень сложно. С одной стороны, эти существа всегда являлись обязательным атрибутом многих волшебных сказок и мифов; с другой стороны – с учетом этого глубочайшего мифологического наследия образов, сказано и изучено о драконах очень много, и привнести нечто новое крайне тяжело. И все же я предпринял эту попытку: мне крайне хотелось разобраться не столько в переплетении следов, оставленных легендами, а в вещах сугубо прикладных. Драконы материальны, обладают склонностями и привычками, различными пристрастиями, и природа их существования всегда остается двойственной, балансируя между животной и чудовищной. Также, следуя обыкновенному для меня подходу, я не отбрасываю ничего, написанного Толкином, практикуя скорее «творческий» подход, ставящий перед собой целью создание яркой и логичной картины волшебного мира, а не научно-текстологические изыскания. Перед тем, как перейти к основной части своих раскопок в текстах, мне хотелось бы привести цитату Толкина, приведенную в обширных примечаниях к «Хоббиту» в переводе Марии Каменкович и Валерия Каррика. «Дракон – символ живой тьмы, окружающей человека в этом мире… Драконы, настоящие драконы, играющие существенную роль как в построении сюжета, так и в идеологии произведения, встречаются в сказаниях крайне редко. Если не упоминать огромного и неопределенного Змея, Опоясывающего Мир, Мидгардсормра, несущего гибель великим богам и не имеющего никакого отношения к героям, остаются только дракон Вельсунгов Фафнир и тот дракон, что погубил Беовульфа. Справедливо, что в „Беовульфе“ фигурируют оба дракона – один участвует в действии, о другом упоминает менестрель… Автор Беовульфа“ ценил драконов, существ столь же редких, сколь и ужасных, очень высоко. Он любил их как поэт, а не как зоолог, и у него были на то серьезные причины» [1] Я надеюсь, что в силу данных обстоятельств мое исследование не оскорбит Профессора и его память замашками зоолога. В конце концов, сам Толкин порой был тем еще шутником – и я надеюсь, что вы сможете в этом убедиться. Первое, о чем пойдет речь – это разновидности драконов. Оглядываясь на второй том «Утраченных сказаний», мы можем увидеть, что драконы есть крылатые и бескрылые, а также, судя по всему, способные и неспособные дышать огнем. «Много драконов Мэлько выпустил в мир, и иные из них более могучи, нежели остальные. Самые слабые - что весьма велики по сравнению с людьми тех дней - холодны, как подобает змеям и гадам, и из них многие крылаты и летают с величайшим шумом и быстротой; но те, что более могучи, - жарки, весьма тяжелы и медлительны, иные из них изрыгают пламя, и огонь мерцает под их чешуей, а ненасытная их алчность и коварство во зле больше, чем у всех иных тварей» «Many are the dragons that Melko has loosed upon the world and some are more mighty than others. Now the least mighty – yet were they very great beside the Men of those days - are cold as is the nature of snakes and serpents, and of them a many having wings go with the uttermost noise and speed; but the mightier are hot and very heavy and slow-going, and some belch flame, and fire flickereth beneath their scales, and the lust and greed and cunning evil of these is the greatest of all creatures» [7] Кроме этого, «предполагается, что крылатые драконы - это усовершенствование первоначального замысла» [7] Мелькора («The suggestion is that winged dragons were a refinement of Morgoth's original design»). Первый раз настоящие крылатые драконы появляются в Войну Гнева – когда «из глубинных подземелий Ангбанда вырвались крылатые драконы, доселе невиданные» («and out of the pits of Angband there issued the winged dragons, that had not before been seen») [3]. Посему, когда мы говорим об их присутствии в различных фанфиках, книгах, etc. до начала данного периода – это ошибка. Что касается слов, которые употребляются в отношении драконов, при рассмотрении словаря «QuettaparmaQuenyanna», я заметил следующие интересные особенности: Для обозначения слов «змей» и «змея» как таковая - существуют два разных слова. Змей, как и дракон, обозначаются одним и тем же словом: lócë, в то время как змея обозначается словом ango. «SNAKE ango(stem angu-, pl. angwi), leuca, lócë(serpent, dragon; "so do the Eldar name the worms of Melko[r]", LT2:85) –ANGWA, LotR:1149, LT2:340» [4] Для обозначения видов драконов приводятся следующие слова: «рамалокэ» (для крылатых), «урулокэ» для огнедышащих. Кроме того, есть еще два интересных слова, упоминаний о которых мне больше найти не удалось – «фэалокэ» и «лингвилокэ» - соответственно, некие «искрящиеся драконы» и «морские змеи». Не исключаю, что второе Толкин придумал исключительно в качестве упражнения для ума, поскольку нам известно, что «Мелькор же ненавидел Море, ибо не мог подчинить его» [3]. DRAGON lócë (serpent, snake; "so do the Eldar name the worms of Melko[r]", LT2:85), angulócë, fenumë; WINGED DRAGON rámalócë; FIRE-DRAGON urulócë(pl. Urulóciis attested in Silm:138, there capitalized; surprisingly, Urulóci is used as a singular form in Silm:255); SPARK-DRAGON fëalócë; FISH-DRAGON lingwilócë (sea-serpent) –LOK; cf. ANGWA, LT2:341, RAM, UR, PHAY, LIW Интересная деталь присутствует в имени Глаурунга. Словарь гласит, что первоначально имена «Глаурунг» и «Глорунд» - на синдарине, на квенья же имя дракона должно было бы звучать как «Лаурундо» или «Ундолаурэ». «GLORUND, GLORUNN Laurundo, Undolaurë(Tolkien later changed Glorund to Glaurung. Read*Laurungo, *Ungolaurë inQuenya?) –LT2:341» [4] Любопытной особенностью здесь представляется корень «золото» (laurё), использованный в обоих случаях, поскольку все тот же словарь поясняет нам контекст этого значения – а именно, «не металл, но цвет, который мы должны называть «золотым светом», причем речь идет об оттенке «не слишком похожем на металлически-золотой: золотой свет, особенно рассветный». «GOLD (the metal) malta(so in LotR – Etym has malda [stem SMAL], but cf. the archaic form smaltamentioned underLAWAR);GOLD laurë(= "not the metal but the colour, what we should call golden light", Letters:308, "of light and colour, not of the metal", Silm:433, "not a metallic word. It was applied to those things which we often call 'golden' though they do not much resemble metallic gold: golden light, especially sunlight", RGEO:70, “golden light”, VT49:47, "a word for golden light or colour, never used for the metal", PM:353, "light of the golden Tree Laurelin", LR:368; a "mystic name" of gold, LT1:255 [possibly a notion Tolkien later abandoned]; in LT1:258 and LT2:341 the gloss is simply "gold".)» [4] В свете этого уточнения мы можем получить информацию, какого цвета была шкура Глаурунга на самом деле. Кроме того, можно предположить, что от его тела, подобно Смаугу, исходил такой свет (о Смауге мы еще поговорим) – хотя подтверждений в тексте я этому не обнаружил. Упоминая о другом драконе – Анкалагоне, примечания «Сильмариллиона» расшифровывают его имя как «стремительно несущиеся челюсти», причем вторая половина имени происходит от слова, обладающего изначальным значением «Лебедь». «Алква (alqua) «лебедь» (синд. алф (alph)) в Алквалондэ (Alqualondё); от корня алак– (alak-) – «стремительно несущийся», содержится также в Анкалагон (Ancalagon). Анка (anca), «челюсти» в Анкалагон (Ancalagon) (о втором элементе этого имени см. «алква»)». «Alqua 'swan' (Sindarinalph) in Alqualondë; from a root alak- 'rushing' occurring also in Ancalagon. Anca 'jaws' in Ancalagon (for the second element in this name see alqua)». [3] Идея выведения драконов как таковых, разумеется, принадлежит Мелькору. «Серые Анналы» дают нам даты: в 155 году[2], через 100 лет после Дагор Аглареб, Мелькор предпринял попытку прорвать кольцо осады, но «эльфы вовремя заметили его и устроили врагам ловушку среди холмов у восточного конца залива, и большинство орков было сброшено в море»[2]. Потерпев поражение, Мелькор понял, что «одни орки не смогут победить нолдор, разве что их будет такое количество, которое он еще не мог собрать. Поэтому начал искать он новые средства для победы и замыслил создать драконов».