***
Очередной вечер очередного отвратного дня. Какое-то офисное здание, которое ранее подверглось нападению вместе с сотней таких же, из-за чего весь ближайший район был эвакуирован. Поблизости — ни души. Изуку набрал в ближайшем разбитом магазине какой-то еды, консервы, за что ему почти не стыдно, ведь он кошмарно голоден, и сидел у единственной уцелевшей стенки. Холод сырого пола успокаивал горящие и ноющие раны. На улице снова шёл дождь. Вся весна в этом году выдалась вот такой дождливой, словно сама природа вместе с человечеством переживает апокалипсис. Изуку молча смотрит на этот дождь, заливающий лужами, в которых плавают старые бумаги с отчетами и документы, часть офиса, пережевывая батончик. Рядом с ним лежит пакет с мусором, куда сейчас полетит обёртка, потому что, несмотря на то, во что он превращается, Деку всё ещё прилежный мальчик, а мусорить нельзя. — Скажи это тем ошметкам тел, что ты оставил гнить в подворотне три дня назад. Изуку давится батончиком, резко глотая его и начиная кашлять. Сначала ему показалось, что это кто-то из предшественников снова врывается в его мысли. Затем он понял, что голос подозрительно близко знаком… Всё ещё кашляя, он резко поворачивает голову влево, встречаясь с обладателем этого голоса. Приступ прекращается. Зеленые глаза расширяются от ужаса. — Не ожидал, что ты доведёшь себя до такого состояния, тупой Деку. Обёртка падает на холодный пол. Руки Изуку трясутся. — К-каччан…? Что ты здесь делаешь? Мидории кажется, что весь мир сейчас разрушится. Рядом с ним и правда сидел Бакуго, в своём геройском костюме, разве что без экипированных наручей-гранат. Он разминал плечи, так же опираясь на стену, и осуждающе смотрел своими алыми глазами-точками на Изуку. — А ты что тут делаешь? Сидишь в углу в каком-то сыром дерьме, да ещё и в таких рваных шмотках! Смотреть на тебя ещё противнее, чем обычно! Голос Катсуки, как всегда громкий, не отскакивал от стен, а шёл прямо Изуку в голову, будто через наушник. И взгляд его, как всегда злой и недовольный, казался неестественным, будто всё то всего лишь… — Ты что… моя галлюцинация? — Изуку неверяще оглядел сидящего рядом с ним, — Ха-ха… ха-ха-хаа… Тихий и неадекватный смех нарушил удушающую тишину зданий, что тонуло в-… просто буквально тонуло. На первом этаже воды скопилось столько, что можно плавать. Бакуго не менялся в лице, и Деку, нервно посмеиваясь, прижал руки к лицу. — Неужели я действительно схожу с ума? Неужели я… — Ты идиот, вот кто. — Катсуки цыкает в воздух, отворачиваясь от героя, будто, пока на него не смотрят, и он не обязан смотреть, — Я всегда говорил, что ты чокнутый идиот, потому что доводишь себя до подобного и заявляешь, что всё нормально. Мидория вздрогнул. В горле застрял ком. Все говорили ему об этом, все предупреждали, что долго в таком темпе он не протянет. Но все эти же слова, озвученные бесконечно наглым Каччаном, берут за живое и давят на совесть. Каччан всегда давил. Физически, морально, на совесть. Подавлял. Физически, морально, волю ему сопротивляться. Да разве можно — ему? — Я… — Если начнешь сейчас передо мной оправдываться, я тебя убью. — Ты моя галлюцинация. Ты меня не убьешь. — Хочешь проверить? С этими словами Катсуки замахнулся на Изуку, и тот убрал руки от лица, не ожидая, что Каччан… реально проверит. Но когда кулак оказался от и без того покалеченного лица Изуку всего в сантиметре, Катсуки остановился. — … — Ц. Бакуго убрал кулак, сел в позу лотоса, скрестив руки на груди, и отвернулся, будто обиделся. Всего на секунду, но от его кулака стало страшно, чисто на инстинктах, оставшихся с детства. Всего на секунду, но Изуку и правда хотел, чтобы Каччан его ударил. Это означало бы, что это не галлюцинация. Что он правда здесь. Рядом. Нервно выдохнув, Мидория откинул голову на стену. Если у него уже и галлюцинации появляются, значит, он и правда довел себя до ручки. Редкое и неправильное питание, постоянный стресс и нервы, бесконечные драки, раны, кровь, что своя, что чужая. Всего год назад… он был просто маленьким подростком со своими невероятными мечтами. Не верится, что сейчас его жизнь из той сахарной ваты так просто превратилась в кровавый кошмар. Голоса в голове уже успели перейти в белый шум телевизора, он прислушивался к ним только во время боя, и то, когда сам не знал, что делать. А голос Каччана… Ком в горле ещё больше давил, не давая сглотнуть нервяк. Почему голос Каччана вдруг вызвал такую… такую жалостливую тоску? — Почему именно ты, Каччан? — тихо, вполголоса. Казалось, стоит говорить громче, и лицо слишком напряжется. А напряжется лицо, напрягутся глаза. И затем — слёзы. — Мм? — Почему из всех людей… именно ты? — Мидория никак не решался посмотреть на него, но устал, слишком измотался и действительно устал бегать от того, что он чувствует, — Я же… так скучаю. По тебе и Тодороки. По ребятам, по маме. Я… — несмотря на усилия над собой, горькие слёзы всё равно начали плавно стекать по усыпанному ссадинами лицу, — закрыл это в себе, чтобы двигаться