***
— Папа пришел с суток, не мешай, ему надо выспаться. Тебе четыре года, мама ушла на работу. Ты сидишь с несколькими игрушками на кухне, потому что вы живете в однушке, и папа отсыпается после дежурства. Ты не раз видела его в гневе. Милицейский ремень больно отпечатывался полосами на заднице, когда ты делала что-то не так. А в комнате остался маленький пластиковый динозаврик, которого ты в спешке забыла там. Зайти за ним — страшно, ведь тогда ты разбудишь папу, и он будет злой. Слезы досады душат изнутри, ты тихонько всхлипываешь под столом. Очень тихо, чтобы не разбудить папу. Когда он выходит из комнаты сильно раньше, чем должен проснуться, ты невольно вздрагиваешь. Все-таки разбудила. Он опять будет ругаться. — Ты чего плачешь? — Я забыла в комнате стегозавра. Я не могу его взять, потому что разбужу тебя. Слезы потихоньку скатываются вниз, щекочут нос, и ты размазываешь их по щекам. — Ну ты чего плачешь, зашла бы и взяла. Я же не монстр. «Я что, действительно сама виновата? Все было так просто?»***
— Ты что, не можешь ровно писать? Прилетает очередной подзатыльник. Сегодня в школе задали не больше обычного, но ты торопишься, потому что тебе принесли кассету с мультиком «Мишки Гамми». Папа так много про них рассказывал, что тебе не терпится их посмотреть. Папа стоит за спиной и смотрит в тетрадь. Осталось сделать только математику. Ты старательно выводишь на середине страницы «N 4», но рука слушается плохо, и цифра выходит слишком корявая. Слезы начинают мешаться. Одна из слезинок предательски капает на листок в клеточку, и на нем расползается некрасивое мокрое пятно. Отец психует и вырывает лист из тетради. Теперь тебе нужно не только сделать сегодняшнее задание, но и переписать чисто то, что было на нем раньше. Остатки прошлого задания с красивой пятеркой от учителя летят в угол. — Какой тебе, к черту, мультфильм, если ты даже писать ровно не можешь? «Я не могу ничего получить, если не сделала идеально».***
— Вы хорошо выступили, но грамоты об участии получат только те, кто занимается больше года, вам не положено пока. Ты стоишь на сцене и смотришь, как награждают остальных участниц. Слезы обиды душат изнутри, но ты сдерживаешь их изо всех сил, потому что стоишь в новом гимнастическом костюме с красивым макияжем, который мама старательно делала перед твоим первым выступлением. Ты пошла на гимнастику полгода назад. Многие элементы у тебя не получались. Терпела удары по ногам и ехидные замечания тренера, ведь тебе очень нравилось, как девочки, что занимаются уже несколько лет, гибко и плавно двигаются во время упражнений. Ты специально тренировалась садиться на поперечный шпагат с того самого момента, как объявили о конкурсе. Вечерами растягивала ноги, положив ступни на листики бумаги, чтобы лучше скользили по ковру. Спустя полторы недели ты на него все-таки села. Теперь памятными кусками бумажки награждают всех участниц, кроме вас троих, кто стал заниматься не так давно. Называют их имена. Родня, что сидит в зале, хлопает им. А вас как будто бы и нет. Ты идешь домой с родителями. Зима. На глазах расплывшийся макияж. Ты больше не можешь сдерживать слезы обиды, они выливаются из тебя потоком. Ты же так старалась, неужели не заслужила хотя бы похвалы от тренера? Ты ведь наконец-то села на этот проклятый поперечный шпагат, который тебе никак не давался! — Я больше не пойду на занятия. «Я не заслуживаю награды».***
