Звонки

Дазай иногда напивается просто к чертям. Когда валяется на своем старом футоне, размышляя о том, каково это, быть нормальным человеком, и открывает одну бутылку пива за другой. И Чуя порой (или часто) напивается к чертям. Когда сидит в захудалом баре, глуша дорогое вино. А в пьяном состоянии им всегда почему-то хочется позвонить друг другу. Но пока алкоголь не окончательно завладевает мозгом, Дазай не берет трубку. В противном случае даже сбрасывает. Прекрасно же понимает, что ни он, ни Накахара на пониженных тонах не побеседуют. Но когда опьянение доходит до крайней стадии, Осаму сам тянется к мобильнику и, еле водя расшатанными пальцами по экрану, набирает чужой номер. Чуе режет слух глухой, но громкий телефонный звонок. Он вроде хочет сбросить вызов и лечь спать, а перед этим еще и кинуть бесполезную дрянь в стену, чтоб она нахуй разбилась, и Дазай уж точно не смог бы позвонить ему в дальнейшем. Но он так блядски слаб, а дрожащая рука уже тянется к телефону. Накахара еле слышно хрипит в трубку: — Ало? — Х-хуем по лбу не дало? — сипит ему в ответ Дазай и одичало смеется. — Ну ты и идиот, — Чуя в своем уме. Просто язык совсем немного заплетается, во рту чуть чуть горчит, а желудок кажется расплавится и вытечет из всех возможных щелей. Собеседник пьяно усмехается. — Не больше, чем ты. — Завались. — Но ты же хо-очешь поговорить? Не та-ак ли? — тянет Осаму по ту сторону провода, начиная в край бесить Чую. — Да, хочу, — рычат он. — Но если ты будешь меня выбешивать, то я самолично приеду к тебе, и тогда ты уж точно протрезвеешь. — Пф, как жаль. А мне ведь так не хочется трезветь, ты даже не представляешь. Дазай икает, выбивая из Накахары нервный смешок. — Поразительно. Нет, ну просто поразительно. Знаешь чего? — Не, не знаю, а что? — Ты такой идиот, Осаму. Прямо сейчас я хочу тебя ударить. — Я был бы не против, — Накахара знает, что Дазай на том конце улыбается, и это лишь усиливает ноющее чувство в опьяненном сердце. — Ага, ага, потому что ты хочешь хоть что-нибудь почувствовать по-настоящему, потому что ты не различаешь, где кончается грань между твоими шуточками и реальностью. Ты эмо что ли? — Ты дурной, Чуя. У Чуи перед глазами пляшут звезды, сбивающиеся в созвездия, и он знает, что у Дазая сейчас точно такая же хуйня. — Я, — выдавливает он. — Я хочу съе-есть звезды в твоих глазах. Осаму фыркает: — А я хочу поцеловать звезды в твоих глазах, милый, ну и что с того? Блядский Дазай читает его, как детскую книжку по слогами, и как же это бесит. Бесит, бесит. — Бе-есит. — Тебя много, что бесит. А конкретнее? — Бесит, что я тебя люблю. — Ну хоть в чем-то мы похожи. Внезапно повисает небольшая пауза. Как антракт в театре. Только вот они сейчас скорее в ебанном цирке. А потом Дазай говорит: — Я так сильно влюблен в тебя, Чуя, ты даже не представляешь. — Уж поверь, представляю, — сонно ворчит Накахара. И снова пауза. Ее прерывает сипение Чуи. — Осаму. — М? — Мне завтра на работу. И тебе тоже. Вали спать. — Какой ты ответственный, Боже! — насмешливо восклицает Дазай, а затем слышит стук и тихое сопение в трубке. Накахара похоже уснул прямо на барной стойке. Осаму пьяно улыбается и шепчет напоследок: — Надеюсь ты завтра не сильно пострадаешь от похмелья, милый. Спокойной ночи. И сбрасывает. Следущие дни он просто игнорирует все чувства внутри себя. До следущих звонков.