Всегда о тебе

Драко стоял посреди темной пустой комнаты — лишь обшарпанные стены, осыпавшийся потолок на стертом, грязном полу, и окна — все в разводах и трещинах. Окна, показывающие догорающий закат. Драко был бледный — почти что серый. Синяки у него под глазами были почти черными, особенно на фоне белого лица и волос — спутанных и истончившихся. Он был страшно худ — даже через одежду проглядывалось его угловатое, лишенное лишнего веса тело. Глаза Драко, его прекрасные большие серые глаза, пускали дрожь по телу. В них был животный страх, вселенская усталость, терпкие боль и отчаяние. Когда взгляд его переставал метаться по комнате, застывая на какой-нибудь точке, Малфой до мурашек был похож на мертвеца. Всё было каким-то странным. Комната словно расплывалась, потонув в непонятной дымке. За окном темнело слишком быстро, невозможно быстро. Первые робкие звезды должны были открыть глаза на востоке, но небо лишь темнело, наливаясь чернильной синевой. Не было ни луны, ни облаков, ни звезд — ни-че-го. Будто весь мир погрузился во мрак. Как только стемнело так сильно, что в комнате было видно лишь открытые части тела Драко — светящиеся даже в сумерках — где-то извне зародился тихий звук. Малфой попятился назад, споткнувшись и упав на пол, начиная почти истерично сучить ногами и руками, придвигаясь к стенке, словно пытаясь слиться с ней. Звук тем временем набирал силу, начиная бить по ушам. Похожий на скрип мела по доске, сменяющийся шершавым шкрябаньем. Он становился всё громче, ближе, пронзительнее. До невыносимого, до стиснутых зубов, зажмуренных глаз и закрытых ушей. Драко подтянул колени к животу, утыкаясь в них лбом и с силой закрывая уши руками. Его колотило, как при лихорадке. Комната словно стала расплываться, стены и углы терять свои очертания. Вид из окон же представлял из себя черное полотно — ни леса, ни двора, ни беседки, ни склепа. Бездна. Звук оборвался резко, когда, казалось, из ушей должна была вот-вот хлынуть кровь. Тишина пронзительно звенела, словно после взрыва. Драко тут же отнял руки от ушей, обхватывая себя за плечи и с ужасом вглядываясь в черноту дверного прохода. Пол под ним шатался. Гробовая тишина давила, сводила с ума чертовым ожиданием чего-то ужасного, непоправимого. Нет звука страшнее тишины. Неясно было, как много времени из этой бесконечной темной ночи ушло до того, как в проходе загорелись они — желтые, налитые кровью и похотью глаза. Довольное утробное рычание заставило Драко прикусить нижнюю губу с такой силой, что из нее тут же засочилась кровь, лишь распалившая своим запахом голод насильника. Художник скользнул призрачной тенью вдоль стены. Казалось, комната уменьшилась, всё больше загоняя Драко в угол. Ему и так некуда было бежать. Проход просто исчез. — С л а д к и й, — прошелестело везде и нигде одновременно. Голос Художника поплыл по комнате, ударяясь о потолок и стены, отдаваясь эхом в ушах дрожащего Драко. — Я скучал, Сладкий. Я так расстроен. Утешь меня, Сладкий. Утешь меня. Малфой тихо всхлипнул, и этот звук не смогла заглушить даже ладонь, которой он крепко закрывал свой рот. В темноте его рука особенно сильно напоминала руку скелета. Тень с горящими глазами вновь поплыла по комнате — все ближе и ближе к дрожащей фигурке в углу. Шелестящий шепот не умолкал ни на секунду, пробираясь в мысли, доводя до безумия. Сладкий. Сладкий. Сладкий. Сладкий. Сладкий. Чем ближе был Художник, тем громче, злее, отрывистее становился его голос. Драко размазывал слезы по щекам, суча ногами, но натыкаясь спиной лишь на стену. Наконец голос вернулся к нему, и Драко закричал, отчаянно и истошно: — Пожалуйста, не надо! Умоляю! Умоляю! Пожалуйста, хватит, пожалуйста! Художник был все ближе, кажется, лишь сильнее заводясь от этих просьб