ОДИН ВЗДОХ ДО РАССВЕТА

… Сказать, что Луна была взволнована – значит, ничего не сказать. Она была растревожена, потрясена, почти испугана – и, самое главное, не могла толком понять, почему. Непонимание нервировало. И вроде бы не было ничего угрожающего в том сне – он был скорее радостным, правда, с легкой неуловимой горчинкой тоски об утраченном. Но тоски светлой… Ей уже так давно не снилось Серебряное Тысячелетие! Она успела почти позабыть, каково это – быть человеком. Пройтись босыми ногами по щекотной траве, поболтать ладошкой в воде, дразня маленьких рыбок… Надеть красивое платье, наконец! Луна философски вздохнула. Ладно, в конце концов, четыре лапы и хвост имеют свои преимущества. В этом перекореженном мире кошкой быть намного удобнее. Да и за Усаги легче приглядывать… Стоп! Усаги! Луна подскочила, когда поняла, что ее встревожило. Сон явно имел прямое отношение к Усаги. Иначе Благословенная Королева не стала бы предупреждать ее, Луну, напрямую… Вот только… что означали ее слова? «Скоро придет рассвет, Луна. Уже скоро». Никогда раньше Светлейшая не выражалась столь туманно… О каком рассвете речь? Ясно же, что не о времени суток. Луна вспомнила, что перед концом прежней эпохи (Небо, как давно это было! А все равно кажется, будто только вчера…) Селена предрекала наступление новой весны – очень, очень далеко в будущем. Сейлоры привыкли связывать эту загадочную весну с пророчеством о Хрустальном Токио. А что, вроде бы все было верно… Но сейчас-то для третьего тысячелетия явно рановато! Что-то их ждет впереди?.. Нелегкий опыт подсказывал Луне, что эпохи почти всегда начинаются и заканчиваются крупными катастрофами. Да и Король Эндимион на что-то там такое намекал (м-да, видно, скрытный характер у Мамору со временем не исправится). И если слова Селены тоже следует понимать так, что наступление светлого будущего уже не за горами, то… Ой, мамочки!.. А ведь Усаги еще даже не закончила школу! Стоп, Луна, прекрати себя накручивать раньше времени. Нужно с кем-нибудь посоветоваться. С кем-нибудь здравомыслящим. С кем-нибудь, кто в курсе дела… Артемис. Ей срочно нужен Артемис. Кроме того, если ему снился тот же самый сон… Луна неожиданно покраснела. Артемис, ты и впрямь до сих пор называешь меня «драгоценная»?.. … Кошка опомнилась от размышлений уже в парке. Она машинально перелетала с ветки на ветку, направляясь к дому Минако. Хоть бы этот кот никуда не улетучился! Только не сейчас, когда он ей так сильно нужен! Белый комок шерсти среди оголенных древесных ветвей она заметила издалека. Но на такой скорости затормозить не успела, и уже в следующий момент в нее со всего маху врезалась маленькая усатая торпеда. Не успев ничего понять, они оба кубарем слетели в сухую прошлогоднюю листву. – Луна?!! – Нет, старушка Циркония! – раздраженно фыркнула та. – Слезь с меня, ты мне хвост отдавил! – Ох, прости… – Артемис торопливо отполз в сторону. Луна встряхнулась и тут же принялась яростно вылизывать шерсть, в которую набился сухой весенний мусор. – Когда, ну вот когда ты научишься смотреть себе под ноги?! Нет, ну почему я все время в тебя врезаюсь?!! – Наверное, потому, что ты все время попадаешься мне на пути, – миролюбиво усмехнулся белый кот. – Чего ты такая злая с утра? – Не злая я! – нервно огрызнулась та. Потом добавила уже спокойнее: – Вообще-то я к тебе спешу. – Вот как? – удивился Артемис. – А я к тебе. – Зачем? – насторожилась Луна. Кот резко посерьезнел. Сел, подобрав под себя лапы. – Луна… у меня к тебе вопрос. Очень важный. Ты только не обижайся. – Говори, – шерсть на темном кошачьем загривке поднялась дыбом от нехорошего предчувствия. Артемис замялся. – Сегодня ночью… Ты… В общем, ты сегодня во сне ничего особенного не видела? Луна с размаху села на хвост. Так, ситуация становится серьезной… Артемис заметил ее потемневшие глаза и все понял без слов. – Ясно. Тебе снилось то же, что и мне. Луна подняла на него отчаянный янтарный взгляд. – Что все это может значить, Артемис? Светлейшая никогда не приходит просто так… – Тем более, к нам двоим сразу, – кивнул ее собеседник. – Она просила нас помочь кому-то вспомнить, – пробормотала кошка. – Кому и что, Артемис? Тот помолчал. Подумал. Потом поднял глаза на подругу. – Луна… а ты не знаешь, что снилось сегодня Усаги? Кошка поперхнулась. – Усаги? Она… улыбалась во сне. Она всегда улыбается. Артемис нахмурился. Потом тихо сказал: – А вот Мина сегодня плакала… – Может, плохой сон? – Луна сочувственно погладила его по лапе. Кот покачал головой. – Это был не просто плохой сон, Луна. Понимаешь, она кое-кого звала. Повторяла одно имя… Луна насторожилась. – Чье? Артемис вздохнул. – Тебе это не понравится… – Говори уже, а? – взволнованно фыркнула та. – Кто там ей покоя не давал? – Кун…сайт, – тихо прошептал кот. – Час от часу не легче… – прижала уши Луна. Об этом субъекте у нее остались самые неприятные воспоминания. – Первый Лорд Темного Королевства, чтоб ему… Неужели нашу Венеру беспокоит память о прошлых битвах? Артемис отвернулся. Потом посмотрел на подругу очень серьезными глазами. – Они ведь были… не только врагами, ты помнишь? – Ты что это хочешь сказать? – подозрительно нахмурилась Луна. Тот окончательно смутился. – Понимаешь… она не была испугана. Ее голос был не гневным, а, скорее, грустным… Она… ты понимаешь, Луна, она звала его. Луна только молча выдохнула. Артемис тихо добавил: – Знаешь… я думаю, к нашим девочкам возвращается память. Не удивлюсь, если им всем снилось что-то подобное. Кошка понурилась. – Значит, вот что имела в виду Светлейшая… Ну что ж, – она встряхнула головой, – когда-нибудь это должно было произойти. Со всеми этими битвами… Они так и не смогли жить, как обычные люди. – Это закономерно, Луна, – вздохнул Артемис. – Все-таки, согласись, они – не обычные люди. Что бы там они не думали о себе сами. Силу ведь не похоронишь… – Но почему сейчас?! – воскликнула кошка. – Сейчас, когда они в кои-то веки могут пожить без всяких сражений и демонов?! – Тут я тебе ничего сказать не могу, – развел лапами Артемис. – Не знаю. Может, именно потому, что сейчас затишье… – Так я и знала, – сокрушенно выдохнула кошка. – Не можем мы жить спокойно, ну просто не можем! Вот не удивлюсь, если сейчас откуда-нибудь появится всезнающая Сецуна и объявит, что кто-нибудь там – хотя бы те же Лорды Негаверса – вернулся на бедную нашу планету… – Польщена столь высокой оценкой моих способностей, Луна, – знакомый глубокий голос заставил их вздрогнуть. – И, да, они действительно вернулись. Кошки перепуганно взлетели на ветку дерева, как два взъерошенных пушистых мяча. – У меня когда-нибудь шерсть поседеет, Плутон! – укоризненно фыркнула Луна. – Кто там у тебя вернулся? – Лорды Древней Земли. Повелители Стихий. Луна поперхнулась, и несколько мгновений не могла вымолвить ни слова. – Сецуна, а ты не шутишь? – осторожно осведомился Артемис. Та недоуменно подняла бровь: – Напомни мне, когда я в последний раз шутила, Артемис. Кот честно попытался припомнить и не смог. Воин Времени не шутила никогда. – Значит… новые сражения… – обреченно выдохнула Луна, немного справившись с собой. Плутон улыбнулась. – Вы не поняли. Когда я сказала «вернулись», я имела в виду – вернулись. Во всех смыслах этого слова. Они снова Ши-Тенноу Терры. – Светлейшая Селена!.. – выдохнула Луна. Плутон улыбнулась еще шире и кивнула: – Да, именно она. – Это Королева возвратила их? – поразился Артемис. – Светлейшая открыла им путь. Мы с Хоти немного помогли. А остальное… остальное они сделали сами. Белый кот потряс головой, пытаясь уместить в ней грандиозную новость. – И… что теперь будет, Сецуна? Та пожала плечами. – Жизнь. Только в ней прибавится на четверых. Однако Луну беспокоило другое. – Зачем Ее Величество сделала это, Плутон? Вишневые глаза стали мягко-печальными. – А ты не догадываешься, Луна? Где-то сбоку тихо вздохнул Артемис. – …Она хотела, чтобы у девочек появился реальный шанс на счастье, – сказала Воин Времени. – Но… это не было предначертано, – тревожно ответила кошка. Плутон покачала головой. Темные волосы мерцающим атласом укрыли ее плечи. – Не все предначертанное обязано досконально сбываться, – тихо сказала она. – Будущего еще нет. От нас зависит, каким мы его сделаем. – Но Хронос… – Позволил времени идти так, как оно само выберет. – С ума сойти, – пробормотал Артемис. – А все было так ясно, так предсказуемо… – Жизнь всегда непредсказуема, – улыбнулась Сецуна. – Иначе это была бы не жизнь. Тут Луне пришла в голову мысль настолько жуткая, что она подскочила на своей ветке. – А Малышка?! Что будет теперь с ней?!! Плутон нахмурилась. – Ты считаешь, что я не подумала об этом в первую очередь, Луна? Юной Леди ничего не угрожает. Пока. Большего я сказать не могу – мой Шар сейчас не показывает будущего. Но если ситуация обострится, – глубокие глаза полыхнули огнем, – то я сделаю все, чтобы уберечь малышку. В крайнем случае, выведу ее за пределы Времени. Или, – ее лицо прояснилось, – отправим ее в Иллюзион. Гелиос совершенно точно защитит ее, у него хватит сил. – Что значит «ситуация обострится»? – осторожно спросил Артемис. – Возможны новые сражения? – Возможны. – Плутон усмехнулась. – Теперь все возможно. Даже невозможное. Луна задумчиво опустила голову. – Ее Величество говорила о скором рассвете. Она просила помочь им вспомнить… Им всем, ведь так, Плутон? – Та кивнула. – Значит, она хотела, чтобы все так случилось? Несмотря на опасность? – Она верила в нас, Луна, – ответил вместо Воительницы Времени Артемис. – Верила и тогда, когда отправляла на Землю, верит и сейчас. Она ведь подарила нам новый шанс… – И вы ни разу не обманули ее доверия, – заметила Сецуна. – Все когда-нибудь бывает в первый раз, – вздохнула кошка. – И что же нам всем теперь делать, Плутон? – Жить, – улыбнулась та. – И не терять надежды. Она обернулась, собираясь уходить. – Подожди! – воскликнула Луна. – Усаги знает? Вишневые глаза замерцали. – Принц и принцесса в курсе. Они очень рады случившемуся. («Узнаю Усаги» – пробормотала Луна) А вот девочки… они еще не знают. Но, думаю, скоро узнают. – Она внимательно посмотрела на своих собеседников. – Им понадобится ваша помощь. Эта встреча не будет простой. С этими словами она исчезла. – Ну вот, всегда она так… – вздохнула Луна. – Плутон права, – тихо сказал Артемис. – Им всем будет нелегко. Ты ведь помнишь, что произошло тогда, давно… – Да, я помню, – в голосе кошки просквозили жесткие нотки. – И девочки тоже помнят. Может и смутно, умом, а не сердцем, но – помнят. Как я понимаю, они… вернувшиеся… – помнят тоже. Представляешь, что будет, Артемис? – Будет тяжело, – серьезно ответил ей тот. – Никто из нас не сможет притвориться, что этого не было. Ты… ведь не сможешь, Луна? – Нет, – покачала головой его собеседница. – Не смогу. Но речь не обо мне. Если девочки примут их и снова будут счастливы – я тоже не буду помнить зла. – А может, так и будет? – с надеждой произнес Артемис. – Ведь у них в прошлом была не только боль… Луна вздохнула: – Ты просто… – …Неисправимый оптимист, я знаю, – рассмеялся тот. – Ну, не переживай так, Луна. Кошка вдруг затихла. Потом спросила непривычно робко: – Артемис… А ты правда… называешь меня драгоценной?.. Тот потупился. Потом поднял потемневшие глаза: – Правда. Ты… против?.. Холодный нос внезапно ткнулся ему в ухо. – Глупый… – тихий голос его подруги был дрожащим и ласковым. – Какой же ты иногда глупый… Потом Луна порывисто отпрянула, одним прыжком взлетела на верхнюю ветку и стремительно куда-то унеслась. Конечно, к храму