мероприятиях
каждый раз, когда Чонгук думал об этих сборищах в таком ключе, ком неминуемо образовывался в его горле и мешал спойно дышать все вокруг выглядели так, будто пришли на прощальную вечеринку, на последнюю вечеринку перед апокалипсисом или типа того (что-то очень глупое и очень, очень помпезное, заметная нервозность каждого, заметный уровень опьянения каждого (трудно не разглядеть то, как они заливисто смеялись над дурацкими шутками, которые парень уже тысячу раз слышал на таких же вечеринках в другой части города), ему было трудно передвигаться по помещению, учитывая все попытки делать это как никогда аккуратно; он ненавязчиво касался обнаженных плеч девушек, облаченных в самые блестящие наряды (господи, где они такие находят) ему было трудно стоять на ногах, и Гук не мог понять из-за чего именно: третьего стакана сомнительного пойла в нем или из-за мальчишки, что сверкал белоснежными зубами прямо в лицо какой-то девушке, которая, судя по всему, вообще не понимала, что происходит (бедная, как ты ещё не ослепла), её волосы спадали локонами на лицо, а руками она выписывала какие-то замысловатые фигуры, будто бы танцевала, будто бы пыталась кого-то впечатлить Гуку на секунду показалось, что если смотреть на этого мальчишку слишком долго, то он может ослепнуть, ему правда почудилось, будто зрение начинает знатно подводить, он прижал подушечки пальцев к глазам на секунду, но мальчишка начал светиться будто бы ещё сильнее (хотя куда уж) - Эй! – Гук окликнул его достаточно громко, хотя стоял практически впритык к этой недо-парочке, немного притесняя девушку Чимин улыбнулся шире и потянул к нему свои изящные руки, будто бы совсем забыв о девчонке; браслеты на его руках невесомо звякнули, и это единственное, что Чонгук смог услышать в этом гомоне - Чон, – Чимин грузно выдохнул слова куда-то в шею парню, навалившись на него всем своим весом; тонкая блузка Чимина путалась у Чонгука в руках, в кольцах, в ремне, но он был не против этого, как был не против и того, что тонкие руки уверенно хватают его и ведут в неизвестной направлении*
он держался достаточно уверенно для того, кто говорил Гуку что-то вроде: «Это так неправильно! Гук-ки, боже, это так неправильно!» и постоянно уходил, оставляя Чона в смятении; он держался уверенно, потому что это был он он скомкано целовал Чонгука в щеки, которые неумолимо краснели то ли от выпивки, то ли, опять же, из-за него. Гуку казалось, будто это – всё, чего он когда-либо был достоин; снимать комнату в голове Чимина, чтобы он, опьяневший до безумия и жара в костях, целовал его и умолял о большем, Гуку было трудно передвигаться на ватных ногах, каждый раз, когда Чимин произносил его имя, колени подгибались и парню действительно становилось невыносимо больно, он практически плакал на руках Пака; если бы он правда заплакал, мальчишка бы позволил намочить его черную рубашку, позволил, а потом делал бы вид, будто этого никогда не было, будто бы Чон снова бредил Гуку было трудно, потому что он и правда бредил; в его снах все было чуть более прозаично: Чимин целовал его также, с таким же напором, оставлял на его теле следы, но не уходил (но) но, Чонгук ведь не мог постоянно обманывать себя рядом с Чимином он превращался в безвольную куклу, выполняющую приказы, считающую его высшим существом, чем-то большим, чем просто человеком(и он был таковым)
Пак же был уверен, будто всё это что-то разрушит, (как можно разрушить то, чего нет) потому, решил оставить их обоих ни с чем, кроме вкусной, отборной боли, которую он сам производил и кормил ей на протяжении, вот уже, почти полугода абсолютно все это видели, и абсолютно все пытались делать вид, будто так и должно быть, очень глупо отшучиваясь и хлопая их по плечу; Чимин делал что-то похожее наутро после того, как они теряли контроль, он курил больше, чем обычно и не смотрел на Чона; к вечеру он звонил, просил приехать, но в итоге просто приезжал сам, а потом долго кричал на Гука и пытался ударить, но никогда не бил он сотню раз пытался убедить Чона в том, что это всё ошибка, что парень сам виноват в этом всем, что он портит все, что нельзя так больше, что что что блять*
