Как от Мондштадта до Селестии

1. Ли Юэ В гавани Ли Юэ собралось множество торговцев, выстроившихся в импровизированные ряды и окликающих жителей, спешащих по своим делам. Портовые рабочие спускали груз с пришвартовавшихся кораблей, громко переговариваясь между собой. Шум и суета, от которых старался отгородиться Казуха, навалились на него, стоило ему сойти с «Алькора»; как если бы он, скитающийся несколько месяцев назад в одиночестве и скрывающийся от клана Кудзе, спешно бы покидал приютивший его дом навстречу шедшему стеной ливню. Казуха предпочитал необузданной толпе уединенность и никогда в своих беззаботных странствиях не оставался на долгое время в компании одного попутчика. (Кроме одного разве что, о котором вспоминать было до сих пор больно; словно в сердце, у которого был спрятан потухший Глаз Бога, били громовые раскаты). Команда пиратов под командованием Бэй Доу прибыла из Инадзумы не больше часа назад, но уже успела переполошить миллелитов, с которыми капитан отправилась разбираться лично. Казуха предпочел бы пойти с ней — или куда угодно или с кем угодно — лишь бы не таскать тяжелые коробки, до отказа набитые фейерверками для очередного фестиваля Ли Юэ. — Хочу уже увидеть запуск, они всегда таки-и-ие красивые, — произнес Юэ, с осторожностью неся коробки поменьше. — И показать их Чан Чан, — мечтательно пробубнил мальчик и поставил коробки на землю, возле телеги, на которой почти не осталось места для груза. — Казуха, ты часто видел запуск? — Живя в Инадзуме, невозможно хотя бы раз не поднять глаза в небо, когда оно охвачено яркими красками, остающимися брызгами искр в ночной темноте, — сказал Казуха, вытирая пот с лица перебинтованной ладонью. В Ли Юэ выдался особенно жаркий день даже для разгара лета. — А сам запускал? — Глаза Юэ загорелись искренним любопытством. — Однажды, — ответил Казуха в присущей ему спокойной манере, чувствуя укол притаившейся грусти. Юэ, ожидающий продолжения, но так и не услышавший его, потерянно вздохнул и поплелся обратно на корабль. Казуха мог понять его желание узнать больше о фейерверке, однако сам (все еще?) разделял позицию умерших отца и матери, никогда не относящихся к фестивалям серьезно. Он, по своей натуре довольно спокойный и сдержанный человек, предпочитал другое времяпрепровождение; только в далеком детстве, когда он еще не мог уверенно держать в руках катану, засматривался на взрывающиеся искры из окон проданного поместья. Взгляд Казухи, безразлично блуждающий по людной гавани, отличной от размеренной торговой полужизни инадзумского порта, скользнул по двум спешно бегущим по главной дороге подросткам. Темноволосый мальчик, одетый в традиционную одежду Ли Юэ глубокого синего цвета, крепко держал другого за руку и тащил его, не сильно сопротивляющегося, за собой. — И зачем мы пришли сюда? — расслышал Казуха, проверяя целостность товара перед тем, как погрузить его на телегу. — Праздник только вечером, и фейерверки будут запускать тоже вечером. — Конечно же для того, чтобы забрать один из них, — объяснил второй, отпуская его руку и доставая смятый листок. — Мой отец заказал один из них специально, чтобы я мог запустить его с тобой. — О. — Поэтому, пожалуйста, помоги мне дотащить его до дома. По крайней мере, коробка с фейерверком, за которым они пришли — прибежали — не казалась слишком тяжелой. Казуха, готовый направиться к кораблю, замер, позволяя пронестись воспоминаниям о событиях прошлогодней давности, (когда его друг, минуту назад примеряющий красную маску тенгу и напяливший на него, Казуху, маску кицунэ, — ну что за дурак? — отказывался слушать возражения Казухи и доводы о том, что им следует озаботиться своим малым бюджетом и потратить мору на новое хаори. Друг, крепко схватив его за руку, тащил вниз по лестнице, перескакивая через ступени; Тама шипела, сообщая о своем недовольстве выпущенными когтями. — Ай-йа, не ругайся, я куплю тебе любимые суши. — Кошкам нельзя давать много сырой рыбы. — Это будет наш секрет от Казухи, Тама. — Это уже не секрет. Друг повернулся к нему, держа указательный палец