Идеальный образец

Цезарь паршивый актёр. Но даже такой актёр делает кассу, если умеет привлекать зрителей и брать с них деньги за билеты. Пока он ценен для Джокера, он неуязвим. И даже наблюдатель-тире-надсмотрщик его нисколько не беспокоит, потому что в отличие от невыполнимого задания Большой Мамочки, Джокер хочет оружие массового поражения, а это именно то, что Цезарь может делать в совершенстве. Монэ здесь за тем, чтобы докладывать Джокеру о каждом его шаге. Цезарь улыбается ей — и считает, что всё в порядке. Ведь газ замерзает лишь при температуре ниже ста шестидесяти градусов, а значит, Монэ банально нечего ему противопоставить. Она должна играть свою роль и делать это лучше Цезаря, что, впрочем, совсем не трудно. Оба принимают неозвученные правила. Сказать по правде, Цезарю вполне нравится новая помощница и секретарша. Она отлично ладит с детьми и слугами, она умеет варить сносный кофе и ей не холодно в промороженных насквозь лабораторных коридорах. Если бы мог, Цезарь в неё влюбился, но он видит в Монэ лишь удобный инструмент. Стоит ему совершить ошибку, как она тут же расскажет об этом хозяину. Внимательная, холодная и недостижимая, она притворяется лояльной, но в едва заметных жестах и мимике нет-нет да проскальзнет презрение. Цезарь привык слушать и видеть только себя, но отчего-то ему становится любопытно — ну а чем ещё заниматься здесь, не работать же?! И он тоже начинает наблюдать. У Монэ точные жесты убийцы. Она не выглядит угрожающей или опасной, но даже легкомысленно помешивая ложечкой сахар или читая газету, она легко и быстро переключается на посторонние шумы. Всегда. Цезарь специально роняет при ней пробирки и чашки, ругает подчинённых и исподволь замечает, как каменеет ровная спина и напрягаются икры ног. Монэ постоянно готова к тому, чтобы убить, и к тому, чтобы отразить нападение. Пускай прямых доказательств у Цезаря нет, он подозревает, что она — не обычная служка, сосланная к нему в качестве наказания от молодого господина. У неё тоже есть сила, и сила эта настолько велика, что не требует никакого подтверждения. Рядом с Монэ чудовищно холодно, и холод этот пронизывает до костей, замораживает жидкость в каждой клетке тела. Поэтому Цезарь редко принимает физическую, плотную форму. Хоть Монэ не угроза сейчас, но кто сказал, что он обязан доверять ей, хах? У Монэ мягкая утончённая речь, изысканные манеры и привычка поправлять волосы. После целого дня с детьми Цезарь любит смотреть на неё, как на картину, а в ответ на удивлённые взгляды из-под нелепых очков пожимать плечами — хочу и смотрю, нельзя, что ли? Монэ не спорит. Кажется, ей это даже льстит. Иногда Цезарь думает, а что если она тоже знает, что он знает, и они перебрасывают своё знание друг другу, как мячик для пинг-понга, как атомную бомбу в форме напряжённых взглядов, невысказанных слов. Ну и что с того? Она привязана к нему намертво, вынуждена следить за ним и защищать, потому что паранойя Джокера не дремлет, а Цезарь без раздумий пустит в расход и её, и подопытных, ведь это так весело — наблюдать за течением эксперимента в реальном времени. Монэ идеальный образец. Цезарь чувствует неладное, когда в их сложенный из недоверия и намёков мирок врывается прямой, как циркуль, Трафальгар Ло. Этот мальчишка приносит с собой перемены. Он забирает у Монэ сердце, руки и ноги, и Цезарь самую малость жалеет о последнем. Хотя крылья и лапы идут ей ничуть не меньше, Цезарь однажды не выдерживает и поправляет густые светлые волосы сам, заправляя их за ухо. В ответ на удивлённый взгляд снова пожимает плечами. — Захотелось. Глаза за плотными стёклами холоднее жидкого азота. Цезарь знает, она умрёт за него. И жалеет об этом — так, мимоходом. Всё-таки она бывает… полезной.