Конец пятого класса. Уже очень тепло, и светит ласковое солнышко. После занятий вы с девочками собрались во дворе, веселитесь. Девочки ходят ногами по лесенке, которую между собой вы называете «дугой». Раньше везде такие были. Обычная металлическая лесенка, которую согнули и поставили двумя концами в землю. Ты тоже часто так делала, ведь с равновесием у тебя все хорошо. Одна перекладинка, вторая, третья… но сегодня где-то посередине этой самой дуги ты ошиблась всего на миллиметр, и предательски скользкие туфли ушли по ней вбок. Ты больно падаешь на землю. Левая рука, на которую ты облокотилась при приземлении, дико ноет. Ты идешь домой, и ни слова не говоришь родителям, ведь если узнают, что ты ушиблась, лазая по лесенке — тебя опять наругают. Ты ложишься спать, стараясь не задевать руку. Уже было что-то похожее, когда ты ушибла правую руку в начальных классах перед годовыми контрольными. Ничего, сумела ей написать их все на «отлично»: и диктант, и математику. В этот раз тоже справишься. Утром рука болит сильнее. Выходной, но вам с мамой куда-то нужно идти. Ты пытаешься одеться, пропихиваешь руку в одежду, но она плохо слушается. Это замечает мама. — Что с рукой? Ты внутренне сжимаешься в комок от этого вопроса. Робко произносишь: — Болит. Упала. В травмпункте врач накладывает гипс — перелом лучевой кости. Родители хотят знать, как ты умудрилась сломать руку. На ходу выдумываешь про старшеклассника, случайно толкнувшего тебя на бордюр. Сказать правду — очень страшно, ведь отругают за то, что вообще полезла на эту лесенку. «Я не имею права на ошибку».***
Оказывается, в школе есть кружок хора. Тебе нравится петь. Когда-то ты надевала красивый мамин серебряный халат, резиночки с перьями, включала любимый диск с песнями из мюзикла «Notre-Dame-de-Paris» и танцевала, воображая себя Эсмеральдой, подпевая красивому голосу Элен Сегар, хоть и не знала французского. К тому моменту ты уже прочитала книгу и знала, как печально заканчивается эта история, но все-таки образ юной цыганки, свободно гуляющей по Парижу, зацепил тебя до глубины души. Учитель музыки прослушивает весь класс по очереди на уроке, отбирая тех, кто будет петь в хоре на концерте. Говорит, что у тебя красивый голос. Ты с воодушевлением остаешься после уроков в антрактном зале вместе с другими детьми, учишь «Песнь половецких дев».Улетай на крыльях ветра Ты в край родной, родная песня наша. Туда, где мы тебя свободно пели, Где было так привольно нам с тобою.
На концерт всех просят прийти в светлых рубашках и черных юбках. Тебя всегда одевали хорошо, но твоя школьная юбка — красная клетчатая, а такую не пропустят. Ты просишь родителей купить необходимое, поскольку очень хочешь выступать на концерте с хором. Отец упирается рогом, говорит о том, что либо пусть берут так, либо ты просто не будешь выступать. Это всего лишь какой-то глупый хор. В день концерта тебя отправляют в школу в бежевой водолазке и черных брюках с вышитыми на них крупными осенними листьями. Учитель просит тебя сходить переодеться. Ты слезно объясняешь ей, что у тебя нет того, что нужно. Одна из одноклассниц, с которой у тебя не самые теплые отношения, говорит, что принесет тебе свои юбку и блузку, чтобы ты смогла выступить. Ты переодеваешься в туалете. Через десять минут вы уже выступаете. Выходишь положить вещи в классе и замечаешь отца. Он смотрит на тебя, и моментально вспыхивает. — Почему ты в чужих обносках? Ты что, бомж, чужие вещи таскать? Бегом переодеваться и домой! Стыд и обида накрывают с головой. Девочка специально после уроков бегала к себе, чтобы принести тебе вещи. Она все слышит и смотрит на тебя с сожалением. Ты снова переодеваешься в туалете, отдаешь однокласснице её одежду и идешь рядом с отцом домой. Почему-то появляется дикое желание искромсать эти черные штаны со здоровыми осенними листьями. Когда в следующем году на уроке музыки вас по очереди прослушивает учитель, отбирая для выступления, ты нарочно поешь так, будто тебе на ухо наступил медведь. Тебя, конечно же, не выбирают, и ты садишься на свое место с мыслью о том, что не очень-то и хотелось, наверное, участвовать в этом глупом фарсе. «Я должна заниматься только учебой».***