Хикава. Девочки сегодня собираются у Рей… Белый кот несколько секунд смотрел ей вслед, не веря себе. Луна всегда была такой сдержанной, такой строгой! Она никогда не давала понять, что чувствует, о чем помнит, о чем тоскует… Артемис улыбнулся. Истинная леди! Он тихо прошептал пустому парку: – Все будет хорошо. Все просто обязательно будет хорошо. Я тебе это обещаю… драгоценная. И устремился вслед за Луной к храму Хикава. Ей там наверняка потребуется помощь… … Опасения Усаги оказались почти напрасными. Печенья хватило на всех. Правда, по поводу последнего кусочка у нее с Зойсайтом разгорелся крупный спор, но в конце концов он был дипломатично поделен поровну. За это время Воительница Луны успела в красках (и жестах) описать наиболее захватывающие моменты сражений («Представляете, везде была эта паутина! Фу-у, гадость…»), наиболее впечатляющих врагов («Вы только подумайте! Ярко-зеленые волосы и смеется, как бензопила! Но все равно Изумруд жалко…»), а также пожаловаться на нелегкую жизнь простой японской школьницы («Вы знаете, какой ужас эти экзамены? Да легче десяток демонов обезвредить!»). Попутно она предъявила и кое-какие наболевшие претензии («Ладно, Зой, может из тебя получилась неплохая Сейлормун, но ты больше так не делай! Да знаю я, что ты не по своей воле, но все равно не делай…»). Звонкий девичий голос наполнял комнату невидимым, но ощутимым теплом. В ней словно бы даже стало светлее. И хотя рассказывал этот голос о вещах очень серьезных, а иногда – даже драматических, все они казались нестрашными. Ну, в крайнем случае, вполне преодолимыми. К концу беседы даже на сумрачном лице Кунсайта появилась настоящая улыбка. – … И с тех пор уже полгода, как на нас никто не нападает, – жизнерадостно закончила Усаги. – А теперь вот и вы вернулись. Где же это вы пропадали, а? Лорды переглянулись и замерли. Память о ледяных тенях была еще слишком жива. Слишком беспощадна. Она обожгла сознание, как капля кислоты, случайно попавшая на открытую рану. Больно. Все еще слишком больно… Как рассказать этому светлому существу о том, какой мрак может царить в сердце, какая мука способна пожирать душу заживо? Как рассказать ангелу о том, каким бывает ад? Кто не видел этого, тот не поймет. Синие глаза Хранителя Земли потемнели, как два омута. Он мягко положил руку на плечо своей суженой: – Усако, это… Такое нельзя объяснить, понимаешь. – Такое не расскажешь, – бледно улыбнулся Нефрит. – Слов просто нет. Усаги склонила голову, внимательно глядя собеседникам в глаза – всем четверым по очереди. Потом спросила – совсем другим, серьезным голосом: – Вас отпустил Хронос? Ну, оттуда, где вы… были. – Не совсем, – Кунсайт встряхнул спутанной серебряной гривой, отбрасывая воспоминания. – Леди Плутон и Сатурн поведали нам, что это была воля Светлейшей Королевы Селены. Наверное, если бы он не был так поглощен борьбой с образами прошлого, он сказал бы это чуть осторожнее. Но опомнился Лорд Льда только когда увидел резко потемневшие глаза Лунной Принцессы. – Королевы?.. – ее голос вдруг стал тоненьким, совсем детским. – Мама?.. Тишина в комнате была ломкой и прозрачной, как надтреснутое стекло – страшно коснуться. Мамору молча погладил тонкую ледяную ладошку, согревая ее. – Простите, Принцесса, – очень тихо сказал Кун. – Я не хотел огорчать вас воспоминанием о… Усаги внезапно улыбнулась. Чуть грустно, но совершенно искренне. – Вы не огорчили, – она помедлила, потом нерешительно спросила: – Вы… видели ее? – Нет, – покачал головой Джедайт. Его голос был осторожным и мягким. – Благословенная вечность, где, без сомнения, пребывает сейчас ваша матушка, очень далеко от того места, что отведено преступникам. – Да какие вы преступники… – вздохнула Усаги. Потом подняла свои обезоруживающе ясные глаза: – Очень трудно там было, да? Ни от кого на свете Лорды Терры не приняли бы жалости. Но сочувствие в голосе маленькой золотоволосой воительницы ощутимо согревало, унимая боль в ноющем сердце. Под светом этих глаз казалось, что все непременно будет хорошо. И сказать правду – вовсе не стыдно… – Трудно, – медленно проговорил Третий Лорд. – Но мы сами создали себе эти трудности. Сами выбрали свою боль. Усаги покачала головой. В небесной голубизне ее взгляда вдруг мелькнуло что-то бездонно-глубокое, могущественное и древнее настолько, что было, наверное, старше самого Времени. – Боль – всегда боль. Неважно, кто и почему ее испытывает. Никто ее не заслуживает. Никто. – Вы слишком добры для этого мира, Принцесса, – тихо сказал Кунсайт. – Но вы не знаете, какой бывает тьма… Он осекся. В чистых девичьих глазах вдруг полыхнуло сияние такой силы, будто там на миг приоткрылось окно в головокружительно высокие небеса. – Я? – негромким звенящим голосом переспросила Мессия Света. …Она вспомнила ледяной холод Галактики Смерти, где она искала затухающее сердце Хотару. Вспомнила черные зеркальные лабиринты Нехелении. Вспомнила прожигающую насквозь ненависть Хаоса, смотревшего на нее глазами Галаксии… – Я – знаю, – просто сказала она. И только очень взрослый погрустневший взгляд поведал то, что стояло за этими такими простыми словами. Это были глаза, которые могут понять, принять и простить – все. Глаза, перед которыми незачем стыдиться скорби, страдания или слабости. Глаза, в которых жило небо. Глаза, которые видели ад. …Нефрит нарушил затянувшееся молчание. – Тебе ведь тоже нелегко пришлось, да, Серенити? – очень мягко спросил он. – Ты в одиночку пережила едва ли не больше, чем все мы. Усаги переглянулась с Мамору и крепче сжала его ладонь. – Я никогда не была одна, – она улыбнулась. – Даже тогда, когда казалось, что все погибли, и рядом никого – я не была одна. Мы – вместе. Всегда. – Она вздохнула. – И доставалось нам тоже всем поровну… Разве тут