и криков, что не прекращались ни на секунду. Даже кромешная тьма не смогла скрыть обнажившиеся клыки насильника. С них капала кровь. Он был так близко, так катастрофически близко, а Драко мог лишь беспомощно кричать, моля о пощаде. И когда огромная фигура Художника уже накрыла Малфоя собой, тот завыл: — Гарри! Гарри, пожалуйста, Гарри! Гарри! Это невыносимо было слушать, это… — Гарри, проснись! Ну же, милый, открой глаза. Гарри! Гарри резко распахнул глаза, ничего при этом перед собой не видя. Он стал судорожно шарить рукой слева от себя — он всегда клал очки на полку. В околоистерике он задел что-то рукой, и оно с жалобным звуком брякнулось на пол. Внезапно на нос ему надели очки, и Гарри наконец смог увидеть перед собой бледное лицо склонившегося над ним Драко. Гарри даже не сразу заметил, что тот гладит его по голове, шепча что-то успокаивающее. Гарри колотило, он никак не мог начать дышать нормально, а из глаз бесконтрольно катились слезы. Реальность вливалась в его голову щедрыми толчками. Поняв, где он и с кем, Гарри судорожно притянул Драко к себе негнущимися руками, обнимая его из всех сил. Малфой продолжал гладить его по голове даже в таком неудобном положении. — Хороший мой, это всего лишь дурной сон. Сейчас все в порядке. Я с тобой. Мы с тобой в Греции, в домике. Войны больше нет. Война закончилась. Гарри замутило от облегчения и только-только пережитого ужаса. Очередной кошмар. Далеко не первый и, скорее всего, не последний за последние два года. Поттер зарылся носом в блондинистые волосы, вдыхая запах мяты и моря. Драко здесь. Художник мертв. Драко жив. Драко в его руках. С Драко все в порядке. Драко ничего не угрожает. Драко понятия не имел о том, что снилась Гарри не война. — Что я уронил? — хрипло спросил Гарри. Горло немного саднило — видимо, он опять кричал во сне. — Стакан. Тебе нужно попить. Драко потянулся за палочкой, отстраняясь от Гарри, чего тот никак не мог ему позволить. Поттеру физически нужно было чувствовать Малфоя в своих руках, чтобы не забыть, что он жив и он в порядке. — Не надо. — Тебе правда нужно попить. — Не отпускай. Пожалуйста. Гарри почти ожидал, что Драко в раздражении закатит глаза, но тот только обнял его с мягким выражением лица, чтобы через несколько мгновений они с Гарри сели вместе, не размыкая объятий. Малфой наконец дотянулся до палочки, чередой заклинаний поднимая чудом уцелевший стакан, высушивая расплескавшуюся по полу воду, заполняя стакан молоком и нагревая его. Поттер благодарно принял питье чуть трясущимися руками. Драко всегда поил его теплым молоком после кошмаров. В детстве так с ним поступала Нарцисса, а теперь так делали они с Гарри друг для друга. Руки Поттера так сильно тряслись, что он чуть не пролил молоко на себя и постельное белье. Руки Драко, обнимающие и гладящие, помогали успокоиться. Сам Драко, целый и невредимый, помогал ему успокоиться. Эти сны полностью вытеснили старые, знакомые до горечи на языке кошмары о войне. Гарри казалось, что они стали в разы хуже. Даже после военных кошмаров он не просыпался с криком, тремором и слезами на бледном лице. Наверное, если бы однажды он проснулся и не нашел Драко рядом, то тут же сошел бы с ума. Но Драко всегда был здесь вне зависимости от того, в какой стране они остановились. Обнимал, гладил, иногда баюкал, как маленького, сцеловывал слезы и шептал нежности. А Гарри держал его обеими руками, словно Художник может вырваться из оков кошмара и отобрать его, а Поттер, как и во всех снах, ничем не сможет помочь. — Рассказать тебе что-нибудь или помолчим? Всегда в такие ночи Малфой либо рассказывал ему интимным полушепотом истории из детства и юношества или просто что-нибудь интересное, либо они просто лежали обнявшись, думая каждый о своем. Драко