[2] Серые Анналы приводятся в данном случае, поскольку дают датировку. Сильмариллион полностью повторяет данную версию: «Когда же после Дагор Аглареб минуло около ста лет, Моргот попытался захватить врасплох Финголфина (ибо он знал о бдительности Маэдроса), и […] Фингон атаковал их среди холмов в верхней части залива, и несметное множество орков сбросил в море. Эта схватка не числится среди великих битв, потому что отряд орков был невелик, и лишь небольшая часть народа Хитлума сражалась там. Но после воцарился мир на многие годы, и в Ангбанде не отваживались атаковать открыто; ибо уже понял Моргот, что орки сами по себе, без подкрепления, значительно уступают в силе нолдор, и принялся он вынашивать в сердце своем новый замысел». «When nearly one hundred years had run since the Dagor Aglareb, Morgoth endeavoured to take Fingolfin at unawares (for he knew of the vigilance of Maedhros); and he sent forth an army into the white north, and they turned west and again south and came down the coasts to the Firth of Drengist, by the route that Fingolfin followed from the Grinding Ice. Thus they would enter into the realm of Hithlum from the west; but they were espied in time, and Fingon fell upon them among the hills at the head of the Firth, and most of the Orcs were driven into the sea. This was not reckoned among the great battles, for the Orcs were not in great number, and only a part of the people of Hithlum fought there. But thereafter there was peace for many years, and no open assault from Angband, for Morgoth perceived now that the Orcs unaided were no match for the Noldor; and he sought in his heart for new counsel». [3] На выращивание и выведение драконов, судя по всему, потребовалось долгое время - поскольку прежде, чем молодой Глаурунг выползает из ворот Ангбанда, проходит сто лет: «Минуло еще сто лет, и вот Глаурунг, первый из урулоки, огнедышащих драконов Севера, под покровом ночи выполз за ворота Ангбанда. Он был еще юн и едва достиг половины положенного ему роста, ибо жизнь драконов течет долго и неспешно». «Again after a hundred years Glaurung, the first of the Urulóki, the fire-drakes of the North, issued from Angband's gates by night. He was yet young and scarce half-grown, for long and slow is the life of the dragons». [3] В своей лекции о драконах Толкин утверждает, что «Драконы вылупляются из яиц» («Dragonscomeoutofeggs») [5]. Драконята вылупляются с мягкой чешуей, что подчеркивается повсеместно. Во-первых, мы все помним, что в «Сильмариллионе» Глаурунг в свое первое появление бежал от лучников Фингона, «ибо слаба еще была его броня» [3]. Есть и более яркие примеры – например, в «Неоконченных сказаниях Нуменора и Средиземья» Глоин, споря с Гэндальфом, что нельзя брать в драконью пещеру хоббита, говорит, что «у этого твоего приятеля не хватит духу подойти даже к голенькому драконышу, который только что вылупился из яйца» («he would never dare to come within smelling distance of the nakedest dragonet new from the shell») [8] Также у нас присутствует забавное сравнение во «Властелине Колец» - корни старого дерева, от которого спас хоббитов Том Бомбадил, сравниваются с «драконятами на водопое» [9]. В оригинале у нас использовано словосочетание «gnarled dragonets» («Half in a dream he wandered forward to the riverward side of the tree, where great winding roots grew out into the stream, like gnarled dragonets straining down to drink»), что можно перевести как «угловатые», «грубые» или «шишковатые» - вряд ли это можно счесть серьезным источником, но чтобы вообразить, как выглядят чуть окрепшие дракончики – почему бы и нет. Также Толкин в лекции высказывает предположение, что дракону, прежде чем стать таковым, следует съесть другого дракона – но в условиях Арды данная концепция нигде не обыгрывается. «A true adult dragon — when fully grown, which took a long time, and according to some authorities it required that the dragon should eat another dragon first — a real dragon must be of a good size». [5] Для наращивания брони драконам требуется длительное время – точной даты рождения Глаурунга у нас нет, однако, примерно посчитать можно – в 155 году происходит нападение из Ангбанда, которое отражает Фингон, через сто лет после этого (в 255, очевидно) появляется Глаурунг-подросток, который вырос только наполовину. И только когда время достигает Дагор Браголлах, произошедшей в 455 году, нам говорится, что «Прямо перед надвигающейся огненной стеною полз Глаурунг золотой, отец драконов, в расцвете своей мощи» («In the front of that fire came Glaurung the golden, father of dragons, in his full might»)[3]. Итак, Глаурунг у нас родился в те 100 лет между нападением и первой вылазкой – выходит, для достижения полной силы драконам необходимо приблизительно 250-290 лет (оставим абстрактный зазор в 10-50 лет Мелькору на первоначальные эксперименты и «созревание» идеи – кроме того, драконье яйцо тоже должно «вылежаться»). При этом чешуя взрослого дракона весьма крепка –стрелы ее не пробивают, как это было со Смаугом. «Ни одна стрела не могла остановить Смауга – он просто отмахивался от них, как от надоедливых болотных мух». «Another swoop and another, and another house and then another sprang afire and fell; and still no arrow hindered Smaug or hurt him more than a fly from the marshes».[16] Судя по всему, драконы размножаются естественным путем, откладывая яйца. При этом к Глаурунгу раз за разом, начиная от «Утраченных сказаний» и заканчивая «Сильмариллионом» употребляется эпитет «Отец драконов» («FatherofDragons»). Кроме того, похоже, что возможность размножения драконов никак не зависит от вливания в них или расточения сил Мелькора – поскольку, согласно примечанию к «Властелину Колец» - «Народ Дьюрина» - когда гномы пришли в Серые Холмы, они обнаружили, что «на пустошах за хребтом водились драконы; с течением лет они стали сильнее, размножились и начали нападать на гномов, захватывая себе плоды их трудов. Однажды Даин I со своим вторым сыном, Фрором, были убиты у входа в собственный дворец огромным драконом с холодным дыханием». «But there were dragons in the wastes beyond; and after many years they became strong again and multiplied, and they made war on the Dwarves, and plundered their works. At last Dáin I, together with Frór his second son, was slain at the door of his hall by a great cold-drake». [10] Я бы, правда, высказал сомнение насчет перевода о «драконе с холодным дыханием», поскольку в оригинале у нас просто «greatcold-drake», и, скорее всего, это просто те самые драконы, похожие на змеев, о которых я упоминал в самом начале. Нельзя утверждать, что размножение драконов является разнополым – однако, в своей лекции о драконах Толкин приводит, что «Дракон основан на змее и ящерице, пускай превосходит ту и другую» («The dragon is thus founded on serpent and lizard (one might say) – but is a great deal more than either»). [5] Кроме того, он упоминает, что он, конечно рад, что огромные и жуткие «драконы», которых исследуют ученые – вымерли, но достаточно любопытно, что многие из них напоминают «драконов из рода ящериц»: «Saurians». «I am glad to be told that these at any rate are all dead. Curiously enough most of them are, like the dragon of the lizard kind: saurians». [5] Мне стало интересно, кто же такие, эти “saurians”, помимо динозавров, и вот к чему меня привел Гугл. В книге «Treasury of Natural History; Or, A Popular Dictionary of Animated Nature», написанной Сэмуэлем Маундером и изданной в Лондоне в 1848 году, данное семейство описывается как включающее в себя крокодилов и ящериц и имеющее характерную особенность в виде четырех лап и чешуи. «Sauria, or Saurians. The name of an order of Reptiles, including all those which, like Crocodile and Lizard, are covered with scales and have four legs. The most gigantic and remarkable specimens of Saurian reptiles are now extinct, but their fossil remains, immense in size and wonderful as they appear, afford incontestable evidence of their similarity in structure to the harmless little Lizard of the present day».