можно сравнивать – больше, меньше… И мне, и Мамо-чану, и девочкам приходилось умирать. А когда больно им – больно и мне. – И наоборот, – тихо вставил реплику Хранитель Земли. – …Но сейчас-то все мы живы, – Усаги обвела собеседников радостным взглядом. – Совсем все. Это же замечательно! Зой поднял потемневшие глаза. И спросил то, что все хотели, но никак не решались спросить. – Серенити, ты… расскажешь нам… о них? Воительница Луны посерьезнела. Не нужно было вопросов, чтобы понять, о ком так хотят знать Ши-Тенноу. – Ну… – Она задумалась, с чего начать. – Нам всем уже почти по семнадцать. Здесь, на Земле, мы ровесницы. Мы учимся в старшей школе… – Она посмотрела на притихших собеседников: – Очень много всего. Что вам рассказать-то? – Все, – выдохнул Джедайт. – Все, что можно. – Мы ведь даже не знаем их нынешних имен, – тихо добавил Зой. – Твою Меркури зовут Мицуно Ами, – улыбнулась Усаги. – И она одна из лучших учениц Японии. Сто баллов на экзамене – для нее обычное дело. – Она всегда была умницей, – мечтательно сказал Лорд Огня. – А что, она все так же краснеет по пустякам? Усаги хихикнула. – Ага. От любого замечания… или комплимента. – Стоп-стоп, вот с этого места поподробнее! – насторожился Зой. – Это кто там моей Амелии комплименты отвешивает? – Да был тут один, – пожала плечами девушка. – Рио его звали. Ами ему очень нравилась… – И дальше того дело не зашло, – отрезал Мамору, заметив, как побледнел Четвертый Лорд. – Парень вскоре уехал. – А он ей… тоже нравился?.. – убитым голосом вопросил Зой. – А вот это не ко мне, – Усаги сложила руки на груди. – Насчет амурных дел вы, ребята, сами разбирайтесь. У Мины вон вообще поклонников полшколы, я-то тут при чем? Первый Лорд стремительно вышел из глубокой задумчивости, и его серые глаза приобрели свинцовый оттенок. – Полшколы? – очень спокойным голосом спросил он. Усаги даже поежилась и поспешно напомнила себе, что Кунсайт больше не демон. – А хоть один достойный среди этого обилия восхищенных имеется? – А это тоже не ко мне, это к Мине, – покачала головой она. – Кстати, ее Минако зовут. Айно Минако. И она мечтает стать эстрадной звездой. Думаю… думаю, у нее получится. На лице Ледяного Лорда появилась мягкая улыбка. – Да, Минория умела блистать, когда это было нужно, – его глаза слегка потеплели: – Она все так же разбрасывает вещи? – А потом не может найти, ага, – вздохнула Усаги. – Но Артемис ее опекает. Следит, чтобы улицу по правилам переходила, отдыхала вовремя… – Она подняла на Кунсайта немного виноватый взгляд. – Вообще-то я… немножко преувеличила насчет поклонников, – честно сказала она. – Мина ведь очень красивая… Она всем нравится, это у нее само собой выходит. Но вот ей… ей еще никто по-настоящему не нравился. Вроде бы, у нее была несчастная любовь в Англии… но она уже давно об этом не вспоминает. – Он разбил ей сердце? – в обманчиво спокойном голосе Первого Лорда слышалось эхо грозовых раскатов. Усаги честно задумалась. – Да нет… Мина не грустит о нем. Точно не грустит, я бы почувствовала. Знаешь, – она доверительно улыбнулась, не заметив, как перешла на «ты», – она даже не стремится ни с кем встречаться. Всех держит на расстоянии. Говорит, они – не те… Кунсайт молча закрыл глаза. Он даже самому себе никогда не признался бы, что боится. Боится поверить, что его Минория все еще ждет его. Но поверить так хотелось… – …Зато вот Мако все еще ищет свою единственную любовь, – с энтузиазмом продолжала Усаги. – Но мы уже три года как знакомы, а она ее еще не нашла. – Тут девушка спохватилась и обернулась к Нефриту: – Мако – это Кино Макото, Сейлор Юпитер. Глаза Звездного Лорда плеснули синим огнем. – Мако… Значит, вот как теперь зовут Литану… Серенити, – его голос едва заметно дрогнул. – Серенити, скажи, какая она? – Красивая, – честно ответила та. – У нее такая фигура! И волосы вьются… Я даже немного завидовала поначалу. А готовит она… – Усаги мечтательно вздохнула. – А еще она здорово танцует. Даже на коньках может! И любому хулигану так наподдаст, если нужно… Мы, кстати, с ней так и познакомились. Мы тогда обе в средней школе были – ее из прошлой за драку исключили, ну, она к нам и перешла… – Моя воительница такая, – по губам Второго Лорда скользнула мягкая улыбка. – Снаружи грозная, а сердце нежное, как… розовый бутон. Я ей когда-то часто дарил… Она любила… нежно-розовые. – У нее есть сережки с розочками, – Усаги доверительно улыбнулась. – Она всегда их носит. Нефрит не ответил. Он сидел, прикрыв глаза ладонью. Помнит ли? Простит ли?! Лунная Воительница перевела сочувственный взгляд на молчаливого Джедайта. Его лицо было абсолютно непроницаемо. Только левая ладонь крепко стиснута. – А Сейлор Марс зовут Хино Рей, – очень мягко сказала девушка. – Она жрица в храме Хикава. Ты же там был, верно, Джед? – Да, – почти беззвучно ответил Третий Лорд. – Я помню, что видел Рейану. Но… Это тяжелые воспоминания, Серенити. Все образы искажены. Кажется, что это вообще был не я. Я ведь тогда не помнил самого главного… – Ну, мы все тогда мало что помнили, – утешающе сказала Усаги. – Чего теперь терзаться? – А сейчас она… помнит? – хрипло спросил Джедайт. – Сейчас мы все помним, – тихо сказала Усаги. – После той битвы когда Серебряный Кристалл вернул нас к жизни, мы сначала все забыли. Но потом, когда появились Эйл и Анна… – Зеленые инопланетяне? – уточнил Зой. – Ну чего ты так, они же не виноваты, что зеленые… Так вот, мы, может и не вспомнили бы. А тут пришлось снова сражаться, ну и вот… – Усаги развела руками. – Луна вернула нам память о прежних воплощениях и событиях. – Тогда она ненавидит меня, – опустил голову Джед. – Рейана не из тех, кто легко прощает. Тем более – такое. – Послушайте, ну не надо так! – Усаги буквально кожей чувствовала их боль, и