всегда давал ему выбор. — Давай просто… просто… Драко понятливо кивнул и, поставив уже пустой стакан на тумбочку, потянул Гарри за собой в ворох мягких одеял. Перед тем, как Драко высушил мокрые и холодные простыни, Гарри неуютно поежился от соприкосновения с ними. Но это неприятное ощущение в очередной раз вернуло его к реальности. Малфой уткнулся в вихрастую макушку, обнимая Гарри поперек груди. Тот уткнулся в бледную шею носом, уговаривая себя успокоиться. В груди все еще неприятно ныло, его потряхивало, а в ушах то и дело звенел крик Драко из сна — полный ужаса и отчаяния. Этот крик резонировал в его нервных окончаниях. Гарри было неуютно в собственном теле. — Подумай о чем-нибудь приятном, — прошептал Драко, чувствуя, как мелко подрагивает в его руках любимый. — О чём? Драко ненадолго замолчал, а потом заговорил — певуче. Так, будто рассказывал сказку: — Можешь подумать о друзьях. Про Рона с Гермионой и их уютный домик. Про Джинни, про Луну и Невилла. Можешь подумать про море за окном или места, которые мы посетили. Полеты на метле. Прогулки в лесу. Улыбка Северуса. — Он улыбался всего раз, — хмыкнул Гарри. — Но тебе ведь понравилось, правда? Можешь подумать про сад возле Норы. Всё, что тебе нравится. Гарри казалось, что тихий, полный нежности голос Драко успокаивающим бальзамом проносится по его венам. Поттер положил свою руку поверх руки Малфоя. Она была нежной — как шелковые платки, которые они выбирали в Китае для подруг — и теплой. Это было до мурашек приятно. И Гарри, прислушавшись к совету Драко, стал думать о приятном, прикрыв веки. Иногда Гарри казалось, что он любил Драко всегда — будто это чувство родилось вместе с ним самим. Будто не было до него гнева, непонимания, отторжения и едва ли не ненависти. И все же Гарри знал, когда было посеяно зерно любви, корни которой сейчас сидели глубоко в его сердце — не вырвать так, чтобы не убить самого Поттера. С тех пор, как во владении Гарри оказалась не только мантия-невидимка, но и карта мародеров, шляться по коридорам и не только стало его любимым занятием. Порой он выходил на подобные прогулки не только ночью, но и вечером — многое можно было увидеть тогда, когда тебя самого не видят. Конечно, порой он натыкался на то, чего видеть явно не хотел бы — он прекрасно жил бы, и дальше не зная о том, чем занимаются в раздевалке Гриффиндора Вуд и Флинт. Но в одну из вечерних вылазок он, сам не зная почему, поддался внезапно жгучему желанию увидеть, чем же занимается Малфой в одиночестве на опушке леса. Возможно, он ожидал увидеть что-то компрометирующее, что можно было бы использовать во время словесных перепалок. А возможно, сыграло роль то, что Драко всегда был интересен ему. Место это было скрытым от лишних глаз — на эту сторону не выходили окна, не было здесь ни тропинок, ни мест, где можно расслабиться и посидеть. Оттого и любопытнее было Гарри: чем может Малфой заниматься в таком непримечательном месте. Увидев как всегда прямую спину слизеринца, облаченного в теплую мантию, Поттер в нерешительности замер, боясь рассекретить себя. Малфой стоял буквально метрах в пятнадцати от него. Снег оседал на его плечах и голове, окрашивая вещи в белый. Это было кстати — снег заметет следы Гарри. Словно услышав что-то, Драко стал хмуро осматривать сумрачную округу, однако лицо его разгладилось, когда он решил, что он на опушке один. Гарри с удивлением понял, что Драко, когда не кривит рот в усмешке и не хмурится, очень красивый мальчик. Поттер тогда так устыдился этой мысли, что чуть позорно не сбежал. Но тут Малфой начал колдовать, и Поттер словно прирос к земле, завороженный волшебным зрелищем. Драко что-то сосредоточенно шептал себе под нос, водя палочкой над белоснежными сугробами. С каждым вылетевшим