Всемогущий негодует

Парни, когда-то мечтающие стать героями и всеми силами стремящимися к своей цели — сломались, во всех смыслах этого слова. Старателя убили. Мир погряз в пучине отчаяния, разбоев и разной степени преступлений. Всемогущий лицезреет через экран телевизора, что вытворяют бывшие юные герои, в очередной раз переходящие все границы. Журналисты каким-то чудом ещё живы и умудряются вести репортаж с места лютых действий. — Нам удалось застать их за очередным, как они это называли, «развлечением», и, кажется, поиск жертвы ещё не окон… — молодая репортёрша, лет девятнадцати, имеющая привлекательную, но скромную внешность, укрывалась за развалинами домов. Но неосторожность и послабление бдительности сыграли своё дело. Девушку сзади схватили за шею, которая медленно начала покрываться ледяной коркой, точно множество маленьких змеек вьются, и поволокли в центр обломков. Это стиль Тодороки Шото, он был основан на «аккуратной» работе, без кровопролития. Парень, присвоивший себе имя «Двуликий», ненавидел марать руки и портить свои страдающие в агонии, а затем умирающие шедевры. Девушка отчаянно пыталась отцепить пальцы Тодороки от своего заледеневшего горла, из которого, казалось по ощущениям, торчали лезвия, наживую режущие плоть. Репортёрша бегло поглядывала на невозмутимое лицо парня, с виду походившего на английского аристократа, одевавшегося на соответствующий манер, ну или, по крайней мере, в элементах его одежды присутствовали некие схожести. Двуликий шёл до своего товарища и, не останавливаясь, расцепил пальцы, в последствии чего девушка ударилась затылком о землю, в немом мучении раскрывая и закрывая от пронзительной колюще-режущей боли рот. — Да, ты точно извращенец, двумордый, — дерзко, не без издёвки в тоне проревел блондин, заправивший руки в карманы тёмных брюк и вальяжно покачивающийся на месте. — Двуликий, — поправил блатного типа Шото, явно понимая, что эти нелепые подтрунивания уже давным-давно неуместны. Но, видимо, Бакуго этого не понимает. — За-аткнись, половинчатый, у меня сегодня хорошее настроение. Если оно испортится, я натравлю на тебя, пф, Змея, — прыснул Король-Взрыво-Киллер (о да, наконец-таки ему удалось присвоить себе это имя), сокрушаясь от забавного, по его мнению, имечка своего сотоварища, сжимая в зубах сигарету. На губах Тодороки тоже мелькнула тень улыбки. — Где он, кстати? — А я шатаю? — недовольно фыркнул Бакуго. Парни прожигали по-своему маниакальными взглядами девушку, ёрзующую от боли на земле. Кацуки предвкушающе, хищно улыбался, сверкая алыми-садистскими глазами, а на лице Шото всё так же ни один мускул не дрогнул. Ему будто это докучало, ждать опаздывающего болвана Мидорию никто из парней не любил, но ради тех его леденящих душу любого другого здравомыслящего человека действий они были готовы ждать. У троицы всегда был один и тот же почерк: жертве Двуликий замораживал горло, чтобы та не издавала истошных звуков, Змей вспарывал ей вены и пил кровь, хотя вампиром не являлся, затем Двуликий снова вступал в игру, замораживая одну половину тела и поджигая другую (спасибо папочке Старателю за такой удачный эксперимент), ну а завершал «обряд» Король-Взрыво-Киллер, прислоняя оголённую ладонь к груди жертвы и производя искромётный громоподобный взрыв, от которого не только тело разрывало на куски, но и появлялась дымовая завеса, за которой тройка больных ублюдков и скрывалась. — Огоньку? — Тодороки воспроизвёл пламя в своей ладони, намекая на то, что, может быть, Бакуго хочет уже закурить? Неловко потупившись, подрывник бегло глядит по сторонам, будто кого-то остерегаясь, и медленно подходит ближе, подставляя сигарету над огнём. Та задымилась, отдавая никотином и табаком в воздух, от чего Шото слегка поморщился. Кацуки затянулся и удовлетворённо выдохнул, позволяя веществам обволакивать горло. По парням и не скажешь, что они обладают настолько отбитым и блядским нравом. — Ой, вы уже начали без меня? Какие нетерпеливые. — раздался насмешливый тон в переулке. Король-Взрыво-Киллер и Двуликий обернулись, довольно улыбаясь в знак