*****
Лет шесть назад, в июне, Том пытался заглушить любовь алкоголем. Это продолжалось около трёх месяцев, пока сама любовь в лице Торда не призналась ему. Это произошло вечером и лишь одним сумеркам известно какими счастливыми они были тогда. Ларссон оказался очень заботливым по отношению к черноглазому, а Том, в свою очередь, поменялся в лучшую сторону: теплые чувства скрасили серые будни и помогли относится к миру добрее и с улыбкой, пусть и малозаметной. Торд был рядом в канун Рождества и пытался помочь всеми силами трауру возлюбленного: рассказывал глупые, придуманные на ходу анекдоты, когда те, которые он знал заканчивались, крепко обнимал, пока Том утыкался лицом в толстовку и бесшумно содрогался в всхлипах, говорил тихо-тихо, целуя в лоб, и, убирая непослушные волосы. Ларссон относится с пониманием к стопке в руках Тома и даже, когда все было совсем плохо, брался пригубить (здесь: прислонить к губам) сам. На Рождество Торд подарил Тому одеяло с котятами. На вопрос ≪почему именно котята≫ карамелька развел руками и просто сказал, что они милые. Такие же милые как и Том. Через полгода к черноглазому пришло письмо, в котором говорилось о смерти его тёти, которая воспитывала мальчика, когда родители умерли. Это письмо долго стояла перед глазами, даже когда было разорвано в клочья, на кухне царил хаус, а сам Том зажался в угол, игнорируя звонки телефона. Риджуэлл даже не вдавался в подробности письма, пропуская ≪Уважаемый…≫, а сразу посмотрел в конец листа и застыл. Это дало серьезный удар не только по психике, но и по печени. Торд всегда имел привычку задерживаться на работе и приходить на часа два-три позже Тома, но тогда он летел домой даже не дожидаясь шести. Серые взволнованные глаза нашли Тома во мраке квартиры, пока тот бредил. Торд не стал спрашивать почему так произошло, а просто обнял и долго гладил по спине. На следующий день Ларссон ответил на вызов в телефоне Риджуэлла, где ему рассказали как это произошло, в морге какой больницы лежит старушка и когда ее можно забрать. Том со стеклянными и красными глазами в это время стоял напротив, обернувшись подаренным одеялом, и понимал все без слов. Ночь снова прошла беспокойно. Торд на протяжении следующих пяти месяцев старался держать спиртное подальше от Тома и не выпускать его из дому в бар, стараясь приходить почти одновременно с ним. Риджуэлл совершенно поник, стал слишком молчалив и заимел привычку подолгу смотреть в одну точку, не шевелясь, и игнорируя все вокруг. После выговора от начальства и увольнения черноглазый сидел дома. Обстановка пустоты и тишины давила, открывая старые незажившие раны. Тогда Торд взял двухнедельный отпуск и был постоянно с Томом. Позже взял работу на дом, пока тонкие белые руки блуждали по углам квартиры, пытаясь найти перепрятанную норвежцем заначку. Конечно, выпить было необходимо в таком случае, но когда в очередной раз Риджуэлл не без помощи карамельки добирался до постели это стало необходимой мерой. Через два месяца Том устроился на новую работу, но был все так же грустен. Ещё через месяц Риджуэлл услышал посторонний голос, беседующий с его гражданским мужем в их квартире, когда тот пришел домой и собирался вставить ключ в замочную скважину. Слишком много эмоций было в тот момент в голове парня, поэтому тот быстро открыл дверь и, не разуваясь, прошёл на кухню, откуда доносились еле слышимые голоса. Он уж думал застать Ларссона за изменой и слезы уж почти показались на глазах, но черноглазый застал только родного брата Торда, который был одет в темную траурную одежду и держал в руках стакан спиртного, чуть наливая на стол для того, кого месяц назад не стало. Тогда через пару мгновений карамелька взял письмо в руки, повернулся лицом к стоящему сзади Тому и объяснил, что их дом должен принять на несколько дней и ночей его родственника, только приехавшего с Норвегии. Торд говорил совершенно спокойно и даже чуть улыбался — как всегда для Тома — будто ничего не произошло. Тогда Томас равномерными шагами подошёл к карамельке и обнял его, посочувствовав, пока второй Ларссон залпом выпивает стакан и наливает второй. Потом, переодевшись в домашнюю одежду, Риджуэлл готовил ужин на вышеупомянутой