Момент единения

– Ламберт, братишка, я тебя люблю, – пьяно протянул Геральт, глядя на младшего ведьмака сквозь мутное стекло винной бутылки. Ламберт красноречиво посмотрел на него в ответ и молча показал средний палец. Геральт фыркнул. – Ну что ты как неродной, я ведь серьёзно, от всей души, так сказать! – У тебя душонка-то растёт только вместе с вливаемым в глотку винцом. Сколько мы тут уже выхлестали? Время кадрить мамзелей, или это ещё не кондиция? – Ламберт пнул ногой одну из окружающих их бутылок и проследил за тем, как она скатилась вниз по лужайке одного из склонов Корво Бьянко. – Дались тебе эти мамзели, у меня от них одни проблемы и дыры в бюджете… одежде и теле. У нас с тобой, брат, – Геральт, лежащий на траве, горлышком бутылки показал между собой и младшим ведьмаком, – тут этот… курва, как оно там… момент единения или вроде того. - Да? – Ламберт сел поудобнее, облокотившись на сваленные за ним мешки, с сомнением посмотрел на второго ведьмака и покачал головой. – Чё-то нихера это не похоже на момент единения. – А на что похоже? – отхлебнув ещё вина, спросил Геральт. – Похоже, что мы тут нажираемся как свиньи. – Ну да, но это как бы прелюдия. А теперь я говорю, что люблю тебя, и это, вроде как, делает наши братские отношения крепче и… – Кто учил тебя отношениям? Все знают, что всё, сказанное после первой пары бутылок, ни черта не значит. И вообще, что с этими братскими отношениями? Эскель ускакал по своим делам, и ты решил компенсировать недостаток братской любви на мне? Сначала ты рвёшь со своими чародейками, потом устраиваешь из своего дома пристанище для оставшихся ведьмаков школы, что, конечно, не так много, учитывая, что только мы и остались. И что теперь? Хочешь сделать из нас счастливую семейку типа тех трёх чудаков с папашиным трактиром? Мы сейчас изобретём свой сорт вина, назовём его «Три желтоглазых волка», а потом передадим эту тайну нашим детям… Ой! У нас ведь не будет детей. Впрочем, Цири нам всем как родная, так что… – Ш-ш-ш, погоди, – Геральт приложил палец к губам Ламберта, побуждая его замолчать. – Что это ещё за правило о том, что после двух бутылок слова ничего не значат? Первый раз слышу! – Ты после этой фразы дальше и не слушал, да? – закатил глаза младший ведьмак. – Потому что это важно! Я тебе нечасто это говорю, но ты ведь должен знать, что очень дорог мне, – нахмурился Геральт. – Нечасто? Ты говоришь это каждый раз, когда напьёшься! И ни разу, кстати, на трезвую голову, – Ламберт отобрал у Геральта бутылку и хлебнул сам. – Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, – резонно отметил Геральт. – Что у пьяного на языке – то полная херня, Геральт, – он допил остатки вина и отшвырнул бутылку. – Ты этого не знаешь… – Да? И как бы я интересно узнал? Последний раз, когда я с тобой говорил на более эмоциональную тему в трезвом виде, у тебя рожа была такая, будто ты мечтал скорее сбежать! – Неправда, – возразил Геральт, но не очень уверенно. – Правда, вспомни сам, у тебя глаза бегали, будто тебя попросили кикимору соблазнить! А потом удивляешься, почему я не иду с тобой на контакт? Да пошёл ты, Белый Волк! – Ламберт вскочил, но чуть не упал обратно, наступив на одну из пустых бутылок. За этот момент и Геральт успел подняться со своего места и ухватить названного брата за локоть. – Я просто не знал, как тебя поддержать, – попытался объясниться Геральт. Он помнил тот разговор о детстве Ламберта, о том, как тяжело тому было стать ведьмаком. Тогда Геральту больше всего хотелось обнять младшего ведьмака, сказать, что он отлично справляется, что жизнь дерьмо, но «семья» рядом, и вместе они всë преодолеют. Но он так и не решился этого сделать, счёл, что не время и не место. И никогда ведь не задумывался, а где же это место? Когда это время? Сейчас в минуты затишья в Корво Бьянко? Вроде время и место совпали, но оказывается, для Ламберта не только это имеет значение. Для него вообще на удивление многое имеет значение. Раньше Геральт не замечал, что его слова и действия так много значат для младшего ведьмака. – Да больно мне нужна эта поддержка! – Ламберт стряхнул с себя руку старшего ведьмака и быстрым для пьяного шагом направился к усадьбе. Несмотря на то, что хозяином там был Геральт, он не нарушал личного пространства своих гостей, и раздосадованный Ламберт намеревался завалиться на свою койку и переспать этот момент эмоциональной бури. Нет, эмоции внутри него кипят всегда, но пусть завтра это будет злость или раздражение, а не жгучая обида на то, что желанная с Геральтом эмоциональная близость возможна лишь после половины бочки вина. Да и просто близость, желанная, но недоступная, даже после вина, потому что Ламберт сам не может себя заставить открыться больше Белому Волку. Довериться так, как лишь однажды доверился другому. Утром, ближе к полудню, оба ведьмака привели себя в более-менее пригодное