у рта и хитро подмигивая). Казуха почувствовал прикосновение мягкой шерсти к ногам и опустил голову, встречаясь взглядом с темно-серой кошкой; одной из тех, которые выбрали гавань в качестве любимого места пребывания, деля территорию с собаками. Казуха наклонился, чтобы погладить замурчавшую кошку, доверчиво подставившую ему шею. — Извини, мне нечего тебе дать. Кошка мяукнула и, вильнув хвостом с белым кончиком, убежала к торговцам. (Тама, наверно, тоже скучала). Праздники в Ли Юэ всегда проходили с большим размахом, поэтому и сейчас, когда множество развлечений начали подходить к концу — очереди к киоскам редели, официанты в ресторанах обслуживали последних клиентов, — а уставшие за насыщенный вечер люди размеренными толпами плыли на главную площадь — Казуха увидел даже одного из почитаемых Адептов в чьей-то компании — от окончания фестиваля ожидалось многое. Все же фейерверки Наганохары были знамениты и за пределами Инадзумы, невольно заставляя отвлекаться от дел и поднимать глаза к небу. — Я боялась, что мы можем не успеть привезти их, — произнесла стоящая рядом Бэй Доу, держащая алкоголь и облокотившаяся о перила крытой веранды неподалеку от чайного дома «Хэюй». Наблюдать за фейерверком она предпочитала с высокой точки, когда под ногами и над головой — десятки мерцающих огней. Она позвала свою команду смотреть на запуск вместе, и теперь они, распределившись по небольшому балкону, громко обсуждали события вечера, изредка бросая взгляды на небо. — Шторм вокруг Инадзумы только действует на нервы. — В Инадзуме считается, что фейерверки хранят воспоминания момента, в который были запущены, — произнес Казуха, смотря на свои сцепленные в замок пальцы. Бэй Доу обратила на него внимание; кто-то из команды, кому никогда не доводилось увидеть фестиваль страны молний, с интересом прислушался. — Для этого владелица магазина Наганохары изготавливает оригинальный фейерверк для каждого заказчика, который в любом возрасте, где бы ни находился, мог вернуться в то время, когда был счастлив, запуская свой первый фейерверк. — Вах, это звучит трогательно, — произнесла Бэй Доу, подпирая щеку рукой и радостно щурясь. Команда согласилась. — Эй, ребята, — она повернулась к ним, одаривая их уверенной улыбкой, — как насчет того, чтобы в следующий раз заказать такой и нам? Томительное ожидание подошло к концу, и взмывшие в небо фейерверки озарили небо яркими огнями, оглушая собравшихся грохотом взрывов. Послышались радостные выкрики, и сотни завороженных глаз наполнились искрящимся восторгом. (— Это так красиво, — произнес друг. — Да, — сказал Казуха, смотря на взрывающиеся разноцветные звезды в его глазах). Бэй Доу подхватила радостные выкрики толпы, и часть команды, собравшаяся рядом, вторила ей, наполняя опустевшие кружки. Казуха, запуская свой (их) первый фейерверк, не жалел, что не осмелился отвести взгляда от друга. Он считал, что восхитится им в следующий раз, когда они снова окажутся в городе во время праздника. (О, Казуха. — Друг вытащил из коробки маленький листок бумаги, на котором было написано что-то неразборчивое. — Это инструкция по изготовлению нашего фейерверка. Единственная в своем роде, как обещала владелица. — В таком случае ее следует беречь. Друг широко улыбнулся и показательно спрятал бумажку за ворот кимоно). Казуха ошибался. 2. Инадзума Казуха расположился под безлюдным навесом в лагере сопротивления, когда появившиеся на небе звезды осветили остров Ясиори, и всплывшая луна заняла место среди них. Большинство повстанцев после сражения с войсками клана Кудзе на побережье Надзути оказались на больничных койках. Вокруг них крутились немногочисленные лекари, тратя все силы на то, чтобы сохранить им здоровье и жизни. Бэй Доу и несколько человек пиратской команды, сошедшие с корабля, патрулировали границы во избежание очередного внезапного нападения. Инадзума встретила Казуху дождем и молниями, разрезающими осколками небо; слишком символично, если честно, настолько, что впору запрыгивать на борт корабля и плыть в Ли Юэ. — Я не ожидал тебя увидеть, — сказал