Давно ли?

Наруто гладит его по голове и спине, прижимает так крепко, как может, слыша слова между надрывными всхлипами. Одежда вокруг плеча промокает пугающе быстро, Боруто вцепляется пальцами в футболку отца, не в силах остановиться — и Наруто чувствует себя беспомощным. Он даже не может ничего сказать — Боруто говорит за двоих, плачет, жалуется. Слова Боруто звучат так, будто Наруто должен чувствовать себя виноватым, но сын крепко и тепло прижимается, всхлипывает в доверчиво подставленную шею и сам не скрывает свою, и Наруто думает: на него не обижены. Его любят, трепетно и доверчиво, благодаря за то, что сейчас он молчит, позволяя выплакаться, не задает вопросов, не пытается принять чью-то сторону. А Наруто слушает и думает: Рикудо, сколького он не знал. Боруто… Давно он вырос? Не для того, чтобы заниматься сексом, для этого много ума не надо, но для того, чтобы любить? Испытывать боль за то, что сам когда-то увяз безнадежно? Боруто сотрясает еще одна отчаянная волна рыданий, и он захлебывается слезами, когда Наруто сжимает его в объятиях крепче и горячей рукой водит кругами по спине. Давно Боруто стал тем, кто думает прежде, чем делать? Думает о других, кого затронут его действия. Ведь он не пошел к Наруто сразу — он не рассказывал ничего Хинате, насколько Наруто может судить — он не стал пытаться просить Сакуру отдать ему Саске в единоличное пользование, не давал Сараде исчерпывающей информации о том, откуда на его руках синяки после недели выходных (не давал, даже когда все возможные оправдания были использованы и самое очевидное — «от тренировок» — уже не вызывало доверия). Даже сейчас ему банально обидно и больно, даже сейчас он не думает о том, чтобы испортить Саске жизнь. Наруто обнимает Боруто и слышит, как он описывает — такими очевидными словами Саске: суховатыми, конкретными, точными — его самого; то, что отличает отца от сына. — И глаза у меня светлее и больше, и характер другой, и… и… — Он вздыхает сдавленно, задыхается, слов не слышит, не чувствует — и в конце концов просто плачет. Не говорит, затихает со временем. Успокаивается. — Папа, — зовет Боруто с его груди — и Наруто не знает, сколько прошло времени с тех пор, как он, увидев в глазах ребенка рыдания, прижал его к себе и не отпускал, пока тот не выдохнул — рыдания и слова, тяжелые слова, опускающиеся Наруто на сердце ржавым налетом. Боруто давит ему в плечо сжатой в кулак ладонью, говоря: — спасибо тебе. Можешь отпустить. И Наруто отпускает — растерянный, взволнованный. — Точно все хорошо? — спрашивает он, смотря в распухшее, красное, заплаканное лицо. Те самые светло-голубые глаза сейчас смотрят в ответ, и губы кривятся. Боруто хмыкает болезненно — Наруто прикусывает язык. — Сейчас еще нет, — качает головой сын. Он пытается мягко протереть глаза — наверное, они болят от слез, — сжимает пальцами виски, явно болящие после истерики. Он смотрит на Наруто с улыбкой. — Но будет. Спасибо, пап, правда. Кто бы еще меня выслушал? — Наверняка твои друзья с удовольствием бы узнали парочку подробностей о твоей жизни. — Наруто перемещается, садится сбоку, обнимает за плечи, позволяя еще какое-то время чувствовать живое тепло. Боруто резко всхлипывает еще не до конца закончившуюся истерику и опирается головой на его плечо, вздыхая. — Как я скажу Сараде, что трахался с ее отцом год и выгляжу, будто свежеподнятый Орочимару-сама мертвец, потому что вчера он кинул меня со словами: «Ты не похож на своего отца и сейчас я расскажу, почему именно», — бесцветно фыркает он, и Наруто слабо улыбается: шутки — признак того, что его сын идет на поправку. — Так же, как рассказал мне, — отвечает он. Боруто зажмуривает глаза, словно стараясь сдержать новый порыв расплакаться. — Ты не оставил мне выбора, — выдыхает он наконец, и в голосе его нет упрека. — Ты не подумай, я все еще рад, что ты это услышал — иначе я бы еще кучу времени мариновал это в себе без особого результата. Наруто кивает, и они несколько минут