дальше, чтобы защитить вас всех, чтобы… всё снова стало хорошо. Катсуки, кажется, слегка дёргался от каждой фразы, произнесенной таким забитым голосом. Он медленно поворачивался в ответ, хотя явно не хотел смотреть на то, во что Изуку превратил себя в этом одиночестве. И когда их взгляды встретились, он, как и всегда, просто взорвался: — Откуда я знаю, почему тут я! Чтоб тебя, Деку, хватит ныть, как же ты достал! Не видеть твою тупую рыдающую рожу было таким чёртовым удовольствием, а теперь ты опять ревёшь, как же это бесит! Изуку не особо понял, что произошло. Он просто зажмурил глаза, когда Каччан снова рванул на него, ведь детские инстинкты снова дали о себе знать — он боялся, что тот его ударит. Но удара не последовало. Хах… совсем наоборот. По всему телу пронеслась удивительно приятная дрожь, когда его израненное тело прижали к себе, плечо, что совсем недавно пропустило сквозь себя снаряд какой-то причуды, бережно обхватили, а мокрую от дождя макушку накрыла тёплая широкая рука. Тёплая… разве галлюцинации бывают тёплыми?.. Кажется, Каччан снова ругался. Изуку не мог понять и слова, потому что необычайно приятное тепло, знакомый голос и очертания светлых волос заполнили собой мысли, в голове бурным водопадом проносились воспоминания последних дней, когда они с Каччаном виделись. Подумать только, с тех пор, как он очнулся в больнице, он не видел Бакуго. Деку разговаривал со Всемогущим, с директором, с мамой. Со Старателем, Ястребом, Бест Джинсом. Ещё с какими-то важными людьми, пока обдумывал свой… побег из Юуэй. Но так и не увиделся с Каччаном.***
Он не понял, когда отключился. Накопившийся стресс в конце концов аукнулся ему полным упадком сил и долгим сном. Мидория проснулся всё в том же офисном здании, всё у той же стенки. Рядом лежал пакет с мусором, в ногах валялась обёртка от батончика. Дождь кончился, и впервые за несколько дней Деку увидел, как расцветает ярким жёлтым светом рассвет. Каччана рядом не было.***
Холодный лёд, в который врезался Мидория, продолжал расти, сковывая его тело всё больше и больше. Он и так был уже прилично ослаблен, что драться в полную силу и не получалось, и не хотелось. Но и морально Деку уже был сбит с толку, даже себе не отдавая отчёта, почему он так настырно пытается убежать подальше от своих друзей. Весь класс 1-А окружил его, каждый пытается его схватить и удержать, каждый хочет остановить его, чтобы не дать снова исчезнуть. Но он ведь должен. Он не может позволить себе такую роскошь, пока не победит Всех-За-Одного и Шигараки, пока не восстановит мир в этой стране. — Ну и выражение лица… Холодный голос Тодороки доносится до слуха. К горлу опять подкатывает ком. Мидория смотрит на него убийственно, так, словно он и правда сошёл с ума, будто ничего нормального и прежнего в нём больше не осталось. Тодороки удивлён всего на секунду, но его взгляд становится твёрже. — Твоя ответственность даже не даёт тебе права плакать? Изуку молчит, хотя ему честно хочется кричать. Он изо всех сил пытается активировать причуду, вырваться изо льда, но руки и ноги не слушаются — то ли из-за усталости, то ли из-за нежелания вовсе убегать. — Тогда поделись… с нами этой ответственностью. Эти слова Мидорию словно оглушают. Тело окончательно перестаёт сопротивляться, грязными конечностями обвисая на созданном Шото льду. Весь класс, все его друзья подходят ближе. Каждый из них смотрит на него с сочувствием, пониманием и не менее строго. Они точно не намерены сдаваться, они не отпустят его. Изуку не сможет сбежать из объятий доброты этих родных ему героев, по которым он так долго и жалостно тосковал. В особенности по… — Слышь ты. Каччан разбивает и цепляется за лёд по обе стороны от головы Изуку, сверля его самым злейшим из своих взглядов, хотя… что-то в нём всё же изменилось. — Когда я очнулся в больнице, я просто на куски тебя хотел разорвать за то, что ты всё ещё в отрубе, пока все давно на ногах. Каждое слово было пропитано брезгливостью и недовольством. В духе Каччана, думал Деку, рассматривая такое знакомое, но немного изменившееся лицо. Его галлюцинация отличалась от реального Каччана. Его голос отличается тоже. Такой… живой. Рядом. — И если потребуется тебя избить до полусмерти, то я с удовольствием это сделаю, но вобью в твою тупую башку, чтоб ты прекратил справляться со всем в одиночку. Ты не один, чёртов задрот. И никакой более злости в этом больше не скрытом маской лице. Лишь серьёзность намерений, лишь уверенность и… и, может быть, что-то ещё… Изуку не мог отвести совершенно растерянного взгляда. Голоса в голове стихли, полная тишина и пустота. Ком в горле перерос в слёзы, нескончаемо скатывающиеся по щекам, сливаясь с дождём, а в груди до жути быстро грохотало сердце. Каччан всегда… был рядом. В детстве. В Юуэй. На тренировках. В бою. С ним. Всегда рядом. Изуку чувствовал тоску, потому что это было такой же нормой, как и дышать. Спустя столько дней улыбка всё же тронула его лицо, как Бакуго и хотел. — Каччан, я…больше не буду убегать.