изо рта облачком пара, снег все больше преображался, искрясь и переливаясь под потоком магии. Гарри понятия не имел, где, когда и как Драко обучился таким сложным трансфигурационным чарам, но эти мысли покинули его голову, когда Драко закончил колдовать. Снег превратился в замок… нет — в поместье. Огромное, невероятной красоты поместье с садами, беседками, тропинками, лесом, какими-то строениями, мостом и качелями под высоким деревом. Гарри никогда не видел Малфой мэнор, но был уверен, что Драко сотворил именно его. Тот, хоть и был трансфигурирован из снега, был создан настолько детально и любовно что ли, что становилось ясно — Малфой знает свой дом до каждого камешка и тропки. Когда Гарри наконец смог оторвать взгляд от великолепной снежной скульптуры и перевести его на Драко, то обомлел. Драко улыбался. Не насмешливо и снисходительно, как делал это, слушая похвалу; не надменно и холодно, наблюдая за неудачами недругов; не зло и ехидно, подначивая и оскорбляя. Нет — он улыбался едва заметно, но так тепло и искренне, так незнакомо, что что-то в груди Гарри вздрогнуло. Не мог Малфой — маленький, противный гаденыш, так красиво улыбаться. И глаза… его всегда холодные серые глаза тоже улыбались и лучились теплом. Гарри смотрел и видел в них тоску по дому и любовь к нему же. Гарри никогда бы не подумал, что серый цвет может быть таким теплым. Он так подвис, ошеломлённый незнакомым Малфоем и собственной реакцией, что пропустил момент, когда тот вызвал Темпус и недовольно вздохнул. Вот-вот наступал комендантский час, на улице было уже откровенно темно, несмотря на приглушенный свет Люмоса, который Драко каким-то образом заставил парить неподалеку. Драко постоял еще немного и вдруг с видимым сожалением на лице уничтожил собственное творение. Гарри едва не закричал возмущённо, в последний момент себя остановив. Казалось, он был расстроен не меньше Малфоя, что уже решительно шагал к замку, не оборачиваясь. Снег падал на его кишащую мыслями голову, пока Гарри стоял в одиночестве, глядя на разворошенную кучу снега, что недавно была прекрасным поместьем, и не понимал, что же с ним творится. С тех пор он больше не мог смотреть на Малфоя, как раньше. Не мог так искренне злиться на него. И это было только началом. Время шло, а привычки Гарри не менялись. Четвертый курс был отвратителен. Гарри хотелось просто-напросто исчезнуть, но все, что он мог себе позволить — это мантия-невидимка. Иллюзия того, что его не существует, возможность спрятаться от злобных взглядов и шепота в спину. Хотя бы на мгновение забыть о том, что ждет его за пределами волшебно переливающейся ткани мантии. О том, от чего нельзя спрятаться ни под одной мантией в мире. Он бродил всюду бесшумной тенью, обойдя все ходы, тропы и закутки. Никто не искал его — с Роном они разругались в пух и прах, Гермиона и так тратила на него уйму времени, сама зашиваясь в учебе и их с Роном конфликте. Остальные же готовы были порвать Гарри на кусочки, если не физически, то морально точно. За то время, что Гарри был невидимкой, он не раз видел Драко. Не Малфоя, который не упускал возможности поиздеваться и пожелать ему неудачи, а именно Драко. Драко, который задумчиво гулял в одиночестве, как-то по-детски пиная ногами яркую листву. Драко, который, скрывшись от лишних взглядов, читал маггловскую поэзию в тени дуба. Драко, который успокаивал Гойла, обещая помочь ему с учебой, чтобы родители Грэга не наказали его за ужасные оценки. Драко, который веселил зареванную Панси Паркинсон, улыбаясь ей так искренне и говоря так тепло. И самым странным был случай, когда Гарри, бродя по коридорам перед отбоем, наткнулся на две светловолосые макушки и не смог пройти мимо. Драко и Флер сидели на широком подоконнике, о чем-то негромко