кухне, пока серые глаза с пониманием и сожалением выслушивали тихие речи на родном ему норвежском языке за столом. Они разговаривали очень долго и молчали очень много. Через сорок минут на столе появились горячие блюда и салат с мясом. Садясь за стол, Томас встретиться взглядом с новым жильцом их квартиры. Этот взгляд, полный отчаяния и безнадёжности мгновенно вогнал черноглазого в траур. Только Торд сидел как ни в чем не бывало и спокойно ел ужин. Томасу было совершенно непонятно это явление полного спокойствия со стороны Торда и такое отчаяние его брата. ≪Может быть карамелька не хочет показывать грусть или умерший был малознакомым человеком для него? Но почему тогда он пришел, да и в такую даль, если Торд не может разделить его грусть≫ — думал Риджуэлл смотря на эту картину. Перед тем как лечь спать сероглазый ответил на немой вопрос Тома: Торд не был так сильно близок с мамой и даже не жил с ней, в отличии от второго Ларссона и для брата перенести это событие намного тяжелее, чем для него самого. — Но вы ведь жили в одной семье и в одной квартире как так получилось, что ты не жил с мамой? — не мог понять Томас. — Понимаешь, когда мне было приблизительно пять, отец подал на развод и по условиям заявления составленного позже я должен был жить с папой в другом доме, а брат с сестрой и матушкой жили бы в прежней квартире. Мне запрещалось контактировать с ними любыми способами как и им со мной. Мы разделились, а потом, — карамелька выдохнул и помолчал, — потом мама с братом возненавидели нас и я не слышал о них ничего после этого, только сейчас узнал, что у них происходило за эти годы. — А сестра? — А сестра повесилась не без помощи отца. — Постой, ты мне только что сказал, что контактировать вы- — В первом варианте договора сестра тоже жила с нами, — перебивши, со вздохом начал Торд — но она, в общем, она пыталась освободить отца от алкогольной зависимости. Раньше мы думали, что отсутствие бутылки будет достаточно, но. как оказалось, это разжигает желание ещё больше. Он выпивал каждый день и не мало, но имел хорошую должность, и, поэтому никто ничего сказать не мог. Он рушил все на своем пути, когда сестра прятала бутылки. Я ей говорил, что от этого будет только хуже, но в глубине души тоже думал, что она все делает правильно. А потом, как-то раз он прижал ее на кухне у стены, да и грохнул стекляшкой. Я видел это. Только ринуться к ним успел, но уже было поздно. Он не хотел лишних заморочек, поэтому мы сделали так, будто она сама повесилась и за одно переписали условия договора в пункте о нахождении детей с одним из родителей — Ларссон сделал паузу, о чем-то задумавшись — и сделали очень хорошо. Полиция и опека поверили, а знакомые в нотариате и судебных делах не подвели. — Он избивал вас? — после некоторого молчания спросил Риджуэлл. — Да. Мы обычно прятались, когда он приходил с работы. Мы хотели уехать от него в другой город, потому что терпеть все это было очень сложно. Билеты продавали только с 16 лет. Мы не представляли как продержимся ещё год, не то что три, поэтому я одолжил крепкую верёвку у одного человека на двоих. Почти как трос была. Мы не любители самоубийств, но что оставалось-то? Глупости у нас тогда хватало, раз мы видели в этом единственный выход. На эту верёвку он ее и повесил. После ≪второй≫ смерти стало только хуже, а потом я уехал, поменял симку и телефон, думал, что свободен. Это было бы так, если через неделю он не написал, что найдет меня и мы обязательно увидимся.. я.. не люблю это все вспоминать. — Том хотел было поддерживающе обнять, как делает это всегда, но руки собеседника остановили его, — все, все, Томка, давай спать. — Он мертв и тебе больше нечего бояться — не прекращал Риджуэлл, он знал, насколько плохо после таких воспоминаний, — мы вместе, а прошлое уже не имеет значения. Я не позволю, чтобы ты снова прочувствовал все это. Я буду рядом — черноглазый посмотрел в глаза напротив, что сейчас не выражали ничего, а после сцепил их руки в замо́к — все хорошо, все хорошо... Уснул Том только после того, как смог более или менее вернуть Торда в реальность из страшных воспоминаний и успокоить. Всю ночь, карамелька спал неспокойно.***