— У тебя нет таланта, ты все равно быстро бросишь занятия. Поверь мне, я был маленьким, тоже очень хотел в художку, но мне нравилось рисовать простым карандашом, а там заставляли рисовать красками. Я после этого вообще бросил рисовать. Это последний год, когда ты можешь поступить в художественную школу и не выглядеть переростком. Всего каких-то сто двадцать рублей в месяц за посещение и немного на материалы. У тебя изрисованы все тетради, ты оформляешь поля узорами. Купила книжку Ли Хэммонд «Как рисовать лошадей» и целыми днями делала из нее упражнения. У тебя получались очень неплохие лошади, даже отец говорил, что ты очень красиво рисуешь. Две твои одноклассницы ходят на занятия уже не первый год — тебе тоже хочется поднять свои навыки и уметь рисовать самой, а не только делать срисовки с чужих картинок и фотографий в журналах. Ты понимаешь, что тебе не хватает базовых знаний. Девочки на днях сказали, что нельзя размазывать графит пальцем, нужно делать светотень штриховкой. И тебе очень хочется, чтобы тебя научили, ведь дома подсказать некому, а в книжке художница растушевывает свои работы специальной бумажной палочкой-растушкой. Но у тебя нет таланта, и вообще — надо учиться. Некогда заниматься ерундой. «Я ничего не умеею».***
Тебе никак не дается эта чертова геометрия с ее теоремами и доказательствами. С алгеброй тоже начались проблемы. Ты прекрасно справляешься с домашними заданиями, лишь иногда застопориваясь и подсматривая в книжку «ГДЗ за 7 класс». Смотришь, какие теоремы используются применительно к этому кругу, и дальше решаешь сама. Спрашивать у родителей бесполезно — маме некогда, да она и не понимает уже. Папа вообще окончил школу с тройками, и просить у него помощи было бы просто глупо. Да и признаться, что чего-то не понимаешь — это слышать упреки о своей невнимательности. У доски ты тоже отвечаешь хорошо. Но на контрольных и самостоятельных твой мозг решительно переходит в состояние «ступор» и отказывается думать над банальными вопросами. Ольга Николаевна говорит, что при всем желании не сможет поставить тебе «пять» за год. С трудом признаешься маме, что аттестата с отличием в этом году можно не ждать. Отец сильно разозлится, он считает, что у дочери все хорошо. Вы вместе с ней заполняете второй дневник за весь седьмой класс, мама проставляет оценки, и в столбце «за год» выводит красивую цифру «5». В конце года вы покупаете грамоту, которые продают на каждом углу. Папа не приходит на линейку, и это даже хорошо. Дома ты показываешь ему красивый аттестат «За отличные успехи в учебе». Он горд собой и доволен. И не злится. «Я должна быть идеальной».***
