Рождение Венеры

Тьму рассеивает предрассветный мутно-молочный туман. От шершавого грубо обработанного камня кладки чуть веет ночным холодом. Огромный зал сужается до небольшого высветленного первыми робкими лучами солнца островка. Тьма еще скрывает его, но уже высветляет ее на обозрение жадному взгляду. Слои жесткой ткани бесстыдно распахиваются, расступаются в стороны, повинуясь движению руки. Оголяют ее небольшую грудь, соски тут же твердеют, маня коснуться их. Его ладонь медленно скользит по нежной коже живота, затем бедра и выше. Мышцы напрягаются, по телу пробегает дрожь, движениям вторят короткие судорожные вдохи и выдохи. Она закусывает губу и прикрывает глаза. Если не смотреть, можно представить, что это сон. А явь ли это или морок? Его рука скользит выше. Она предвкушает, как эти грубые пальцы коснуться груди, очертят форму, сожмут сосок. Изгибы тела плавные, словно скрипка опытного мастера. И он точно знает, как извлечь из инструмента божественную мелодию. Наконец ладонь накрывает упругую грудь, которая идеально подходит для его больших ладоней. Из ее уст срывается едва слышный стон и глаза распахиваются широко-широко. — Пресвятая Дева Мария… — шепчет она, но ничего не может с собой поделать. Молитвы не помогают. Где-то внутри ее грешного тела разгорается огонь. Все ярче и ярче. Его искры летят во все стороны и отзываются покалыванием по всей коже. Изнутри, словно некто намеренно пробрался в ее тело и теперь пытается разорвать. Это болезненно, сладко, мучительно и приятно. Со стены между узкими окнами-бойницами безучастно взирает Спаситель. Его вырезанная из дерева фигура выступает из серого полумрака как барельеф. На миг чудится, что вот миг — и он сойдет со своего креста, прекратит происходящее прямо у него на глазах. Безжалостный сын безжалостного Бога. — Смотри на меня, а не на него, — соблазняет шепотом он и сжимает сосок пальцами. Она медленно поворачивает голову и встречается взглядом с ним. Ей страшно. Все это неправильно, мелькает мысль, которую тут же сжигают искры внутреннего огня. Она перехватывает его руку, которая доставляет неизведанный ранее дискомфорт и вызывает столько противоречивых и сильных желаний. Ее пальцы сжимают его кисть. Она не знает чего хочет больше: оттолкнуть и прекратить пытку или поторопить. — Не бойся, — шепчет он. И, преодолевая легкое сопротивление, ведет ладонью выше, оглаживает каждый дюйм кожи и будто оставляет за собой огненный след. Его пальцы сжимаются на горле и слегка сдавливают. Черно-белая ткань кусками опадает с ее тела, словно листва с дерева по осени. Волосы темной волной струятся по спине — теперь это ее единственное одеяние. Стыда нет, он сгорел в огне. — Моя Ева, — шепчет он. В его глазах полыхают костры Ада. Она согласна чтобы ее звали так. Ее имя — тлен. Он запускает пальцы в ее волосы, с наслаждением сжимает их в кулак и чуть натягивает. Она со стоном выгибается назад. Его руки крепко удерживают, а губы впиваются в шею, ставят алую метку. И в резком порыве ее тело оказывается прижатым к его. Оно теплое, даже горячее, как угли из камина. Твердое как камень и гибкое, податливое как море. И такое же безжалостное. Его ласки жесткие, уверенные, наглые, бесстыдные, грешные. Они словно молитва. Без слов, но оседают в душе истинным экстазом. Целомудренная невеста, предназначенная другому, которая никогда не должна была познать вкус запретного плода. Она кусает губы, когда его язык влажно и медленно рисует узоры на внутренней стороне бедра. Она парит над полом. Страх на миг протыкает иглой, но тут же все становится неважным. Она ангел, парящий на облаках, сотканных из молочной пены райских рек. А он… Он — нечто темное как ночь, сладкое как мед, желанное как Бог, порочное как сам грех. Его губы, язык и руки делают нечто божественно-дьявольское. Она шире разводит ноги, открываясь насколько это возможно. Ее поддерживает неведомая сила, мягко, но уверенно — не двинешься. Холодный воздух проходится по разгоряченной коже. Она распахивает глаза. Он стоит в стороне и медленно освобождается от одежды. Дразнит, удерживает ее на краю пропасти, наслаждается триумфом. Ткань с его фигуры растворяется во тьме, сливается с ней, словно нехотя. Черные мазки черноты стараются задержаться на коже, но все же исчезают, ускользая словно маленькие змейки. Она в нетерпении дергается, напрягается в попытке вернуть прикосновения. Изнутри высушивает жажда познания запретного, сладкого, недостижимого ранее. Если бы она знала, чего ждет с таким желанием. Но она не знает. Он обнажен. Его тело прекрасно. Кожа бликует алым, а глаза пленяют ее, завлекают и манят следовать туда, куда он зовет с такой настойчивостью. Она уже давно согласна на все, даже быть жертвой на его алтаре. Она сдается на милость победителя. С радостью отдает всю себя без остатка. Она вскрикивает, когда его огромный член входит в нее и подается навстречу. Его руки с силой сжимают ее бедра, не давая отстраниться. Но разве у нее есть на это силы или желание? Она растворяется в ощущениях. Кажется, будто ее ласкают сотни рук и губ, все пылает и покалывает от удовольствия. А он лишь пристально смотрит в глаза, не давая отвернуться. И двигается, двигается, двигается. Мощно врезается в нее подобно кораблю, рассекающему волны. Она тонет в огне его глаз, захлебывается им, внутри нарастает нечто, распирает, давит и пытается вырваться наружу. Все свивается в тугую спираль, мир сужается до первозданной тьмы его взгляда. — Да… — шепчет она на выдохе. Все тело напрягается, выгибается, натягивается и растворяется. Она лежит на тлеющих лоскутах, бывших когда-то ее облачением невинности, послушания, служения и отречения. Солнечный луч очерчивает линию груди и касается соска. Щекотно. Она ведет пальцем по нежной коже, сжимает ноги в желании продлить легкое удовольствие и закусывает губу. Выгибается и тянется к четкам. Маленький деревянный крестик оставляет ожог, который тут же затягивается. Она возрождается подобно Венере из пены предрассудков, жестоких догматов, суровых оков бренного мира. Колокольный звон навязчиво-громко зовет в общий зал на утренние молитвы. Вскоре здесь будет многолюдно. Она поднимается, осматривает свое тело, словно впервые его видит. Повторяет ладонями путь, который проложили его руки. И смеется. Звонко и весело. А в глазах мелькают отблески огня. — Ты сказала «да», — раздается шепот. — Ты — моя. — Да… — вторит она. — Навсегда. И снова смеется, когда тьма протягивает к ней щупальца, ластясь и обволакивая теплом, облачает в одежды. Интимно касается каждой клеточки тела. Изучает, возбуждает, привыкает, дарит ласку как своей возлюбленной. А в руку вкладывает меч, легкий и острый. Она окрасит мир в краски жизни для своего Бога. И возрожденная Венера ступает вперед из раковины прежней жизни, с улыбкой проводит языком по лезвию, встречая завернутых в аскетичные черно-белые одежды жертвенных дев.

Август 2020