•
Мин И Привет. Когда Цинсюаню приходит сообщение, он от неожиданности подскакивает так резко, что скатывается кубарем с кровати; нос остаётся целым и не расквашенным об пол благодаря небывалой удаче. У отправителя на аватарке фотография со спины, в профиле настолько пусто, что завывает ветер, и летит перекати-поле, только имя — Мин И, но и оно ни о чём Ши Цинсюаню не говорит. И всё же он приходит в необычайный восторг. Так уж вышло, что Ши Цинсюаню везёт во всём, кроме любви. Он учится в классном университете, у него куча друзей, ему все, всегда и везде рады, он не нуждается ни в чём, и под защитой старшего брата чувствует себя настоящим любимцем судьбы, но иногда хочется просто взять кого-то за руку, привалиться к чужому плечу. Целоваться, в конце концов. У Ши Цинсюаня много, очень много друзей, но никто из них не желает подпускать его ближе. Он завёл профиль в приложении для знакомств от тоски, но лучше от этого не стало, даже наоборот. За последние полгода он видел столько дикпиков, что может стать урологом даже без образования. Все, с кем он мэтчился, первым делом не здоровались и не представлялись, а сообщали или длину члена, или в какой позе они хотели бы Ши Цинсюаня нагнуть. Сначала он пытался общаться с такими парнями, ведомый искренней верой в человечество, но после очередной попытки развести его на секс начал просто блокировать. Не для таких его роза цвела. Но больше никто, почему-то, общаться с ним не хотел. Поэтому теперь, получив не очередную фотку члена и не предложение потрахаться, Ши Цинсюань почти визжит от восторга. Ну да, совсем непонятно, кто ему написал, но он поздоровался! И спина у него вполне себе симпатичная. Может, он просто стесняется, мало ли какие люди бывают.Ветерок
привет!!!!! ☆*:.｡.o(≧▽≦)o.｡.: *☆
Мин И У тебя необычная анкета. Смайликов много. Ши Цинсюань издаёт судорожный вздох. Наконец-то хоть один человек оценил его анкету, над которой он потел целый день! Одни только эмоджи выбирал несколько часов, и хоть бы кто уделил внимание его стараниям! Все сразу признавались, что клюнули на милую фотку, а текст даже по диагонали не пролистывали. Неужели Ши Цинсюаню наконец повезло?Ветерок
я рад что ты оценил! (＾∇＾)ﾉ♪
а у тебя эм
милая фотка!!!
правда там только спина но у тебя крутая спина!!!!!!! (◍•ᴗ•◍)
Мин И Я не люблю фотографироваться. А вот ты, видимо, наоборот. Любишь макияж? Я заметил звёзды. Он заценил его макияж. Он обратил внимание даже на фигурные блёстки, главную фишку Ши Цинсюаня, можно даже сказать одну из основ его личности! Кажется, даже слёзы в уголках глаз собираются. Цинсюань скачет по комнате пару десятков секунд, прежде чем уткнуться обратно в телефон.Ветерок
СПАСИБОООО (人*´∀｀)｡*ﾟ+
если честно ты первый кто заметил
ты классный!!!!!!!
Мин И Сложно было не заметить. Кхм. Ты тоже норм. Ну наконец-то в личной жизни Ши Цинсюаня появился лучик надежды.•
Неделю спустя Хэ Сюань переводит телефон в беззвучный режим, потому что иначе тот в кармане вибрирует с такой частотой, будто решил сменить профессию и стать секс-игрушкой. Хуа Чэн ржёт над ним, из квартиры одноглазого приходится выгонять пинками. Да, это тупо, да, надоедает, но на пути к цели можно и потерпеть. Оказывается, Ши Цинсюань — чёртово помело, которое не заткнуть. Буквально за пару дней он выдал Хэ Сюаню всю свою подноготную, начиная с биографии и заканчивая плейлистом, над которым он любит поплакать в три часа ночи или мемом, который он нашёл только что. Хэ Сюаню даже не нужно было ничего о себе говорить или многословно отвечать: одно «ясно», и Ши Цинсюаня не остановить, он разворачивал монологи из ничего. В конце недели он перешёл на голосовые — и у Хэ Сюаня от одного взгляда на сообщения с аудио на пять-восемь минут начинало ныть в висках. Но он слушал. Каждое из них. Не потому, что интересно, но потому, что Ши Цинсюань в первый же день пожаловался на то, что он сыт по горло парнями, которые сразу же лезут руками в штаны, а значит, чтобы затащить его в постель, надо было постараться. Да, муторно. Да, долго. Но Хэ Сюань решил, что оно того стоит, от одних мыслей о перекошенной от шока морде Ши Уду в груди кололась злая усмешка. Может быть, этот мудак от потрясения схватит инфаркт и сразу сдохнет — это тоже будет отлично. И этот… Нытик, родившийся с золотой ложкой во рту. Ши Цинсюань тоже заслуживает мести, ведь он занял чужое место. Глупый, наивный придурок, у которого весь инстаграм забит тупыми селфи с уродскими фильтрами. Хэ Сюань растопчет их обоих.Ветерок
мин-сюн!!! (ʃƪ＾3＾）
я же могу звать тебя так да???
так вот мин-сюн что ты любишь? ♡(ӦｖӦ｡)
Мин И Есть. Еду.Ветерок
оооо слушай!!!!!!
мин сюннннн давай сходим куда-нить!
я угощаю!!!!! °˖✧◝(⁰▿⁰)◜✧˖°
я очень хочу тебя увидеть пжалстаааа (｡•́︿•̀｡)
хочу знать как ты не со спины выглядишь
умоляюююю давайдавайдавайдавай!!!