ей это было уже невмоготу. – Ну, сражались вы на стороне Берилл, ну что ж теперь! Ведь ясно же, что она вам мозги промыла! – Ты готова простить всех своих врагов, Принцесса? – через силу улыбнулся Кунсайт. Усаги улыбнулась ему в ответ. Странно взрослой, грустной и очень мудрой улыбкой. – Прощать нельзя по частям. Только все сразу. Мы ведь сражаемся не для того, чтобы уничтожать, а для того, чтобы спасать. Всех, кого только сможем. Как вот те же Дети Дерева Темного Мира – они пакостили, конечно, но делали это, чтобы выжить. Или вот Темная Луна… – Ох, Усако… – рука Мамору мягко обняла ее за плечи. – Боюсь, насчет Клана Темной Луны я с тобой не согласен. – Они считали, что сражаются за свой народ. Им казалось, что с ними поступили несправедливо. И потом, это жуткий Мудрец!.. Из-за него Алмаз… – Беспринципный напыщенный негодяй, – отрезал Хранитель Земли, у которого к принцу Алмазу были свои, очень личные счеты. – Но он же потом все понял! И умер, пытаясь меня защитить! – Что до известной степени его оправдывает, – согласился Мамору. Он во всем уважал справедливость. Тут Нефрит улыбнулся: – Похоже, ты для всех находишь оправдание, Серенити. – Но это же так и есть! – искренне удивилась Усаги. – Даже для Королевы Темной Луны… – Нехеления была просто очень одинока! – …Или для Галаксии… – Она же сначала хотела как лучше! Просто Хаос оказался сильнее… – Судя по всему, ты готова оправдать даже Апостолов Смерти, – вздохнул Зой. – Но профессор Томо ведь и правда не злодей, – пожала плечами Воительница Луны. – Он только хотел спасти свою дочь. А Хотару и вовсе невинно пострадала. Она же еще ребенок. А мне предлагали ее убить! Вы себе можете такое представить? Лорды переглянулись. За свою долгую жизнь они видели немало войн и могли представить и не такое. Но в словах юной принцессы была своя правда. – Да, Леди Сатурн заслуживает жизни более многих, – согласно кивнул Джедайт. Его лицо все еще оставалось очень хмурым. И Усаги поняла почему. – Не расстраивайся ты так, – дружелюбно сказала она. – Рей горячая, но у нее очень чувствительное сердце. Она всегда обо всех беспокоится, хоть и виду не подает… – Рейана… одинока? – медленно, словно через силу, произнес Третий Лорд. Усаги понимающе улыбнулась. – Был тут у нас Ючиро. Прислужником при храме работал. Из о-очень небедной семьи, кстати – это мы уж потом узнали… Так вот, он нашу Рей просто обожал. – А… она? – бесцветным голосом спросил Джедайт. – А она его метлой гоняла, – захихикала Усаги. Левая ладонь Лорда Иллюзий слегка разжалась. – Все равно это еще ничего не значит, – вздохнул он. – Конечно, не значит, – согласно кивнула Лунная принцесса. – Вот сам с ней поговоришь и все узнаешь. Все-таки, – она слегка покраснела, – все-таки, это ведь только вас касается… – Поговорить… – задумчиво произнес Нефрит. – Если бы все было так просто… – Но все и есть просто! – воскликнула Усаги. – Мы с девочками сегодня договорились встретиться у Рей… – Она посмотрела на часы. – Батюшки, уже через час! Рей меня опять убьет! – Тут ее осенила блестящая идея: – Ну, так мы все вместе туда и приедем! Мамо-чан, ты нас на машине отвезешь? Мамору только вздохнул. События начали развиваться слишком быстро. – Усако, – осторожно сказал он. – А ты уверена, что надо так спешить? – А чего тут ждать? – удивилась девушка. – Мы все и так сколько ждали! Кунсайт поднял голову. Очень медленно, будто она вдруг стала непереносимо тяжелой. – Серенити, пойми. Ты не умеешь таить в сердце обиду. Ты легко простила нам все зло – нет, не спорь, у тебя было, что прощать. Но у твоих подруг тоже есть к нам свои счеты – и они более серьезные, чем твои. Они могут быть совсем не рады нам. Они могут простить не сразу. Или… или не простить – как решат они сами. – Но ведь чтобы что-то решить, они должны вас сначала увидеть, – резонно заметила Усаги. – Иначе как они поймут, что чувствуют? – Кун прав. Наши леди могут не захотеть нас видеть, – отрешенно сказал Нефрит. Его глаза потускнели от горьких воспоминаний. – Ты ведь помнишь далекое прошлое, Серенити? – То, совсем далекое? – уточнила Усаги. – Конечно, помню. Мы все помним. Мы вспомнили еще тогда, перед последней битвой на Северном Полюсе, когда ты… – она обернулась к Кунсайту. – Когда ты нас в Межпространственный Хаос забросил. Кстати, спасибо тебе! – Спа…сибо?.. – поперхнулся Первый Лорд. – Конечно! – лучезарно улыбнулась Лунная принцесса. – Если бы не ты, мы бы не попали на Луну прошлого, и могли бы так и не вспомнить, кто мы. – Ее голос погрустнел. – И я могла бы не увидеть маму… – Она подняла ясные и почему-то виноватые глаза: – Кун, ты… В-общем, ты прости меня за ту битву, когда я тебя Кристаллом… я не хотела, чтобы все так… – Принцесса!! – перебил ее пораженный Кунсайт. – Это я должен просить у тебя прощения за все, произошедшее в те дни! Темное Королевство принесло тебе тогда немало горя, и я сыграл в этом не последнюю роль. – Оно, конечно, так… – обезоруживающе улыбнулась Усаги. – Но ведь досталось-то тогда тебе. Прости, а?.. Я правда не хотела… В льдисто-серых глазах отразилась непередаваемая смесь изумления, уважения и… чего-то еще. Чего-то, отчего они на миг влажно блеснули. Первый Лорд подался вперед, очень осторожно взял маленькую ладошку и приложил ее ко лбу. Так по древним обычаям северной родины Кунсайта проявлялась высшая степень почтения. – Если тебе так нужно мое прощение, Принцесса, то ты получила его задолго до того, как попросила о нем, – тихо ответил он. И неожиданно улыбнулся: – Теперь я понимаю, в чем твоя сила, Светлая. И понимаю, почему вы – всего лишь впятером – одержали победу над всем Негаверсом. У Берилл не было никаких шансов. Просто никаких. Усаги опустила пунцовое лицо. Ну вот не знает она, как себя вести со всеми этими почестями, просто не знает и все! – Послушайте, может хватит уже выяснять, кто больше виноват, – смущенно пробормотала она. – Ведь закончилось же все! – Нет, – Зой поднял голову. – Нет, еще не все… Усаги уже открыла рот, чтобы решительно возразить, но тут ладонь Мамору накрыла ее руку. – Понимаешь, Усако, есть вещи, которые можно простить другим, но нелегко простить самому себе, – очень серьезно сказал он. – Эту боль можно только… пережить, по-другому от нее не избавишься. Усаги потупилась. – Я просто хочу сказать, что я… – она переглянулась с Мамору, – …что мы не виним вас ни в чем. И, знаете… – ее лицо вдруг странно изменилось, став строже и взрослее. – Я понимаю, почему вы все это сделали. – Понимаешь? – очень тихо спросил Нефрит. Усаги вздохнула. ...