Во время уборки мама роняет на пол статуэтку. Та некрасивыми неровными осколками разлетается по полу. Вы вместе собираете ее и выкидываете в мусорное ведро. Ты прекрасно знаешь, что отец будет ругаться. Они с мамой постоянно ссорятся в последнее время — он говорит, что она его обманывает, что долги у нас из-за нее, и что вообще она ему изменяет. Один раз мама наглоталась феназепама и неделю пролежала в больнице. Тебе не хотелось к ней заходить, ты говорила, что лучше бы ее не стало. Тебе было страшно и непонятно. Ты устала от их постоянной ругани. Потом они в очередной раз сильно поссорились. До драки. Вы жили на седьмом этаже. Ты держала ее так крепко, как могла, а балконная дверь больно била тебе по рукам. Ты не замечала этой боли. Лучше бы они жили отдельно, ты бы даже ушла с отцом, но только бы мама была жива. Картина, как она перекидывает ногу через балконное ограждение, вызывает липкий страх по позвоночнику. Тебе стыдно за свои прошлые мысли. Страшно. Больно. Ты не представляешь, как будешь хоронить свою маму. А теперь эта чертова разбитая статуэтка. Когда отец приходит и спрашивает про нее, ты говоришь, что случайно задела, когда искала кассету с динозаврами. Тебе хочется избежать криков и разборок. Но через пятнадцать минут начинается гроза — ведь мама не знала, что ты решила взять вину на себя, и сказала отцу правду. Ты не догадалась ее предупредить. Какая же дура… Отец рвет и мечет, что ты сказала неправду. Говорит, что ты такая же, как мать. «Я должна быть правильной».***
Ты подаешь документы в институт МВД в Москве. Мать с отцом давно в разводе, вы с ней уехали в никуда в чужой город. Мотались по съемным квартирам. Бывали всякие времена: и негде жить (правда, ненадолго), и нечего есть… Она брала обед с рабочей столовки, чтобы ты могла поужинать дома, благо, сотрудникам выдавали их бесплатно. Основные деньги уходили на аренду. Потом она сошлась с одним мужчиной. Сначала он казался нормальным, относился к тебе хорошо. Но потом все чаще появлялся у вас пьяным. Тебя это пугало. Ты не знаешь, что делать с пьяными людьми. Отец мог выпить, но очень редко и немного, максимум пару бутылок пива на каком-нибудь застолье. Ты никогда не видела его пьяным до невменяемого состояния. Часто не хочется возвращаться домой. Ты стала увлекаться готикой. Ходить в черном. Подруга подарила тебе клевые кожаные напульсники с клепками, а на сэкономленные деньги ты сама купила себе ошейник с шипами. Подводишь глаза черным. Пишешь красивые и грустные стихи, которые многим очень нравятся. По учебе скатилась до троек — по всем точным наукам. Исключение составили русский, литература и биология — эти предметы тебе были интересны еще с родного города, повезло с преподавателями. Когда встречалась с одним парнем, одалживала у его бабушки старый медицинский микроскоп. Резала лезвием по тыльной стороне руки, выдавливала капли крови на предметное стекло и с интересом наблюдала, как клетки потихоньку теряют свою форму, формируется тромб. Вот холестериновая палочка, вот кальциевое включение, а вот лейкоциты пытаются понять, что вообще происходит. И где-то между ними еще ручейками пробегают скопления эритроцитов… Ты заканчиваешь одиннадцатый класс. Тебе интересна микробиология, но ты прекрасно понимаешь, что в последних двух школах тебе не везло с учителями по химии, и органику ты еле вытянула на тройку. ЕГЭ ты просто не сдашь. В один из дней вас, будущих выпускников, везут на экскурсию и презентацию в институт МВД. Ты никогда не отличалась хорошей физической формой. Но когда замечаешь среди специальностей «криминалистика», твои глаза загораются, и ты уже точно знаешь, куда ты поступишь. Выбираешь заранее нужные экзамены. Готовишься к ним. Подаешь документы. В один из дней тебе звонит отец. — Что ты натворила? Почему про тебя милиционеры ходят расспрашивают? Долго не можешь сообразить, почему. Потом тебя осеняет внезапная догадка. — Ой, пап, точно, я же собираюсь поступать в институт. — А, ну тогда ладно. Хотя, конечно, тебя вряд ли возьмут. В апреле уже поздно менять список сдаваемых экзаменов. Не примут. Поступает звонок. «Здравствуйте. Вы