Устать

— Нужно было сбежать ещё тогда, — Кацуки Бакуго, взрывной, разрушительный и опасный, как ядерный взрыв, Кацуки Бакуго говорит ей эти слова с неозвученным сочувствием и, не прощаясь, уходит. — Да что б ты понимал, — шипит Минори, сжимая раздробленное плечо. За спиной догорает разрушенный случайной стычкой дом, издевательски пламенеет рассвет и тлеют обрывки старых семейных фотографий. Её брат теперь тварь без лица и имени — Ному, как они это называют. Её брат теперь — марионетка, играющая палача, и, если бы не вмешательство этого взрывного полудурка, — её брат отлично справился бы с её же убийством. — Да что б ты понимал, — повторяет Минори, обрушивая мощь водной причуды на огонь, пока подоспевшие следом герои скручивают… то, что она устала называть братом. … Все они уже очень и очень давно делают что-то неправильно. Во всём их сообществе неправильность поселилась, как тараканы на грязной кухне. Так, что и не выведешь с первого, второго и сотого раза. Так, что лампу зажигать до суеверного страшно и до первобытного мерзко. Так, что… Процент героев, переходящих на сторону зла, больше одного. Процент злодеев растет день ото дня. Процент того, что было правильным только из-за довлеющей фигуры Всемогущего, кажется бесконечным. Почти экспоненциальным. Почти безнадежным. … — Вы ни в чём не виноваты, — мужчина-полицейский одаривает её вежливым дружелюбием. — Мы предоставим вам лучших психологов, чтобы вы могли пережить полученную травму. — Это уже давно не травма. Так легкая, семейная царапина. Закономерный итог. Он пытался её убить. Он пытался её убить. Он сломал ей руку и вдавил её в пошарпанный фанерный шкаф, равнодушно ожидая, когда она задохнется. Минори пожимает плечами, ловя раздраженный взгляд: — Помните, как в старом сериале: что мертво — умереть не может. Брат всегда стремился во тьму. … Будто он единственный, кто пытался её убить. … — Подавись и исчезни, — Кацуки она ловит в кафетерии и с невозможной наглостью садится напротив. У него омерзительно живой взгляд и слишком детская булочка, а у неё кажется фетиш на факт его существования. — Ты никогда не думал, что мы слишком многих отдаём преступному миру, не пытаясь бороться? — Минори хватает его за руку, зная что он поймет, и он понимает. Сквозь наигранный оскал проступает тревога, печаль и искры чего-то, принадлежащего совсем не ей. Всемогущий, — запоздало понимает она. — Тот момент, когда Всемогущий утратил силу, а Бакуго сделал… — Личный выбор. Мы не няньки для слабаков. Слабаков ли? Себе Бакуго, конечно, смену стороны не простит, но есть ведь те, другие, последовавшие за Пятном, Лигой, Якудза. Те, не нашедшие в победных позах, всеобщем признании и выверенной нравственности отдушину, но узревшие её в искореженной испоганенной философии зла. — Это не так. … Небо над головой перманентно синее, и ошметки белых облаков позитивно сияют под тягучим солнцем. Совершенно не из-за чего грустить. Вон даже Кацуки стал добрее и дружелюбней. Чего же ей, Минори, не живется? Она сбегает из общежития, не особо беспокоясь об отчислении (факультет поддержки, сто второе место в общем рейтинге первокурсников), долго бродит по пестрым шумным улицам и ощущает себя гибло темно-серой в мире бело-черной морали. Это действительно личный выбор. И действительно никто никому не нянька. И с каждого постамента вещают о пути добра и света. И на каждом канале просвещают о героизме. И много-много И, но. Брат ушёл из дома в четырнадцать, а вернулся в двадцать два — бесчувственным, равнодушным Ному. С черной кожей, изуродованным лицом, полицейской сводкой, как единственной опознавательной приметой, и желанием всё уничтожить. И как сказал тот странный, покрытый ожогами человек — с желанием осознанным и воспетым. … — Да вруби же мозг, — Бакуго ловит её на входе, толкает за калитку и прикрывает от пристального взгляда кого-то из дежурных старшеклассников. — Ты нянчишься, — улыбка выходит кривоватой, но искренней. Забавно, что он её ещё замечает. Забавно и приятно одновременно. Светлое небо над головой. Чистое светлое небо. — Не собираюсь и не собирался. Хватит круги наворачивать! — Не могу! Такое хорошее небо. — У меня мир шатается, как не вращаться? Ному — продукт абсолютного одиночества, одурения, биораспада. Это не личный выбор. Кто добровольно погрузится в зыбучий