Merci

Меня зовут Жан Моро и я запутался в себе и своих мыслях, похлеще чем во всякой паутине. Одна моя сторона утверждает, что ни за что я не должен был тут оказаться, а другая просто счастлива находиться вдали от Гнезда и Рико. Одна моя часть, сломанная и растоптанная в пыль просит не рисковать, ведь понимает, что ОН после того, что я сделал будет особо жесток. Когда сбежал Кевин — весь свой природный садизм он вымещал на мне, я принимал удар за нас двоих, но когда ему станет некому наносить увечья? Я не могу отрицать, что мне интересно как он поступит в этой ситуации, но в это же время меня охватывает настоящий ужас, животный ужас. ОН доберется до меня, вернет в этот вечный ад. В Гнезде каждый день, словно день сурка. События повторяются ежедневно, а постоянным спутником становится боль. Меняется лишь место, откуда эта боль растекается. Я сам неоднократно удивлялся этому, точнее недоумевал. Откуда в простом смертном человеке может быть столько жестокости? Я не знаю ни одного человека, который получал бы от Рико что-то хорошее и доброе. Мастера он, возможно, уважал и подчинялся, но не более. Он боялся его на уровне инстинктов, понимая, что Тетсуи может причинить ему боль. Мастер, конечно, был не менее жесток, но у него была цель. Не совсем благородная, но как минимум цель, хотя лично мне от него попадало меньше. С самого начала я лег на плечи Мориямы младшего, потому что мастер всегда был занят, да и я ему просто-напросто не особо интересен. Кевин Дэй и Рико Морияма всегда выглядели неприступным дуэтом, королевой и королем экси, номер один и номер два. Они были неразделимы, всегда вместе, два гения. Их тандем был более, чем просто полезным, он был победоносным. Еще будучи детьми, их признали неофициальными талисманами Воронов. Кстати по рассказам Кевина, Рико не всегда был таким. Когда-то они мирно отдыхали на еще не до конца обустроенном поле. Возможно, когда-то так и было, но уже тогда в нем сидели эти задатки жестокости, и пока они не выбрались на поверхность скорее всего он, и правда, был более-менее сносным ребенком. Да даже если и так, то все равно между мной и Кевином есть одно существенное различие. Его уже включили в схемы, его желали всем сердцем. Дэй встал на свое место, как шестеренка в механизме и этот самый механизм победы заработал. Кевин изначально предназначался для большего, а его с Рико жизнь была расписана на десятки лет вперед. Именно с Рико. Никто и никогда не видел Дэя, как отдельную личность. Они шли только в паре, только в комплекте. Вообще у Воронов так принято — жить со своим партнером. Цифра один живет с цифрой два. Я должен был жить с номером 4, но не вышло. В любом случае у Кевина было предназначения, а я оказался там за долги. Чисто теоретически Дэй не являлся полной собственностью Рико. Он просто не мог наносить ему сильные физические повреждения. Моральные — сколько угодно, но наносить удар по телу было сложно, ведь от этого человека в том числе зависит результат игр и благополучие команды. Наносить моральный вред — не специальность Рико. Он смешивал и душевную, и физическую боль, что выливалось в смертельный яд. Стоит сказать, что многих травм я мог бы избежать. Ему, как стандартному садисту, нравилось наблюдать за страданиями, просьбами и мольбой. Жаль, конечно, что к этому умозаключению я пришел только в 16 лет. Таким образом можно было бы предотвратить многое, особенно в мои первые годы нахождения в Эверморе. Рико будет делать это, пока ему не станет скучно, а скучно ему только тогда, когда жертва выходит из своей привычной роли. Она ведь должна сопротивляться, так? Но если ты перестаешь давать отпор его действиям, то он тебя оставляет. В этом случае, вопреки всем утверждениям, эффективнее всего просто бездействие. Мой отец, которого я помню очень, и очень смутно, всегда учил меня давать сдачи. Грубо говоря, не быть тряпкой и не давать себя в обиду. «Если тебе причинили боль, то ты должен постоять за себя, понял? Иначе твои обидчики вновь на тебя набросятся.» — так говорил отец. Это я запомнил очень четко, несмотря на то, что детство помню смутно. Дом у нас был на окраине Марселя, на берегу средиземного