болтая. Поттер знал, что девушка искала собеседников, чтобы подтянуть английский язык — Рон, да и половина его однокурсников, набивался в помощники, но получил вежливый отказ. Гарри не был удивлен, что именно Малфой удостоился подобной чести. — Никак не могу успокоиться перед пегвым испытанием. Я слышала слухи, что нас заставят сгажаться с дгаконами! — сорвавшись во взволнованный шепот, сказала Флер с очаровательным акцентом. Драко широко распахнул глаза, и Гарри каким-то невероятным способом понял, что удивление это ненастоящее. Неужели он так хорошо знал Малфоя? — Звучит действительно опасно. — Это пгавда так. Я не увегена, что слухи пгавдивы, но подготовилась, как могла. — Я верю, что ты справишься, — искренне сказал Драко, и Гарри отчего-то ощутил неприятный укол в груди. Ему Малфой говорил лишь диаметрально противоположные вещи, и обида на эти слова решила поднять голову именно сейчас. — Merci, Дгако. На самом деле, хоть задание и сложное, я увегена, что и Виктог, и Седгик спгавятся с ним. Они сильные, опытные волшебники, но вот Арри… — Гарри, из ее уст звучавшее очаровательным Арри, заставило Поттера покрыться холодным потом. — Арри нгавится мне, но он еще так юн! Драко посмотрел на неё как-то странно. Гарри совсем не мог понять этот взгляд, как ни пытался. Паника, связанная с предстоящим заданием, не помогала ему в этом деле. Внезапно Драко заговорил, вырывая Гарри из оцепенения: — Не стоит недооценивать Гарри Поттера. Может, он и юн, но его… он сам с лихвой компенсирует свой возраст. Ты сама еще убедишься в этом, — он говорил уверенно, искренне. Гарри пытался послушать, что на это ответит Флер, но не мог. Слова Драко эхом звенели в его голове, а смысл их все никак не мог дойти до него. Драко похвалил его? Драко, который на каждом шагу кричал, какой он неудачник? Это были первые за год добрые слова, что ему пришлось услышать в свой адрес. И от кого! От Малфоя! Гарри почти упустил момент, когда Драко и Флер, коротко обнявшись на прощание, стали расходиться. Гарри горел под мантией. Ему было невыносимо жарко. Хотелось скинуть на пол чертову ткань и напрыгнуть на Малфоя, выбивая ответы на несформировавшиеся в голове вопросы. Какую игру он ведет? Что на самом деле думает? Почему ведет себя как мудак? Зачем притворяется и притворяется ли вообще? Гарри смотрел вслед удаляющейся фигуре Драко, чувствуя, как твердь привычной жизни развалилась под его ногами, и теперь Гарри летит вниз — в неизвестность. И это было страшнее, чем испытание с драконом. На пятом курсе прогулки под мантией стали едва ли не редкостью. Собрания Ордена, страшные, непонятные сны, недоверие окружающих, кошмары, в которых ему являлись остекленевшие глаза Седрика, чертова Амбридж и ее чертова дружина, в которую входил и Драко, чувства Гарри к которому превратились во что-то совершенно непонятное. Отношения с Чжоу, которая Гарри уже даже и не нравилась. Всего было так чертовски много, что времени на эти побеги от реальности толком не оставалось. Но один раз, впервые не разбудив своими криками Рона, Гарри, ужасно уставший и измученный, накинул на себя струящуюся ткань и зачем-то взглянул на карту. По коридорам лениво двигались точки с именами старост, и лишь одна, что находилась ближе всего к гостиным Гриффиндора, двигалась быстрее остальных. Поттер тут же выскочил из спальни, направляясь к Драко Малфою. Гарри старался идти не слишком быстро — мантия не заглушала его шаги, так что шуметь было решительно нельзя. Он настиг Малфоя, когда его точка на карте приблизилась к другой, которую Гарри ошибочно принял за еще одну старосту. Это была маленькая девочка. Судя по всему, первокурсница с пуффендуя. У нее были припухшие покрасневшие глаза и такой несчастный вид, что Гарри захотелось ото