знаете, мы не можем принять Вас в наше учреждение — у Вашей матери есть непогашенная судимость. Извините, всего доброго». Кладешь трубку. Смотришь перед собой. Сука, ну почему нельзя было сказать раньше? Ты больше никуда не собиралась же, готовилась к ним… И какого черта какая-то стародавняя судимость по статье «Мошенничество» у твоей матери с суммой ущерба в тысячу рублей мешает тебе поступить туда, куда ты хочешь? Душат обида и злость. Опустошение. Апатия. В один из дней мать выкидывает подаренные напульсники и ошейник. — Ты же понимаешь, что твое увлечение — это идиотизм? Вырастешь — будешь над этим смеяться. Слышала, девочку-гота убили? «Я не имею права на свои увлечения».***
Ты работаешь на кассе в ночную смену. Графиком пять на два. По двенадцать часов в сутки. В первый выходной ты сутки не встаешь с кровати, вырубаясь мертвецким сном. Во второй еще пытаешься встретиться со школьными друзьями, которые заняты учебой. С зарплаты остаются копейки, потому что «ты же ешь со всеми». Ага, два раза в неделю. Как раз во второй выходной. А матери с отчимом надо платить кредит за ненавистный Лансер, который тебе не вперся ни одним боком. Хватает только на сигареты и редкую необходимую одежду, когда обувь уже начинает просить каши и неприятно хлюпать осенними лужами. Через время ты съезжаешь от матери на съемную квартиру, потому что тебе некомфортно ездить с работы и обратно по два часа на электричке. А еще появляются свободные деньги и свое пространство в комнатке. Работаешь все праздники, потому что «ты молодая, еще одна, а у нас семьи, мы хотим быть с ними». В принципе, тебе не сложно. В праздники действительно — мало машин, и можно уйти домой пораньше. А еще истеричная управляющая, которая выбрала тебя «девочкой для битья», не зудит над ухом. Ты же не виновата, что работаешь на компьютере быстрее сорокалетних. И не умеешь создавать видимость бурной деятельности. За год ты почти расчистила камеру просрочки в своем отделе, закрыла инвентаризацию без недостачи. Ты знаешь, что весовую икру заказывают в основном в начале года и хранят в заморозке, а когда достаешь на витрину — в нее надо добавить немного минеральной воды, потому что иначе в конце года недосчитаешься половину массы, которая ляжет в твой штраф. Ты научилась быть жесткой с поставщиками, которые по необъяснимым причинам снова прислали товар без доверенности на возврат. А с поставщиками, у которых можно выпросить бонус, ты мила. Потому что за бонус можно списать чертов тухляк, который не вписывается ни в одни лимиты, как бы ты ни старалась. За два года ты стала заведующей отделом в универсаме. Но всегда делаешь недостаточно — брак уходит долго, не выходишь по пять раз за день в торговый зал проверить, как там идут дела. Споришь с гендиром, что не будешь заказывать охлажденную рыбу, потому что вся она уходит в просрочку, а списать ее нет средств. Тебе наплевать, что гендир любит смотреть на витрину с охлажденной рыбой. Управляющая вечно недовольна. Ты дома душишься слезами, желание идти на работу отпадает наглухо. Мать ждет ребенка от отчима. Тот периодически напивается и бьет ее. Вы с ней толком не общаетесь, но когда она звонит в слезах, потому что он поставил ей фингал, ты выпрашиваешь один единственный отгул у управляющей и едешь забрать мать со своим нынешним молодым человеком. Ехать к ней два часа. — Если не выйдешь сегодня, то можешь писать заявление на увольнение. — Хорошо, завтра напишу. Когда спустя две недели ты забираешь свои документы из центрального офиса, тебя вызывает к себе коммерческий директор и задает вопрос, за что у тебя с зарплаты списали пять тысяч. Признаешься честно, что управляющая сделала в счет этих денег списание по браку. Ведь в скоропорте постоянно есть просрочка. Хотя до этого ты сдала отдел в плюс двадцать тысяч, идеально, без недостач. — Ты не получишь зарплату, ты решила на меня нажаловаться! Так и пиши в объяснительной, что ты не умеешь работать, а я тебя тут держала! — орет управляющая с выпученными глазами. «Я ничего не умею, я бездарь! Я должна довольствоваться тем, что мне дают, и не выделываться».***