приветствия Змею. — Тебя хрен дождёшься, Деку, — проворчал блондин, делая очередную тягу. — Кач-чан, я же просил больше не называть меня так, — проурчал Мидория, проводя тыльной стороной лезвия ножа по смуглой шее Бакуго. Но тот и ухом не повёл, давно свыкнувшись с фетишем своего парня на ножи, кинжалы и прочую «утварь». — А я не просил называть меня «Кач-чаном». А, Деку? — Мне это уже осточертело. Давайте закончим, копы через две минуты будут, — безразлично, монотонным тоном проговорил гетерохром, подходя к всё ещё живой девушке. Изуку последовал примеру. Парни грозно и устрашающе смотрели на бедолажку сверху-вниз, а в их глазах уже игриво разгорался огонёк, вокруг которого хоровод водили демоны. — Сейчас вампиришка выступает, не бубни, половинчатый, — съязвил подрывник, смотря куда-то в сторону и докуривая сигарету с задумчивым видом. — Заткнись, Кач-чан, а то вены вспорю тебе, — ласково пролепетал Змей, садясь около жертвы на корточки, задирая той рукав кофты и занося над оголённым запястьем маниакально поблёскивающее остриё. Девушка протестуя зачертыхалась, — Хэй, расслабься, милая, будет больно. Наверное, нужно было сказать, как ребёнку перед прививкой, что будет НЕ больно, но нет, Мидория не ошибся, и в подтверждение тому садистские искры в изумрудных безумных глазах, в которых и ни намёка на здравый рассудок или адекватность. Изуку резко ввёл нож в кожу на пару сантиметров, а затем повёл его вдоль руки к изгибу локтя. Кожа рвалась на глазах, из её разреза тягуче сочилась ало-багровая кровь, стекая до земли, а девушке даже удалось на пару минут выдать истошный мучительный и душераздирающий крик. Но лишь на пару, ведь замороженное горло дало о себе знать, и бывшая репортёрша умолкла навсегда. Быстро потеряв большое количество крови, она продолжала лежать на прохладной земле бездыханно, не сопротивляясь махинациям Мидории. Бакуго, докуривший свою сигарету и растоптав её брошенную на землю ногой, подошёл ближе к своему психически-нездоровому парню и, с жаждущим больше крови воодушевлением в глазах, начал созерцать самый интересный процесс. Изуку обхватил обеими руками окровавленное распоротое запястье и припал к тому губами, всасывая языком алую жидкость. При потреблении крови у парня сносило крышу, что доказывали сведённые к переносице брови и тяжёлые вздохи. Спустя несколько секунд вампирских афёр, «сытый» Мидория поднялся на ноги, а Бакуго схватил того за подбородок и впился своими губами в его губы, по которым до подбородка стекали алые дорожки. Страстный, требовательный поцелуй сопровождался кисло-сладким привкусом крови на кончике языка, что обоим кружило голову и затуманивало и без того нездоровый разум. Деку тихо постанывал в желанный поцелуй, когда Кацуки резко прикусывал и оттягивал его нижнюю губу. Парни отстранились под звук приближающейся сирены, растягивая между ртами тонкую слюну в перемешку с кровью. — Смотреть противно, — скривился Шото, отворачиваясь от парней и шагая в переулок, — Заканчивай, Король-Взрыво-Киллер. — Раз уж просишь, Двуликий, — ответил самодовольно Бакуго, наклоняясь к трупу репортёрши и кладя руку той в район рёбер. Стоило ладони соприкоснуться с плотью, и тело в миг разорвало на части, разбрасывая те по разным сторонам, а громоподобный взрыв оставил после себя обещанную дымовую завесу, за которой в обнимку и скрылись Змей и Король-Взрыво-Киллер. — Ха-ах, Тога была права. Кровь бесподобна, — мечтательно вздыхал Деку, смотря в ночное небо. — Если ты ещё раз назовёшь имя этой сволочи… — Кач-чан, не ревнуй, я же сам её и убил.

***

— Ребята… — негодующе вздыхает пожилой, худой мужчина с впалым щеками, — Какими же вы стали… Юный Бакуго, юный Тодороки и… Мидория, мальчик мой, — непрошеная слеза горечи скатилась по щеке Всемогущего, пока он досматривал репортаж в одиночку снимающего парня, репортёрша и, по совместительству, напарница которого пострадала от рук троицы ублюдков. Не в силах продолжать это созерцать, бывший герой номер один гасит экран телевизора, утыкаясь лицом в дряхлые морщинистые ладони, — что же с вами стало…