[6] В общем и целом, до сегодняшнего дня классификация не слишком изменилась – Википедия подсказывает мне, что к этому классу животных относятся две крупных ветви [11] – Лепидозавроморфы, включающие в себя ящериц, змей и гаттерий, и Архозавроморфы, большинство из которых вымерли, а оставшиеся виды представляют собой крокодилов и черепах. Но раньше слово “Sauria” часто употреблялось именно по отношению к ящерицам: (Ящерицы (лат.Lacertilia, ранее Sauria) [11] Все это я привел исключительно чтобы отметить, что если драконы вдохновлены ящерицами и змеями – скорее всего, среди них будут самцы и самки. Что касается полового диморфизма – если у ящериц он выражен достаточно ярко, то у змей это может быть менее заметно. Драконьи отличия остаются на откуп воображения. На этом мой зоологический экскурс прекращается. На самом деле с точки зрения размножения драконов интересное слово употреблено в главе о падении Гондолина – у нас сказано, что Мелькор «собрал свои силы и бросил на Гондолин балрогов, и орков, и волков; с ними явились и драконы племени Глаурунга, а к тому времени число ужасных тварей умножилось». «heloosed upon Gondolin his Balrogs, and his Orcs, and his wolves; and with them came dragons of the brood of Glaurung, and they were become now many and terrible» [3]. Что интересного: в оригинале слово «brood», как мне подсказывает Оксфордский словарь, означает «all the young birds or creatures that a mother produces at one time» [12]. Мне сложно подобрать синоним на русском, потому что дословно это означает, насколько я понимаю, что-то вроде «драконов из гнезда Глаурунга», «выводка Глаурунга», «кладки Глаурунга», или что-то подобное. Смысл в том, что это действительно должно было быть его потомство, судя по всему – фактическое, а не употребленное в переносном смысле. В своей лекции о драконах Толкин также сделал интересную ремарку о размере драконов - настоящий дракон начинается от 6 метров (20 футов) и более («But a respectable dragon should be 20 feet or more»). [5] Что же драконам необходимо для достижения взрослых размеров? Ответ прост: золото. Ссылаясь на легенду о Торе, дочери ярла Гётеланда в Швеции, Толкин также говорит, что драконы растут лучше всего, когда их кожа устроена на золоте и драгоценных камнях – в частности, маленький дракон Торы рос в ее шкатулке с драгоценностями. «She put it in her trinket-box. Only too good a place, unfortunately, as dragons thrive best when bedded on gold and jewels».[5] На мой взгляд, в этом свете драконья жадность приобретает совсем другой смысл –помимо жадности как таковой, о которой мы поговорим чуть позже, следует подумать о том, что жадность эта может быть инстинктивной. Во-первых, мы предполагаем, что для роста драконов нужны сокровища. Во-вторых, мы можем знать, что их, без сомнения, в Ангбанде было неисчислимое множество (об этом упоминается в «Лэ о детях Хурина», когда Мелькор предлагает Хурину награду за предательство и описывает сокровищницы Ангбанда): «Мои неизмеримые сокровища грудами высятся, неисчислимые, сложены они в местах потаенных, столетьями под спудом; там эльфийского серебра и злата бледен блеск в полумраке; драгоценности и самоцветы, во дворцах богами некогда хранимые, а ныне ими оплакиваемые, - вот чем владею я днесь». «my measureless hoards are mountains high in places secret piled uncounted agelong unopened; Elfin silver and gold in the gloom there glister pale; the gems and jewels once jealous-warded in the mansions of the Gods, who mourn them yet, aremine» [13] Из этих двух фактов напрашивается предположение, что драконья жадность может быть обусловлена тем, что сокровища – всего лишь наиболее подходящий материал для воссоздания безопасного «гнезда», в котором они могли в положенное им время вылупляться и расти. Чем продиктован выбор золота, я вынужден обозначить позже, чтобы сохранить общую логику изложения фактов. Я думаю, что в данный момент стоит вспомнить о специфическом понятии, введенном Толкином в «Преображенных мифах» - «Melkorohini», по аналогии с «Eruhini», дети Эру. Само слово в контексте «Преображенных мифов» употреблено по отношению к оркам: «Некоторые зовут их Melkorohini, Дети Мелкора; но Мудрые говорят: рабы, а не дети, ибо Мелкор не имел детей» («Some have called them the Melkorohini, the Children of Melkor; but the wiser say: nay, the slaves of Melkor, but not his children; for Melkor had no children») [14]. Я бы имел смелость высказать гипотезу, что, на мой взгляд, подобного определения куда больше заслужили бы драконы, нежели орки, несмотря на промежуточное положение драконов между животными и разумными существами. В подтверждение в первую очередь стоит отметить независимость драконов – в частности, Глаурунг первый раз покидает крепость без приказа Мелькора, поскольку Сильмариллион отмечает, что «Весьма недоволен был Моргот, что Глаурунг явил себя до срока»[3]. Также нам известно, что не все драконы погибли в Войне Гнева – иначе бы мы не столкнулись с ними впоследствии в «Хоббите», к примеру, или в примечаниях к «Властелину Колец» – а это значит, что в большинстве своем они были достаточно свободны, чтобы бежать вместо того, чтобы сражаться, и непосредственная воля их создателя довлела над ними мало. Помимо этого, при тщательном изучении бросается в глаза очень большое сходство драконов с самим Мелькором, и список здесь обширный. Это и жажда Мелькора к сокровищам и самоцветам («взглянул он на бессчетные драгоценные камни, сиявшие ярким светом, и взалкал их»[3]), и его умение лгать, и способность драконов завораживать речью и взглядом (вспоминаем смертоносный взгляд Мелькора, которым он мог наслать «заклятье бездонного ужаса»). Отдельного внимания, на мой взгляд, заслуживает речь. По Осанвэ-кенте мы помним, что «В Валиноре Мэлькор говорил на квэнья столь искусно, что все Эльдар изумлялись, ибо его не могли превзойти, а хорошо - если могли с ним сравняться - поэты и учителя мудрости» [15]. При этом драконья речь прекрасно продолжает данную традицию, свойственную создателю драконов. Первое, что меня заинтересовало в данном контексте – это реакция Смауга на пришедшего к нему Бильбо: «Для вора и лжеца у тебя слишком хорошие манеры, – заметил дракон». «You have nice manners for a thief and a liar,” said the dragon». [16] Также очень показательно сделанное к переводу «Хоббита» примечание на основе работ Томаса Шиппи, что «Речь Смауга продолжает стилистическую игру, на которой построен «Хоббит», представляя собой «агрессивно-вежливую речь типичного представителя высшего класса» (Шиппи, с. 70). Тем разительнее контраст между традиционной разумностью дракона и подчеркнутой принадлежностью его к миру животных». [1] Кроме этого, сказано, что «Мотив особого влияния драконьих речей на человека в традиционной мифологии не встречается, и право «первооткрывателя» здесь остается за Толкином. Особая убедительность, «магия убеждения», по Толкину, в высшей степени свойственна Злу и его приспешникам […]. Эта волшебная способность может быть истолкована и в морально-нравственном плане, если допустить, что волшебство дракона заключается именно в его необыкновенном искусстве стилиста: мимикрировав стилистически в «умудренного опытом советчика», он оставляет Бильбо роль «неопытного, невинного юнца» (Шиппи, с. 70), и тот вынужден напрячь всю волю, чтобы преодолеть навязанную ему роль, а также преодолеть соблазн заподозрить друзей в нечестности». [1] Учитывая все вышесказанное, связать драконов с Мелькором более глубоко достаточно просто. Кроме того, можно утверждать, что к этим своим творениям он был привязан более крепко и эмоционально, чем к чему бы то ни было еще. Подсказку в этом