Время ещё есть

      Сумерки сгущаются над замком быстро: вечера поздней осени в Придде коротки. Солнце, скрытое пеленой облаков, садится за тёмные силуэты елей. Валентин баюкает в руках бокал и косится на Тео: сын с нетерпением прилип носом к холодному стеклу, с трудом подтолкнув к окну тяжёлое кресло. Сегодня они вряд ли дождутся гостя, но Тео переживает заранее. Проводив его спать, Валентин остаётся наедине с собственными мыслями. В этот вечер в виде исключения — не о делах, а о себе. О философских в своей сути вопросах — любви и жизни. Если задуматься, воспеваемая поэтами из круга в круг Любовь состоит из множества слов, поступков, наших воспоминаний и мечт. Кого и что мы любим — образ, который хотим видеть, или реального человека? Жизнь — мгновения, утекающие сквозь пальцы, сожаления о несбывшемся и несложившемся, планы — исполненные и нет. Ожидание, тянущееся, как смола, и секунды, несущиеся галопом. Наша память хранит нашу любовь, нашу жизнь. Можно ли верить ей? Воспоминания — яркие фрагменты плохого и хорошего, важного и обыденного. Валентин помнит, что замок казался ему когда-то невозможно огромным, загадочным, как наверняка сейчас иногда кажется Тео. С тех пор он сам стал старше, а замок — словно бы меньше. Только ощущение холода не пропало, оно не связано с каминами и свечами, а потому почти вечное. Но несправедливым было бы говорить, что нет во всём Васспарде места, которое он любил и любит. Библиотека, старинная и по-своему уютная, занимает особое место в его сердце. Там особенный запах и свет, падающий на страницы древних фолиантов из окон. В библиотеке он проводил целые дни. Книги открывали ему законы природы, мысли великих полководцев, чувства людей и весь огромный мир за стенами замка. В библиотеке он читал письма брата из Торки. Юстиниана остро не хватало рядом, и лишь аккуратный почерк на паре исписанных листов мог ненадолго сблизить их снова. Когда брат погиб, Валентин, казалось, и вовсе поселился в библиотеке до самого отъезда в Лаик. Но даже впитавшее его скорбь, это место всё равно осталось лучшим в замке. Лаик же, серый и неприветливый к нему, как и к прочим, вообще не стоило бы вспоминать. Но старый монастырь подарил ему чудо. Редкий отблеск солнца в золотых непослушных волосах и улыбку, пусть ни разу не доставшуюся ему, но самую прекрасную. Юный граф полагал, что таким смеющимся, красивым и ярким на картинах должны были рисовать бога, Астрапа или Анэма. А рисовали почему-то Леворукого. О, как страшно и восхитительно было чувствовать заходящееся биение собственного сердца, стоило лишь посмотреть чуть дольше или просто подумать о нём. Как безыскусно он лгал Арно несколькими годами позже, пытаясь убедить его и себя в чувствах к Мэллит и Селине. Разве он смог кого-то обмануть теми речами? Куда в тот момент подевалось всё его умение обращаться со словами? Возможно, он не слишком хотел, чтобы Арно ему поверил. Торка — вот что стоило вспоминать, пропустив, позабыв всё иное. Помнить горевшие закатным огнём глаза и жалившую усмешку. Больно. Никто другой не мог бы ранить молодого полковника так, даже если бы постарался. Но важнее — память о примирении. Совместные вечера, разговоры, вино, улыбки и смех. Теперь ему, с ним, для него. Слова, касания и взгляды, случайные и желанные. Самые дорогие воспоминания. Как увязал всё больше в человеке, с которым делил дом и быт, и бой, и часы затишья. Делил мысли, опасения, шутки. Не делил лишь постель. Но разве это важно? Можно ли верить памяти, утверждающей, что такова история его жизни, его любви? Герцог Придд приддаётся воспоминаниям, какая ирония. Но вечер тих, камин зажжён, вино кислит не хуже торского — и что ему ещё остаётся? Припомнить последнее письмо во всех деталях, до случайной капли чернил у края листа. Сделать вид, что не ждёт со дня на день приезда вырвавшегося в отпуск из армии виконта Сэ, как дети ждут Зимнего Излома. Совсем скоро он будет здесь, и замок оживёт. *** На следующий день маленький граф Васспард вместо того, чтобы заниматься, с самого утра смотрит в окно. Валентин не ругает: кому, как не ему, понятны чувства мальчика. Кроме Арно Валентин любит только сына, единственного наследника. Любит всем сердцем, и тем сильнее щемит в груди, когда тот повисает на шее у Арно, наконец добравшегося до Васспарда. Его ещё совсем легко держать на руках, чем Арно охотно пользуется. «Как ты вырос», — говорит, а сам не отпускает. Наконец он тянется приветственно обнять Валентина, всё-таки опустив Тео, и от него пахнет пóтом и пылью всех дорог Талига. Это греет: Арно думал не о внешнем виде, а больше о том, чтобы быстрее добраться. Они не виделись с весны, и не затянуть объятие сложно. После ужина, прошедшего со всеми положенными церемониями, они сидят с вином в кабинете у камина, как ещё вчера сидел здесь Валентин в одиночестве. Арно рассказывает то, что не умещалось в письма, поминутно убирая от лица отросшие светлые пряди и с улыбкой поглядывает на почти уснувшего в кресле Тео. Графу Васспарду только пять, и в столь поздний час ему положено быть в постели. Но не сегодня. Тео ждал приезда Арно, его рассказов об армии, этой возможности сидеть вместе с отцом и его другом до самой ночи. Арно замолкает договорив и отставляет бокал. — Уснул, я отнесу его в детскую. — Не нужно, я… — Не хочу его будить. — Он поднимает Тео на руки. Валентин встаёт, чтобы открыть им дверь. От этой картины — домашнего Арно в рубашке с распущенным воротом и с его сыном на руках — сердце колотится как безумное. И в самой несбыточной фантазии Валентин не представил бы такого, но сейчас, пусть на одну секунду, хочется. Будто Арно может, хотя бы лишь между ними, но назвать Васспард домом. Арно возвращается и снова садится в кресло. — Если ты позволишь, я хотел бы провести зиму в Васспарде. Если, конечно, не надоел тебе настолько, что ты соберешься меня выставить! — Конечно. Я буду рад. — Валентин был бы рад сказать больше, много более, но промолчит. Впереди у них зима, совместные вечера, снежные баталии, которые несомненно порадуют Тео, Зимний Излом со всеми его традициями. Время, которое снова уйдёт слишком быстро, но пока оно есть.