Мин И Ок. Давай. И, пока Ши Цинсюань с визгами носится по комнате, раскидывая по углам подушки и плюшевых животных, по другую сторону диалога Хэ Сюань трёт виски, чувствуя подступающую головную боль. Что ж, рано или поздно им всё равно пришлось бы встретиться. Ну, по крайней мере, он поест на халяву.•
Блядский Ши Цинсюань опаздывает на сорок минут. Хэ Сюань чувствует себя последним придурком, ведь стоит на одном и том же месте уже почти час. Ждал бы он кого другого — плюнул бы и свалил после десяти минут, но приходится терпеть. Главное от скуки не рассказать об этом Хуа Чэну. Хуа Чэн оборжёт его с ног до головы и будет припоминать ему этот случай ближайшие десять лет. Хэ Сюань с раздражением вздыхает. Ну и где носит этого солнечного пиздодуя? — МИИ-И-ИН-СЮЮ-Ю-ЮН! Лёгок на помине. Голос впечатывается Хэ Сюаню в спину. Носом промеж лопаток, руками, скользнувшими по предплечьям. Он вздрагивает, но не подаёт виду, оборачивается молча. — Это же ты, да? Я сразу по спине узнал! Прости, Мин-сюн, прости-прости-прости, сам тебя позвал, а в итоге опоздал, мне так жаль! Почти не отличается от картинки в приложении. Конечно, он видел Ши Цинсюаня и раньше, но так близко рассматривает впервые. Грудь тяжело вздымается (похоже, бежал), щёки чуть красные, волосы — растрёпанное ветром облако. Нелепый до крайности. Такие, как он, опаздывают только потому, что час выбирают между двумя рубашками одинакового цвета. — Мин-сюн? Мин-сюн! Ты злишься на меня? Изначально Хэ Сюань и впрямь собирался извергнуть из себя полную ярости тираду, но сейчас, глядя на пыхтящего после долгого бега Ши Цинсюаня, почему-то не чувствует злобы. — Тебе придётся очень хорошо угостить меня в качестве моральной компенсации. На лице Ши Цинсюаня расцветает улыбка настолько яркая, что хочется надеть тёмные очки, зажмуриться, а лучше и вовсе отвернуться, но Хэ Сюань всё равно смотрит. — Кстати, Мин-сюн, ты очень красивый! — без стеснения выпаливает Цинсюань. — Даже лучше, чем я себе представлял. Слова вылетают изо рта Хэ Сюаня быстрее, чем он успевает осознать, что говорит. — Ты тоже. Тоже красивый. И моргает. — В смысле, ничего такой. У Ши Цинсюаня отвратительно яркий и заразительный смех, его хочется ладонями собрать, сжать в кулаке, а ещё лучше слизнуть прямо с глупого улыбающегося рта.•
Ши Цинсюань абсолютно невыносим. Хуже него человека найти невозможно. Оказывается, понятие личного пространства для него не существует не только в интернете, но и в реальности. Хэ Сюаню начинает казаться, что глупое круглое лицо с не менее круглыми глазами он видит чаще, чем своё собственное в зеркале. Ши Цинсюань приходит к нему на работу и сюсюкает черепах и рыбок, вытягивая губы трубочкой, Ши Цинсюань приходит к нему после работы и тащит то в кафе, то просто погулять, Ши Цинсюань заваливается к нему домой, не спросив разрешения, то в шесть утра, то в три ночи. Единственное, чего добивается Хэ Сюань после серии лекций, — Ши Цинсюань начинает предупреждать о своём приходе. В своей манере, естественно.Пиздливый ящик
мин-сюн я буду у тебя через пять минут!
Мин И ЧтоИли
Пиздливый ящик
я на лестничной площадке открывай дверь!!!!!!!!!!
Мин И Сейчас ЧЕТЫРЕ УТРА? Ши Цинсюань наполняет собой жизнь Хэ Сюаня так стремительно, что тот не успевает моргнуть — и оказывается окружён чужими вещами и привычками. Уродливыми вещами, надоедливыми привычками. Ши Цинсюань опутывает запястья гроздьями звенящих браслетов — и оставляет их у Хэ Сюаня на диване, на кухонном столе, на работе в аквариуме (каким образом?), даже в карманах джинсов. Он десятками теряет у него в квартире кольца и серёжки — Хэ Сюань, делая по выходным генеральную уборку, щёткой выметает их из-под комода. У Ши Цинсюаня действительно отвратительный вкус. В кофейне он заказывает самый диковатый латте из всех возможных, со взбитыми сливками, сиропами, зефиром, со всем, что вообще предлагают насыпать, пока Хэ Сюань молча цедит чёрный кофе без сахара и чувствует, что от одного взгляда на стакан Цинсюаня у него сводит от приторности челюсть. Хэ Сюань не привередлив в еде, обычно он ест вообще всё, что способны прожевать человеческие зубы, но, когда Ши Цинсюань мажет на бутерброд сначала арахисовое масло, потом варенье, потом мёд и сверху накручивает взбитых сливок, тошнота сдавливает горло. Он и правда ужасен. Ши Цинсюань подпевает какой-то девчачьей корейской группе во весь голос, и Хэ Сюань порой ловит себя на мысли, что готов бросить план мести и задушить это воющее нечто прямо сейчас. Спустя неделю Хэ Сюань понимает, что сам подпевает этим самым дурацким сахарным песням, потому что из-за Цинсюаня выучил тексты наизусть. Он перенимает привычки Ши Цинсюаня — потому что своих у него, как оказалось, никогда и не было. Раньше в его жизни была только учёба-учёба-учёба, после провала — месть; он ничего особенно не любил, ничем не интересовался. Ши Цинсюань интересовался всем и любил всех. Однажды, отпив из стакана Цинсюаня, Хэ Сюань сначала морщится, потом чуть причмокивает губами и после пожимает плечами. — Это не так ужасно, как я думал. По крайней мере, съедобно.•
— Ты можешь перестать так смотреть? — «Так» — это как? — Как будто ты пёс сторожевой, которого посадили охранять кусок мяса. Тебя уже весь клуб боится. Хэ Сюань коротко фыркает, но смотреть не перестаёт. Яркие полосы неона разрезают сладко пахнущий дым. Запутавшиеся в нём люди танцуют, пьют, смеются, трутся телами друг об друга; музыка грохочет, отдаётся в висках гулким «тум-тум-тум». Ничего из этого Хэ Сюаню не нравится — он со вздохом отпивает коктейль и морщится: опять перепутал свой бокал с бокалом Цинсюаня, тот яркий, как кожа тропической твари, с кучей трубочек. Даже чуть светится в темноте. Съедобно ли это вообще? К слову, о Ши Цинсюане. Конечно, он здесь из-за него. А ещё из-за Се Ляня, который близкий друг Цинсюаня и по совместительству муженёк Хуа Чэна, который… Ну, с Хуа Чэном и так всё ясно. — Я просто слежу. Он не видит, как Хуа Чэн передразнивает его, но кожей чувствует, как тот строит наитупейшие гримасы. — Отвали, а. Иди к своему гэгэ и не мешай мне. — Да я с радостью, только боюсь, ты тут убьёшь кого-нибудь ненароком, а это мой клуб всё-таки. Хватит пыжиться, он всё равно только на тебя одного смотрит. Ши Цинсюань