Hangover

Пустой. Именно таким был Артур. Сломанный и пустой. Нет, хуже, чем пустой. Безжизненный. Машина, марионетка. Существо, которое напомнило Брюсу о том монстре из длинной серии детских книг, как она называлась… … К чему он клонит? Брюс стучит зубами по ободку стакана в своей руке, пока эти мысли туманят его мозг. Его волосы растрепаны во все стороны. Его тело расслаблено. Длинные, пока нескладные, юношеские конечности раскинуты. Мысленно он не дома. Он не хочет быть здесь. Ему исполнилось восемнадцать лет, все решили, что ему лучше начать знакомиться со своей будущей карьерой. В конце концов, скоро он будет управлять компанией. Черт, он должен управлять ею уже сейчас. Но никто из них не хочет, чтобы «малявка» занимался многомиллионным бизнесом, пока ему не исполнится двадцать один год. До тех пор учись у экспертов. Отлично. У юного Бэтмена всё равно нет на это времени. Единственное место, где можно найти Брюса — Артур. Это абсолютная гарантия. Больница — это пугающий лабиринт, в котором можно заблудиться, но Брюса все равно легко отыскать. Есть два варианта, где молодой наследник может находиться. Первый. Двухместный диван возле патефона в комнате для свиданий, напротив Артура Флека. Или второй. Везде, где находится Артур Флек. После засушливого периода по Готэму как лесной пожар распространилась молва о странной одержимости молодого мультимиллионера клоуном-убийцей и его постоянных, еженедельных визитах к нему. Скорее всего, это еще одна ключевая причина, по которой «Уэйн Энтерпрайзис» решили не брать его на работу в ближайшее время. Многие — благословите их — предпочли видеть в этом юнце человека с позицией, делающего все возможное, чтобы попытаться спасти заблудшую душу. Ради памяти его родителей, конечно же. Простить и забыть, всё такое. По более распространённому мнению, молодой Уэйн сошел с ума, и они ждали того дня, когда он войдет в старое здание и останется там навсегда. Никто из них не стал бы его винить. Они не понимали, что у Брюса просто не было выбора в этом вопросе. Он должен был ходить к нему. Чтобы жить. Чтобы просыпаться и встречать каждый день с поводом для этого. Артур давал ему повод надеяться на что-то, просто существуя. Брюс чувствовал это. Артур единственный. Он единственный, кому он позволил просто подойти и прикоснуться к нему, не задумываясь обо всех предупреждениях и правилах, которые Альфред пытались вбить ему в мозг. Не разговаривать с незнакомцами. Не подходить к ним. И абсолютно точно не позволять им прикасаться. Брюс нарушил каждое из этих правил. Все в один миг. И в глубине души он знает, что, если бы у него была такая возможность, он бы сделал это снова, и снова, и снова. Он готов на все ради этого человека. А сейчас этот человек страдает в стенах своей тюрьмы. Его последний визит показал ему это. Одно только воспоминание об их разговоре разбивает его сердце, перемалывает его в мелкий порошок, а затем развеивает по ветру. Брюс не знает, что, черт возьми, делать. Это разрушает его. Это действительно сводит его с ума. Это его сладкая, как патока, одержимость, боль. Это его судьба. Итак, он решил выпить. Здесь следует отметить, что молодой Уэйн никогда раньше не употреблял алкоголь в больших количествах. Естественно, когда он был моложе, за ним следил Альфред. Теперь тот не был помехой или преградой. Сейчас, далеко за час ночи, Альфред крепко спит. Блаженно не подозревая о том, что его хозяин впервые обращается к коллекции разнообразных бутылок и колб. Каждый раз он наливал в бокал немного этого и немного того, поначалу все было нормально. Он находится в кабинете своего отца, где, как он знает, хранятся стеклянные бутылки из-под спиртного на память. Его отец чаще всего был здесь, и у Брюса с комнатой связано немало приятных воспоминаний. Поэтому Альфред и он сами решили оставить все так, как было. Хрустальные бутылки разного размера. В большинстве — коричневая жидкость. В нескольких — прозрачная. Для Брюса это не значило буквально ничего. Первый обжёг и вызвал приступ кашля. Это почти лишило его желания продолжать. Почти. Следующий был легче. Стаканчик