он задушено стонал, был похож на загнанного зверька, которого Гук изводил на нет, но всё было совсем по-другому он сам подставлялся под эти поцелуи, сам просил об этом, сам же потом и жалел какой самостоятельный мальчишка (да, Чимин?) - Да, Чимин! – Гук почти кричал, и кричал бы, если бы они не находились в одной из маленьких комнатушек дома, в котором проходила очередная импровизированная вечеринка всё походило на какой-то сюрреалистический сюжет, их секс всегда был чем-то чудаковатым и сумбурным; они были дурацкими пубертатными подростками, когда напивались и начинали касаться друг друга; почти что бились в конвульсиях из-за всех тех чувств, что накрывали с головой, и которые они отчаянно не принимали и отталкивали, схватившись друг за друга конечностями (потому что Чонгук отчаянно пытался думать, будто это и есть нормальные, здоровые отношения) (и у них правда что-то получается) но, (удачи с этим, Гук) парень отчаянно стонал, и Гуку хотелось задушить его так сильно, так невыносимо, так, будто бы это что-то решило*
- Что мы будем делать, когда про-трез-ве-ем? – он трясется от холода (или от страха) и произносит это с нажимом, по слогам, выдыхая дым через нос Чонгук измученно хихикает, отпивая из бутылки, будто бы пытаясь отодвинуть момент и не трезветь никогда (ха) (если бы так было можно) - Что и всегда. – Гук тяжело вздыхает, водружая груз ответственности обратно на свои плечи, - по крайней мере, это единственные моменты, когда мы абсолютно честны друг с другом Пак молчит в ответ на это и курит и курит и курит, и глаза парня напротив потихоньку начинают привыкать к темноте (и его изображению) (ага) Гуку снова страшно, как и каждый прошлый раз, как и каждый следующий раз, как и (ага) потому что «Чон, у меня есть девушка» потому что «Чон, подумай о друзьях» ха ха какое отношения к этому имеют друзья, придурок Гуку снова страшно, потому что он чувствует лишь то, как неумолимо разваливается на части, крошится, как песочное печенье, как сгоряча кинутые Чимином фразы остаются крошевом слов на его брюках и и больше ничего Чимину будто бы все равно, он каждый раз корчит гримасу отвращения, обращенную непосредственно к Гуку, и тот лишь исступленно улыбается и не может поделать с зияющей дырой внутри него вообще ничего*
наутро Намджун - один из общих друзей, говорит, что на вечеринке о них трепались вообще все, что о них не затыкались, что их прозвали королями (смешно-то как, боже), что они двигались так, будто ничего больше нет и не будет никогда (блять) ну да, в каждой квартире/клубе/помещении, в котором они были, остались: 1. наша сперма 2. пепел от блядских сигарет Чимина 3. смятение 4. немного ненужных чувств все короли так делают (ага) Чонгук хмыкает, а Пак затравленно косится на него из угла комнаты ну а что ему ещё остается делать, ага*
Чимин очень забавно переминается с ноги на ногу, пока курит, и, намеренно не встречаясь с Гуком взглядом, он произносит что-то (очень тихо) (одновременно резко и почти что нежно) (будто сам боится этого) Чон пытается разобрать его слова и он говорит о том, что пора прекращать, что это переходит границы (будто бы у них когда-то были обусловленные границы) (будто бы у них когда-то было что-то) Чонгуку трудно стоять на ногах, потому что он пытается не развалиться окончательно и, обняв свои плечи, сдерживает себя, чтобы не сорваться и не ударить парня в его голове вихрем проносятся кадры, на которых открытые в мольбе губы, молочные плечи и его собственное «да, Чимин» в ответ на стоны - Чон, тебе что, больно? – он напряженно поднимает взгляд на Гука, думая, будто ему просто стало плохо (просто так) (ничего ведь не произошло) да, Чимин охуенно больно.