танцует в самой середине танцпола. Изящный и гибкий, даже под безвкусную клубную долбёжку он двигается так, будто только что спустился с небес; бликуют кольца на тонких пальцах, когда Цинсюань поправляет сползающую с плеча тонкую рубашку с узором облаков. Ши Цинсюань нереально, бессовестно красив, и не признавать этого всё равно, что отрицать, что ночью темно. Даже со всеми своими безвкусными цацками и глупыми ужимками он привлекает к себе чужие взгляды, люди тянутся к нему, как мотыльки летят на свет. Хэ Сюаня это почему-то приводит в тихую ярость, и он пилит взглядом каждого, кто подходит к танцующему Ши Цинсюаню слишком близко. Но тот не замечает ничего, крутится под диско-шаром, на сомкнутых веках переливаются блёстки. Когда Цинсюань открывает глаза и сталкивается взглядами с Хэ Сюанем, его лицо озаряет улыбка. — Он мне нужен. И я должен проконтролировать, чтобы никто к нему не лез. Потому что он важная часть моего плана. — Опять ты об этом, — Хуа Чэн кривит бровь. — Всё ещё не передумал мстить Ши Уду? — И не собираюсь. — Знаешь… Даже по моим меркам — а я мерзавец тот ещё — это как-то уж слишком подло. Не жалко тебе его? Брат же ему голову открутит. — Ты от Се Ляня святостью переопылился? — язвит Хэ Сюань. Лицо у него заметно темнеет. — Не жалко. — Смотри не пожалей потом об этом. — Подавись своей заботой. Хуа Чэн передёргивает плечами и, наконец, уходит. Разговор остаётся кислым послевкусием на языке, хочется хорошенько проплеваться, а ещё лучше — прополоскать мозг с хлоркой. Братья Ши разъебали его жизнь, почему Хэ Сюань должен кого-то жалеть? Почему он должен заботиться о нравственности и морали? Почему он- Его и Цинсюаня взгляды пересекаются снова, и тот манит его к себе на танцпол пальцем. Хэ Сюань в ответ демонстративно отворачивается. Он знает, что Ши Цинсюань не обидится, он никогда не обижается, проглатывает все шпильки, все ядовитые оговорки. Иногда Хэ Сюаню кажется, что, если он ударит Цинсюаня по лицу, тот сначала захлопает своими дурацкими длинными ресницами, а потом улыбнётся и скажет «спасибо». Эта мысль вдруг режущей болью отзывается в желудке, будто кто-то сунул туда нож и провернул.•
К концу вечера Ши Цинсюань вполне ожидаемо напивается. Он никогда не умел контролировать, сколько пьёт, и этот раз не стал исключением. Полусонный, он хихикает о чём-то своём и пускает слюни Хэ Сюаню на рукав. Тот морщится, но не отталкивает. — Придётся вести это недоразумение домой. Иначе он сам в люк канализационный упадёт и утонет там. — Мин-сюн, ну что ты говоришь такое, я совсем не… И вообще… — Молчи, пьянь. Ши Цинсюань обиженно замолкает, но уже мгновение спустя с улыбкой бубнит Хэ Сюаню в плечо какие-то нелепости. — Я буду очень признателен, если ты проводишь его, — Се Лянь чуть ли не сияет, для полноты картины не хватает только нимба да божественного луча с неба под хор ангелов. — Я очень рад, что у Цинсюаня появился такой надёжный друг. Хуа Чэн за спиной Се Ляня закатывает глаз так далеко, что наверное видит даже нутро собственного черепа. Хэ Сюань стреляет в него предупредительным взглядом; «Только попробуй рассказать ему, я тебя в асфальт укатаю» «Только попробуй расстроить Се Ляня, и я тебя в стене своего клуба забетонирую» — читает Хэ Сюань по кривой ухмылке напротив. Расходятся полюбовно, потому что Ши Цинсюань начинает хныкать, жаловаться на вертолёты в голове и проситься домой. — Хватит ныть, — говорит Хэ Сюань, усаживая Цинсюаня рядом с собой в такси. — Нечего было столько пить, ты сам виноват. — Ну а почему нет?.. — возражает; на губах гуляет слабая улыбка. — Ведь ты со мной, Мин-сюн. С тобой я в безопасности, так что ничего страшного! Можно и перебрать немножко… Или множко… Смешно. Нелепо. Из всех людей в мире именно его, Хэ Сюаня, Ши Цинсюань должен избегать и опасаться, но вместо этого он жмётся к его плечу, доверяет себя любым. Едкая усмешка дёргает уголок губ и сразу же исчезает. — Никому нельзя доверять. — Тебе можно. Ши Цинсюань выдаёт это абсолютно уверенный в своей правоте, и по спине Хэ Сюаня проскальзывает холод. Ши Цинсюань не сомневается в нём — и это прекрасно, это делает выполнение плана лёгким и простым. Ши Цинсюань не сомневается в нём — и за эту наивность его хочется ненавидеть. — Я посплю немного, ладно? — шепчет Цинсюань и, не дожидаясь ответа, устраивает голову у Хэ Сюаня на коленях; тот от такой наглости забывает, как говорить и дышать. Ши Цинсюань засыпает мгновенно; если смотреть вот как сейчас, сверху вниз, он кажется совсем-совсем беззащитным и крошечным. Хэ Сюань, не удержавшись, зарывается пальцами в завитки мягких волос. Они невесомые и гладкие, шёлком скользят по коже. Хэ Сюань не знает, зачем делает это — Ши Цинсюань спит, играть нет никакой нужды и всё же… И всё же.•
Ши Цинсюань просыпается чуть протрезвевшим и таким же бодрым, как и всегда. Он прыгает, скачет и болтает о ерунде всю дорогу до своего подъезда, но около двери вдруг затихает, смотрит на Хэ Сюаня внимательными совиными глазами. В радужках звёздами отражаются уличные фонари. — Скажи, Мин-сюн… — вдруг начинает Ши Цинсюань. — Почему ты не пошёл танцевать со мной, когда я позвал? — Не люблю танцевать. — Странно… Ты так смотрел, я думал, ты хотел со мной, но стесняешься. — Я просто следил. — Следил… За чем? — Вокруг тебя было слишком много людей. — Так ты волновался обо мне? Хэ Сюань в ответ молчит, и в этом беззвучии всё и ничего одновременно. Цинсюань резко выдыхает; он улыбается, но улыбка эта кривая, дрожащая, того и гляди рассыплется, стеклянным крошевом пройдёт сквозь пальцы. — Мин-сюн… Можно я сделаю одну глупость? — Ты делаешь их постоянно. Одной больше, одной меньше — разницы никакой. — Как скажешь, — нервный смешок. Ши Цинсюань порывисто тюкается влажными губами в чужой рот, привстав на носочки, и тут же отстраняется. Хэ Сюань даже не замечает, как разочарованно вздыхает, потому что ну это ужас что такое, глупость детсадовская, ему нужно больше, но его реакцию истолковывают по-своему. — Прости, я слишком тороплюсь, да? — бормочет Цинсюань, опустив взгляд. — Мы же знакомы всего несколько месяцев… Да и вообще, с чего я решил, что должен тебе нравиться… Я имею в виду, конечно, мы познакомились на сайте знакомств, но… Ши Цинсюань с изумлением охает, когда Хэ Сюань дёргает его на себя, вжимаясь в болтливый рот. Вкусно. У Цинсюаня губы мягкие, податливые, и сам он в руках Хэ Сюаня млеет и плавится. На языке привкус клубники — Хэ Сюань слизывает его с лица напротив. — Что это? Клубничное. — К-кажется, моя гигиеничка… — едва слышно лепечет в ответ Ши Цинсюань. Он весь взъерошенный, горячий и красный. Хэ Сюаню хочется счесать языком этот румянец с кончиков ушей, с тонкой шеи. — Мне нравится. Ты мне нравишься. Но этого Хэ Сюань, естественно, не говорит. Взамен он целует Ши Цинсюаня снова. И снова и снова и снова и снова, прикусывает чуть припухшую от такого напора нижнюю губу, держит дурацкое нежное лицо Цинсюаня в своих ладонях. У него мягкие щёки и очень гладкая кожа, которой хочется касаться. У него такой прямой и доверчивый взгляд, что хочется выколоть глаза (кому? Ему или себе?). Ши Цинсюань дышит часто-часто, его дыхание жжёт губы. Хэ Сюань, кажется, не дышит вовсе. — Может, зайдёшь? — едва шепчет между поцелуями Цинсюань. Глаза у него влажные и блестящие, два круглых озерца. — Только у меня бардак и есть нечего… Но есть чай! Клубника и алоэ, очень вкусный… В этом приглашении нет ничего особенного — Ши Цинсюань ночует у Хэ Сюаня постоянно, настолько часто, что иногда кажется, что они и вовсе живут вместе. Он и сам иногда приходит к Цинсюаню домой, в основном для того, чтобы обругать того за беспорядок и закинуть вещи в стиральную машину, ведь этот солнечный придурок сам не понимает, как правильно разбирать одежду по цветам перед стиркой. В этом нет ничего особенного, но- Хэ Сюань не уверен, что сможет удержать себя в руках. Ши Цинсюань всё ещё слегка пьяный, а ещё у него от взаимности сносит крышу — чтобы переспать с ним, не придётся даже стараться, его доверие к Хэ Сюаню безгранично настолько, что он даже яд из его ладоней выпьет и не подавится. От этой мысли внутри всё содрогается, прямо как тогда, в клубе — иголки и ножи, лезвия бритв. Просто он не наигрался, ещё слишком рано для мести, вот и всё. Вот и всё. — Нет, — наконец отвечает он Цинсюаню. Тот ластится щекой к его ладони, точно кошка, от такой нежности саднит где-то в грудине. — Мне на работу завтра. А тебе к первой паре. — Я всё равно просплю, — радостно заявляет Ши Цинсюань. Даже отказ его не расстраивает, кажется, его задеть в принципе невозможно. — Размечтался, — фыркает. — Я позвоню тебе утром. Он оглаживает ладонью бледную шею и похлопывает Цинсюаня по плечу, мол, давай, иди. Тот с заметной неохотой достаёт из кармана ключи; пищит домофон. — Мы ведь… — начинает Ши Цинсюань, оборачиваясь напоследок. — Сможем встретиться завтра, да? — и это вообще не в его стиле, он из тех, кто приходит без спросу и ему всё равно, ждут его или нет. Хэ Сюань кивает, и лицо напротив озаряет очередная улыбка. — Супер! Спокойной ночи, Мин-сюн! И в этот момент Хэ Сюаня впервые корёжит от собственного псевдонима.•
Цинсюань
мин-сюн
я только сейчас понял что не спросил
мин-сюн
мин-сюнннннннннннннн!!! (((｡･ﾟﾟ*(>д<)*ﾟﾟ･｡
Мин И Что такое. Мы виделись час назад. Сейчас ПЯТЬ УТРА.Цинсюань
мин-сюн
а мы
теперь встречаемся?????
минсюнминсюнминсюнннннннннннн
Мин И Да. А теперь заткнись и иди спать.Цинсюань
ААААААААААААААААААААААААААААААААА
ЕЗШГРИНЩШГН8Н8Г
ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЪЫЪЫЪЫЪЪЫЪЫЪЫ
!!!!!!!!!!!!!!!! : %? %*№?») (*»? №(?»: №_”№(*_»*№*№? : 75628736*?! : №»? №ЩШГПАЩУГНК
Мин И. Господи ёб твою мать. Вернувшись домой, Хэ Сюань дрочит в ванной до цветных кругов перед глазами, но не чувствует облегчения. В фантазиях Ши Цинсюань зовёт его настоящим именем.•
В целом, ничего не меняется. Ши Цинсюань всё также врывается к Хэ Сюаню домой без предупреждения, теряет у него браслеты, объедает холодильник и стирает белые вещи вместе с цветными. Он ворует у Хэ Сюаня толстовки и майки — и, поскольку они все оверсайз, то достают Цинсюаню до гладких глупых розовых коленок. Между ними и раньше было не особо много пространства — теперь же оно исчезает вовсе. Ладошка у Ши Цинсюаня маленькая, такая же дурацкая, как и он сам; Хэ Сюань держит её в метро, на работе, дома, в кафе, когда Цинсюань тянет через полосатую трубочку очередной смертельно сладкий латте. Целуются долго, с чувством; у Ши Цинсюаня губы ярко-красные, как будто он только что ел клубнику или вишню. Хэ Сюань всё никак не может насытиться, ему мало-мало-мало, он целует Цинсюаня так долго, что у того сбивается дыхание, а тело становится мягким-мягким, как подтаявшее на солнце сливочное масло. Ши Цинсюань позволяет делать с собой всё, что угодно — и Хэ Сюань не делает ничего. Он целует Цинсюаня до умопомрачения, а потом гонит его домой, чтобы запереться в ванной. Порой кажется — ещё немного, и на ладонях выступят мозоли, но легче не становится. Потом Хэ Сюань начинает заедать это… Чем бы оно ни было, пытаясь забить дыру в теле, но та оказывается бездонной. Днём и ночью, дома и на улице, Хэ Сюаню внутренности зубами рвёт голод, который нечем утолить. — Ты же понимаешь, что дикий жор ничего не изменит? — с насмешкой спрашивает Хуа Чэн, когда Хэ Сюань сидит у него в баре и пихает в рот всё, до чего дотягивается, увеличивая свой и без того непомерный долг, но в ответ получает только злой колючий взгляд. Хэ Сюань не знает, чего боится. «Не сегодня», — говорит он себе, когда заколки выпадают из волос Ши Цинсюаня и своевольные завитки рассыпаются по плечам. «Ещё не время», — думает, когда Ши Цинсюань спит у него под боком в очередной украденной футболке и сопит тихо-тихо. «Пока рано», — решает, когда Цинсюань цепляет ему в уши пару длинных серёг под золото и с восторгом хлопает в ладоши, «Мин-сюн тебе так идёт! Ты такой красивый с ними, я куплю тебе ещё десять таких. И не отказывайся!» Хэ Сюань не понимает, чего он ждёт. Всего одна ночь — и всё закончится, месть свершится, поганые братья Ши получат сполна, и он сможет наконец прекратить этот фарс, избавиться от бардака в собственной квартире, от дурацкой бижутерии, распиханной по его карманам, от уродских эко-йогуртов с семенами льна, которые десятками стоят в его холодильнике. Избавиться от Ши Цинсюаня. Хэ Сюаню всё чаще кажется, что он случайно проглотил нож и не заметил, поэтому внутри всё ноет и кровоточит. — Пора уже признать, что тебе не особо хочется мстить. — С чего бы? — Ты