Вина

— В этом нет твоей вины, это была подстава — Откуда тебе-то знать, что такое вина?! — хлопок дверью, бег по лестнице (От этого чувства не убежать, Лер.) Сергей прощает такое поведение. Пусть злится на него, если ей от этого станет хоть чуть-чуть легче (в их-то ситуации) Никто не сможет разобраться в его мотивах (что это было: следование плану или действительно сочувствие?), а Серому до этого дела нет В голове опять ворох мыслей, шелест перьев и карих взгляд, смиренный, неправильный, сломленный Сергей Разумовский действительно понятие не имеет, что такое вина. Он убивал и будет это делать, если придётся. Такой вот уж вырос: детдом забрал у него совесть, разделив пополам личность А Сергей забрал у лучшего друга возможность на нормальное (спокойное, возможно даже счастливое) будущее Забрал возможность попадать из пистолета в цель, не ждать ножа в спину, жить без судорог, кашля и преследующей боли; истрепал ему нервы и душу В том что она у него (Олега) есть, он не сомневается. А вот насчёт наличия собственной — да. Разумовский иногда видит в своих кошмарах тех людишек-шахматных фигур. Они смотрят на него осуждающе, что-то говорят и кричат, но ему не привыкать. Ни ужас, ни страх не приходят от вида их окровавленных тел (Юлин взгляд, не моргая, смотрит на него, но она в отличие от других молчит) Пока он не замечает, что Олега среди фигур нет Он лежит на полу камеры с пятью пулями в теле. Одна из них точно попала в сердце Олег не дышит Серый оказывается тоже Юля улыбается совсем как птица в зеркале (хищно, плотоядно) И шепчет: просыпайся, недоумок Он открывает глаза, резко встаёт с пола и голова идёт кругом. Пытается вспомнить последние события: так, он дал Лере два выходных, чтоб оклемалась, а сам загрузился работой — стой, где стоишь, у тебя кровь — Олег живой и смотрит сканирующим взглядом — ищет повреждения (кроме дурной башки, конечно) К Олегу до боли хочется прикоснуться, развеять кошмар и убедиться, что вот он здесь, но он помнит, что большинство прикосновений (теперь) напрягают Волкова Поэтому он проводит ладонью по голове, по тому месту, где, кажется, болит, и видит кровь Он вспоминает разбитые зеркала и собственные руки в крови Он вспоминает, что ударился об стол, пока падал в обморок от переутомления — Серый? Серого здесь нет. Есть комок чувств, сжимающий его горло. Он до сих пор не научился бороться. Ни с этим чувством вины перед одним определённым человеком, ни с мыслями о том, что история может повториться (птица вернётся, но Олег действительно окажется мёртв) — Серёж, посмотри на меня Смотреть страшно. Он до сих пор боится вновь увидеть боль и отчуждение. И это так странно И опять же страшно Он жмурит глаза, потому что знает, если Олегу надо — он возьмёт и сделает Олег прикасается к предплечью, аккуратно, смотря на реакцию. Разумовский замирает и даже пытается дышать чуть тише. Олег сгребает в объятия и проговаривает: выдыхай Вдох Выдох. Дыши со мной под счёт. Один и два. Раз. Снова. Один, два. Раз Разумовский, слышишь Открывает глаза, потому что паника отступает. Кивает, потому что голос может сорваться Они сидят в этой своей квартире-убежище под рассветом солнцем. Один — с запёкшейся кровью в волосах и под кожей, второй — с пулями в венах* Оба поломанные, психически ненормальные, нестабильные по мнению общества. Сидят к друг другу привязанные, как псины на цепи, или судьбой с красной нитью. Кто ж теперь знает Они сидят и держат осколки друг друга, потому что обещали когда-то быть рядом всегда, вместе. Возможно они справятся и соединят их во что-нибудь общее (их), и тогда мир взорвётся А пока Никто не мешает двум сломанным быть рядом