* * *
Гаражная распродажа продолжалась два дня. Вещей было мало, денег за них просили еще меньше. Дарлин это наскучило ещё вчера; она могла с удовольствием перетаскивать вещи во двор и красиво расставлять их, обклеивая ценниками, но сидеть световой день на одном месте было не про неё. Подхватив самокат, она умчалась к подругам, и Эллиот остался один. Распродажа была идеей Дарлин, но Эллиоту это сразу пришлось по душе: казалось правильным именно раздать вещи, а не просто заказать вывоз мусора. Он ещё не мог до конца сформулировать, но что-то в американском неуемном потреблении вызывало в нем отторжение. Одежда, мебель, посуда — это не технологии, не железо, зачем их менять, если они могут служить и дальше? Спелое августовское солнце приближалось к горизонту. Его прозрачный свет золотил неподвижные облака, протянувшиеся вдоль двухэтажных соседских домов. Было так тепло и тихо, что, закрыв глаза, можно было потеряться в пространстве. Совсем скоро эта неизменная с детства картина превратится в воспоминание. Эллиот попытался улыбнуться, порадоваться, напомнить себе, что наконец-то всё плохое позади. У них получилось! Их взяли в школу, взяли в общежитие, они даже смогли обналичить себе денег на первое время — и как удачно, что в их семье лишь один банковский счет, заведённый еще отцом. Но, улыбка так и не родилась на сухих губах. Эллиот застыл, увяз, словно муха в предзакатном янтаре. По спине сползло что-то влажное. В горле образовался ком. Эллиот понял, почему он не рад, почему не чувствует облегчения. Потому же, почему этот день с самого утра кажется таким иллюзорным. Не настоящим. Ведь так оно и есть. Это сон. Просто очень хороший сон. И он скоро закончится. Или превратится в кошмар. Затылок съежился, будто взрезаемый ненавидящим взглядом. Эллиот понял: она уже там, позади, смотрит на него. — Что это ты здесь устроил?! По сердцу словно хлестнуло кнутом. Эллиот сжался и задрожал. — Сколько раз я тебе говорила не прикасаться к моим вещам?! Подкатила тошнота. Я сейчас захлебнусь, думал Эллиот. — Ты просто убожество. Мерзкая тварь. Замолчи. Пожалуйста, замолчи. — Ты сдохнешь, как твой отец. Никому не будет жаль. Мне было жаль! Ледяной голос нарастал, окружая со всех сторон. Эллиот пытался вдохнуть и не мог. Мимо катила самокат соседская девчонка, Честити, одна из подруг Дарлин. Эллиот припал к ней взглядом как заблудившийся корабль к свету маяка, и голос в голове растаял в шуме сердцебиения. — Переезжаете? — звонко спросила она и надула розовый пузырь из жвачки. — Да-а, — хрипло протянул Эллиот, выныривая. — Новые хозяева приедут уже завтра утром. Пузырь лопнул с глухим звуком, и девчонка наклонилась к коробкам с обувью Магды. Когда-то та носила изящные лодочки на каблуке. — Что будете делать с тем, что останется? — Можешь забрать, — Эллиот кивнул на туфли и вытер со лба холодный пот. — Вообще-то, они мне велики! Смутившись, Эллиот объяснил, еле ворочая слова: — Жаль выбрасывать. Они почти новые. Она носила их пару дней, собирала комплименты, потом говорила, что каблуки изобрели садисты и забрасывала на чердак. А затем покупала следующие. — Потому что красивые! — Честити назидательно покрутила туфлёй перед его лицом. — Как ты не понимаешь? Сложно устоять! Что на них, что перед ними, — она рассмеялась. Звук ее смеха окончательно рассеял шум в ушах и словно вернул долгожданный воздух. Эллиот откинулся на спинку стула, опустил плечи и даже улыбнулся в ответ. — А знаешь что? — девочка заговорщицки подвигала бровями. — Может моей маме они подойдут? М-м-м? Так Эллиот оказался дома у Честити — он помог ей донести до дома коробки с туфлями и некоторой одеждой. Её родителей ещё не было, и она устроила экскурсию по дому; в отличие от Дарлин, Эллиот был здесь впервые. — У тебя хорошая сестра, — говорила соседка, водя его по комнатам. — Она меня младше, но этого не чувствуется. Она всё время что-то выдумывает! Или рассказывает совершенно дикие вещи. — Дарлин это может. — Я ей завидую. Хотела бы я иметь старшего брата! — Зачем? — Ну, я бы тусовалась с его друзьями. — Тогда не завидуй Дарлин, — Эллиот усмехнулся, отворачиваясь, — у меня друзей нет. — Эй, ты что, — руки Честити обвили Эллиота за талию, а голова на миг прижалась к его спине. — Конечно у тебя будут друзья! В новой школе! И я могу быть твоим другом. Ты уедешь, но мы можем переписываться! Будешь им про меня рассказывать. Дарлин вот про тебя рассказывает, говорит, какой ты хороший. Она же не обманывает? Эллиоту хотелось верить, что так оно и будет. Но он знал, что и в новой школе ничего для него не изменится. Когда они поднимались на второй этаж, девочка обернулась и, словно предвкушая что-то, прошептала: — А ты знаешь, что ты будешь первым парнем, который переступит порог моей комнаты? Эллиот растерялся: — Может, тогда не надо? — Что не надо? — Честити остановилась, уперев руки в бока и грозно посмотрела на него сверху вниз. — Ты чего там себе придумал? — Я только подумал, что в моей комнате тоже ещё не было девушек. — Вот именно, — Честити расплылась довольной улыбкой и пошла дальше, — на это и был расчёт. Не хватало ещё кого