— То-о-орд, где, где ты? Я пришёл домой… — Равномерные, медленные шаги разносились по комнате, — ну, играем, так играем, я люблю игры — через несколько мгновений шаги стихли, а потом громкий, бьющий по перепонкам, звук разбитой бутылки пронесся по комнате. Скорее всего он ударил по дивану — звук чуть перекрывался чем-то и был не так зво́нок, как мог бы быть если разбить ее об пол или стену. — Иди-и-и-и ко мне-е, сынок. — мужчина рваными и неаккуратными движениями вытащил мальчика из-под кровати, до гематом схватив за запястье и прижал к холодному полу. — Прятаться от меня — плохая идея, ты ведь знаешь, — руки мужчины потянулись к шее мальчика, моментально сжимая — знаешь, что плохо, — мужчина чуть приподнял голову мальчика, все ещё держа ее за шею — знаешь, но ничего, — резко вжимая тело в стену продолжая душить бедолагу — я ещё раз преподам тебе урок. По дорогому ламинату начали растекаться небольшие алые ручейки, которые сопровождались короткими хрипами. Когда мальчик перестал сопротивляться и не открывал глаза, оглушительный звон стекла, разлетающийся где-то рядом с ним самим заставили рефлекторно зажмуриться и вспомнить, что он всё ещё находится в руках отца, приходя тем самым в сознание. Дальше он мало что помнит. В восьмом классе Торд договорился, чтобы ему по-тихому продали ближайший билет до Англии. Когда билеты были в руках, радости, казалось, нет предела. Только старухи все шептались: ≪яблоко от яблони далеко не падает.., сопьется мальчик, только капля в рот попадет.., горе-семейка≫. Торд боялся стать таким же как отец и поэтому Ларссон категорически не пьет. И Тома пытался отучить.***
Примерно в четыре утра пока Торд спал, Тома разбудил звон бутылок на кухне. Томас пошёл проверить и встретился взглядом со вторым Ларссоном. Его словно ударило током от этого строгого и чужого взгляда. После этого Ларссон наспех достал второй стакан, предложил, хотя нет, приказал выпить с ним. Оба просидели до тех пор, пока Торд не встал в семь и не пошёл умываться в ванную, проходя кухню. — Блять, картина маслом, сука. Оба молодых человека лежали головой на столе и говорили что-то невнятное, пока вокруг стола валялись три бутылки крепкого, которые любезно привез братишка. Торд вылил абсолютно весь алкоголь в их квартире, включая заначки Тома, пренебрегая временем на завтрак. Уходя на работу он не оставил ни одного ключа в квартире и пошёл с более или менее спокойной душой. Приходя домой, он принес с собой таблетки от похмелья, но только ступил на порог, как заметил новые пустые бутылки. — Откуда? Вы оба издеваетесь надо мной, матерных слов на вас не наберёшься — ели как он оттащил двоих парней друг от друга и по разным диванам. — Слава коммунизму — сказал Торд смотря на всё это и массируя виски. На следующий день он проводил брата куда подальше и боролся с желанием Тома выпить ещё два месяца. — Зачем Том? — спрашивал карамелька, когда находил Томаса в полубессознательном состоянии, не способного воспринимать информацию. — Я тоже тебя люблю, милый, — говорил Томас в полубреду с закрытыми глазами. Через семь месяцев Томка выглядел неважно: кожа белая, под глазами мешки, будто он не спит вовсе, совсем перестал есть. Том постоянно лежал на их кровати под одеялом и был очень вялым, взял больничный на работе. Торд волновался, а Том улыбался. Ларссон с горем пополам затащил Тома в больницу, где через две недели врачи вынесли вердикт — рак. — Случай запущенный, но не смертельный, — говорила женщина один на один с Ларссоном — завтра надо сдать это, — она протянула разные бумаги с направлением, — а в среду будет госпитализация. — Скажите, насколько долго будет продолжаться лечение в больнице? — Неделю мы будем подготавливать его к операции, а потом примерно две-три недели полежит, химиотерапия месяцок, через две-три недели повторим. Думаю этого будет достаточно. — На эти слова Ларссон только шумно выдохнул и посмотрел в окно — Вы не переживайте так, мы каждый день людей с таким выписываем. Врач средних лет по просьбе Торда объяснила как будет проходить операция, что надо будет полосить, нарисовала как все будет происходить, они поговорили о чем-то, но на душе становилось лишь паршивее. Когда Торд вышел из кабинета