brightest light

В церкви нестерпимо пахнет ладаном. Розария ненавидит запах ладана, он пропитывает ей одежду и волосы, следуя шлейфом. Его не перебить ничем — ни алкоголем, ни кровью. Она тащится по темной церкви, в которой уже давно затушили все свечи, и сёстры давно покинули свои посты. Свет горит лишь в одной комнате, моргая почти спасительно. Розария движется туда, как мотылёк на свет, зажимая ладонью рваную рану на животе. Одежда пропитывается красным, капает на пол. Запах ладана смешивается с запахом крови. Дверь тяжелая. Громко ударяется о стену, и Барбара около чьей-то койки вздрагивает, как испуганный оленёнок. Вокруг неё бинты, баночки, пластыри. Розария тяжело выдыхает, валясь на холодный пол. Перед глазами размывается все — только видит, как бело-синее пятно Барбары скачет к ней, стуча каблучками и пытаясь поднять тело женщины. Барбара чудесная. Она свет в конце туннеля, чистое и непорочное божество, которому надо поклоняться место Барсибатоса. Ей бы вышивать крестиком цветочки, а не зашивать дыры в чужих телах. Розария ходит в церковь не для того, чтобы помолиться. Она ходит туда прикурить у свечей, испить крови Христа — ведь это так религиозно — и послушать церковное пение Барбары. Она складывает ладони на груди и поёт, вытягивая ноты. Орган гремит, распадаясь на эхо. Розария шипит, дергаясь из-под нежных рук пастора. Та дёргается вместе с ней, глаз бога загорается, оседая на ране. Вода успокаивает, заставляя женщину просто лежать на кровати, пока ловкие руки зашивают рану. — Всё хорошо, — шепчет Барбара, ласково касаясь лба ладонью и убирая упавшие на глаза волосы. Забирает их с нежностью за уши, другой рукой все ещё держа иголку. Сквозь странную дымку Розария видит, что она в крови почти до локтя и немного пятнами расползается по красивому платью. — Все хорошо потому что ты получила возможность покопаться во мне? — боль несколько сдавливает, отдаваясь неприятным ощущением по костям. Розария жмурится, растягивая губы в отвратительной ехидной улыбке. Размазанная помада склеивает губы между собой, и она ненавидит Фатуи за то, что они испортили ей весь макияж. Да, и с такими глубокими шрамами даже бикини носить не стоит. По сравнению с Барбарой она вся сломанная-переломанная. Истерзанная шрамами и синяками, с вычурным макияжем и грубыми руками, которыми Розария может держать курительную трубку, бокал вина и нож. Конечно, не обязательно нож. Нанести вред человеку можно чем угодно — даже тем же бокалом или трубкой. Если знать, как. Розария знает. У неё в подкорке мозга тысяча и один способ убить человека, а потом спрятать тело так, что больше никто не найдёт. Барбара вытаскивает людей из самой глубокой комы, вылечивает любые болезни. Её музыка воскрешает в людях надежду на что-то лучшее, давая стремление двигаться дальше. У неё ни единого шрама — даже синяка — только россыпи мелких родинок на спине. Розария случайно увидела. Правда. Сощурившись, Розария находит железные осколки на столике совсем рядом. Они лежат в какой-то миске, смятые и грязные. Вероятно, вместе с раной получила и инородные куски. Сама бы не в жизни не вытащила — ей под силу только искореженные пули выковыривать, потому что Фатуи очень меткие попадаются. Пару раз ей помогал Кэйя, осведомлённый о таинственных делах сестры из церкви Фавония. Тот тоже мастерски зашивал, ещё и алкоголь притаскивал. Половину они, конечно, вылили на раны. Но ещё половину Розария с радостью выпила прямо из горла. Барбара от вопроса несколько опешила, делая резкий стежок. Только гидро эффект сдерживает болезненные ощущения. — Ты путаешь меня с господином Альбедо, — она щурится, мило улыбаясь. Розария фыркает, пытаясь не засмеяться. Они обе знают, что господин Альбедо при случае с радостью покопался бы в живом человеке. Даже если это претит любой алхимической этике. — Почему ты пришла сюда? Розарии хочется сказать, что ей больше некуда идти. В Доле ангелов раны не лечат. И она была уверена, что Барбара ещё здесь, трудится до самого вечера, до самой поздней ночи. Так, что ноги уже не держат. Пастор пару раз засыпала здесь. Другие сёстры не могли найти её и только Розария с первого раза безукоризненно находила заснувшую в неподходящем месте звездочку. Свет её был слишком ярок для такой, как Розария, но именно поэтому так легко и находилась. Даже сейчас казалось, что лазарет освещают не свечи, а она — всем своим существом, своими улыбками и своими светлыми волосами. Розария, не удержавшись, протягивает руку и накручивает локоны себе на палец. — Знала, что ты будешь тут. Пальцы перетекают на мягкую щеку пастора. Железные ноготки поглаживают осторожно, боясь оставить даже маленькую царапинку. Барбара, не отвлекаясь от своей работы, льнет к руке, почти закрывая глаза от внезапной ласки. Её светлые ресницы дрожат. А руки делают. Руки, привыкшие таскать раненых и больных, зашивать им раны на чистом автомате и перевязывать. Колдовать что-то своим глазом бога, исцеляя не только тело, но и душу. У Розарии крио глаз резонирует с её сердцем, таким же холодным. Она создаёт ледяные сосульки, чтобы с силой вонзать их в чужие тела. Руки Розарии способны только калечить и убивать. От грязной ладони на белой фарфоровой коже остаётся след. Розария хмурится. Вздрагивает на кровати, когда Барбара затягивает нитку и отрезает её, закрепляя. Затем щедро поливает спиртом, чтобы обеззаразить рану. Вытаскивает приготовленные будто заранее бинты. — В следующий раз предупреди пожалуйста, — и вновь улыбается. Гидро статус исчезает, оставляя волосы Розарии несколько мокрыми. — Привстань. Только осторожно. Розария приподнимается, опираясь спиной на подушку и позволяя Барбаре заботиться о себе. Могла бы просто отобрать эти чертовы бинты, самой закрепить себе рану. Только чужие руки слишком нежные, слишком осторожные, будто Розария сломается если затянуть сильнее. К такой заботе хочется привыкнуть, чтобы руки каждый раз так касались открытых кровоточащих ран. Выть ручной псиной, желая большего. И, возможно, чтобы эта забота растопила ледяные оковы сердца. Эта слабость непозволительна. Розария знает. Но все равно расслабляется в ловких руках пастора, облокачиваясь на подушку. Немного ноет, но это пройдёт. Всегда проходило и сейчас пройдёт. Тепло в грудной клетке проходить не спешит. Розария ненавидит это. Но она не может ненавидеть Барбару, которая от усталости валится ей на плечо и засыпает, прижимаясь тёплым боком к руке.