подошедший Горо и сел рядом на деревянную скамейку. С момента их последней встречи прошло не много времени, однако тень усталости оставила на лице Горо след, сделав тяжелым взгляд зеленых глаз. — После того, как новости о сотом отобранном Глазе Бога, поданном в розыск Итэре и готовящейся атаке на вас достигла корабля, непросто было поднять паруса и выйти в море, — ответил Казуха, вспоминая события последних часов. В прошлый раз, когда он принимал участие в чем-то подобном, он познакомился с путешественником. — Я должен извиниться. Некоторое время я находился в Инадзуме, однако так и не набрался смелости навестить вас. — Ты самый разыскиваемый преступник, Казуха, — усмехнулся Горо, кладя ему руку на плечо и сжимая в немой поддержке. — Тебе не за что извиняться. Кроме того, — Горо выпрямился и свел брови, глядя на переполненные палатки импровизированного госпиталя, — вы появились как никогда вовремя. Какое-то время они провели в молчании. Казуха предпочел бы вернуться в родной край тогда, когда его знакомые и хорошие друзья не были в опасности, а Архонт не устраивала показательную казнь на площади столицы. — Ты хорошо знаешь Итэра? — спросил Горо. — Что он за человек? (Ему посчастливилось успеть). — Ему можно доверять, — ответил Казуха, опуская взгляд на сырую землю после прошедшего дождя. — Он помог мне вернуть Глаз Бога моего друга, когда его украл один из разбойников. Казуха научился рассказывать о своем друге, не чувствуя сковывающего горло удушья. Бэй Доу когда-то оказалась права — грусть от потери постепенно сползала с его плеч, свивая гнездо в уютном уголке сердца. Научиться произносить его имя, правда, так и не смог — он видел любопытство в глазах путешественника, так и не осмелившегося уточнить его, до сих пор бывшего на слуху у всей Инадзумы. (Может, Казуха оберегал его от людей, которых он встречал-встречает-встретит в странствиях; ни для кого из них имя друга не будет значить больше, чем сотня таких же — услышанных и сразу же забытых). (Может, Казуха эгоистично хотел сохранить узы их дружбы, пряча в словах бесконечную привязанность и родство душ). (Может, Казуха напоминал себе, что так и не осмелился попросить Томо о большем). Когда Казуха запугивал неудачливого вора и угрожал сломать ему руку, он… не сказать, что не был до конца серьезен. Напускная злость и суровость являлись частью спектакля, однако мысль о том, чтобы проучить парня не только угрозами и короткой битвой, не исчезала до тех пор, пока тот не убежал. — Ты все еще носишь его с собой? — спросил Горо. Казуха кивнул, и он поджал губы. — Мне интересна природа Глаза Бога. — Не знаю, какова их природа, — Горо невольно завел руку за спину, — но судя по тому, что я видел, владельцы забывают то, из-за чего они получили Глаз Бога. Они теряют себя, и... — Горо сложил на груди руки, — то, что казалось важным, превращается в пустоту. (Если бы у личной пустоты Казухи было лицо, оно было бы с длинным шрамом поперек носа). Казухе оставалось только гадать, что мог бы забыть его друг, если бы он был быстрее, а лестница — короче. Они никогда не разговаривали о том, как получили Глаза Бога. Казуха подозревал только, что свой Электро друг получил не так, как он; обошлось без философских рассуждений о цели и смысле жизни, когда ночь заглядывала в окна. Раздались приглушенные взрывы, и вдалеке, на острове Наруками, красными, желтыми и оранжевыми цветками вспыхнули запущенные фейерверки. — Сегодня какой-то праздник? — Казуха чуть нахмурился, пытаясь пробраться в темные уголки памяти, в которых собралась пыль за многомесячное отсутствие. — Думаю, владелица фейерверков пытается... приободрить нас. — Горо едва заметно приподнял уголки губ. — Видимо, новости о недавнем сражении достигли города. Казуха встретился с Еимией один раз, когда еще не было объявлено охоты, а его жизнь не превратилась в бега; когда все, что осталось от того времени, еще нельзя было уместить в потухшей стеклянной сфере; когда еще можно было облечь чувства в слова и услышать ответ(?) на них. (— Мы заплатим в два раза больше, — вмешался