нам дает текст «Скитания Хурина», говорящий, что Мелькор от Хурина«скрыл бы гибель Глаурунга, если бы мог сделать это, поскольку, во-первых, эта потеря стала горем для него и ударом по его гордости, а во-вторых, он хотел бы скрыть (особенно от Хурина) самые достойные или самые успешные из дел Турина». Особенного внимания здесь заслуживает слово, которым охарактеризованы эмоции Мелькора от смерти Глаурунга – не ярость и не злоба, а именно горе. Это не является переводческой ошибкой или допущением, поскольку оригинал использует слова «grief» и «hurt», которые действительно отражают печаль и боль. «[Some have said that] maybe he knew not that Glaurung was dead, and hoped in his heart distraught to take vengeance on this evil thing - for Morgoth would conceal the death of Glaurung, if he could, both because the loss was a grief to him and a hurt to his pride, and because (from Hurin especially) he would conceal all that was most valiant or successful of Turin's deeds». [17] На практике глубину горя Мелькора от смерти Глаурунга можно понять, если посмотреть, в каких случаях у нас в Сильмариллионе употребляется само слово «grief» - оно очень показательное. Это и печаль Ниэнны от ран Арды(«She is acquainted with grief, and mourns for every wound that Arda has suffered in the marring of Melkor»[3]), и горе, которое способно убить эльфов(«For the Elves die not till tile world dies, unless they are slain or waste in grief»[3]), и скорбь, которую пытались выразить в «Плаче по древам» («Of the deeds of that day much is told in the Aldudénië, that Elemmírë of the Vanyar made and is known to all the Eldar. Yet no song or tale could contain all the grief and terror that then befell»[3]), и утрата Феанора, когда убили Финвэ(«he was distraught with grief for the slaying of his father»[3]), и траур в Дориате после первой смерти Лютиэн(«Grief and silence had come upon all its people when Lúthien was lost».[3]), и отпечаток на душе Турина от убийства Белега («Thus ended Beleg Strongbow, truest of friends, greatest in skill of all that harboured in the woods of Beleriand in the Elder Days, at the hand of him whom he most loved; and that grief was graven on the face of Túrin and never faded».[3]), и реакция Тургона, когда ему рассказали, что Аредэль потерялась на Нан-Дугонтреб («When at last they returned and their tale was told there was great sorrow in Gondolin; and Turgon sat long alone, enduring grief and anger in silence».[3]) В тексте Сильмариллиона можно найти еще больше десятка подобных примеров, но думаю, что этих уже вполне достаточно. Эта деталь, на мой взгляд, крайне существенна с текстологической точки зрения при изучении характера Мелькора, и очень хорошо опровергает ряд стереотипов, связанных с данным персонажем. В любом случае, это позволяет утверждать, что драконы были ему важны не как рабы или солдаты. На этой не слишком радужной ноте стоит, пожалуй, перейти к вопросу драконьей души. Строго говоря, данный аспект неоднозначен, поскольку факты запутываются в плотный и, на первый взгляд, неразрешимый клубок. Первое, о чем мы можем сказать – учитывая Смауга и Скату, а также упомянутые в приложении к Властелину Колец войны, которые вели гномы с драконами (цитата уже приводилась выше, когда шла речь о размножении драконов) – интеллект и способности драконов, судя по всему, наследуемые. Поскольку вряд ли конфликт с животными мог характеризоваться словом «война». Но при этом о Глаурунге говорится, что «злобный дух заключен был в драконьем теле» («he spoke by the evil spirit that was in him»[18]). При этом, к примеру, о Кархароте употребляется похожая формулировка: «he became filled with a devouring spirit» [3]. Также в «Детях Хурина» Турину говорят, о драконе, что «Могущество его заключено скорее в злом духе, что живет в нем, нежели в телесной крепости, каковая тоже велика». «His power is rather in the evil spirit that dwells within him than in the might of his body, great though that be». [18] Но при этом чуть позже говорится, что взгляд Глаурунга вобрал «в себя пагубный дух Моргота, повелителя Дракона» («filled with the fell spirit of Morgoth, his master») [18]. А Маблунг, столкнувшись с Глаурунгом, слышит, как «донесся из его утробы смех Моргота, еле слышный, но жуткий, словно эхо злобы из черных бездн в дальней дали» («and there came from him the laughter of Morgoth, dim but horrible, as an echo of malice out of the black depths far away») [18] Суммируя все вышесказанное, можно отследить, что описания очень пограничны. Драконы одновременно напоминают и животных, и майар, и носят след силы, вложенной самим Мелькором – но не той, которая делает его подчиненных марионетками – поэтому все вместе напоминает мне скорее некое подобие «синтетической души», чем майар как таковых, к примеру. Терминологически и практически это состояние вряд ли можно описать более подробно, как мне кажется. Продолжая тему индивидуальности, можно упомянуть и другие драконьи склонности. К примеру, судя по всему, драконы равнодушны к музыке, но крайне чувствительны к громким звукам. Смауг в пещере оставляет нетронутыми арфы, но при нападении звук труб приводит его в такое бешенство, что буквально ослепляет от ярости. «Поскольку арфы эти были волшебными, за прошедшие годы они ничуть не расстроились – к тому же дракона музыка нисколько не занимала, и до арф он не дотрагивался. Впервые за долгое время раздалась музыка в этих мрачных стенах». «Fili and Kili were almost in merry mood, and finding still hanging there many golden harps strung with silver they took them and struck them; and being magical (and also untouched by the dragon, who had small interests in music) they were still in tune. The dark hall was filled with a melody that had long been silent». [16] «Пронзительные звуки труб и свист стрел настолько взбесили дракона, что он просто ошалел от ярости». «At the twanging of the bows and the shrilling of the trumpets the dragon’s wrath blazed to its height, till he was blind and mad with it». [16] Стоит отметить не только манеры драконов, о которых мы говорили раньше. Драконы падки на лесть и умеют скрывать собственные мысли и эмоции, как и некоторые люди – с чем столкнулся Бильбо. «– А теперь? – спросил немного польщенный дракон, хотя на самом деле он не поверил ни единому слову». “Do you now?” said the dragon somewhat flattered, even though he did not believe a word of it. [16] Также они любят интеллектуальные игры – в частности, загадки, и даже больше того – «Никакой дракон не в состоянии отказать себе в удовольствии поговорить загадками и никогда не пожалеет времени на их разгадывание». «No dragon can resist the fascination of riddling talk and of wasting time trying to understand it». [16] Я нахожу достаточно забавным, что в оригинале использовано словосочетание «wastingtime», что означает, что загадки для драконов – не просто удовольствие, а именно развлечение, которым они способны убивать время. Также они достаточно интеллектуальны, чтобы кое-что понимать в экономике – у меня есть предположение, где и когда Смауга могли научить этому, если остальное время он провел в глуши, но я промолчу из вежливости. В любом случае, когда Бильбо говорит о том, что пришел с гномами – Смауг сразу же обескураживает его формальностями, о которых Бильбо не думал. «А ты никогда не задумывался над тем, что даже вынеси ты это золото частями – а тебе тут и за сто лет не управиться! – далеко ты его не унесешь? Что в нем толку здесь? Или, скажем, в лесу? Святая простота! А прикинул ты, стоит ли игра свеч? По договору тебе причитается, наверное, одна четырнадцатая или около того? А как вывезти и во что это обойдется? А вооруженная охрана и пошлины?» « I don’t know if it has occurred to you that, even if you could steal the gold bit by bit-a matter of a hundred years or so - you could not get it very far? Not much use on the mountain-side? Not much use in the forest? Bless me! Had you never thought of the catch? A fourteenth share, I suppose, Or something like it, those were the terms, eh? But what about delivery? What about cartage? What about armed guards and tolls?»[16] Также, по примеру Смауга, драконы обладают психикой достаточно сложной, чтобы не только испытывать эмоции, но и, подобно людям, уметь их переносить на что-то – или же ожидать, пока они улягутся. Когда Бильбо украл чашу Смауга и дракон не мог определить, куда делись воры, мы можем увидеть сцену, как Смауг спускает гнев. «Дракон бился о скалы и ударами огромного хвоста разносил на куски целые утесы, покуда третий лагерь гномов перед потайным ходом, пятачок с выжженной травой, полюбившийся дрозду большой камень, скальная стена, по которой ползали улитки, окрестные скалы и все прочее не превратилось в месиво выжженного щебня и не обрушилось с высоты в низлежащую лощину. […] Излив таким образом свой гнев, Смауг почувствовал себя значительно лучше и решил, что тревожиться больше не о чем, – по крайней мере за этот склон он мог быть теперь спокоен. Тем не менее он отомстил еще не всем, кому собирался». [16] Кроме того, этому предшествует момент, когда «Всю ночь Смауг провел в тщетных поисках, покуда рассвет не охладил его гнева и он не отправился восвояси – поспать на груде сокровищ, да и передохнуть». [16] Здесь большое значение имеет еще и то, что дракон имел тенденцию уставать за относительно небольшой промежуток времени, причем ту же самую тенденцию повторяет после разграбления Нарготронда Глаурунг. После того, как он отправляет обманной дорогой Турина, отнимает у орков все награбленное и разрушает мост через Нарог, дракон наконец-то, «почитая себя в полной безопасности, сгреб в одну кучу все сокровища и богатства Фелагунда в самом глубинном чертоге и улегся сверху, вознамерившись немного отдохнуть». «and being thus secure he gathered all the hoard and riches of Felagund and heaped them, and lay upon them in the innermost hall, and rested a while».[18] К слову, стоит обратить внимание, что здесь продолжается тенденция с гнездом – Глаурунг не просто залегает в глубине Нарготронда, а сначала собирает себе «лежанку», на которой чувствует себя в безопасности. Думаю, вы помните замечание о том, что лучше всего драконы растут на золоте и их жадность может иметь инстинктивную природу. Смауг повторяет манеры Глаурунга – о нем сказано, что «он, как это принято у драконов, свалил все сокровища в одну кучу где-нибудь в дальнем углу и спит на ней». [16] При этом, несмотря на сугубо утилитарную функцию сокровищ, и, несмотря на то, что «богатства драконам ни к чему и лежат у них без всякой пользы, но драконы знают и помнят каждую вещь, до последней мелочи, особенно если владеют сокровищами достаточно долго» [16]. «Они грабят людей, эльфов и гномов, отбирают у них золото и драгоценные камни, а потом всю свою жизнь (а живут они, считай, вечно, если их не убить!) сидят на груде награбленных сокровищ, не способные понять всей их бесценной красоты. Едва ли драконы могут отличить вещь изящную от безобразной, хотя прекрасно знают, что почем. И ничего они не умеют делать сами – не могут даже закрепить пошатнувшуюся чешуйку на своей броне». «Dragons steal gold and jewels, you know, from men and elves and dwarves, wherever they can find them; and they guard their plunder as long as they live (which is practically forever, unless they are killed), and never enjoy a brass ring of it. Indeed they hardly know a good bit of work from a bad, though they usually have a good notion of the current market value; and they can’t make a thing for themselves, not even mend a little loose scale of their armour».[16] Вот так. У драконов лапки – сами ничего не могут. Только свить себе гнездо из всего, что найдут. Во сне драконы храпят и сопят: «Бильбо услышал какое-то не то бульканье, словно от кипящего котла, не то довольное урчание гигантского кота. Все это недвусмысленно свидетельствовало о том, что где-то там, в глубине, залитой красноватым огнем, спит, похрапывая во сне, огромное животное». A sound, too, began to throb in his ears, a sort of bubbling like the noise of a large pot galloping on the fire, mixed with a rumble as of a gigantic tom-cat purring. This grew to the unmistakable gurgling noise of some vast animal snoring in its sleep down there in the red glow in front of him. [16] При этом звук их храпа может меняться, и драконы во сне, точно так же, как животные и люди, могут совершать непроизвольные движения – когда Бильбо взял чашу, которую хотел украсть, «Смауг дернул крылом, разжал одну лапу, и храп его приобрел несколько иную тональность». «Smaug stirred a wing, opened a claw, the rumble of his snoring changed its note». [16] При этом, что, на мой взгляд, является подтверждением гипотезы о «суррогатной душе», драконы не просто спят – им снятся сны. Со Смаугом мы с этим сталкиваемся дважды – во-первых, когда он шевелится во сне, Толкин упоминает, что «На самом деле дракон еще не проснулся – просто ему начал сниться другой сон, исполненный, как и все драконьи сны, алчности и злобы». «But the dragon did not wake-not yet but shifted into other dreams of greed and violence»[16] Второй раз мы сталкиваемся с этим, когда Смаугу снится кошмар: «Снившийся ему кошмарный сон, в котором самым неприятным образом фигурировал какой-то малюсенький воин, обладавший, однако, острым мечом и великой отвагой, сменился полудремой, а потом дракон и вовсе проснулся». «He had passed from an uneasy dream (in which a warrior, altogether insignificant in size but provided with a bitter sword and great courage, figured most unpleasantly) to a doze, and from a doze to wide waking». [16] Драконы ведут ночной образ жизни – Глаурунг впервые «issued from Angband's gates by night» [3], покидает Нарготронд перед своей гибелью тоже ночью – Турина и Хунтора клонило в сон, когда они искали дракона.«Turambar and Hunthor rested a little, but soon the night chilled them, for they were both drenched with water, and they began to seek a way along the stream northwards towards the lodgement of Glaurung» [18]. Смауг тоже «взял за обыкновение выползать по ночам из Главных Ворот наружу и наведываться в Дейл, где хватал людей, большей частью девушек, и утаскивал к себе, чтобы сожрать». [16] Но думаю, что проговорив столько времени, я упустил один из самых интересных аспектов – а именно, внешность драконов! Очевидно, соответствовать ему могут не все змеи, но многие. Согласно представлениям Толкина, у дракона четыре когтистых лапы, шея варьируется в длине, но голова – непременно с длинными челюстями, зубами и змеиным языком. Все драконы имеют крепкую броню – особенно на голове и боках. Драконы достаточно гибки, и гнутся во все стороны, причем иногда могут завязываться узлами при необходимости, и имеют мощный хвост. «I had better try and give my idea of a dragon in words. I think the fabulous dragon, the old worm, or great drake was of this sort. A serpent creature but with four legs and claws; his neck varied in length but had a hideous head with long jaws and teeth or snake-tongue. He was usually heavily armoured especially on his head and back and flanks. Nonetheless he was pretty bendable (up and down or sideways), could even tie himself in knots on occasion, and had a long powerful tail — which in Norse had a special name sporðr which was only shared by fishes and serpents». [5] У крылатых драконов крылья соединены с передними лапами, хотя Толкин думает, некоторые наиболее дикие и опасные драконы не имеют крыльев вовсе. «Some had wings — the legendary kind of wings that go together with front legs (instead of being front legs ‘gone queer’). The winged kind was, of course, specially alarming; though some of the direst and most evil of these monsters had no wings».