был размером с кулак. Чем больше он пил, тем быстрее хотел продолжать. Гонка, если угодно. В которой он проиграл. Сколько он выпил до этого момента, он точно не знает. Большинство бутылок пустые и валяются на полу. Одна разбилась вдребезги, спиртное разлилось по деревянному полу. Он не знает, как она туда попала, но осколки ужасно красивые. Брюс опрокидывает стакан назад, чтобы еще раз выпить, но ничего не происходит. Он переворачивает его вверх дном прямо над своим лицом и смотрит вверх, удивляясь, куда все делось. Капля падает ему на лоб. Он не реагирует на нее. Он опускает руку на колени и хмуро смотрит на стакан. Кажется, он начинает отключаться. Он снова вскинул голову, не заметил, что она начала опускаться сама по себе. Он смотрит на стакан опять, переворачивает и кладёт на свою ногу, балансируя. Вот так. Теперь у его колена есть шляпа. Он считает, что его работа здесь закончена. Мультимиллионер смотрит на комнату, потирая руки. Хихикает. Он зарывается лицом в ладони и крутится в кресле. Что-то грохается на пол. Что это было? Он поворачивается, чтобы посмотреть. Перед ним на боку лежит шляпа его колена, скатившаяся на ковер. Она все еще цела. Брюс встаёт, чтобы поднять её, когда замечает бутылку под столом. Он тут же хватает горлышко хрустального сосуда. Подносит его к губам и впивается жадно, бесконтрольно. Брюс смотрит на дверь, собираясь сделать еще один глоток, когда его взгляд падает на комплект доспехов, стоящий рядом с дверью. Он поднимает бутылку. «Рыцари круглого стола! О, великие рыцари короля Артура…» Артур. Брюс замирает. Это имя эхом отдается в его затуманенном сознании. Его тело покалывает. «Артур», — шепчет он имя. Оно слишком опасное, чтобы произнести его громче. Эмоции, которые вызывает у него одно это имя, мгновенны и ошеломляющи — Брюс задыхается. Он снова осматривает комнату и замечает, как в ней тихо. Какая она большая и пустая. Он здесь один. Чувство слишком сильное. Брюс почти плачет. Он плачет лицом, а не глазами, слёз нет. Его плечи содрогаются. В следующий момент он знает, что собирается делать. Чёткая цель сияет посредине его туманного мира. И он побежит к ней. Он снимает шлем с доспехов и торжественно целует забрало. «Мой!» — провозглашает он уверенно. «Ах, увы! У меня нет оружия! Я… я… должен пойти и достать его, чтобы спасти его высочество». Он ковыляет к камину. Он тянется вниз — стараясь не упасть на сам камин — и хватает кочергу. Брюс подбрасывает свой «могучий меч» в воздух и ловит его нетвердой рукой. Брюс продолжает размахивать кочергой перед собой большими взмахами и выпадами. Его лицо раскраснелось. Он идёт вперед и назад, делает вид, что наносит удар и разрывает что-то на две части. Он гордо улыбается и делает еще один глоток из своей бутылки. По комнате проносится черная штука. Брюс видит это. Еще одна летучая мышь. В городе их необычно много. «Крылья, » — думает он, ему нужны крылья. Приключение Брюса с обретением крыльев было… интересным. Мультимиллионер решил использовать занавеску для душа, пытаясь поймать летучую мышь голыми руками. Идея заключалась в том, чтобы летучая мышь прикрепилась к его спине и отнесла его в Аркхэм. Примерно в этот момент Брюс перестал соображать здраво окончательно. Отбросив свою охоту, он снова приложился к бутылке. Пора было садиться на белого коня и скакать в замок. Простите, госпиталь. Пробок нет. Радио работает на полную катушку. Брюс едет по улицам своего города. Он подпевает музыке, слов которой не знает. Управлять машиной сейчас — это вызов. На самом деле, он даже не на правильной полосе. Уже нет. Теперь да. Нет, неважно. Брюс прибывает в больницу за рекордное время. Затем он проезжает мимо больницы. Затем, примерно через десять-пятнадцать минут, он осознает свою ошибку, разворачивается, едет обратно и практически разбивает машину возле больницы, потому что забыл, как работают тормоза. Молодой человек встал, взял свою кочергу и направился к зданию. Он остановился у стены зарешеченных окон, зная, что одно из них ведет к его Артуру. Он запыхался, сердце бешено колотилось. Он заходит в больницу. Его никто не