встречаешься с Ши Цинсюанем уже четыре месяца. За это время мог устроить отмщение хоть сто тысяч раз. — Просто ещё не было нужного момента. — А какой момент, по-твоему, нужный? — Да как же ты заебал. Хуа Чэн бессовестно улыбается — он знает, что задаёт неудобные вопросы, на которые Хэ Сюань ответить не может — и наслаждается ситуацией. Хэ Сюань ненавидит, когда Хуа Чэн прав, а Хуа Чэн прав всегда. — Какое вообще тебе дело? — Уже чувствую заранее, как ты проебёшься и придёшь ко мне заедать горе. — Обойдёшься. В желудке ворочаются канцелярские кнопки и колючая проволока. В глубине души Хэ Сюань понимает, что Хуа Чэн прав и на этот раз. • В итоге Ши Цинсюань берёт все в свои руки. Их поцелуи часто тянутся стать чем-то большим, но каждый раз Хэ Сюань умело обрубает концы, вовремя отстраняется. Каждый раз — но не этот. Он просто не успевает, Ши Цинсюань притягивает его к себе, цепляется пальцами за футболку и почти что плачет, выламывая в мольбе брови: — Мин-сюн, пожалуйста, хотя бы сегодня… Не оставляй меня так, я уже не могу, никак не могу… Это даже не какой-то особенный день; самый обычный, рядовой выходной, когда они с утра до вечера валяются в кровати и ничего не делают. Хэ Сюань не планировал на сегодня ничего… Особенно чего-то подобного. Не планировал, но он, сам того не замечая, довёл Ши Цинсюаня до грани, до края лезвия ножа. Он хнычет и жмётся ближе, Хэ Сюань слышит, кожей чувствует, как бешено колотится чужое сердце, будто птичка о прутья клетки. — Почему ты меня постоянно отталкиваешь? — в его голосе такое отчаяние, что горло сдавливает стыд. — Я что-то сделал не так? Если так и есть, то скажи, я исправлюсь, я обязательно исправлюсь… — Нет. — Тогда почему? Хэ Сюань сглатывает, но клубок колючей проволоки застревает в глотке намертво. У Ши Цинсюаня глаза огромные, как у кошки, и в них он видит своё отражение, но не может разглядеть лица за слоями штукатурки из лжи. Почему? Потому что тогда всё закончится. — Ты… — кое-как выдавливает из себя Хэ Сюань. — Говорил, что ненавидишь парней, которые пытаются затащить тебя в постель. Откажись, просто откажись, давай подождём ещё немного, давай просто- Ши Цинсюань смеётся, и его смех — стеклянные колокольчики, свежесть неба, этот звук хочется собрать ладонями и положить за грудную клетку, туда, где только мазут и сырость. — Мин-сюн, ты такой дурачок! — он нарочито хмурится и дует губы, щёлкая Хэ Сюаня по носу. — Ты правда думаешь, что тебя можно сравнивать со всеми этими обормотами, которые слали мне дикпики? Ты в сто, нет, в тысячу раз лучше каждого из них! «Нет, я в тысячу раз хуже, — думает Хэ Сюань. — Ведь они хотя бы изначально честны в своих намерениях» — Мин-сюн. Ши Цинсюань прижимается ещё ближе (куда уж ближе, между ними только толщина одежды), его дыхание кипятком обжигает ухо. — Я каждый раз готовлюсь, а ты каждый раз меня обламываешь, это нечестно. Уже три пальца легко входят, знаешь? Не понимаю, чего ты ждёшь… Пока я не натренируюсь и не засуну в себя кулак? Хэ Сюань замирает. Пару мгновений он вспоминает, как дышать — получается так себе. Мысли испаряются, вместо них в голове только воющие на разные лады сирены и мигающая красным неоном надпись «опасно». — Ты… И сегодня? — спрашивает практически беззвучно, одними губами, потому что звуки застревают в горле. Ши Цинсюань улыбается с хитрым прищуром, и сердце проваливается куда-то в пятки, потому что такой взгляд Хэ Сюань видит у него впервые. — А ты думал, я в ванной целый час нос пудрю? Господи, блять. Какой же бесстыжий. Оказывается, не один Хэ Сюань любит запираться в ванной. И прямо у него под носом… Наверняка Ши Цинсюаню приходилось прижимать ладонь ко рту очень крепко, чтобы никто ничего не услышал. — Я ничего не думал. И Хэ Сюань позволяет себе утонуть. Он падает в Ши Цинсюаня и захлёбывается, вместо воздуха в лёгких лава, вместо крови по венам несётся бензин. Хэ Сюань не церемонится — сразу лезет ладонями под футболку (его собственную, очередную украденную), оглаживает узкую талию. Ши Цинсюаню совсем мало нужно, чтобы завестись, он мгновенно краснеет, теряет дыхание, трётся стояком о бедро и в его взгляде безумие и мольба. Они раздеваются быстро — Ши Цинсюань торопится, руки путаются в завязках домашних шорт, но кажется, если не дать ему это сделать сейчас — он сойдёт с ума. Кожа касается кожи; Хэ Сюань ловит себя на том, как правильно это ощущается. На пробу проводит языком по шее, плечу, груди, и с удивлением понимает — ещё. Он хочет ещё. Он, что никогда особо не интересовался сексом и затеял всё это только ради мести, действительно хочет ещё даже не ради какой-то цели, а просто… Просто что? — Меня не обязательно готовить, правда, я могу и так, тебе необязательно… — лепечет Ши Цинсюань, и его рот хочется заткнуть своим, и Хэ Сюань так и делает, снова и снова. — Замолчи. Без тебя разберусь. Растягивает долго, методично, пока Ши Цинсюань бьётся лицом о его плечо и практически рыдает от возбуждения. Кажется, Хэ Сюань снова тянет время. Кажется, он совсем не хочет, чтобы что-то начиналось — и тем более заканчивалось. — Мин-сюн, Мин-сюн, я… Мин-сюммм… Хэ Сюань накрывает его рот ладонью; дыхание и ненавистное «Мин-сюн» ударяются о кожу. У фальшивого имени была причина (вдруг Цинсюань знает, чьё место занял?), но сейчас он ненавидит себя за псевдоним, за тупую скрытность и осторожность. Он представляет, как Ши Цинсюань зовёт его вот этим самым дрожащим голосом, как срывается его дыхание на судорожном «Хэ-сюн», и внутри всё вздрагивает, как натянутая до предела струна — вот-вот лопнет с оглушительным звоном. Ши Цинсюань ловит это мимолётное замешательство, касается языком прижатой к губам ладони, и Хэ Сюань вздрагивает не только внутри, но и снаружи. У Цинсюаня язык тёплый, нет, горячий, он облизывает размашисто; и вроде бы это почти детская выходка, но каждый мускул будто током простреливает. — Ты испытываешь моё терпение, — говорит он Цинсюаню, наклоняясь к его лицу так близко, что может пересчитать ресницы, обрамляющие дурацкие огромные глаза цвета моря. Тот в ответ щурится; кажется, улыбается. «Я знаю», — говорит Ши Цинсюань одними губами, и Хэ Сюань чувствует это кожей. Невыносимо. Зачем он, блять, во всё это ввязался. Хэ Сюань окончательно теряет контроль