— Ребенку уже два года, а он все еще не ходит на горшок! Тебе лень им заняться! — Ему уже четыре, а он все не говорит. Ты с ним вообще не занимаешься! — Тебе что, сложно приехать показать ребенка родственникам? Мы же его давно не видели! Ну и что, что сутки на поезде, переживет, нам внучека посмотреть хочется. — Все своей ерундой занимаешься из дома! Нет бы нормальную работу нашла! — Почему только у тебя ребенок так часто болеет? Ты его вообще в сад не водишь! — Он у тебя ни одного стиха не знает и говорит плохо! Нет, ты не водишь его по врачам, они не могут сказать, что это из-за проблем в родах. Ты им просто не занимаешься, сидишь в свои игрушки играешь! — Тебе что, сложно нормально одеться? Ну и что, что у тебя маленький ребенок, ты должна выглядеть с иголочки. — Вот это платье мне нравится, а это на тебе ужасно сидит. Тебе уже почти тридцать. Твоему ребенку почти семь. До четырех лет мальчик не говорил ничего, кроме «мама» и «у!». Ты обошла кучу врачей, каким-то чудом просунула его на курс в крупный центр, специализирующийся на речевых проблемах. Ушла с работы, когда ребенку было три в половиной, живешь на копейки, которые твой ленивый муж зарабатывает, особо не напрягая свое величество. Крутишься. Занимаешься с ребенком, учишь его говорить. Идет медленно. Врачи говорят, что дело в гипоксии при родах, потому что у тебя узкий таз. Развивается он как положено, но речь тормозит. Ты потихоньку вытягиваешь из него сначала буквы, потом слова и предложения. Ставишь ему звуки. Хотя ненавидишь это. Ты так хотела ребенка, но со временем поняла, что ни черта не была готова к этому. Особенно когда выяснилось, что над речью предстоит тяжелый и кропотливый труд. Винишь себя, что пришлось выйти на работу в его полтора года. Что у тебя слишком узкие бедра. Что не попросила кесарево. Что мало занималась. Что вообще родила, потому что у тебя ничего не получается. Все в округе говорят, что это твоя вина. Ты злишься и плачешь ночами. Потому что и сама знаешь, что твоя вина. Но тебе так хочется, чтобы кто-то просто обнял и сказал, что все будет хорошо. Единственный человек, который мог тебя подбодрить — умер. Тяжело и некрасиво. Ком в горле до сих пор стоит, хотя прошло уже несколько лет с тех пор, как свекрови не стало. Почему-то такие замечательные люди уходят из твоей жизни слишком быстро, слишком, рано, слишком… После того, как в полтора года ребенок чуть не выпал с пятого этажа, пока отец в очередной раз орал тебе в трубку, что ты ведешь себя, как последняя сволочь, ты стала очень бояться, когда сын лезет на высокие горки или турникеты. Сердце начинает бешено стучать, и ты медленно убираешь его от опасного развлечения. Он плохо лазает, потому что не умеет. Тебе всегда страшно. Пару лет назад ты неплохо вязала. Сейчас боишься брать в руки спицы, потому что первая мысль — «А вдруг сын наткнется глазом, пока я вяжу?». И вот ты уже не можешь уснуть, потому что тебя мелко трясет от страха, ты в красках представляешь, как он лезет к тебе и натыкается на спицу, и что он весь в крови, и как он будет с одним глазом… «Я плохая мать».***