останавливает, а следовало бы. Сейчас скорее заключённому было опасно встречаться с юнцом, а не наоборот. Рыцарь, тёмный рыцарь круглого стола шёл на аудиенцию к своему королю. А потом весь настрой обрывается. Потому что Артур вовсе не король. А он, Брюс, не рыцарь. Артур сломленный, больной гений. Брюс мальчишка с горсткой травм. Возможно, так даже лучше. Так даже правильнее. У Артура синяки на руках от уколов седативных, у него синяки от крепкой хватки санитаров, его пальцы дрожат, а потом перестают слушаться окончательно. Он измученный и сонный, смотрит с недоумением, и напряжением, слишком усталый, чтобы собраться с мыслями, чтобы среагировать должной полуулыбкой на своего гостя. По крайней мере это то, что видит Брюс. Он понятия не имеет, что творится в глубине души Артура на самом деле. Есть ли у него душа вообще? Кочерга падает на пол перед единичной палатой, а потом он захлопывает дверь. Теперь они оба в ловушке. И Брюс теперь страшно серьезный, ему не до шуток и не до игр. Кажется, он толком не слышит, когда Артур шепчет ему подождать, выдохнуть, успокоиться. Артур, человек, которого как раз и полагается успокаивать, пытается привести в чувства его. И Брюс не слышит, когда мужчина просит его остановиться, упираясь руками в его грудь, уже достаточно широкую, чтобы скрыть тощего Флека за собой. Артур задыхается, он нервничает, его начинает душить смех, он не контролирует себя и уж тем более не контролирует Брюса, хватка которого внезапно стальная, такая, которая способна оставить новые синяки. Брюс глотает его смешки своими губами, жадно и голодно, а его губы на вкус как крепкий алкоголь. Артур паникует, когда его слабые запястья оказываются заломлены, он пытается выкрутиться, ему страшно, он не может никуда деться от чувств этого странного подростка, которые настолько сильны, глубоки, болезненны, что могут ломать кости. Брюс дрожит, однако это лишь придаёт ему силы, весь его мир сконцентрирован только на одном, на единственном, чего он желает, на этом ощущении холодной кожи под своими пальцами, этой текстуры и костлявости, что-то настолько отталкивающее, насколько прекрасное, что-то, что должно быть его. И даже смех, этот леденящий душу смех, такой потрясающий, хриплый, его, его, его. А потом Артур зовёт его, сдавленно и хрипло, беспомощный, затравленный, прекрасный, и темень перед глазами Брюса немного рассеивается, пока не удаётся вновь хоть о чем-то связно думать, и он смотрит вниз, на свои руки, которые так крепко, так нагло оглаживают чужие бёдра, на руки самого Артура, которые цепляются за его запястья, пытаясь отстранить от своего тела. И отстраниться сейчас кажется преступлением, но Брюс не может, не может так, не может пугать того, кого так сильно обожает. Его прикосновения мягче и медленнее, пока пальцы проникают под белую больничную рубашку, ощупывают рёбра, жаждя большего, жаждя контакта всем своим существом. И Артур едва дышит, его тошнит, он не может выдерживать прикосновений, но он терпит и ждёт, зажимает себе рот ладонью, её всё равно отталкивают. Целуют его осторожно, почти сладко, и Артур стонет от отчаяния и безысходности, а потом он просто не может заткнуться, говорит и говорит с Брюсом, смеётся и болтает, без умолку, трясётся, пока пальцы юноши заходят всё дальше, проникают под его брюки и касаются его неумело, но настойчиво. И теперь остаётся только истерика, которую он не способен вынести, это слишком для него, слишком для его тела, чувствительного к любым прикосновением. Это слишком и для Брюса, который прижимается к нему, плотно, до трения, прямо так, через одежду. Это секс без секса, но даже это способно переломать их обоих. Резко, Брюс садится и тянет Артура на свои колени, прижимает его близко-близко, и стоит тому лишь слабо заерзать, всё кончается. Брюс кусает его за острую ключицу, которая находится прямо перед его лицом, и он слышит вскрик, который, наконец, отрезвляет его, хотя в голове всё ещё сплошные вспышки. Едва способный шевелиться, Артур встаёт с него, отшатываясь к стене. Он понимает, что это его единственный шанс. «Вытащи меня отсюда, » — говорит он.