всех ее укрыть. Малфой дошел до девочки почти сразу после Гарри, который старался держаться на небольшом расстоянии, напряженно рассматривая слизеринца. Гарри понятия не имел, чего ожидать от Малфоя, и зачем-то крепко сжимал в руке волшебную палочку. Но чего он точно не ожидал, так это того, что, воровато оглянувшись вокруг, Драко присядет перед девочкой на корточки, спрашивая ласковым голосом: — Что ты здесь делаешь? Отбой уже давно был. Девочка, испуганно замеревшая при виде Драко Малфоя, о котором ходила не лучшая слава, едва заметно оттаяла и шмыгнула носом. Она неуверенно посмотрела на старосту, что терпеливо дожидался ее ответа, и сбивчиво заговорила: — Я… Меня только недавно перевели сюда из Думстранга, и я постоянно теряюсь. Вечером я попала сюда, не знала, как выйти, и села отдохнуть за доспехами, но заснула и… и… Девочка, кажется, была готова вновь заплакать. Драко едва заметно нахмурился, но лицо его тут же разгладилось, и он участливо спросил: — Как тебя зовут? — Алисия… — Так вот, Алисия. Я не знаю, почему к тебе не приставили помощника, чтобы ты не заблудилась, но завтра я поговорю об этом с твоим деканом. А сейчас я отведу тебя в твою гостиную, а ты будешь взрослой девочкой и больше не будешь плакать и пойдешь спать, хорошо? И никому не скажешь, что это я привел тебя. Договорились? Алисия несколько раз кивнула — сперва неуверенно, а потом доверчиво. И тогда Драко улыбнулся — той улыбкой, что Гарри видел всего с десяток раз за все время наблюдения за ним. Малфой встал на ноги и, взяв девочку за руку, повел ее по безлюдному коридору. А Гарри все смотрел этой парочке вслед, в который раз спрашивая себя, кто Драко Малфой на самом деле? О том, что же творится с ним самим, он старался не думать. Шестой курс был ужасен. Гарри, не оправившийся после смерти Сириуса, терзался от страшных мыслей и образов днем и ночью. И днем, и ночью он следовал за Драко бесшумной тенью, надеясь рассекретить его, и в то же время надеясь не сделать этого. Мысль о том, что Драко может оказаться Пожирателем смерти, делала ему в разы больнее, чем сломанный самим же Драко нос. Гарри окончательно перестал понимать себя, но помощи просить было не у кого — Рон с Гермионой не поняли бы, а Сириус был мёртв. Поттер остался один на один с собственным безумием и ненужными, неправильными чувствами. Драко, казалось, был сломлен не меньше него. Он бродил по замку тенью себя самого, почти всегда был один — даже Забини, что так и стелился у его ног последние годы (безумно раздражая этим Гарри), почти не появлялся рядом. Драко сам гнал всех от себя, шипя и скалясь. Гарри больно было на это смотреть. Больнее было в тот день, когда Гарри, в надежде выяснить что-то важное, под мантией побежал к тому месту на опушке, где на третьем курсе Драко наколдовал снежный мэнор. Он не смотрел на карту какие-то жалкие минуты, а точка Драко за это время успела наконец вновь появиться на потертой бумаге и оказаться аж в лесу. Подобравшись достаточно близко, чтобы все хорошо видеть и слышать, Гарри обомлел. Драко сидел на снегу в накинутой на школьную форму теплой мантии. Перед ним чернела небольшая ямка, казавшаяся бездонной среди бесконечного снежного моря. На протянутых ладонях Драко лежала маленькая птица и… Драко рыдал в голос. Он выл сквозь стиснутые зубы, роняя слезы на окоченевшее тело птицы, и столько было в этом звуке и его лице обреченности и боли, что у Гарри подкосились ноги. Его словно огрели каким-то сильным и очень темным проклятьем или даже хуже. Драко все плакал и плакал, икая от истерики и холода, держа безжизненное тельце в трясущихся руках. Он был так бледен, так ужасно бледен, что сливался со снежными просторами, и лишь черные синяки под его глазами выделялись на этом белоснежном