над ситуацией. Когда он толкается в первый раз, Ши Цинсюань стонет так громко, что в ушах звенит; перед глазами всё искрит и идёт рябью, как у испорченного телевизора. Хэ Сюань осторожничает — неосознанно, он не знает, почему и зачем, но Цинсюань обвивает его ногами, притягивает к себе ещё ближе, цепляется пальцами за плечи. — Не надо, — выдыхает. — Делай как хочешь, я всё приму, пожалуйста, я не стеклянный. «Да, — едва не произносит вслух Хэ Сюань. — Ты хрустальный». Но слушается, не может не послушаться, потому что если сейчас Ши Цинсюань попросит его спрыгнуть с моста или словить грудью пулю — сделает без раздумий. — Скажи, если вдруг будет больно, — и это совсем не в стиле Хэ Сюаня, обычно ему плевать, он не из тех, кто заботится о других, но от одной только мысли о том, что он может ранить Цинсюаня, внутри всё рвётся на части будто бензопилой. Тот кивает и улыбается. — Ты всё равно не сможешь. Могу, ещё как могу, я изначально всё это затеял, чтобы разрушить тебя и растоптать — Хэ Сюань не может сказать этого. Хэ Сюаню до боли хочется забыться. У Цинсюаня глаза — шальная морская волна, что бьётся о скалистые берега, распадается на ветер и соль, она сносит Хэ Сюаня, и он задыхается и тонет-тонет-тонет. Кожа Ши Цинсюаня тонкая, как бумага, каждое касание, каждый поцелуй превращаются в ярко-розовую кляксу. И Хэ Сюань целует и кусает, сжимает и гладит, рисует свою карту сокровищ, ведущую в никуда. Ши Цинсюань даже сейчас — донельзя болтливый, у него сбивается дыхание, голос от напряжения звенит и он всё равно- ах да пожалуйста вот так ещё ближе я даже не знал что бывает так хорошо а ты знал? ты такой красивый быстрее умоляю о боже блять о боже- Хэ Сюань почти смеётся сквозь сжатые зубы — он даже не стонет почти, только тяжело дышит. Кого ты зовёшь богом, Цинсюань? Из нас двоих я скорее демон. — Хочешь быстрее? — Хэ Сюань останавливается на мгновение, и Цинсюань хнычет, ёрзает под ним, во взгляде — чистейшее безумие. — П-пожалуйста… Я что угодно сделаю, что угодно, Мин-сюн, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. Дёргается бровь, дёргается веко. «Сделаешь что угодно? Тогда прекрати звать меня этим именем» — Тогда замолчи. «Я вытрахаю из тебя все слова» Хэ Сюань думает так, но в итоге сходит с ума сам. Ши Цинсюань горячий, тесный, закидывает ноги ему на плечи, хватается за руки, впивается ногтями с дурацким перламутровым лаком — но слишком осторожно, будто боится поцарапать. Он весь — нереальный, такой тёплый, но воздушный, будто моргнёшь, и исчезнет. В нём, с ним хорошо, Хэ Сюань не знает, было ли ему когда-нибудь так хорошо до и будет ли после. Кажется, до этого мига он не чувствовал ничего вообще, а сейчас вдруг не стало кожи и все нервы наружу. Ты мой — вдруг думает он, когда Ши Цинсюань протяжно стонет ему в губы. Ты мой ты мой ты мой ты мой ты мойНе отвечать
мин-сюн???
что случилось
я не понимаю
мой брат
это
это такой пранк???
если да то совсем совсем не смешно
тебя же взломали да??????
мин-сюн ответь пожалуйста
Хэ Сюань Прекрати так меня звать.Не отвечать
???????
Хэ Сюань Нет никакого Мин И. Меня зовут Хэ Сюань, можешь спросить своего брата, как звали человека, на чьё место в университете он посадил тебя. Наверняка не думал даже, что твоё благополучие строится на чужих костях, да? Горите в аду оба, ты и твой поганый братец. Не пиши мне больше. В этот же вечер Хэ Сюань надирается в сопли, но это не приносит ему облегчения. Он падает лицом в подушку, но та пахнет Цинсюанем, всё вокруг пропитано им насквозь. Квартиру бы облить бензином и сжечь — но Хэ Сюань просто валится спать на пол. Спит беспокойно. Кажется, ему снится Ши Цинсюань.•
Время идёт. Хэ Сюань бы с радостью ушёл в запой, бухал бы до беспамятства, звонил бы на номер, который сам же и заблокировал, дышал бы в трубку — но он не умеет так. Он всю жизнь вырывает у судьбы своё зубами, не даёт себе расклеиваться, и пытается делать так же и в этот раз. Хэ Сюань пытается жить без Ши Цинсюаня. В клубе у Хуа Чэна он натыкается на владельца тату-салона, и почему-то тот берёт его в ученики сразу же, только взглянув на полное усталости лицо. Хэ Сюаню не хочется думать, что Хуа Чэн приложил к этому руку. Тот только посмеивается в ответ: «Наконец-то у тебя будет нормальная работа, а то скоро долг бы отдавал мне рыбьим кормом». Хэ Сюань быстро учится. Его визитной карточкой становятся скелеты рыб — это что-то из детства, когда он зарывался носом в энциклопедии о морских тварях. Он бьёт их другим, но себе — никогда. Его кожа остаётся чистой, только маленькая прихоть — простенький веер с иероглифом «ветер» на задней стороне шеи. Чаще всего он скрыт длинными волосами, поэтому Хэ Сюань чувствует себя в безопасности. Он нравится клиентам и клиенткам. Девушки улыбаются ему и подмигивают, когда он бьёт акулий скелет на чьём-то бедре. К счастью (или несчастью) ему всё равно. Дома Хэ Сюань подолгу курит на балконе перед сном. Его квартира всё ещё наполнена кучей не-своих мелочей: браслеты лежат там, где их забыл хозяин, все найденные под диваном колечки и серьги Хэ Сюань заботливо укладывает в ящик стола. Оказывается, дурацкие эко-йогурты, творожные сырки и овсяное молоко тоже вполне себе ничего. Хэ Сюань пытается жить так, как будто Ши Цинсюань ненадолго вышел из его квартиры и скоро вернётся. Он не плачет, не бьёт кулаками об стены. Он работает до крови из носу, чтобы потом прийти домой и провалиться в сон до следующего утра. Он берётся за такое количество заказов, что полностью отдаёт Хуа Чэну долг спустя пару месяцев, но тот почему-то не выглядит довольным, когда пересчитывает деньги. Хэ Сюань пытается жить. Получается вроде… Сносно? Хэ Сюань Хуа Чэн. Хуа Чэн. Ответь мне, блять, я вижу, что ты онлайн.Не брать у него в долг
что за суета
непохоже на тебя)
Хэ Сюань Мне нужен твой парень.Не брать у него в долг
не понял
Хэ Сюань Да что ты не понял. Номер. Мне нужен номер Се Ляня. Срочно.Не брать у него в долг
чего ради:/
обойдёшься
Хэ Сюань Ты можешь выключить режим ревнивого самца хоть раз в жизни и подумать мозгом? Се Лянь друг Ши Цинсюаня.Не брать у него в долг
о
ооо
ооооо……)))))))
Хэ Сюань Заткнись. Не говори ни слова. Я вижу ты печатаешь ПРЕКРАТИ.Не брать у него в долг
а я говорил что так будет)))