Ты не можешь дорисовать ни одну картину. Еще когда ты ходила на работу после декрета, ты сумела выделить себе денег на курсы по рисованию. Тебя научили работать с цветом. Милая преподавательница сказала, что у тебя очень классно получается и масло, и акварель, и что тебе не хватает только практики. Несколько картин с курсов висят в доме. А еще дома куча художественных материалов и всего две законченные работы в скетчбуке. На одной из них нарисован котенок сфинкса. Акварелью. Ты не очень удачно решила сделать обрезку картинки по низу и добавила красный фон. — Лол, котенок в кровавой бане! — отшучивается муж. Он считает, что это остроумно. Потом хвалит, говорит, что все равно красиво получилось. Ты не можешь дорисовать ни одну работу. Где-то в середине тебя охватывает тянущее чувство усталости. Ты смотришь на холст, и тебе нравится то, что получается. Но ты боишься сделать следующий штрих, боишься испортить. Незаконченные работы копятся в папке уже несколько лет. Они стоят где-то рядом с электрогитарой. Ты еще в детстве хотела научиться играть, но отец не разрешил, как и художку. Ты сидишь и играешь песню «Невеста» группы «ДДТ». Потихоньку напеваешь. Ты прекрасно знаешь, что у тебя нет голоса, но в караоке с девочками ты пела весьма неплохо. — Это кто тут сидит воет? Муж заходит в комнату с широкой улыбкой. Ты замираешь и смотришь на него. К гитаре ты не прикасаешься уже год. Петь перестала даже в душе. Ты стыдишься своего воя. Весь этот год муж учится играть одну и ту же мелодию и хвалится тебе своим прогрессом. Ты хвалишь его, а внутри пусто. «Я ничего не могу».***
В принципе, у тебя хороший муж. Он старше тебя на шестнадцать лет. Поддерживает тебя в начинаниях, защищает от отца. Вам всегда есть о чем поговорить. Он не любит работать, поэтому ты нашла подработку из дома, чтобы хватало на ребенка. Выйти ты пока не можешь — постоянные больничные. А подстроиться под график работы сада — это та еще проблема. — Почему у тебя такая низкая самооценка? Себя надо любить. Вы сидите на кухне. Сын уснул. Вы курите. У мужа на смартфоне сериал «Волкодав». Мелькает фраза: «Миром правит любовь». — Нет. Миром правит не любовь. — Я с тобой согласна. Миром правят базовые человеческие потребности: жизнь, власть и секс. В большей степени именно власть. — Нет, не власть. — Ну как же? Любой человек хочет иметь власть: над своей жизнью как минимум. Над ближайшим окружением. — Нет. Миром правят идеи. Очень хорошо показано у Маркса. — Но ведь идея капитализма — это тоже про власть как раз. О контроле над жизнью. Когда в обществе равенство и братство — жизнь предсказуема и понятна… — Ты ничего не понимаешь, еще молодая. Я лет в двадцать тоже так думал. Тебе начитанности не хватает. Тебя начинает тошнить. У тебя за плечами — не одна прочитанная работа и статья по психологии и социологии, нехилый опыт в продажах. Уже больше десяти лет стажа работы. И все твои доводы разбиваются о твой возраст. От человека, у которого официальный стаж работы за сорок лет — не больше года. Который читает фантастику. И в сорок дополз до прочтения «Капитала». Ты, правда, не знаешь: весь он его прочел, или по диагонали. Это не аргументированный спор двух людей. Это признание твоей некомпетентности на основе цифр в паспорте. Ты замолкаешь, тебе не хочется больше говорить. «Я не имею права на свое мнение».***