холсте. Казалось, даже глаза его выцвели. Спустя бесконечные минуты, что-то бормоча себе под нос, Драко со всей бережностью положил птичку в ямку, начиная закапывать её голыми руками, марая их в холодной грязи. Это было настолько душераздирающее зрелище, что Гарри не выдержал и просто сбежал. Его и самого колотило, как при лихорадке. Он не мог больше смотреть, но и помочь и утешить тоже не мог. Это сводило с ума. Это было больше, чем он мог перенести. Это было прозрение. Гарри отмахнулся от горьких воспоминаний. Хоть именно этот момент помог ему осознать его чувства почти до конца, приятного в нем ничего не было. Приятным было чувствовать теплое тело Драко под боком, его вздымающуюся от спокойного дыхания грудь, его ровное сердцебиение, его родной запах и губы, уткнувшиеся в макушку Гарри. Эти воспоминания в который раз напомнили Гарри, почему именно Драко сейчас рядом с ним. Почему он всегда рядом с ним. Почему он был готов на всё, чтобы вытянуть Драко из той дыры, в которую он так несправедливо свалился. Почему он чувствует себя самым счастливым каждый раз, когда Драко улыбается. Гарри прислушался к себе и понял, что кошмар отпустил его. Мысли о Драко, о его чувствах к Драко словно исцелили его потревоженную душу. Война, Художник, несправедливость со стороны окружающих, путь к их отношениям, долгие дни лечения — всё это позади. Есть здесь и сейчас — море за окном, порт-ключ в очередную сторону в чемодане, грудь Драко под его щекой, его же пальцы в волосах Гарри и их любовь, взращённая на руинах прошлого, расцветшая, как самый прекрасный цветок. — О чем думал? — тихо шепнул Драко, почувствовав, что Гарри наконец вернулся в их комнату из темного плена собственных страхов. — О тебе, — честно ответил Поттер, чувствуя, как дыхание Малфоя на мгновение прервалось. — О, да? И как оно? — Я всё время думаю о тебе, так что, думаю, привычно. Хочу поцеловать тебя. Драко тут же сполз ниже, перекладывая голову Гарри на соседнюю подушку. Теперь они лежали лицом друг к другу, не закрывая глаз, пускай от близости и темноты комнаты мало что было видно. Драко медленно придвинулся еще ближе и нежно, медленно потерся о кончик носа Гарри своим, от чего ресницы Поттера затрепетали, а внутри взметнулся рой бабочек. Драко слегка приподнялся, потираясь носом о скулу и щеку, оставляя на них смазанные поцелуи, похожие на прикосновения перышка. Гарри млел под этими невесомыми прикосновениями, млел от тепла любимого тела. Сердце Гарри защемило от непередаваемого коктейля чувств. Поттер ласково положил руку на гладкую щеку Малфоя, притягивая его к себе так, что их губы наконец соприкоснулись — медленно и так нежно, что невольно поджимались пальцы ног. Мягкие губы Малфоя ненавязчиво переняли инициативу. Драко медленно ласкал нижнюю губу Гарри, зарывшись пальцами в волосы на его затылке, пока Поттер пытался вспомнить, как дышать. Это был обычный поцелуй, за исключением того, что каждый поцелуй с Драко был словно первый. Их губы двигались в неторопливом, вдумчивом темпе, отчего кружилась голова, а в груди все переворачивалось. Им было почти больно от этих чувств, словно тело не может выдержать нечто столь необузданное, могущественное. Это было крепче любых уз и прекрасней, чем сама магия. Это было только между ними. Их губы рассоединились с приглушенным, красивым звуком, но ни один из парней не стал отстраняться. Драко обнял Гарри, утыкаясь губами в лоб, чувствуя такое умиротворение и тихое счастье, которое нельзя описать словами. — Гарри… — М-м-м? — сквозь дрему, что опустилась на Гарри полупрозрачной вуалью, промычал он. — Я тоже тебя очень сильно люблю. После этих слов Гарри провалился в сон с мечтательной полуулыбкой на губах. Ему снился снег, любимая улыбка и смеющиеся серые глаза.