сидят молча: Наруто обнимает Боруто за плечи, а Боруто восстанавливает дыхание, убеждаясь все больше, что позывы к рыданиям вроде бы стихли. Он зовет: — Пап, — Наруто мычит в знак того, что, мол, слушает, — ты правда считаешь, что стоит рассказать Мицуки и Сараде? Они… поймут? — Если ты боишься, что они не захотят тебя больше знать, то это точно не так. — Наруто качает головой; Боруто чувствует это, не видит. Он выдыхает вновь — без единого намека на всхлипы. — Доверься им. Кому, как не им, да? Боруто хмыкает. Боруто вздыхает. Боруто наконец находит в себе силы отлепиться от отца, поднимая на него решительный взгляд. — Я подумаю. Еще раз спасибо — и, пожалуйста, не делай ничего Саске, я же могу тебя об этом просить? — Он смотрит со взвешенной, обдуманной просьбой, и Наруто чувствует себя жутко гордым за сына. — Каким бы Саске ни был мудаком, я знаю его достаточно долго, чтобы по некоторым критериям даже считать другом. Я смогу отнестись к нему ровно — только пообещай, что ты однажды ответишь ему. Сегодня ведь ты промолчал? — Наруто выгнул вопросительно бровь. Боруто вздохнул. — Да. И я не хочу обещать, но я… Думаю, я постараюсь понять, чем хочу ему отплатить. Он виноват, хотя я благодарен, что он не стал затягивать еще больше. Наруто фыркнул и скрестил руки на груди с очевидно читающимся в его взгляде «куда уж больше, он год мотался и занимался с тобой сексом, или ты хочешь поспорить?» Боруто хмыкнул весело — почти рассмеялся. Наруто опустил руки, глядя тепло. — Ты вырос, — признался он — это правда звучало словно признание. И Боруто, как бы сильно ему ни хотелось сейчас на все отвечать колкостями, замер, кажется, понимая. Наруто наклонился, встрепал светлые — стопроцентно в него — волосы и поднялся на ноги, подходя к выходу из комнаты. — Я никому ничего не скажу — это ваше с ним дело. И, Боруто, — Боруто уже поднялся с кровати, расправляя смятое постельное белье. Он поднял на отца взгляд, — я горжусь тобой. Всегда гордился, но сегодня — особенно. Он улыбается, видя на все еще красном лице выражение радостной, смущенной потерянности, и прощается на ночь. Выходит из комнаты, закрыв за собой дверь. В кухне нервная Хината за столом поднимает на него твердый взгляд и смотрит ужасно пронзительно — впервые за долгое время, которое уже длится мир. Наруто садится напротив нее, гладит вытянутую и сжатую в кулак руку, мягко улыбается — зная, что во взгляде сквозит тихая горечь. Он все еще чувствует себя немного беспомощным, как тогда, когда Боруто плакал в его руках, а он ни слова не мог сказать ему, чтобы помочь. — Он справится, — говорит он Хинате, и взгляд ее едва не становится еще острее: они, прошедшие войну, не привыкли вот так спускать на тормозах нечто, что уже привело к очевидным последствиям. Но Наруто сжимает ладонь вокруг ее кулака, глядя увереннее. — Он уже взрослый, Хината. Сильный и взрослый. Он все сделает правильно — нам остается только его поддержать. Наверху, в комнате Боруто, слышатся спокойные шаги, через окно в кухне видно, что он выключил в спальне свет. Наруто возвращает взгляд к Хинате и чувствует радость из-за того, что когда-то они решили выбрать друг друга. Когда-то — решили создать семью. Хината закусывает губу, выглядит слабой, беспомощной — то же Наруто чувствовал только что, и он понимает. Хината расправляет ладонь под его, переплетает их пальцы. Поднимает на него взгляд. Кивает — молча, с доверием и обещанием: «Но если что-то пойдет не так — я докопаюсь до правды и никому мало не покажется». Наруто улыбается. Хината хмурится еще долго, но все же мягче, чем тогда, когда он только спустился после разговора с Боруто. Она не знает, что довело Боруто до слез — не должна знать, что это «кто» — но Наруто уверен: любое знание заменит ее интуиция. Может быть, женская, может быть, материнская, может — обычная, есть сумма большого опыта, он не видит смысла задаваться этим вопросом. Боруто справится, а они — помогут, если понадобится. Вот и все.