Липкая жижа затягивает все глубже. Оковы на руках и ногах не дают пошевелиться. Тебе тошно и хочется кричать. А в следующую минуту хочется просто сдаться и захлебнуться этой дрянью, потому что сопротивляться уже нет сил. Над головой смыкаются волны. Ты тонешь, перестаешь шевелиться. Тебя накрывает безмолвие. Единственное желание — чтобы все это поскорее закончилось. Хочется тишины и покоя. «Ты ничего не умеешь». «Ты плохая мать». «Ты этого не заслужила». «Ты еще молодая, не понимаешь». «Ты сама виновата». «Тебе просто нужно постараться». «Не будь тряпкой!» «Ты стала не такой, какой была раньше!» «Как мне тебя переделать?» — Мама, я тебя люблю. Сильно-сильно! Маленькие ручки обхватывают шею. Ты открываешь глаза и пытаешься проморгаться. В глазах мутно, голова трещит. Сердце отстукивает больше ста двадцати ударов в минуту. Дышать тяжело. По щекам сами по себе текут слезы. Ты что, плакала? Почему не получается остановить? Нельзя пугать сына… — Ты мне нарисуешь котеночка? Ты сидишь на полу, и маленький мальчик со всей своей непосредственностью смотрит на тебя. — А сам? — Я не могу. А ты хорошо рисуешь. Пойдем? — Но я не умею рисовать котят… — Ты же можешь. У меня же висит твоя картинка с девочкой на стене, которую ты рисовала. Она мне нравится. — Хорошо, пойдем, я тебя научу. — Мам, у меня не получается, я не могу рисовать. — Так, стоп. Давай мы сделаем так. Я рисую, а ты рядом за мной повторяешь. Рисуем капельку — это носик. Вот так. Теперь рисуем два кружочка. Отлично. Теперь… — Мам, он не такой красивый, как у тебя. У меня никогда не получится! — Солнышко, у тебя замечательный котенок. А будешь пытаться чаще — с каждым разом будет получаться еще лучше. Давай нарисуем еще? — Смотри, у меня получилось! — Я же говорила, что ты все можешь. Не все получается сразу, нужно только немного поучиться. Внутри что-то ломается. Ты чувствуешь, как постепенно в легкие возвращается воздух. Тебе еще стягивает руки и ноги, тяжело двигаться. Иногда ты еще срываешься в истерике. Иногда тебе сдавливает грудь, и приходится чаще дышать. «Блин, у тебя классно получается. Почему ты не рисуешь?» «Мне с тобой интересно» «Знаешь, я просто хочу сделать тебе приятно» Ты постепенно начинаешь слышать что-то новое. Очень тихо. Но иногда на твоем лице появляется мечтательное выражение, которое ты потеряла где-то там, давно. Тебе все еще тяжело закончить работы. Но ты пытаешься рисовать что-то небольшое, на что не нужно тратить много времени. «Знаешь, я не собираюсь общаться с тобой в таком тоне». «Да, я устала. Я хочу отдохнуть» «Нет, я не обязана тебя обслуживать». «Я не готова быть помойкой для твоих истерик». «А мне плевать на то, что тебе не нравится мой тон». «Знаешь, ты был неправ. И сейчас ты меня выслушаешь, не перебивая». «Твои слова меня обидели». «Я не хочу быть удобной для тебя. Я хочу быть удобной для себя». Иногда ты слышишь свой голос. Вместе с ним — тоненький звон, как от падающего металла. Да, тебя все еще легко выбить из колеи. Ты все еще срываешься в истерики. Потом ты сидишь и анализируешь свои реакции. Думаешь, что с ними делать. Ты начинаешь ходить к психологу. Скорее для того, чтобы просто выговориться, сформулировать свои мысли. Помогает разобраться в себе, когда проговариваешь проблему. Ты все еще часто видишь эту липкую жижу, которая пытается затянуть тебя вглубь. Иногда она все еще срывает тебя и утягивает за собой. Но все чаще думаешь о том, что знаешь выход из нее. Самой выбраться очень трудно, хотя другого выбора нет. Ради себя. И всем назло. Когда-нибудь ты скинешь эти кандалы и научишься не попадаться в них снова. Тебя еще много раз накроет необъяснимый липкий страх, чувство бессилия, апатия, нежелание просыпаться и открывать глаза. Ты знаешь, когда ты сможешь окончательно вырваться?