озабоченного к себе пускать. — Я не озабоченный, — кивнул Эллиот и вслед за соседкой прошёл в её комнату. Девочка тут же засуетилась. Кинула на разобранную кровать покрывало, спрятала в шкаф ядовито-розовое бра. Извлекла из груды вещей на столе аудио-кассету, вставила её в проигрыватель. На мгновение поймала своё отражение в зеркале, скинула сандалии и при первом же ударе барабана, последовавшим после бодрого гитарного запила, принялась прыгать и вращаться вокруг Эллиота, пытаясь расшевелить его на танец вместе с ней. Эллиот не поддался. Он неловко протиснулся мимо и, споткнувшись о сандалии, проследовал к заваленному одеждой креслу. — Ты не любишь рок? — Я не умею танцевать. — Ерунда. Все умеют! Эллиот переложил одежду Честити на кровать, тоже скинул обувь и с ногами забрался в кресло. — Рассказать, как я научилась танцевать? — спросила девочка, сделав потише, но не прекращая ритмичных движений. Эллиот не мог назвать этот шаманизм танцем, но что-то привлекательное в подобной непосредственности было, и он кивнул. — Надо слушать музыку! — торжественно, будто великую тайну, сообщила она. — И забыть о себе, ага. Ты, Эллиот, просто слишком погружен в свои мысли, думаешь там о всяком, о том, как ты выглядишь и всё такое. А ты не должен думать, ты только слушай. Слушай всем телом! Пусть оно воспринимает музыку! Ты только открываешься, позволяешь ритму и настроению наполнить тебя, а остальное уже не твоё дело. Это такой кайф! — она подпрыгнула и снова увеличила громкость, в песне как раз ударил припев. — Смотри! Эллиот задумался. Она права: танец — это физическая, телесная интерпретация музыки. Нужно чтобы компилятор, то есть мозг, направлял поток данных куда надо — к мышцам, к вестибулярному аппарату. Нахмурился: ещё одно подтверждение, что его компилятор работает с ошибками. Танец, радость, дружба, с чем ещё он не справляется? Закончив танцевать, Честити достала из-под кровати коробку с комиксами, разложила их на полу и позвала Эллиота к себе поближе, желая показать любимые развороты. Он послушно выбрался из кресла и сел рядом. То был совсем другой мир. Мир торжества добра и справедливости, вызовов и испытаний. Мир, где обычный парень мог обрести силу и спасти всех. Яркие краски и чёткие линии в который раз напоминали, что в реальности противопоставить монстрам нечего. Суперспособностей не существует. Есть только ресурсы, и злодеи уже успели захватить их. — Ты какой-то грустный, — Честити посмотрела на Эллиота. Тот усмехнулся: — Понял, что завидую Питеру Паркеру. — Потому что он может летать над городом и связывать паутиной плохих парней? — Отчасти, — Эллиот улыбнулся. — Потому что он не чувствует беспомощности. У него есть сила. Он супергерой. — Большая сила — большая ответственность, Эллиот. А ты опять о себе. — Что ты имеешь ввиду? — Пока Питер Паркер думал о том, как он себя чувствует, он многое упустил. Помнишь, в самом начале? Пока он наслаждался своей силой, его дядя был убит. Эллиот задумался. О чём она? Почему ответственность не согласуется с отсутствием беспомощности? Ведь нельзя быть ответственным и беспомощным одновременно. Что он не то сказал? Откуда эти обвинения в эгоизме? Невесомый жар опустился на колено, пополз выше, и поток мыслей замер. — Ты здесь? — Честити чуть сжала пальцы на его бедре. Эллиот посмотрел на ее руку и застыл. В ушах снова гудело, давило, будто он оказался под толщей воды. Он сделал рывок чтобы встать, уйти от прикосновения, но тело не двинулось с места. Только не сейчас, взмолился он. Комната, разделенная надвое оранжевым отблеском заката, погружалась во тьму. Последним, что Эллиот смог разглядеть, были глаза Честити — темно-голубые, с янтарной каймой вокруг расширенных зрачков. — Я здесь, — произнесли губы Эллиота.* * *
— Эллиот, просыпайся! Куперы приехали! — голос Дарлин не оставлял ни единой надежды на продолжение сладкого сна. Эллиот потянулся, протер глаза и взглянул на часы. Всё правильно: сейчас они отдадут ключи новым хозяевам, закажут вывоз мусора и успеют на послеполуденный поезд в Нью-Йорк. Он откинул одеяло и, пошатываясь, поднялся. — Ты что, спал в джинсах? — удивилась Дарлин. Не отвечая, Эллиот обогнул сестру и вышел из комнаты. Заперся в уборной, посмотрел на себя в зеркало. Вспомнил: Честити, комиксы. А потом? Дрожа, Эллиот разделся и с замирающим сердцем тщательно осмотрел своё тело и нижнее бельё. Однозначных следов секса не было, но это ещё ничего не доказывало. Эллиот замотал головой. Только не это. Он не мог. Она же совсем ребёнок. Почему он не помнит?.. Что произошло?.. У него снова была паническая атака, и Честити вызвала Дарлин? Или сама довела его до дома? Или это сделали ее родители? Дарлин выглядит радостной, она предвкушает отъезд и ни о чём не переживает. Она бы сразу сказала, даже предъявила бы, что он заставил ее волноваться, а не удивлялась каким-то джинсам. К своему стыду, более всего Эллиот хотел бы уехать как можно скорее и ничего не выяснять.* * *
Они не прощались с домом, не оборачивались и не говорили друг с другом. Они знали: самое главное — это их будущее, а прошлое останется в прошлом. Должно остаться.