Картины прошлого дохнули на нее полярным холодом. Холодом одиночества, ужаса и смятения. Холодом чужой неисцелимой ненависти и давних смертей, которые можно исправить – но нельзя забыть. Теплая рука возлюбленного провела по ее щеке, вырывая из потока мучительных видений. Синие глаза смотрели ласково и тревожно. «Все в порядке?» – прошелестело где-то глубоко в сознании. Она слабо улыбнулась в ответ и устремила на собеседников темный прозрачный взгляд. – Про это трудно говорить… Я еще никому не рассказывала, только Мамору и девочкам. – Она вздохнула. – Та битва… которая была на Северном Полюсе… она была самая трудная. Потом, после, ни разу не было так страшно. Девочки… тогда все погибли. Одна за другой… Все замерли, как ледяные статуи. И сам воздух в комнате, казалось, превратился в прозрачный лед. А чистый, звенящий голос продолжал говорить. – …Сначала была Мако. Потом Ами. Потом Мина. Рей… – она прерывисто выдохнула. – Рей… была последней. И она знала, что умрет. Они все знали… Она подняла бездонные глаза. Между золотистых бровей легла скорбная взрослая морщинка. – Они знали, понимаете? И ничуточки не боялись. Каждая улыбалась, когда прощалась с нами. И каждый раз мне казалось, что я тоже умираю. Снова и снова. И когда мы остались вдвоем с Рей… Она опустила ресницы. Стояла мертвая тишина. – …Когда мы остались вдвоем, я… совсем отчаялась. Я разозлилась, расплакалась и… Понимаете, мне тогда стало все равно, что будет с Землей, со мной, со всеми… Я готова была на все, чтобы мои сестренки снова были живы. Чтобы хотя бы Рей осталась жива… Она встряхнула головой. Глаза под золотистой челкой светились печально и ясно. – …Я была готова отдать Серебряный Кристалл. Отдать свою душу. Отдать все, что могла. Только бы вернуть их. Понимаете? Лорды Терры не ответили. Голос не слушался их. Но они понимали. Очень хорошо понимали… – …Умирать – это ведь совсем не страшно. Страшнее всего видеть, как умирают твои самые близкие и знать, что ты никак не можешь им помочь. Вот что вынести невозможно… …Кунсайт вдруг вспомнил другой полудетский голос и фиолетовые глаза, горящие горечью и гневом. «А как вы думаете, что легче – смотреть, как умирают твои друзья или самому умереть вместе с ними?» Малышка Сатурн… Как она была права! Когда он слышал от нее эти слова?.. Только вчера? Или миллионы лет назад?.. На губах Принцессы Белой Луны появилась мудрая светлая улыбка, так похожая на улыбку ее матери: – Вот поэтому я понимаю, почему вы сделали то, что сделали. Все было правильно. И не нужно ни в чем себя винить. Джедайт резко закрыл лицо ладонью. Зой зажмурился. Нефрит тихо, едва слышно, прошептал: – Я никогда не сомневался в тебе, Принцесса. Никто, кроме тебя, не умел найти правильных слов, когда другие не знали, что сказать… – А это потому, что все ищут чего-то сложного, – невинно пожала плечами Усаги. – А на самом деле все очень просто. Она вскинула глаза. Теперь они снова были юными и сверкающими. – Ну так что, поедем уже? А то мы почти опоздали. Зой поднял на нее внимательный, зеленый, как трава, взгляд. «Нет, как все-таки он непохож на себя прежнего, – невольно подумала Усаги. – Глаза совершенно изменились!» – Я понимаю, что ты хочешь помочь, – тихо сказал Лорд Огня. – Но будет ли это правильно? Ты простила. Но простить бывших друзей, ставших предателями, все же легче, чем… – …Чем простить любимых, которые стали убийцами? – так же тихо договорила за него Воительница Луны. Ее звонкий голос прозвучал неожиданно резко, так, что все вздрогнули. Девушка помолчала. Подумала. Потом устремила на четверых безжалостно ясный взгляд. – Нет, я с этим не согласна. Простить можно все. – Она неожиданно светло улыбнулась. – Может быть, девочки и не согласятся со мной. Может быть, согласятся не сразу. Но, – тут ее улыбка стала чуть лукавой. – Но ведь вы этого все равно не узнаете, пока не встретитесь с ними, верно? – Хитрюга ты, – фыркнул Зойсайт. – Прямо как Энд, когда ему что-то нужно. Усаги с обожанием посмотрела на своего возлюбленного: – Так у него же и научилась! …Они уже подходили к машине, когда Мамору придержал свою принцессу за локоть. Та удивленно обернулась: – Мамо-чан, ты что? – Ничего, малыш, – он быстро обнял ее и прижал к груди. Очень крепко. Потом поцеловал в висок и тихо прошептал на ухо: – Спасибо тебе… Усако. … Усаги опаздывала. И этому давно уже никто не удивлялся. Опоздания Усаги были чем-то вроде одного из незыблемых столпов мироздания – как солнце, которое каждое утро встает на востоке. Поэтому и сейчас девочки не встревожились. Правда, Рей слегка ворчала о «некоторых безответственных растяпах, которые вечно заставляют себя ждать», но делала это скорее по старой привычке. В конце концов, ворчание Рей тоже было одним из столпов мироздания… Итак, Усаги опаздывала. И подруги ждали ее, чтобы начать, наконец, заниматься. Правда, в самой глубине души заниматься никому (даже отличнице Ами) особенно не хотелось – день был таким солнечным! Поэтому все были не против