песок, забвение, трясину? Невозможно этого желать. — Одиночество и одурение — недостаточные ответы? Ты не сможешь всех спасти, даже если дело касается брата. Не всех нужно спасать. … Не всех нужно спасать. От некоторых нужно бежать так далеко, как только сможешь. Некоторым не нужно, чтобы их спасали. Некоторые добровольно предпочтут спасению смерть. Не та правда геройской жизни, о которой говорят потому, что подразумевается, что они спасут. Но та правда, что впивается в кожу ожогами, врастает в кости переломами и остается в легких удушьем, стоит оступиться. Разрушенный дом, разрушенная семья, разрушенный фундамент чистого и светлого завтра. Тысячи дорог и ни одного верного направления или рабочего навигатора. У тьмы есть печенье. Торты и пряники. У героев есть смысл. Предназначение и признание. Конфеты против конфетти. Минори не знает, что толкает её быть героем. … С их миром не просто что-то не так. Он гнилой, как облепленное мухами яблоко. Герои несчастливы, предоставлены самим себе, заперты в клетке работы. Злодеи свободны и безумны одновременно. Спасибо деньгам и славе за то, что есть деньги и слава. … — Ты кот, чтобы сидеть ночью на крыше? — Бакуго ухмыляется, и Минори становится по-детски гадко и неловко. И от того, что он торчит под зданием склада, но все равно видит её, и от того, что он видит её вообще. — Нормальный человек счел бы это романтичным… возможно, — она сдаётся и жестом зовёт его подойти. Он рычит, бубнит что-то внизу, но в конце концов, без взрывов и причуд, подтягивается и усаживается на максимальном расстоянии. — Я боюсь того, что будет завтра, — говорит она в тишину и не тому человеку, ожидая, что Бакуго психанет, вспыхнет фейерверком, возмутится долбанутой откровенности, но он молчит и тихо смотрит в ночное небо. На крыше почти не видно звёзд, перегороженных светом ночного города. Минусы и плюсы цивилизации и индустриализации одновременно. Там на развалинах дома звезды были значительно ближе, но вряд ли кто-то захочет скоро туда вернуться. — Я стал причиной, по которой герой номер один потерял свои силы. Выжми, что поинтересней. — Ну, — она качает ногой, — мой брат Ному, который убивал по приказу, моя семья разрушена, а всё, что я могу — ныть и жаловаться. Сойдет? — Более чем. — Знаешь, — прикоснуться к руке и забыться в долгом протяжном сне, — я подарю тебе шоколад на Валентинов день в знак благодарности и потому, что тебя это выбесит. — Я не говорил, что ты мне нравишься. И с Минори всё тоже не так. Но возле Кацуки хотя бы есть небольшая надежда. — Обратного ты тоже не говорил. Забыть про то, что обратное существует. … У Бакуго все выверено и вымерено. За открытым гневом скрыто чертово черное небо и белые бездна-звезды. Требовательная личность. Острый ум. Вряд ли Бакуго захочет стать чьей-то отдушиной, но Минори плющом вопросов обвивает всё вокруг. — Обстоятельства сильнее личного выбора. Среда сильнее силы воли. Фатальная неудача, судьбоносная случайность — в этом решение. И снова столовая, клубничное молоко и дынный хлеб. Бакуго, сидящий с улыбаюшимся Киришимой и приветливо-любопытным Каминари. — У Каччана есть девчонка? — Заткнись, — Кацуки указывает на свободное место за столом. Поднос к подносу. Добровольно, — за жалостью к обстоятельствам можешь обратиться к Деку. Тот, кто сдался, её не заслуживает. — Тем не менее, даже сверхличность можно сломать. — Сверхличность сломает всё вокруг. Легкие пути выбирают злодеи. Герои же бьются до конца. Если что-то не нравится, переделай. Если что-то мешает, сломай. Если о чем-то беспокоишься, иди и разберись. Но не ной и не жалей себя! Он красивый, — думает Минори, — как ядерный взрыв или морское цунами. Чистый поток энергии невозможно ограничить. Тренировочный лагерь, уродливый, покрытый шрамами человек. Все За Одного. Всё из-за одного. Вот только и ему нужна испепеляющая слепая сила. Живое теплое пламя. Исцеляющая волна в ответ на взрыв. — Ты не говорил, что я тебе нравлюсь. А вот ты мне нравишься. Улыбнуться и вовремя уйти. ... Все они уже очень и очень давно делают что-то неправильно. Во всём их сообществе неправильность поселилась, как тараканы на грязной кухне. Так, что и не выведешь с первого, второго и сотого раза. Так, что лампу зажигать до суеверного страшно и до первобытного мерзко. Так, что… Так, что ей придётся всё изменить.