друг, притащивший Казуху в магазин Наганохары за несколько часов до запуска фейерверков. — Можем купить вам моти в качестве дополнительной оплаты. Или, — его взгляд скользнул по коробкам, — помочь в магазине? Точно, мы можем помочь в магазине, чтобы у вас было время заняться заказом! — Еимия, стоящая посреди творческого бардака, не выглядела убежденной, но — заранее обреченной. Друг посмотрел на свою кошку. — Хотите погладить Таму? — Ты пытаешься отдать ее в рабство? — Казуха вздохнул, потирая переносицу и прикрывая глаза. — Это вклад. — Она откусит тебе палец когда-нибудь). Засиявшие в небе огни рассыпались и исчезли в глубокой темноте, оставшись в памяти не спящих повстанцев ярким мгновением надежды и поддержки. Казуха немного завидовал им, способным оживить дорогие воспоминания. Оживить того, кто умер, невозможно было даже с помощью тысяч запущенных фейерверков. 3. Мондштадт Мондштадт был противоположностью Инадзумы. Он также не был похож на Ли Юэ, по которому Казуха путешествовал некоторое время, проводя ночи под кронами деревьев и в деревнях, где немногочисленные жители любезно принимали странников. Мондштадт представлялся ему тем самым глотком воздуха, которого ему не хватало в лабиринтах штормов родной страны. Несмотря на то, что он был довольно беден и уступал в прогрессе другим странам, зеленые просторы, где гулял ветер, и люди, встречающиеся ему, покорили его. Если бы Казуха когда-то принял решение оставить странствия, местом своего пристанища он выбрал бы город свободы. На улицах Мондштадта стоял переполох — в город на культурный фестиваль впервые были привезены знаменитые фейерверки из Инадзумы, собравшие вокруг себя народ еще до того, как солнце скрылось за горизонтом. Силы Ордо Фавориус были направлены на то, чтобы организовать заведенную толпу, с нетерпением ожидающую начала яркого шоу; некоторые пьяницы еле держались на ногах, но из чистого упрямства отказывались покидать место. Казуха стоял на площади вдалеке от статуи Анемо Архонта, прислонившись плечом к колонне, и с легкой улыбкой наблюдал за суетой, пока у его ног крутилась белая кошка. Прошло больше полугода с тех пор, как Инадзума снова стала открытой страной, несколько месяцев с момента, когда Казуха решил покинуть «Алькор», всегда готовый принять его на борт, и не больше двух, когда он в последний раз слышал о путешественнике, отправившегося в Сумеру на поиски ответов. Казуха увидел протянутые ему данго — после открытия Инадзумы множество торговцев бросились изучать ее культуру для привлечения клиентов. Он взял свою порцию и повернул голову в сторону собеседника, бывшего выше его на голову и уже успевшего съесть один из круглых кусочков теста своей порции; взгляд Казухи наполнился нежностью, заигравшей янтарным блеском. — Рыцари из Ордо Фавониус могли бы лучше следить за тем, что происходит в городе и его очередях. Вот, держи, — произнес тот, обращаясь к белой кошке, и отдал ей купленную в ларьке рыбу, — не ешь все сразу. — Он выпрямился и подошел к Казухе. — Я насчитал как минимум трех людей, которые влезли впереди меня. — Сомневаюсь, что наблюдение за порядком в очередях входит в их главные обязанности. Признай, что ты затаил на них обиду. Томо развел руки в стороны, и легкий ветер подхватил широкие рукава его косодэ. — У меня есть на это право. — Он лукаво прищурился, глядя на измученный патруль возле широкой лестницы, (Казуха предпочитал смотреть на то, как рядом с его глазами появлялись лучики от шуточной колкости, чем на то, как под ними из-за бессонных ночей и преследующих кошмаров расцветали синяки. Томо никогда не рассказывал о своих снах; он выглядел подавленным на следующий день, тщетно пытаясь скрыть разбитое состояние — глупо, вообще-то, Казуха его чувствовать и понимать научился с полувздоха) и приобнял расслабившегося Казуху. — Они неделю следили за нами и проверяли, не собираемся ли мы захватить Мондштадт. — Двое странствующих самураев далеко за пределами Инадзумы не могут не послужить причиной для того, чтобы попытаться обезопасить себя. — Казуха прижался к нему