Хэ Сюань Катись к чёрту. Так ты дашь номер или нет?Не брать у него в долг
конечно))
хочу посмотреть как ты будешь позориться
Хорошая новость: у Хуа Чэна не получается посмотреть, как Хэ Сюань позорится. Плохая: Се Лянь зовёт Хэ Сюаня в кофейню, чтобы обязательно переговорить лично. Неизвестно, почему обсуждение Ши Цинсюаня этого требует, но Хэ Сюань хватается за последнюю ниточку, связывающую их обоих. Се Лянь всё ещё выглядит как святой: сверкающий и весь в белом. Опасаясь проповедей, потому что ничего другого от него услышать, кажется, нельзя, Хэ Сюань выпаливает сразу же, ещё до того, как им принесут кофе: — Как Цинсюань? Собственная прямота вдруг смущает; Хэ Сюань кашляет в кулак. — В смысле… Я не видел его около универа ни разу. В порядке ли он? Се Лянь изгибает брови. В его взгляде… Сочувствие? — Конечно не видел, — он с улыбкой кивает официантке, принёсшей кофе. — Ведь Ши Цинсюань отчислился. Внутри что-то падает и разбивается. — В смысле… Отчислился? — Ох, я не знаю подробностей, но… Как я понял, он узнал, что брат устроил его в универ на чьё-то место, ну, чужое… Поэтому он поссорился с Ши Уду и отчислился. — Как давно? — Около… Трёх с половиной месяцев назад? Ровно тогда, когда они расстались. Хэ Сюань ёжится от холода, рухнувшего на плечи. Ши Цинсюань не только бросил всё то, что ему не принадлежало, ценой благосклонности брата, но и не рассказал никому о том, что Хэ Сюань натворил… Почему? — Тогда где он сейчас? — Устроился в один салон красоты стажёром, — почему-то Хэ Сюань даже не удивляется. – Сказал, всё равно экономика была ему не особо интересна… Вроде, довольно быстро учится, по крайней мере хвастается, что его хвалят. И… Хэ Сюань? — Что? — Он очень скучает по тебе. Всё равно что пуля, выпущенная в висок. Хэ Сюань вздрагивает. — Он, конечно, не подаёт виду… Ты же наверняка знаешь, какой он, улыбается, а на деле… О, конечно он знает. Знает каждую его черту лучше своих собственных, хотя предпочёл бы забыть. — Не знаю, что между вами двумя произошло, но, думаю, настало время поговорить. — Я понял. Хэ Сюань поднимается из-за стола и уходит, не прощаясь, оставив на столе кофе, к которому даже не притронулся. Се Лянь даже не успевает его остановить. Однако Хэ Сюань врывается обратно в кафе спустя минуту; брови сведены на переносице, вид смущённый и взъерошенный. — Так где конкретно он работает?•
Хэ Сюань приходит именно в этот салон вовсе не потому, что хочет увидеть Цинсюаня, совсем нет. Ему просто нужно постричься, только и всего. Он так и говорит девушке на ресепшене — та почему-то странно на него смотрит и очень пристально. — Мне всё равно кто это будет, просто длину убрать, — говорит Хэ Сюань и даже почти не врёт. Его провожают до кресла — очень удобного — и он на миг прикрывает глаза. Будь что будет. Если это будет незнакомый мастер, то обрежет волосы и пойдёт дальше, а если Ши Цинсюань, то… — Здравствуйте, меня зовут Ши Цинсюань, я пока ещё стажёр, но обещаю, что всё будет сделано в лучшем виде! Вы же не против? Этот голос. Хэ Сюань скучал по нему, и теперь ловит каждый звук, пытаясь каждый слог упрятать в карман. — Всё… Всё в порядке, — прочистив горло, отвечает он. — Тогда пойдёмте помоем голову? Хэ Сюань не смотрит. Только чувствует нежные пальцы в своих волосах, вздрагивает на вкрадчивое «Не горячо?» и отвечает что-то невпопад. У Ши Цинсюаня гораздо лучше получается играть в эту «мы совсем не знакомы» игру, только касания выдают его с головой. Когда Хэ Сюань возвращается обратно в кресло, в зеркало он не смотрит, разглядывает свои ботинки. Увидеть Ши Цинсюаня после всего он до сих пор не готов. — Такие длинные и красивые… До куда хотите убрать длину? — Чем короче, тем лучше. — Ого… Смелое решение. Чего так? — Хочу что-то поменять. В себе. — Что-то случилось? — руки, колдующие с ножницами, на миг останавливаются. — Вы не подумайте, можете не говорить, если хотите, но многие клиенты ценят меня за возможность просто поболтать по душам и…. — Я ранил одного человека, а после понял, что никто в мире мне больше не дорог так, как он. — Ох. — Поэтому хочется оставить старого себя в прошлом. Во всех смыслах. Некоторое время Ши Цинсюань молчит; только ножницы щёлкают, но Хэ Сюань едва слышит это, потому что сердце ухает в горле военным барабаном. — А этого человека… Изменившись, вы хотите его вернуть? Вдох-выдох. — Не думаю, что заслуживаю этого. Я бы на его месте не стал меня прощать. — Не узнаете, пока не извинитесь. — Некоторые вещи нельзя простить, я так думаю. — Ну, это не вам решать, — в голосе Ши Цинсюаня слышится улыбка, но Хэ Сюаню не хватает духу взглянуть в зеркало и проверить. — Я имею в виду… Люди бывают разные. Я вот, например, недавно поссорился с братом. Хэ Сюань замирает. — Очень сильно поссорился, — продолжает Цинсюань. — На самом деле он очень хороший. Когда родителей не стало, он заботился о нас двоих и очень старался, чтобы я ни в чём не нуждался, но вот тут недавно… Он со своей заботой перегнул палку, даже не спросив, чего именно я хочу. — Сильно поругались? — Он до сих пор практически не разговаривает со мной. Но это ничего! Зато читает мои блестючие открытки, которые я присылаю в мессенджере. Я его простил, а он меня пока нет, но ничего страшного! Все разные. Я вот совсем-совсем не умею злиться, даже если буду очень стараться. Может, и ваш человек тоже незлобивый? «Ваш человек». В сердце что-то трескается и хрустит. — Думаете, стоит попытаться? — Не узнаете, пока не попробуете. Больше они не разговаривают. Ши Цинсюань быстро-быстро щёлкает ножницами, орудует расчёской, феном, и вдруг объявляет, что закончил. Бросив взгляд в зеркало, Хэ Сюаня видит в нём только себя и волосы, которые едва ли стали короче — всего-то чуть ниже плеча. Он не озвучивает вопрос, но Цинсюань сбоку от него хихикает. — Такую красоту жалко обрезать. Не могу. Я ведь только стажёр. Но вы снова приходите, может, получится. — Сколько я должен? — Ничего. Это подарок от заведения. Вы только снова приходите. И Хэ Сюань естественно приходит. Неделю спустя, и Ши Цинсюань стрижёт его в полной тишине. Хэ Сюань стучит пальцами по подлокотникам кресла минуту, другую, пятую, но в итоге не выдерживает, поднимает взгляд на зеркало. Ши Цинсюань там — красивый до боли. Кажется, уставший, немного