моря. Лица родителей я вовсе не помню, словно все размазали, но точно помню мамины светло-голубые глаза и большие теплые руки отца. В любом случае эта фраза — единственное, что я четко запомнил, словно одиннадцатую заповедь, хотя верующим я никогда не был. Сколько бы я ранее не обращался к Богу — никто и никогда не помогал, но единственный раз за всю жизнь мне послали ангела, но об этом позднее. В детстве мне не уточнили, что этот метод не работает на садистах, которые упиваются чужим сопротивлением. Им нравится ломать людей, ломать их веру и надежду на лучшее. Мои нелепые и смазанные попытки отбиться от него руками, ногами, зубами, как хищный зверь, были заранее обречены на провал и усугубляли мое собственное положение. Изначально я пытался оправдать Рико, ведь мы были подростками, так? А значит бушующие гормоны прилагаются к эмоциональным качелям. Я не помню откуда узнал об этом, по-моему, из какой-то книги, за которую от скуки взялся в детстве. Мне говорили, что кто-то из наших дальних родственников врач-психиатр, так что ненужную литературу свезли к нам, как макулатуру. Я прочитал пару книг и девяносто процентов либо не запомнил в принципе, либо просто ничего не понял. Остальные десять процентов мне выбили в гнезде и смутно я запомнил только краткую информацию о подростках, естественно, без всяких научных терминов. Приступы жестокости короля экси я мог списать именно на это, но проблема в том, что я и сам-то был этим подростком. В таком возрасте, дети доказывают взрослым, что теперь они — личность и их надо уважать. Из взрослых в окружении у нас был только Тетсуи, а ему слово наперекор скажи — тебе сразу перекроют кислород. Он по умолчанию считался неприкосновенным создателем чемпионов, а мы — его творениями, его собственностью. Можно сказать, что такие, как я для него — расходный материал, из которого он мог вылепить все, что захочет, как из глины. Даже если ты очень сильно захочешь, то не сможешь ничего доказать мастеру, поэтому пришлось доказывать друг другу и, конечно же, кулаками и грубой силой. Проблема заключалась только в том, что я не мог тронуть Рико, иначе прилетит от тренера, поэтому приходилось защищаться только словами и ногтями, которыми я, словно дикий кот, во время драк царапал Морияму. Он мог делать со мной все, что только пожелает и за это от тренера ему не прилетит. Кевину никто из нас тоже не мог ничего доказать. Дэй — часть плана. Повредить его — разрушить механизм, а я всегда был мальчиком с потенциалом, который можно было реализовать. Да и все равно в масштабах команды толку от меня никакого, так что на роль груши для битья я подходил лучше всего. За меня некому заступиться, от тренера не прилетит, если со мной что-то случится, да и самому Рико дали задание усмирить меня и тренировать. Так что для него это было максимально удобно. Я сам не понял в какой момент перестал сопротивляться и принял себя и свою участь, перестав надеяться на чудо. Что отец придет и заберет меня обратно в уютный домик на берегу моря, где летом особенно ярко видно звезды. Кажется, это было где-то около моего четырнадцатого дня рождения. В этот момент я вроде даже перестал вспоминать о нем вовсе, а этот день стал для меня лишь пустой датой. Вороны в принципе не празднуют день рождения и в этот день тебе не то, что торт со свечками не принесут, как всегда делала мама, тебе не позволят пропустить тренировку из-за сломанных пальцев на ноге. В принципе, как и всегда. Примерно в это же время я допустил мысль о том, что Рико ведет себя так не из-за подросткового бунта, потому что с каждым годом его жестокость нарастала. Я помню тот момент, когда он увидел в новостях репортаж о средневековых пытках. Во времена испанской инквизиции она повсеместно применялась и считалась одной из самых жестоких среди пыток веревкой, огнем и водой. Эти способы истязания считались тогда разрешенными и их можно было спокойно применять. Ее суть заключается в том, что человеку в нос и рот заливают воду, а жертва испытывает симптомы удушья. Складывается такое ощущение, что ты тонешь. Лично мне казалось, что я тот самый котенок, которого топят в мешке. Первая пытка