в его голове не было ни одной мысли, он как-то автоматически взял Тома, что сидел на стуле, за руку, и они молча пошли домой. На протяжении следующего месяца Торд каждый день приходил к Томке после работы и приносил фрукты и бутылку молока. Ларссон замечал раньше тягу Томаса к молоку, но сейчас Риджуэлл проявлял ее в лучшем свете. Том убеждал карамельку, что не стоит приходить каждый день, да и в буфете очень сытно кормят, когда видел очень помятый и уставший вид своего гражданского супруга. На эти слова, Торд лишь отнекивался и говорил, что ему совсем не в напряг и он очень скучает по нему. После такого диалога карамелька всегда прикасался к Томкиной щеке рукой, а Томка к ней прижимался, смешно улыбаясь. В такие моменты Ларссон не может сдержать грустную улыбку. Торд приходит к нему с небольшим и низким хвостом отросших карамельных волос, да и лицо стали украшать очки с металлической оправой. Ларссон будто постарел за месяц, что приходит к больному. Томас волновался, а Торд мягко улыбался. Операция прошла успешно, несмотря на сложности, а там и полное выздоровление через три месяца. Пусть автор не стал уделять болезни много времени, это событие всё равно было перенесено ими очень сложно и беспокойно. Три года они жили бок о бок и такая новость была перенесена очень тяжело. После этого молодые стали бегать по утрам и питаться правильнее. Торд почувствовал себя счастливее, когда они победили болезнь и Том перестал употреблять алкоголь. Ларссон даже стал считать дни и месяца проведенные без спиртного. Том стал лучше себя чувствовать, кожа приобрела прежний оттенок и на щёчках был природный, здоровый румянец. Правильный образ жизни сделал свое дело. Прошёл ещё один год и ещё один переломный момент в их отношениях. Торд пришел с работы когда уже перевалило за полночь. Они ложились спать в полодиннадцатого, поэтому такое позднее появление было странно вдвойне. Карамелька разулся и сел за стол прямо в плаще, одел очки и достал некоторые бумаги из рабочей сумки. Том чувствовал напряжение и не решался начать разговор, поэтому просто смотрел в сторону, сев напротив. — Меня отправляют в другой город. — Со вздохом всё-таки начал Торд, через минуты четыре, — около десяти часов езды отсюда. Зарплата почти в четверо больше. Через четыре месяца смогу приезжать к тебе на пару-тройку дней. Так рабочий сплошняком каждый день. Но если все пойдет гладко, то мы сможем переехать из этого муравейника.- Торд хотел было продолжить но его остановили мягкие руки с золотым кольцом на безымянном пальце, что накрыли и чуть сжали кисти Ларссона. — Ты уверен, что это нужно для нас? — Томка говорил тихо и смотрел на его сухие руки, с небольшими ранками от холода. — Мне неспокойно. Мне неспокойно за тебя. Торд уехал. Обещал звонить и не обманул. Несмотря на это Риджуэллу было плохо морально и он купил водку, дешёвую, но водку. Выпив залпом рюмку он чуть опешил, закашлялся, покривился, но налил вторую. А где вторая, там и третья. Торд по голосу понял все. Понял, что все пошло коту под хвост. Снова. Прошёл ещё год и они переехали в Тоттенхэм — прекрасный и перспективный район Лондона. Том стал бытовым алкоголиком — каждодневные честные две стопки. Деревянную свадьбу они праздновали на природе — организовали пикник и встретили рассвет. Посадили совместное дерево на заднем дворе и просто были вместе. А потом алкогольная зависимость снова дала о себе знать. Вечер. Риджуэлл не может нормально стоять без помощи опоры. Его шатает, а о количестве выпитого можно только догадываться. Торд вынимает стакан из рук и придерживает его, уводя в спальню и придумывая план, как быстро уложить Томку спать. Вот только неожиданный прилив сил был против такого плана. Риджуэлл берет первую попавшуюся посуду в руку, резким движением прижимает Ларссона к стене и разбивает стеклянную чашку чуть правее карамельки — ненарочно скривил. Торд застыл, испуганно глядя на Тома. Это был первый раз когда пьянство дошло до степени. Слишком много страшных для Ларссона воспоминаний это действие принесло. Перед глазами стоял уже не родной Томка, а пьяный в край отец, которому на глаза попадаться было опасно. — Ты не имеешь права запрещать мне пить, ты — никто для меня. — агрессивно цедил Том, смотря прямо в испуганные глаза. Перед Ларссоном горело красное ≪опасность≫, и он вжимается в стену. Затем, запинаясь об крупные осколки, и не замечая мелкие, что впиваются в лодыжки, Торд резко дёргается к двери из квартиры, все также испуганно глядя и говоря что-то не членораздельное. Том мгновенно пришел в себя, когда увидел до смерти напуганного мужа на другом конце коридора, агрессия спала и голова окончательно прояснилась, когда до пьяницы дошло, что Торд его боится. Его боится самый родной для него человек, который был всегда рядом и поддерживал его. Который вывел из депрессии и добавил в мир ярких красок. Томас медленно, маленькими шажками, пошёл по направлению к карамельке, смотря в испуганные глаза и пытаясь хоть немного успокоить его: — Торд, я-я не знаю, что на меня нашло. Я будто видел всё за пеленой. Прости я... — Н-не подходи ко м-мне, не под-д-ходи, не подходи! — постепенно срываясь на отчаянный крик все громче и громче говорил Торд, схватясь за голову. В миг Ларссон схватил пальто и первую попавшуюся обувь, распахнул дверь и скрылся в темноте ночи. Лишь сквозняк вывел Томаса из транса и он тут же выбежал на улицу в домашних тапках пытаясь найти знакомый силуэт как можно быстрее. — Нет, нет, нет, все не могло так произойти, нет.. — перед глазами до сих пор стоял карамелька, что был на грани истерики. Это все из-за него. Ларссон не раз рассказывал о боязни нетрезвого отца и летающей посуды. Том сам успокаивал его после этого. Наверное, это была единственная тема, которая могла вывести карамельку и ввести его в неконтролируемый эмоциональный план. Том отчаянно звал по имени любимого, старался не думать о плохом. А потом вспомнил свое детство, вспомнил, что так же боялся пьяных родителей, как и Торд.. Томас пришёл в пустой дом, когда время было около полуночи. Риджуэлл звонил ему на телефон, пока до него не дошло, что телефон Торд с собой не взял — не успел. На обоях телефона у Тодда стояла их общая фотография: они радостные, Ларссон сзади обнимает Тома, Том смущается, из-за чего на щёчках появился красивый румянец, а сзади росли деревья — они были в каком-то парке. Том провел по телефону подушечкой пальца словно гладя их обоих и грустно улыбнулся. Потом нашел на рабочем столе в ежедневнике мужа заголовок ≪друзья≫ и различные телефонные номера. Он обзвонил каждый, ставя галочку с теми, у кого уже спросил про то, не у них ли Торд сейчас и попросил позвонить, если вдруг объявится. На душе снова было нехорошо. На следующее утро Торд не пришёл, а идей куда карамелька мог уйти оставалось все меньше и меньше. Даже в переписках соцсетей не было ничего подходящего. Томка до сумерек ходил по улицам, спрашивая прохожих видели ли они его. Плевать Том хотел на дождь, пронзающий холод и северный ветер — в голове стояли испуганные серые глаза, бегающие по комнате, и дрожащие кончики пальцев, что пытались найти защиту. Единственная задача сейчас — это найти Ларссона. Как можно быстрее. И, желательно, в полном порядке. Через девять часов очередной стакан с шумом наполняется дешёвой водкой и стол покрывается каплями и небольшими лужицами жизненно необходимого напитка. Том относится к этому ритуалу с максимализмом, поэтому наливает до тех пор, пока спиртное не выливается из краев, ну и когда выливается тоже предпочтет продолжить ответственное занятие. Томасу плохо. Ему очень плохо без Торда. И он поклялся перед их общей фотографией, что не станет пить больше, сказал, что готов закодироваться, лишь бы Торд сейчас был здесь и того вечера не было в их истории. Дождь громко барабанил по крыше и окнам, гроза сверкала, а Том только сейчас понял, что единственное, что напуганный Торд взял — это не пальто, как изначально показалось, а джинсовая куртка и резиновые шлепки. Риджуэлл в который раз подошёл к окну и смотрел по сторонам пытаясь найти обладателя забавных рожек, которые так нравились Тому. Он искал Торда среди чужих сердитых людей и крупных капель дождя, что соревновались в быстроте, пока скатывались с окна их общего дома. Том смотрел с надеждой, что угасала каждый час и тихо говорил лишь одно: — Торд, возвращайся поскорее, я... я волнуюсь.