[5] В «Хоббите» также упомянуто, что Смауг светится. «здесь царит почти непроницаемая тьма, так что размеры подземелья угадываются с трудом, но прямо перед хоббитом от каменного пола исходит яркое сияние… Сияние Смауга! Перед хоббитом лежал исполинский, отливавший красным золотом дракон; он крепко спал, из его пасти и ноздрей исходило урчание и вырывались струи дыма, но пламени пока что не было. Под туловищем дракона, под его лапами и свернутым кольцами хвостом, а также повсюду вокруг него, по всему полу необозримого подземелья, залитые багровым светом, лежали груды неисчислимых сокровищ – золото в слитках и золотые украшения, серебро и драгоценные камни. Смауг лежал на боку, сложив крылья, словно невообразимых размеров летучая мышь; глазам хоббита предстало длинное светлое брюхо дракона, в которое от долгого лежания на столь жестком ложе вдавились драгоценные камни и золотые украшения» «It is almost dark so that its vastaess can only be dimly guessed, but rising from the near side of the rocky floor there is a great glow. The glow of Smaug! There he lay, a vast red-golden dragon, fast asleep; thrumming came from his jaws and nostrils, and wisps of smoke, but his fires were low in slumber. Beneath him, under all his limbs and his huge coiled tail, and about him on all sides stretching away across the unseen floors, lay countless piles of precious things, gold wrought and unwrought, gems and jewels, and silver red-stained in the ruddy light. Smaug lay, with wings folded like an immeasurable bat, turned partly on one side, so that the hobbit could see his underparts and his long pale belly crusted with gems and fragments of gold from his long lying on his costly bed».[16] Я обратил внимание, что монеты в его живот именно «вдавились» - и вот почему это важно. Строго говоря, самый забавный и любопытный момент здесь состоит в том, какова температура пуза здорового огненного дракона. Приступая к этой теме, я бы хотел сделать маленькую ремарку, что на самом деле крылатые драконы умеют плавать – но не могут долго находиться в воде. Когда Смауг летит к Дейлу, он понимает, что «озеро сильнее его и может просто-напросто загасить его пламя, прежде чем он сумеет добраться до города вплавь» [16], и это единственная причина, по которой он не рискует доплыть – но саму возможность, тем не менее, обдумывает – значит, плавание ему по силам. Кстати, возможно, что в таком случае кипящие и жгучие источники должны быть абсолютно безопасны для драконов. При этом вода при соприкосновении с драконьим телом начинает кипеть – и это случается как со Смаугом, так и с Глаурунгом. «Вода в реке закипела, повалил пар, и над Дейлом повис туман, под покровом которого дракон проник в город и перебил почти всех его защитников. Такова эта печальная история, каких в те дни случалось немало». [16] «Однако Глаурунг не спускал с них глаз: раскалившись от ярости, дракон выполз наружу и улегся в реку; и заклубились зловонные испарения и гнусный смрад. Ослепшие, растерянные, Маблунг и его отряд метались в густом тумане. А Глаурунг, перебравшись через Нарог, пополз на восток». [3] Почему я заговорил о золоте до того, как перешел к кипению воды? Из приложений к «Властелину Колец» мы знаем, что «Кольца Власти плавятся в огненном дыхании летучих змеев» [10]. Температура плавления золота 1064 градуса, а вода кипит при ста – то есть, температура драконьего пуза примерно от 100 градусов до некой разумной верхней границы – поскольку золото под ними не плавится и даже не подтекает, а вминается, что мы видим на примере Смауга. И что немаловажно – Турин, который подобрался близко к брюху Глаурунга – испытывает жар невыносимый, но не смертельный, и тело Глаурунга не нагревает воздух достаточно сильно, чтобы Турин получил ожоги. «Турамбар вскарабкался вдоль утеса под самое брюхо чудовища, но от нестерпимого жара и смрада зашатался он и непременно сорвался бы, если бы Хунтор, что мужественно поднимался следом, не поддержал его руку». [18] В свете всей этой истории роль золота становится особенно интересной. Википедия подсказывает мне, что «Тонкий слой золота (20 нм) на внутренней поверхности оконных и витражных стёкол существенно уменьшает нежелательные тепловые потери зимой, а летом предохраняет внутренние помещения зданий и транспортных средств от нагревания инфракрасными лучами» [11]. Иными словами, судя по всему, золото хорошо хранит тепло – и думаю, что это одна из причин, по которой драконы спят на сокровищах. Все эти груды награбленных драгоценностей, во-первых, хорошо сохраняют тепло их тела, во-вторых, это материал, на котором они растут и накапливают силы – а значит, хранят самые ранние воспоминания о безопасности, и инстинктивно считают это наиболее подходящим материалом для «гнезда». Я надеюсь, вы все себе представили необъятные сокровищницы Ангбанда, в которых золотыми кучами свиты гнезда, в половине гнезд драконьи яйца, в половине драконы.И каждый раз, когда из хранилища нужно что-то вынести – награды или подкупы – приходится звать Мелькора, потому что никто другой даже теоретически неспособен что-то отобрать у драконов, и они их просто сжирают.При этом всегда действует бесплатная акция – получатель награды бонусом огребает вечное проклятие. Кстати, очень по-мелькоровски. Короче, все поняли, я в фанфиках так и напишу, и не дай боже, если кто-то посмеет раньше. Я слежу за этим вопросом. Если всего, что я рассказал, было недостаточно, я добавлю замечательный факт, что драконы, как любые живые существа, прекрасно разжираются. Пример со Смаугом небольшой, хоть и показательный: «Руны гласят: «Вход пяти футов высотой, трое пройдут плечом к плечу». А Смаугу в такую дырку было не пролезть, даже когда он был молодым, а тем более после того, как он сожрал столько гномов и людей из Дейла» [16] В случае с Глаурунгом все еще ярче: «А между тем мощь и злоба Глаурунга стремительно росли, и разжирел он и отъелся, и призвал к себе орков, и правил как король-дракон, и все владения былого Нарготронда перешли под его власть». «Now the power and malice of Glaurung grew apace, and he waxed fat, and he gathered Orcs to him, and ruled as a dragon-king, and all the realm of Nargothrond that had been was laid under him».[18] Причем Глаурунг отъелся настолько, что, несмотря на весь ужас истории Турина, его переползание через Нарог выглядит откровенно комично, потому что он мало того, что перебрасывает тело через обрыв, так еще и пытается удержаться когтями: «Ибо Дракон медленно и тяжело подполз к краю обрыва и не свернул в сторону, но изготовился перебросить через ущелье массивные передние лапы, а потом подтянуть тулово. […]Рывком кинулся он вперед, ухватился могучими когтями за край утеса на противоположной стороне и с натугой начал перебираться через провал». «For now the Dragon crawled with slow weight to the edge of the cliff, and he did not turn aside, but made ready to spring over the chasm with his great forelegs and then draw his bulk after. […] And thereupon he hurled himself forward, and grappled the further cliff with his mighty claws, and began to heave himself across».