подождать. И про себя благодарили соню Усаги за столь своевременное опоздание… – Может, мы не будем сегодня заниматься, а? – со слабой надеждой в голосе предложила Мина. – Ну чего стоит этот один день?.. – Даосские мудрецы говорят: «День работаешь – день совершенствуешься. День не работаешь – десять дней пропали даром», – назидательно изрекла Ами. – Куда нам до даосских мудрецов, – вздохнула Мако. – Нам бы вот школу закончить, и ладно… Мина права – кому от одного пропущенного дня хуже будет? – Усаги заразна, – фыркнула Рей и решительно отрезала: – Нашим мозгам будет хуже! – Вот лично моим мозгам будет хуже, если они перенапрягутся, – протянула Мина. – И вообще, сегодня нет ну никакого настроения заниматься… – Как будто оно у тебя когда-нибудь есть… – вздохнула Рей. – Ага, а у тебя оно имеется, да. – У меня имеется чувство ответственности! – Хватит, девочки, – тихий голос Ами почему-то всегда был слышен в любом шуме. – Вообще-то Мина права. Вы как хотите, но мне сегодня определенно… не по себе. – Тебе тоже?.. – встрепенулась Минако. Подруги переглянулись. Потом Макото осторожно спросила: – Девочки… а вам сегодня ничего… такого… не снилось? – А что, и тебе тоже? – как-то потерянно выдохнула Рей. – Нам всем… снились… – Ами не договорила. Не смогла. …Тема далекого прошлого – и тех, кто навсегда в нем остался – была запретной среди четырех воительниц. Об этом знала и Усаги – она никогда не заговаривала о привязанностях прошлой жизни своих подруг. Непотревоженные воспоминания молча спали где-то на дне сознания, и никто не хотел их трогать. Они словно молча договорились не касаться этой древней незаживающей раны. Слишком это было больно. Если об этом не говорить – то можно было смеяться, шутить, сражаться, учиться. Можно было жить дальше. А тут эти сны… – А… что тебе твой огонь говорит, Рей? – тихо спросила посерьезневшая Мина. – Ничего, – вздохнула та. – Как отрезало. – Ну и хорошо, что ничего, – неожиданно заключила Мако. – Если бы нам грозило новое нападение, то огонь бы непременно отреагировал. А сны… – она на миг закрыла глаза. – Ну что с ними поделаешь… – Да, – беззвучно выдохнула Ами. – Что с ними поделаешь… Все помолчали. Потом Мина преувеличено-радостно воскликнула: – Ой, Рей, а что это у тебя за прелесть? Я ее раньше не видела. Все дружно обернулись, обрадованные поводу отвлечься. «Прелесть» была фарфоровой чашей – небольшой, размером с ладошку. Чаша была тонкой, мерцающей и золотистой. По глянцевой поверхности парили два феникса. Птицы были выписаны очень тонко, так, что можно было разглядеть кружевные перья и блики в круглых любопытных глазах. – А, заметила, – улыбнулась Рей. Тени постепенно уходили из ее взгляда. – Это мне дедушка подарил. Семейная реликвия. Он говорит, хотел на семнадцатилетие мне преподнести, да не утерпел… – Можно посмотреть? – Ами осторожно взяла в ладони мерцающий лепесток фарфора. – Очень изысканная работа. Эпоха Мэйдзи? – Ами, ты у нас вместо энциклопедии, – фыркнула Рей. – …А вот рисунок нетипичный… – задумчиво продолжала та. – Скорее характерный для китайской керамики. Феникс – это ведь символ императрицы, верно? – Вот, Рей, будет у тебя императорская чашка, – пошутила Мако. – А что это там?.. Откуда-то с улицы донесся приглушенный звук остановившегося автомобиля. Мина хихикнула: – Кажется, я знаю, что это. Это наша Усаги опоздала и уговорила Мамору ее подвезти. Точно-точно. Вот увидите… – Вот ведь бывают же такие безответственные сони... – привычно вздохнула Рей, забирая обратно чашку. – Сейчас она сюда влетит ураганом. Раз, два… Но Усаги не влетела. Она медленно вошла через несколько секунд после того, как Рей произнесла слово «три». И так же медленно закрыла за собой дверь. Подняла на подруг необычно серьезные глаза. – Девочки… – нерешительно начала она. – Да ладно, не оправдывайся, – примирительно сказала Рей. – Опоздала и опоздала, с кем не бывает… Тем более, с тобой. – Пирожков хочешь? Мако принесла, еще горячие, – с энтузиазмом встряла Мина. – А то я не удержусь, и все съем… – Нет, не хочу, – вздохнула Усаги. – Девочки, вы послушайте… Но договорить ей не дали. – Ты? Не хочешь? Пирожков?! – изумилась Рей. – Мир сошел с ума… – Усаги, может, что-то случилось? – встревоженно спросила Мако. – Что-то с Мамору? – Да нет же, я просто… – А может, нам опять грозит нападение? – предположила осторожная Ами. – Новые демоны? – Нет, не новые… И совсем уже не демоны… Девочки, тут такое произошло… – Да не томи уже! – воскликнула Рей. – Лучше все узнать сразу. Голубые глаза Лунной Воительницы потемнели еще больше. – Сразу? – тихо спросила она. – Тогда… пошли. Там… ждут вас… – Нас? – нахмурилась Макото. – Кто? А где Мамору? – За дверью стоит. Ну, идемте же… Подруги тревожно переглянулись и вышли вслед за Усаги во двор храма, залитый ярким полуденным светом. На другом конце этого двора стоял Мамору – даже в полдень его волосы были угольно-черными, словно поглощали свет. А рядом с ним было еще четверо… …Солнце било прямо в глаза, и поэтому в первую секунду девочки не узнали их. Потом узнали, но не поверили. Потом – поверили. Потом… Ами резко, со стоном выдохнула, обхватив себя руками. Мако в один миг побелела, как полотно. Голубые глаза Мины словно окаменели, утратив блеск и краски. А Рей разжала ладони, и забытая чашка с жалобным звоном упала на камни и разлетелась на десятки осколков. Очень острых осколков… И стало тихо. Эта тишина, огромная, обморочно-легкая, распахнулась, как черная дыра, и вмиг поглотила все вокруг. Деревянные скрипучие полы веранды, яркий солнечный свет, по-весеннему оголенные ветви деревьев, голоса прохожих с соседней улицы – исчезло все. Все, кроме четырех пар взглядов, пристально, до боли впившихся друг в друга – крепко, как поцелуй. Четыре