была не такой болезненной. Он хотел лишь убедиться, что это правда так больно, как говорили по телевизору. Когда так и оказалось, еще 9 раз он так делал, смешивая это и с другими наказаниями. Часто он мог просто ради интереса столкнуть меня с лестницы вниз и раза два из четырех я получал сотрясение, но тренировки пропускать нельзя ни в коем случае. Это негласное правило. Пока ты дышишь — ты способен играть, значит вперед на поле. К этому довольно быстро привыкаешь, к боли тоже, но, когда мне исполнилось шестнадцать он решился на более жестокий метод воздействия. Физическая боль по ощущениям правда не уступает моральной, а психологические травмы — обычным. Именно в шестнадцать он приказал другому ворону переспать со мной. Конечно же, против воли обоих, но стоит отметить, что верхний как минимум получает хоть какое-то удовольствие от процесса. Сам Рико всегда оставался в стороне, не желая становиться участником. Видимо, ему плевать кто причиняет боль — ему просто необходимо смотреть за жертвой. По кругу он меня пускал 5 раз. Я уверен, что пустил бы больше, если бы я продолжал сопротивляться и умолять, но в один момент мне просто стало плевать. Я перестал высказывать недовольство и сопротивляться и, видит Бог, это было моим лучшим решением. После этого его энтузиазм изрядно поубавился. Часто Рико прибегал к традиционным методам — к ножу. Лезвие просто скользит по твоей коже. За несколько лет я уже привык и это не вызывало страха. Но переломный момент произошел совсем недавно. Национальная студенческая спортивная ассоциация признала Кевина лучшим игроком Воронов, но у них закрались подозрения, что его удерживают в сборной Эдгара Аллана. Против мастера были выдвинуты обвинения в том, что это он приказал Рико держать Дэя рядом и никуда не отпускать. В итоге Морияма младший все равно одержал победу, этого стоило ожидать, но после последнего матча он в мясо сломал Кевину руку. Так, что сборная Воронов потеряла звезду номер один и их лучшего нападающего. Теперь всю злость Рико вымещал только на мне, а у него ее накопилось достаточно. У него отобрали его любимую игрушку, его королеву. Можно сказать, это даже была ярость. Его действия стали жестче, но мне не оставалось ничего, кроме как терпеть, не давая ему отпора и надеясь, что это просто скоро закончится и я смогу упасть в холодную кровать с ноющим от боли телом. В последний раз он был особенно жесток… В этот момент передо мной появился мой ангел. Рене — второй вратарь лисов. Ее не так часто можно увидеть на поле, но играет она очень хорошо. Именно она вытащила меня из Гнезда, хотя я до сих пор сомневаюсь именно в этом решении. Правильно ли я поступил, не вернувшись туда? Конечно, Уокер меня вытащила и безмерно помогла, но ведь кто я без воронов? В этом и заключается суть команды. По одиночке — ты никто. Тебе это внушают на протяжении всего твоего пути. Ты — ничтожество и нужен лишь чтобы играть. А что мне делать здесь? Да, играть. Но ведь все будет не так, как раньше. Я не повернутый фанат экси, как Дэй или Натаниэль. В Гнезде моим смыслом жизни было выживание. А сейчас я просто не понимаю, что мне делать и ради чего жить. Мой сосед кажется миловидным парнем. Его зовут… Джереми, кажется… Он капитан моей новой команды и я считаю его идеальным. Он, судя по всему, прекрасный человек, который не достоин быть очерненным моей компанией. Ему бы кого-нибудь повеселее, хотя вроде как он не испытывает ко мне никакого отвращения. Я не могу отрицать того, что мне страшно. Мне правда страшно, как не было уже давно. У меня нет цели в жизни, нет смысла, но ведь если я покончу с собой, то какого же будет Рене? Она спасала меня всеми силами, а я не смог сделать самую малость — жить. Она говорила, что все наладится. Я надеюсь на это. Все наладится, так ведь?.. — так закончился монолог Жана Моро в кабинете с белоснежными стенами и разноцветными бинбэгами (кресло-мешок) и множеством различных полок с книгами. Посередине комнаты стоял небольшой кофейный столик с двумя кружками чая, а напротив сидела миловидная девушка — командный психолог. Моро старался верить в последнюю сказанную фразу, но сможет ли? Время покажет.