[18] Драконы, как и любые живые существа, нуждаются в еде и воде – примечательно, что путь к водопаду из сокровищницы, где обжился Смауг, до блеска отполирован брюхом дракона – это значит, что он выбирался туда достаточно часто. «Потревоженная дымящими факелами стайка летучих мышей с шумом пронеслась над головами гномов; перепугавшись, они ринулись вперед, оскальзываясь на камнях, до блеска отполированных брюхом дракона». [16] «– Уходить, уходить нужно отсюда! – запричитал Дори. – Я затылком чувствую его взгляд! – Да и холодно здесь как-то и уныло, – поддержал его Бомбур. – Воды, правда, сколько душе угодно, а вот съестного что-то не видать. В таких местах драконы, поди, всегда голодные!» [16] Читая «Утраченные сказания», мы находим упоминание, что «Сии драконы и змеи - пагубнейшие создания из сотворенных Мэлько, и самые неуклюжие, однако они же самые могущественные»[7] Тем не менее, в «Детях Хурина» эта точка зрения меняется - при необходимости драконы могут быть вполне шустрыми:«Между тем Глаурунг смутной громадой в тумане прополз мимо Маблунга: двигался он быстро, ибо могуч был Змей, и при том проворен и гибок». Здесь, правда, ситуация ясна: Глаурунг еще не отъелся. :) Многое можно сказать о тончайшем обонянии драконов – Бильбо было достаточно зайти в его пещеру, украсть чашу, и выйти из нее, чтобы Смауг почувствовал, что у него был чужак, после чего дракон мгновенно начинает искать пути, которыми мог добраться незваный гость. «Может, запах проник через эту дырочку в стене?! Она, вообще-то, никогда не радовала его глаз (но ведь такая маленькая!), и теперь Смауг с подозрением взглянул на нее, коря себя за то, что не завалил ее чем-нибудь. К тому же он вспомнил, что совсем недавно как будто слышал какой-то далекий стук, доносившийся именно из этой дырочки. Смауг поднял голову и вытянул шею, принюхиваясь. И тут он обнаружил пропажу чаши!» [16] «Очевидно, хоббит совсем забыл, а может, и не слыхал никогда об исключительном обонянии драконов. А кроме того, у них имеется еще одно весьма неприятное свойство: если дракон что-нибудь заподозрил, спит он вполглаза». [16] Кроме того, судя по всему, драконы способны отличать по запаху даже расы – когда Смауг разговаривает с Бильбо, то едва ли не первое, о чем он говорит, что «я не припоминаю твоего запаха» («but I don’t seem to remember smelling you before»[16]). Вокруг драконьего жилища обыкновенно царит полное запустение, и характерной его особенностью может являться наличие дыма – во всяком случае, когда гномы и Бильбо подходят к пещере Смауга, то видят, что вход в пещеру дымится. «Идти вдоль реки, к Воротам, гномы не рискнули; они обогнули южный отрог и, выглянув из-за большого камня, увидели в могучей скальной стене зияющее черное отверстие. Прямо из этой огромной дыры изливались воды реки Бегучей; изнутри валил пар и черный дым. Все вокруг было неподвижно – только пар клубился, бежала вода, и время от времени пролетала над головами зловещего вида черная ворона». «They did not dare to follow the river much further to. wards the Gate; but they went on beyond the end of the southern spur, until lying hidden behind a rock they could look out and see the dark cavernous opening in a great cliff-wall between the arms of the Mountain. Out of it the waters of the Running River sprang; and out of it too there came a steam and a dark smoke. Nothing moved in the waste, save the vapour and the water, and every now and again a black and ominous crow». [16] Также дым может быть признаком недавно оставленного драконьего логова, поскольку Балин почти сразу замечает, что «дым еще ни о чем не говорит», так как «дым и пар могут валить из Ворот и без его участия, ибо за столько лет он наверняка задымил и завонял под Горой все и вся». «That does not prove it,” said Balin, “though I don’t doubt you are right. But he might be gone away some time, or he might be lying out on the mountain-side keeping watch, and still I expect smokes and steams would come out of the gates: all the halls within must be filled with his foul reek». [16] Еще одной примечательной особенностью является драконье зловоние – пар, который образуется от соприкосновения с водой драконьего брюха, издает достаточно сильный запах, чтобы даже напугать лошадей, как это произошло в «Детях Хурина». «Но пока спускались они с холма на равнину, недобрый ветер принес к ним клубы испарений и вонь, для лошадей нестерпимую. И вот, ослепшие в тумане и обезумевшие от ужаса среди драконьего смрада, кони понесли: мчались они стремглав, врассыпную, не разбирая дороги; стражи наталкивались на деревья и расшибались едва ли не до смерти, либо тщетно искали друг друга. Ржание коней и крики седоков достигли слуха Глаурунга — и остался он весьма доволен». [18] То же самое происходит в логове Смауга даже в его отсутствие, лишь с той разницей, что туман не столь густой: «в пещере по-прежнему стоял тяжелый смрад старого змея, и во рту хоббит чувствовал горечь». «But certainly it was not a spark of dragon-fire, though the wormstench was heavy in the place, and the taste of vapour was on his tongue».[16] Сам по себе запах, который издает дракон, характеризуется как «stankofdeath»[18], и думаю, что запах смерти может оцениваться нами как весьма разнообразный – это может быть гниль, это может быть запах свежевырытой могилы, может быть запах чего-то тухлого – в тексте не уточняется ничего. Самым слабым местом у драконов является мягкое место на брюхе – так были сражены и Смауг, и Глаурунг. «Черная стрела, просвистев, ударила прямо в это пятно на груди дракона под самой левой лапой. Стрела была пущена с такой силой, что вошла очень глубоко, целиком – по самое оперение. Взревев так, что люди чуть не оглохли, а на берегу повалились деревья и раскололся не один камень, Смауг взвился, перевернулся в воздухе и рухнул!» «The black arrow sped straight from the string, straight for the hollow by the left breast where the foreleg was flung wide. In it smote and vanished, barb, shaft and feather, so fierce was its flight. With a shriek that deafened men, felled trees and split stone, Smaug shot spouting into the air, turned over and crashed down from on high in ruin».[16] «Тогда Турамбар извлек из ножен Черный Меч Белега и нанес удар снизу вверх, вложив в него всю свою мощь и всю свою ненависть, и смертоносное лезвие, длинное и алчное, вошло в плоть по самую рукоять». «Then Turambar drew the Black Sword of Beleg and stabbed upwards with all the might of his arm, and of his hate, and the deadly blade, long and greedy, went into the belly even to its hilts».[18] При этом, судя по всему, и Гуртанг, и черная стрела пронзили не какие-то специфические драконьи органы, но сердце, поскольку смерть наступает достаточно быстро, и при этом сказано, что от подобной раны драконье пламя тут же угасает, как случилось с Глаурунгом – «but all his fires were burned out» [18]. Если говорить о драконьем пламени, то, во-первых, в своей лекции о драконах Толкин пишет, что драконье пламя ядовито и вызывает увядание («their breath was flame and venom, and withered what it touched»[5]). Эта же традиция продолжается в «Хоббите», когда «от жаркого дыхания дракона мгновенно пожухла трава на площадке перед потайным входом» («His hot breath shrivelled the grass before the door»).[16] Кроме того, драконье пламя дымит, а также может быть разноцветным – к примеру, пламя Смауга было «green and scarlet». [16] «Дракон изрыгнул пламя, пещера наполнилась дымом, и вся Гора содрогнулась» «His fire belched forth, the hall smoked, he shook the mountain-roots».[16] Из интересных фактов также можно заметить, что у драконов явно общая носоглотка, как у людей, поскольку огонь они могут выдыхать и ртом, и носом. О Смауге говорится, что, когда он выдохнул огонь вслед Бильбо, то «Хорошо еще, что целиком голова дракона в туннель не влезла и ему пришлось изрыгнуть огонь и дым одной только ноздрей» [16]. В другом же месте в «Хоббите» «Из пасти дракона вырывались языки пламени» [16]. Но самой зловещей и опасной способностью драконов остается их взгляд, по всему видимому, унаследованный от их прямого создателя, Мелькора. Драконьи глаза сияют, с чем Бильбо, к примеру, сталкивается дважды. Глаза Смауга светятся красным – из-под полуприкрытых век можно увидеть «тонкий красный луч»[16], а в полную силу «глаза его сверкнули так, что озарилась вся пещера от пола до потолка, словно под землей вспыхнула алая молния» [16]. Драконы чрезвычайно зорки – о Глаурунге сказано, что «его смертоносный взгляд был острее орлиного, и далеко уступала ему даже эльфийская зоркость» [18] Драконий взгляд порой даже более опасен, чем драконьи речи – если драконьи речи могут просто подавить личность, как едва не случилось с Бильбо, то взгляд оказывает куда худшее воздействие – кроме подчинения воли он может вызвать беспамятство и паралич. «Следует заметить, что если развесить