жизни, когда-то грубо разорванных пополам, смотрят на свои вторые половинки с другого края пропасти. И беззвучно плачет вокруг тишина. … Кто придумал миф о том, что любовь обязательно должна приносить радость? Лучезарные улыбки, пение соловья майской ночью, роковая страсть, побеждающая все невзгоды… Кто придумал, что любовь – это счастье? Тот, кто никогда не терял ее. Любовь – это битва. Беспощадная, до последнего стона, до крови, до горьких слез, выступающих на ресницах вопреки воле и желанию. Отчаянная битва за крупицы памяти, за попытку – только попытку – не забыть отголосок далекого имени, в котором когда-то было заключено так много… Битва с пустотой, с холодом, с забвением. С усталым безразличием умирающей надежды. С липкой волной тьмы, затапливающей оскверненное сердце. Сражение за право вырвать из этой тьмы хотя бы тени воспоминаний… …Взмах ресниц. Мимолетная улыбка. Прядь волос, упавшая на лоб. Теплая ладонь на щеке… Тени. Только призрачные тени ускользающих снов. Миражи. Образы, тающие в темноте. А темнота смеется, липкими тисками оплетает скованную душу. Здесь лишь она реальна, лишь она вечна… Здесь любовь – лишь отчаянный вопль с самого дна пустоты. Безмолвный крик, скрытый за маской равнодушного взгляда, ироничных губ, надменного лица. Мольба о капле тепла, о нежности, о памяти… …Где ты? Кто ты? Если ты есть – отзовись! Если тебя нет – все равно отзовись! Отзовись, даже если ты лишь мой бред. Я не могу жить в мире, где тебя нет… …Легко сражаться за то, что ты знаешь, за то, во что веришь. За то, что существует. А бывает любовь – как битва без надежды. Без всякой надежды когда-нибудь снова увидеть ту, единственную, вспомнить ее – хотя бы вспомнить, не то что коснуться… Любовь – это битва за память о чуде, которое никогда больше не случится. И которое вдруг случилось – вопреки всему. Вот ОНА рядом – живая, теплая, с розовым румянцем на щеках. Прежняя… Почти прежняя. Только прибавилось теней в глубоких глазах. Глазах, которые узнали боль и страх. Глазах, которые видели, какой бывает тьма – и не угасли. Глазах, переживших смерть. Тепло ее взгляда – ясного, чистого, бездонного – так близко… И так далеко. Кажется, что между тобой и ею – один лишь вздох. Только протяни руку – и… Один вздох. И бездна. И занесенный меч. И мертвые планеты. И смерть, и серый пепел, и ветер, заходящийся в рыданиях… И последняя улыбка на похолодевших окровавленных губах. Сердце беззвучно кричит, пропуская удары, и обрывается, и падает, и падает, и падает в пропасть… и нет этому падению конца. И в груди разливается обморочный холод, и тени прошлого смыкаются вокруг, и нет уже ни неба, ни теплого солнца… и только знакомые глаза мягко сияют где-то на другом, недоступном краю пустоты. Пустоты длиной в один шаг. Теплые, глубокие, беспощадно чистые глаза, полные непролитых слез. Не укоряют, не сердятся, не просят. Только смотрят. Смотрят, и этот взгляд заживо сдирает кожу с души. …Родная моя. Нежная моя. Далекая моя. Хочешь проклясть меня – прокляни. Хочешь ударить – ударь. Хочешь презирать – презирай, у тебя есть на это право. Если… если захочешь забыть – я уйду с твоей дороги. Только бы никогда больше не видеть боли в твоих глазах… Хочешь мою жизнь – она твоя. Хочешь мою смерть – я сам вложу меч тебе в руку. Только ты – живи. Смейся, люби, мечтай, улыбайся солнцу. Радуйся этому миру, родная. Только не умирай. Никогда больше. Проклятие мое. Благословение мое. Боль моя. Надежда моя. Страдание мое и награда. Любовь моя. … Кто придумал сказку о том, что любовь – это радость? Розовые кружева, пушистые облака и поцелуи? Тот, кто никогда еще не любил. Любовь – это боль. Это беззвучный крик сердца, крик муки… и блаженства. Это кровь, текущая из рассеченной души. Это вопль и песня. Это смерть и жизнь. Клинок, рвущий сердце. Ласковая ладонь в волосах. Нежный поцелуй со вкусом крови. Лезвие, скользящее по горлу. Огонь, выжигающий плоть. Молния, испепеляющая тело. Любовь – это нежность и битва. Тоска по невозможному, вопреки Времени и Смерти. Это сухие рыдания ночью в подушку – об ушедшем тепле знакомых рук, о мертвых мечтах, которые уже никогда, никогда, никогда не сбудутся… Никогда? Не сбудутся? … Кто придумал, что сбывшаяся мечта – это счастье? Хеппи-энд, объятия и слезы? И цветы на фоне закатного неба? Тот, кто никогда по-настоящему не мечтал о несбыточном. Сбывшаяся мечта – это страшно. Как… первый в жизни полет. Вот она – тень твоих оживших грез, обретшая тепло и плоть, стоит перед тобой. Какое чудо, какая сила вывела тебя из тьмы небытия? Ты – жив. Жив! Небо и Бездна… Ты – рядом. А слез нет. И слов нет. И сил еще хотя бы на один вздох – тоже нет. И солнце слепит сухие глаза… Ты рядом. Только протяни руку – и… Но не слушается рука. Безвольной плетью висит вдоль тела. И беззвучно кричит, оживая, и корчась от боли, та часть души, которая была мертва… уже и не вспомнить, сколько тысячелетий. Как легко быть мертвой… И как же это на самом деле трудно – жить. Снова видеть твой взгляд. Такой знакомый твой взгляд, приходящий в каждом сне, греющий сердце до самого донышка… Твой взгляд. Так близко… и так далеко. До тебя – один шаг. И – тысячи лет. Тысячи смертей. Тысячи жизней. Битва. Тьма. Забвение. И воспоминания, приходящие во сне. Ласкающая ладонь, протянутая с другого края времени… Моя сбывшаяся мечта. Мой воплотившийся кошмар. Второе крыло моей души. Моя судьба. Моя бездна и мое небо. Возлюбленный мой. … Тишина плачет вокруг, осыпается прозрачными горькими каплями. Четыре разорванных напополам жизни смотрят друг на друга с разных краев пустоты. Смотрят с неистовой, полубезумной смесью отчаяния и надежды. Четыре пары сердец балансируют на тонкой грани между небесами и бездной. И что ждет их впереди? Падение?.. Полет?..