четвёртое июня

      за окном громыхало. сверкала молния, как из ведра лился дождь, каплями стучал в окно и стекал вниз.       сегодня было только четвёртое июня, а уже такая погода. на улице лужи, да грязь одна. неприятно.       в дверь постучали.       летов оторвал взгляд от окна и прошёл в коридор, к двери. отперев её, в голове пронеслось: «идиот, нужно было смотреть в глазок. а если там были люди из КГБ?»       и только спустя пару секунд он наконец вспомнил, что СССР распался двенадцать лет назад и никто преследовать больше не будет.       кузя, как кошка, проскользнул в квартиру через слегка открытую дверь, скинув с себя мокрую джинсовку.       — здравствуй, егорушка, — усмехнулся кузя, поправляя непослушные волосы. — ты чего так долго открывал?       — я испугался, что пришли из КГБ, а потом вспомнил, что никакого КГБ давным давно не существует.       — егорушка, тебе бы развеяться, — всё продолжал рябинов. — какой-то измученный ты. колись, жёнушка тебя так поматала?       игорь почесал бороду и взглянул на своё отражение в зеркале. и в правду: ему было только тридцать восемь, но выглядел на все 43.       — пойдём, я тебе дам свою одежду, а то ты весь мокрый, — мужчина прошёл в свою спальню, к шкафу, вытаскивая оттуда футболку, пижамные штаны и носки. — держи.       кудрявый бережно взял одежду, сходу начиная переодеваться, что, конечно же, смутило летова.       — я пойду, э-э-э… чаю нам сделаю.       рябинов заглянул на кухню спустя минут десять, когда чай уже был готов.       — я сделал тебе чай с мятой, — улыбнулся егор. — как ты любишь…       — как я люблю, — вновь заулыбался кузя, слегка потрёпывая длинные патлы егорушки. — кстати, а где же твоя жёнушка?       — мы поссорились.       — о, извини…       летов сидел с пустотой в глазах и постоянно молчал, выслушивая болтливого костю. изредка кидал какие-то филосовские фразы и отвечал на вопросы.       кузьму такое поведение не устраивало: возможно, потому что он сильно переживал за друга. а возможно, даже и не за друга, а за объекта своей симпатии.       — егорка, а давай выпьем по стопочке? — предложил кудрявый, прекрасно понимая, что одной стопочкой точно не закончится.

...

      фёдорович сидел на стуле, уткнувшись лицом в столешницу, пока кузя лениво перебирал табы на гитаре, пытаясь что-то играть.       — егорка, а, егорка, — окликивал тот. — ты чего такой расквашенный, горе ты моё лукавое… ты мне скажи, как есть, я тебя пойму… и поддержу.       — кузя, вот ты мне скажи, почему меня все бабы кидают? — вздохнул длинноволосый. — я к ним с любовью, с душой… а они вечно обижаются.       — может, ты не на тех людей смотришь? вот например, есть же в твоём окружении люди, которых не замечаешь, а они пытаются к тебе прильнуть… я-то знаю, что явно есть…       рябинов вздохнул, отложил гитару в сторону и подошёл к летову, заключая в объятия.       он услышал, как тихо вздыхал игорь, как стучало его сердце… а ещё чувствовал запах сильного перегара вперемешку с духами.       — егорушка, чего же ты… — костя постарался поставить друга на ноги, сам чуть не упал, и подхватил рукой того под подмышки. — давай я тебя в спальню доведу, вижу же, что ты устал.       он услышал что-то пьяное, усталое и невнятное.       кудрявый еле как дотащил летова до кровати, на которую его и уложил, а после упал рядом.       — егорушка… — шептал мужчина, прижавшись со спины.       утром, когда рябинов отсыпался после очередной пьянки, фёдорович сидел на подоконнике, чиркая что-то в небольшой, потрёпанный блокнот. он перевёл взгляд на кузю: такого растрепанного, но милого, словно котёнок. вьющиеся волосы лезли в лицо, отчего мужчина то и дело кривлял его во сне.       рядом, у кровати, лежала глупая домашняя футболка егора в цветочек, которую он выдал мокрому вчера от дождя косте.       очень хотелось накинуться с поцелуями на такого домашнего кузю, прижимать к себе и не отпускать…  говорить о том, как любит и ценит.       летов помотал головой, отбросив эти глупые мысли. а как же наталья? это же измена. бред, такого не может быть и никогда не будет! и не важно, что они поссорились. она вёрнется. обязательно.       — ой, — пробурчал сонный басист. — доброе утро… — мурчал мужчина, вылез из-под одеяла и натянул на себя ту несчастную футболку. — голова немного трещит.       — пошли на кухню, я тебе таблетку дам.       на кухне, конечно же, таблеток не нашлось. зато в холодильнике, стояли нетронутые прекрасные маринованные огурцы. точнее не так: огурцы лежали в прекрасном, холодном (!!!) рассоле.       егор не успел до конца открыть банку, как только к ней присосался рябинов; он пил как-то неаккуратно, давая возможность огуречному рассолу стекать с губ к подбородку, шее и впитываться в футболку.       «вот же блядство, » — думал летов, почёсывая бороду.       кузя, наконец, напился, оставил банку на столе и почесал затылок.       — я пойду, наверное… — засмущался он пристального взгляда и уставился взглядом в пол. — если что, я футболку твою пости-…       летов, всё же не сдержался и заткнул костю поцелуем. он почувствовал вкус того самого блядского рассола: солёный, пропахнувший маринованными огурцами и закинутыми туда же листами смородины. у кузнечика, почему-то были очень горячие губы… и мокрые, опять же, от ебучего рассола, который егор блять вообще не любил, но ради рябинова можно и потерпеть.       они оторвались друг от друга, потому что услышали хлопнутую дверь.       — егорушка, ну я пойду, — улыбнулся кузнечик, выскакивая в коридор. — а то задержал я тебя. до встречи! — валентиныч подмигнул тому на прощание, натянул на себя джинсовку и выскочил из квартиры.       — до встречи, — сказал куда-то в пустоту летов.