уши, то именно такое воздействие и оказывают разговоры с драконами. Хоббиту, разумеется, следовало бы поостеречься, но Смауг просто подавил его своей личностью»[16]. Нужно заметить, что ощущения Бильбо от взгляда Смауга чем-то напоминают «заклятье безмерного ужаса», наложенное Мелькором на многих пленных нолдор. «Те чары, что налагал Мелько на нолдолов, были не чем иным, как заклятием безмерного ужаса, так что им все казалось, что он где-то рядом, даже когда они были вдалеке от Железного Ада, и слабели души их, и они не смели бежать, даже когда могли; и Мелько часто полагался на это». [19] В случае с Бильбо, он «вздрагивал и его охватывало безотчетное желание выйти из туннеля, снять кольцо и выложить дракону все начистоту. Хоббит действительно подвергался смертельной опасности – еще чуть-чуть, и драконьи чары взяли бы свое». [16] История Турина и Ниэнор еще печальнее и настолько известна, что, думаю, приводить подробные цитаты о ее сюжете нет необходимости. Я позволю себе напомнить лишь о параличе Турина, когда перед ним уводили в плен Финдуилас: «стоял Турин, прикованный к месту драконьим взглядом, не в силах пошевелиться, изнемогая от душевных мук, орки погнали прочь захваченных невольниц, и прошли они совсем рядом с Турином и пересекли мост». [18] А также о непосредственных ощущениях, которые испытала проклинаемая Ниэнор: «померещилось ей, будто солнце потускнело и все кругом померкло; медленно сомкнулась над ней великая тьма — и заключала та тьма в себе пустоту; отныне Ниэнор ничего не знала, ничего не слышала и ничего не помнила». [18] Кроме того, взгляд дракона может быть такой силы, что она ощущается крепче, чем удар – как получилось с Турином. «Тогда зашевелился Глаурунг, и открыл жуткие глаза, и взглянул на Турамбара с такой злобой, что померещилось тому, будто в грудь ему ударила стрела; и столь велики были потрясение и боль в обожженной руке, что Турин лишился чувств». [18] Тлетворное влияние также оказывает не только взгляд, но и само присутствие дракона, даже бывшее, и их кровь. «Бильбо явно недооценил власти золота, на котором дракон пролежал много веков, – а недооценивать ее не следует никогда, особенно если речь идет о гномах»[16]. Неуемную алчность к золоту, на котором лежал дракон, Толкин называет «драконьей болезнью», употребляя это словосочетание по отношению к Магистру озерного города. «Бард отправил ему много золота для оказания помощи озерным людям, но, имея врожденную склонность к подобного рода недугам, Магистр сразу же подхватил «драконью болезнь». Он присвоил почти все золото и бежал с ним, но его предали его же собственные дружки, и он умер с голоду на Пустоши». [16] Драконья кровь горяча и ядовита, что неудивительно, если учесть температуру их тел – в частности, поток крови Глаурунга обжег Турину руку. «И выдернул он меч, и черная кровь струей хлынула из раны и окатила его руку, и обожгло ее ядом, и громко вскрикнул Турамбар от боли». [18] Тем не менее, применение волшебной силы изматывает драконов - они становятся медлительнее, осторожнее и, по всему видимому, остывают: Маблунг наблюдал, что Глаурунг, околдовав Ниэнор, «полз медленно и осторожно, ибо пылавшее в нем пламя ныне чуть теплилось, иссякла великая его сила и хотелось ему отдохнуть и поспать в темноте. Извиваясь, преодолел он поток и скользнул к Вратам, подобно гигантской, мертвенно-бледной змее, и брюхо его сочилось слизью, оставляя на земле липкий след». «But he was slow now and stealthy; for all the fires in him wereburned low: great power had gone out of him, and he would rest and sleep in the dark. Thus he writhedthrough the water and slunk up to the Doors like a huge snake, ashen-grey, sliming the ground with his belly».[18] В этом фрагменте остывший Глаурунг уже напоминает тех «холодных змеев», о которых упоминал Толкин в качестве отдельного подвида драконов. Чары помутнения рассудка, как случилось с Ниэнор и Турином, спадают со смертью дракона. «Ибо как только дракон испустил дух, забытье оставило Турина – и тотчас погрузился он от усталости в глубокий сон». [18] «И умер Глаурунг, и пелена забвения, сотканная его злобой, пала с Ниниэли, и вспомнила она всю свою прошлую жизнь. Взглянув на лежащего Турина, воскликнула она: «Прощай, о дважды любимый! А Турин Турамбар турун амбартанен: победитель судьбы, судьбой побежденный! Счастлив ты – ибо умер!» [18] Напоследок мне хотелось бы сказать об одном поверье из «Утраченных сказаний», связанном с драконами: «Наделены они великим коварством и мудростью, посему издавна говорится среди людей, что кто бы ни попробовал сердце дракона, станет он понимать все языки богов и людей, птиц и зверей, а слух его уловит шепот валар и Мэлько, прежде неслышимый». [7] И, наконец, подводя итог данному расследованию, я все равно продолжаю придерживаться мнения, что драконы Толкина, несмотря на всю их опасность, продолжают оставаться удивительными и прекрасными существами с потрясающей самобытностью. И даже невзирая на то, что я сам вряд ли хотел бы встретиться с взрослым драконом (и сильно сомневаюсь в своей способности пережить подобную встречу)–они вызывают у меня любовь и любопытство. Список источников. Список источников. 1. Толкин Дж.Р.Р. Хоббит / Примечания переводчиков М.Каменкович, В.Каррик, 1995. 2. Толкин Дж.Р.Р. Сильмариллион / Пер. С. Лихачевой. М.: АСТ, 2015 3. Tolkien J.R.R. The Grey Annals // The History of Middle-Earth: Volume XI – The War of Jewels. Русский текст приводится по: Толкин Дж.Р.Р. Анналы Белерианда, или Серые Анналы / Пер. Ю. Понедельник 4. Словарь квенья Quettaparma Quenyanna 5. Tolkien J.R.R. Dragons 6. Samuel Maunder // Treasury of Natural History; Or, A Popular Dictionary of Animated Nature / Longman, Brown, Green and Longmans, London, 1848. 7. Tolkien J.R.R. The History of Middle-Earth: Volume 2 – The Book of Lost Tales: Part II. Русский текст приводится по: Толкин Дж.Р.Р. История Средиземья. Том ΙΙ. Книга утраченных сказаний. /Под ред. К. Р. Толкина./ Пер. с англ. ТТТ, 2002 8. Tolkien J.R.R. Unfinished Tales: Of Numenor and Middle-Earth / Русский текст приводится по: Неоконченные предания Нуменора и Средиземья /Под ред. К. Р. Толкина./ Пер. с англ. ТТТ, 2017. 9. Tolkien J.R.R. The Lord of the Rings – The Fellowship of the Ring. Русский текст приводится по: Толкин Дж.Р.Р. Властелин Колец. Содружество Кольца. / Пер. с англ. М.Каменкович, В.Каррик, 2001. 10. Tolkien J.R.R. The Lord of the Rings – Appendices. / Русский текст приводится по: Толкин Дж.Р.Р. Властелин Колец. Приложения. / Пер. с англ. М.Каменкович, В.Каррик, 2001. 11. Википедия, свободная энциклопедия. 12. Оксфордский словарь английского языка Oxford University Press 13. Tolkien J.R.R. The Lay of Leithian // The History of Middle-Earth: Volume III – The Lays of Beleriand. Перевод Арандиля и Анариэль Ровэн. 14. Tolkien J.R.R. Myths Transformed // The History of Middle-Earth: Volume X – Morgoth’s Ring. Русский текст приводится по: Толкин Дж.Р.Р. Преображенные мифы /Пер. А. Кутузова. 15. Tolkien J.R.R. Ósanwe-kenta: Enquiry into the Communication of Thought // Vinyar Tengwar, # 39. July 1998. Русский текст приводится по: Толкин Дж.Р.Р. Осанве-кента /Пер. С.Таскаевой. 16. Tolkien J.R.R. The Hobbit / Русский текст приводится по: Толкин Дж.Р.Р. Хоббит. / Пер. с англ. М.Каменкович, В.Каррик, 1995. 17. Tolkien J.R.R. The Grey Annals // The History of Middle-Earth: Volume XI – The War of Jewels. Русский текст приводится по: Скитания Хурина /Пер. Элентира 18. Tolkien J.R.R. Narn i Chîn Húrin // Unfinished Tales of Númenor and Middle-earth Перевод С. Таскаевой (Анариэль Ровэн) и Арандиля. Cм. тж.: Tolkien J.R.R. The Children of Húrin. HarperCollins, 2007. 19. Tolkien J.R.R. The History of Middle-Earth: Volume 2 – The Book of Lost Tales: Part II. Русский текст приводится по: Толкин Дж.Р.Р. История Средиземья. Том ΙΙ. Книга утраченных сказаний. Часть ΙI. Падение Гондолина. /Под ред. К. Р. Толкина./ Пер. с англ. ТТТ, 2002