спиной, чувствуя согревающую теплоту, (он мог повторить очертания шрама на груди Томо, оставшегося от «Мусо но хитотати», с завязанными плотной повязкой глазами; за ночи, проведенные вместе, Казуха выжег в памяти след молнии — как знак своего бессилия и чужого упрямства, переплетенного с едва не отобранной жизнью и чем-то большим, тем, что представляло из себя мечты, желания и надежды) и Томо оперся о его макушку подбородком. — И что же мы соберемся захватить по их мнению? — Он поднес ко рту палочку с данго и, пережевывая мягкое тесто, отличное от инадзумского, произнес: — Лагерь хиличурлов? Забираю того большого парня с топором. Хотя я предпочитаю тех сумасшедших в Инадзуме. Казуха покачал головой, скрывая улыбку и снимая сладкий шарик зубами. Тама, мурча у их ног, аппетитно уплетала угощение. В ближайшее время возвращаться в Инадзуму они не собирались. Пока Казуха проводил месяцы в бегах, Томо, потерявший память и часть себя вместе с Электро Глазом Бога, верно и праведно служил под командованием Кудзе Сары. Кудзе Сара оказалась достаточно лояльной для того, чтобы оставить ему жизнь, и совершенно не глупой, чтобы позволить ему, посмевшему бросить вызов Архонту, свободно перемещаться по Инадзуме. Фрагменты на холсте его личности, ставшие пустыми, оказались заполнены теми красками, которые он бы никогда не добавил в свой портрет. После победы над Баал и возвращения Электро Глаза Бога краски смешались, превратившись в месиво, заставляющее его глаза тускнеть, а лицо — становиться бледным под гнетом совершенных дел. (Казуха, наверно, должен был перестать себя винить за то, что опоздал тогда — Томо жив, жив, а не мертв, но тяжесть все равно продолжала давить на плечи. Сотни «если бы» перемалывали в труху его ребра каждый раз, когда привычный, яркий блеск в чужих глазах исчезал, уступая место запотевшему стеклу; когда посреди ночи, полной звезд, личная звезда Казухи казалась погасшей. Тяжесть исчезала медленно. По паре лепестков за услышанную шутку, по столько же — за громкий смех и чуть больше за каждый поцелуй). На площади началось движение, и перед статуей, рядом с огражденными фейерверками во избежание несчастных случаев, встала магистр Джинн, чтобы произнести короткую поздравительную речь и еще раз напомнить о соблюдении техники безопасности. Она обмолвилась, что привезенные фейерверки были сделаны персонально для Мондштадта, чем вызвала восторженные крики, заставившие ее еще раз напомнить о… безопасности. — Жаль, что наша бумажка с фейерверком потерялась. Хотя, — Томо зарылся носом в светлые волосы Казухи, прикрывшего глаза, — вряд ли от нее была бы польза сейчас. — Признаться честно, я совсем не помню тот фейерверк, — сказал Казуха, выпутываясь из крепко обхвативших его рук, чтобы выкинуть палочки в стоящее рядом мусорное ведро. — А? — Томо удивился, изогнув бровь. — Почему? Переполошенная толпа затихла, когда был подожжен фитиль. Казуха подошел к нему, по-детски озадаченному и немного… расстроенному, да? Казуха улыбнулся. — Я не мог отвести глаз от тебя, — признался он, поднимая в памяти события, до которых было рукой подать — немногим больше года прошло; однако они представлялись далекими, словно расстояние до них было таким же, как от Мондштадта до Селестии. Томо застыл, освещенный огнями, раскрасившими небо в изумрудный и бирюзовый. Они отразились в стеклянной сфере его горящего Глаза Бога, заменяющего заколку в волосах. — Я собираюсь поцеловать тебя сейчас, — произнес он под выкрики толпы, задравшей головы к небу. — Дурак, — нежно. Казуха положил ему руки на плечи, приподнимаясь на носках. — Не нужно мне об этом сообщать. — Тогда в следующий раз, — Томо наклонился, соприкасаясь с ним кончиком носа, — буду сразу затаскивать тебя в темный угол. — Чтобы встретить там отлынивающих от патрулирования рыцарей? — Казуха почувствовал согревший сердце смешок у уголка его губ. — Пожалуйста, избавь меня от этого. Если увиденные и запущенные фейерверки несли в себе воспоминания, Казуха предпочел бы запомнить вместо расцветающих небесных цветов вкус обветренных губ Томо.