для общества состояние и встретились за обеденным столом, ненамеренно. Марлена заботливо расставила перед ведьмаками тарелки, но, чувствуя повисшее в столовой напряжение, поспешила вместе с Варнавой покинуть дом. После некоторого времени молчаливого пережёвывания несомненно вкусной пищи первым тишину нарушил Геральт. – Мы могли бы сегодня сходить на охоту, – неожиданно предложил он. – Успел раздобыть заказ с утра пораньше? – не особо заинтересованно отозвался на это Ламберт. – Я вообще думал про простую охоту. Подстрелим парочку олених, а может, несколько зайцев – Марлена будет довольна, – пояснил хозяин дома. – Если кончилась еда, бахни в ближайшем озере Аардом – и рыбой накормишь весь свой двор, – пожал плечами Ламберт. – Ещё сегодня очередной турнир, мы могли бы… – Серьезно, Геральт? Турнир? Ты лучше меня знаешь, какой это бессмысленный фарс, – закатил глаза Ламберт. Он придвинул к себе тарелку со свежими булочками и на мгновенье задумался, как же они дошли до жизни такой. – Ладно, тогда, может, просто прокатимся? Наперегонки, как в старые добрые? – будто бы с надеждой предложил Геральт. Ламберт вскинул рассечённую шрамом бровь. – Ты меня с Эскелем не перепутал? – Зараза, Ламберт! Я пытаюсь наладить наше общение, – хмурился Геральт. – И каким боком тут олени, лошади и какие-то павлины в доспехах? – привычно огрызнулся младший ведьмак. – Может, мне тогда тебе цветы, стихи и катание на лодке перед закатом предлагать? – фыркнул Геральт. – Стихи и лодку ты, помнится, мне уже устраивал, но вот от цветов не откажусь, планировал сегодня занять твою лабораторию, и немного вербены было бы кстати, – одобрил шутливо Ламберт. – Да ты погоди, у меня новый стих есть, вот слушай: Ламберт, братик мой любимый, хватит дуться, вредный хуй! Я и так седой и старый, так хоть нервы не прессуй! – Ого, мне показалось, или бард сумел объяснить тебе, что такое рифма? Однажды ты научишься ей пользоваться, и тогда ему придётся волноваться за свою работу. Впрочем, к тому времени он уже будет глубоким старцем, если вообще доживёт до такого знаменательного события! – Ламберт изобразил аплодисменты. – И чего ж ты такой вредный! – Уже объяснял! – Я помню, – вздохнул ведьмак и пересел к Ламберту, приобнимая его за плечи. – Помню и, наверное, понимаю, у каждого из нас своя защита от этого мира. Но, знаешь, как я уже говорил, ты мне, братишка, очень дорог. Я не стремлюсь тебя менять, ты дорог мне такой, какой есть, но я хочу, чтобы ты знал, что я никогда не отвернусь, не оставлю, не обижу. Нас не учили о таком говорить, не учили привязываться, но всё же вот мы тут, спустя столько лет в доме, что я рад делить с тобой и Эскелем, в доме, что я согласился принять, думая о своей семье, о тех, кто ещё остался из дорогих мне людей. Я звал сюда всех, но остались со мной только вы. И я… словами не передать, как много для меня это значит. Послушай меня сейчас, я трезв и точно знаю, что хочу сказать. Просто спасибо, что ты здесь со мной, и прости, если словом или делом тебя обидел. – Чёрт, Геральт, – отворачивая голову, пряча глаза, выругался Ламберт. – Сначала ты уходишь на пенсию в южный домик, теперь толкаешь такие речи… Скажи мне честно, ты при смерти? Или я? Меня кто-нибудь проклял, а я и не знаю? – Что б ты знал, волчонок, – фыркнул Геральт, не отпуская Ламберта из полуобъятья, – ты в эмоциональных разговорах меня не лучше. Вот поэтому мы и не говорим о чувствах. Наше дело мечом махать и эликсиры варить. – Тебе теперь скорее уж сачком махать и вино готовить, – не согласился Ламберт. Из под руки Геральта он выбираться не спешил и ненадолго задумался. Потом добавил: – Я ненавидел всë это ведьмачество, все традиции и неизбежную, казалось, участь сдохнуть где-нибудь со вспоротым брюхом в полном одиночестве. Потому что ведьмаки не уходят на пенсию, не заводят семей, их ненавидит народ… Но сейчас я смотрю на тебя и думаю, что, может быть, дальше не только дерьмо, а? – Оставайся здесь. Эскеля всë ещë манит путь, ведьмачьи традиции, долг, но тебя ведь манит что-то другое? Мирная жизнь? Люди, что за помощь готовят тебе ужин, а не плюют в спину? Оставайся в Корво Бьянко. Ведьмака работа найдет и тут, но… – Меня манит Белый Волк, – прервал вдруг младший. – Всегда смотрел на тебя, ещё с детства. Сначала думал – стану лучшим ведьмаком, и ты обратишь на меня внимание. Потом думал – ну хоть на мат-то обернëшься! Затем честным пытался быть… Теперь смотрю на тебя и не знаю, что делать. – Мне кажется, мы на верном пути. Как сказал мне Лютик, "говорить надо ртом, Геральт, и ты удивишься, но люди могут услышать". – Херовый из тебя философ, – хмыкнул Ламберт, приваливаясь больше к старшему ведьмаку. – Ты прав, но мне говорили, я хорош в другом, – хитро усмехнулся в ответ Белый Волк. – Это в чём же? – Оставайся в Корво Бьянко – и сам увидишь, – не отпуская Ламберта, пообещал Геральт.