другой, не такой, каким Хэ Сюань его помнит, и всё равно сияющий. Непривычно сосредоточенный, он кусает нижнюю губу, когда управляется с ножницами. — Прости меня. Отражение Цинсюаня в зеркале вздрагивает, замирает. — Я был одержим идеей сделать Ши Уду какую-нибудь гадость в качестве мести, но я не должен был делать это через тебя. Ты ни в чём не виноват. Я жалею о том, что совершил, каждый день. Он ничего не сделал тебе? Уголки губ дёргаются в слабой улыбке. Ши Цинсюань на миг прикрывает глаза. — Брат слишком любит меня. Он сначала вообще не поверил, что фото реальные, а потом пытался выгородить меня… Говорил «Ты же наверняка не понимал, что происходит, он тебя обманул»… Глупо так. Такое лицо состроил, когда я сказал, что это было моё желание, что никто меня не заставлял и всё такое… Он неделю со мной не разговаривал. И всё ещё считает, что это меня совратили, а я не виноват. — Не принял, значит. — Не принял… Ну, ему нужно время. Я ведь практически сразу же пошёл отчисляться и мы снова поссорились. Ему нужно привыкнуть к тому, что я больше не живу так, как он хочет. — Мне жаль. Пальцы проскальзывают по волосам и легко касаются ушей. Это уже совсем не про стрижку; Ши Цинсюань гладит Хэ Сюаня и в его взгляде такая грусть, что хочется броситься в окно. — Я много плакал. Было обидно. Конечно, ты имеешь право злиться и мстить брату, но… Как ты и сам сказал, делать это через меня было… — Отвратительно и подло. — Ну… Я хотел сказать, что не очень правильно. — Прости. — Уже простил. Хэ Сюань едва сдерживает в себе порыв обернуться и посмотреть на Ши Цинсюаня настоящего, не зеркального. Что он сказал? Разве это возможно? — Я же говорил, не умею долго злиться. К тому же, однажды бы мне всё равно пришлось открыться брату, так или иначе. — Изначально я хотел слить ему целое видео. И не только ему. Улыбка сползает с лица Цинсюаня. Он ведёт плечами, и в этом движении столько боли, что Хэ Сюаня выворачивает наизнанку. — Ну… Ты всё-таки этого не сделал. — Но собирался. Поэтому я не думаю, что меня можно так опрометчиво прощать. — Я же говорил — это не тебе решать. Хэ Сюань и в этот раз уходит стриженый не до конца. На следующем сеансе молчат оба. Ши Цинсюань щёлкает ножницами так быстро, будто хочет разобраться и закончить со всем этим поскорее, и Хэ Сюань не может его винить. Может, будет к лучшему, если всё завершится сейчас. Он не готов принять прощение, дарованное Цинсюанем, не готов спокойно смотреть ему в глаза. Обрезанные волосы сыплются на пол всё чаще. Видимо, сегодня Цинсюань и правда намерен всё закончить. Хэ Сюань выдыхает, прикрывая глаза. Это к лучшему. Наверняка это к лучшему. Ши Цинсюань приподнимает, закалывает волосы на затылке и вдруг останавливается. Пальцы касаются шеи, обводят татуировку, и Хэ Сюань вздрагивает. Он совсем забыл, что она там, потому что привык к ней, как к родинке или старому шраму и теперь вдруг ощущает себя практически голым. Цинсюань ногтем повторяет выведенный на коже иероглиф «ветер» — конечно, он наверняка догадывается, что именно это значит. — В ту ночь ты сказал, — вдруг начинает Ши Цинсюань. — Что любишь меня. Это тоже было ложью ради мести? Разве он сказал это вслух? Он что, настолько не контролировал себя? Уши пылают; Хэ Сюань сглатывает. — Нет. И, немного подумав, добавляет: — Ни одна секунда рядом с тобой не была ложью. Ши Цинсюань в зеркале поджимает губы и кивает. Чуть улыбается, но, может быть, Хэ Сюаню это просто кажется. Дальше они снова сидят в полной тишине. Когда стрижка закончена, Хэ Сюань едва узнаёт в зеркале сам себя. Ши Цинсюань рядом выглядит очень гордым и довольным собой — и на него хочется смотреть гораздо больше, чем на собственное отражение. Теперь татуировку на шее будут видеть все… И, может, так и должно быть. Кажется, что с весом волос ушло вообще всё лишнее, и легче не только голове, но и мыслям в ней. Изначально он приходил сюда, чтобы убедиться, что Цинсюань в порядке — а если это так, то и Хэ Сюань будет в порядке тоже. Он расплачивается на ресепшене; девушка за ним всё ещё смотрит на Хэ Сюаня странными круглыми глазами. Уходится легко; даже практически без сожаления. Он извинился, он был честен — а значит, сделал всё что мог. Просить всё вернуть будет слишком нагло, поэтому Хэ Сюань уходит, не оглядываясь. Ши Цинсюань хватает его за запястье на ступеньках крыльца, и приходится наконец взглянуть на него настоящего, а не через зеркало. Всё ещё самый красивый. Хмурит брови, с возмущением хлопает длинными-длинными ресницами. Кажется, чуть повзрослел, и ему это к лицу. — И что — это всё? — А чего ещё ты ждал? — Ты правда хочешь, чтобы всё так закончилось? — в его голосе столько отваги, что Хэ Сюань не сдерживает смешка. — Твой брат будет рвать и метать, если узнает, что ты снова подпустил меня к себе. — Какая разница, что думает мой брат! Побухтит и перестанет, не ему решать, как мне жить! — разве что только пар из ушей не идёт. Ши Цинсюань похож на нахохлившегося воробья, его надутое лицо хочется сжать в ладонях и целовать-целовать-целовать… — Ты хорошо подумал? Я ведь… — Плохой человек и не заслуживаешь прощения да-да, я слышал. И знаешь, что я думаю? Мне пофиг! Вот так, понял? Мне всё равно. Тебе реально жаль и ты извинился, всё. Этого достаточно. Слышишь? Достаточно. Если бы не этот случай, я бы так и сидел и учился на тупого экономиста, а мне ведь даже не нравится экономика! Я туда пошёл только потому, что брат заставил. — Цинсюань… — М? — На самом деле мне тоже вообще не нравится экономика. Понятия не имею, зачем я так дрочил экзамены для поступления. Ши Цинсюань смеётся — и ради этого звука хочется жить и верить. Он бросается на Хэ Сюаня с объятиями, и тот утыкается носом в лохматую макушку. Хорошо. Тепло. Правильно. Единственное, что в жизни имеет смысл. — Я слышал, ты теперь татуировщиком работаешь, — бубнит Цинсюань Хэ Сюаню в грудь. — Ну да. А что? — Хочу татушку. Там же, где у тебя. — Типа парные? — Вроде того.•
У Ши Цинсюаня на задней стороне шеи — маленькая мультяшная акула со злой мордочкой. Её практически никогда не видно из-за каскада блестящих кудрей, но когда кто-то замечает и спрашивает — на лице Цинсюаня расцветает хитрая улыбка. — Вот он, — шепчет, указывая пальцем в сторону Хэ Сюаня. — Это — он.